5. Критика атомизма

Чтобы понять историческое место атомизма, мы указали на его связь с элейской философией. Элейское сущее, «со всех сторон ограниченное», неделимое и непроницав- мое, превратилось в атом. В формальном диалектическом отношении атомизм может рассматриваться как простая ветвь элейского учения; по содержанию он, напротив, совершенно самостоятелен и отличен от него по духу. В известном смысле атомизм не лишен аналогии с пифагорейством и представляется как бы его материализацией. Атомы заменяют монады[602], качественные различия сводятся к математическим различиям числа и фигуры элементов[603], духовное естество есть огненная эссенция, проявляющаяся в виде солнечных пылинок и вдыхаемая нами из пустоты[604]. Самый дуализм «полного» и «пустого» вполне соответствует характеру пифагорейского дуализма. Таков атомизм по отношению к предшествовавшим учениям.

Относительно современных им философов положение атомистов также двойственно. Левкипп был современником Анаксагора, Эмпедокла, Диогена Аполлонийского, в учениях которых заметны несомненные следы его влияния; Демокрит гораздо моложе этих философов, и, таким образом, атомизм возник раньше их учений, но завершил свое развитие позднее их.

Учение атомистов является нам далее первичной попыткой примирения элейского миросозерцания с ионийской физикой; и в то же время оно есть конечный продукт разложения античной физики. Все идеальное из нее удалено, осталась одна косная материя, движущаяся по механическим законам в пустом пространстве. Таким образом, подготовлена почва для чистой метафизики и в самых противоречиях атомистического миросозерцания яснее, чем в других учениях, были поставлены метафизические вопросы.

Противоречия атомистического материализма остались за ним и по сие время, и мы не станем на них останавливаться, отсылая читателя к указанным уже нами трудам гг. Соловьева, Лопатина, Страхова[605]. Мы ограничимся лишь простым указанием некоторых из них для объяснения исторических задач, в них заключавшихся.

1. Атомизм есть учение, выросшее на почве общегреческого дуализма. «Полное» и «пустое» материализуют в себе противоположность бытия и небытия—дуализм, безусловно неразрешимый на почве материализма, ибо ни вещество несводимо к пустоте, ни пустота—к веществу. Пустота есть только то, в чем нет вещества и что поэтому может быть наполнено веществом—простая потенция полноты. По отношению к веществу пространство материалистов есть чисто отрицательное понятие, отрицательная возможность движения. И этому «небытию» Демокрит и Левкипп с самого начала должны приписывать одинакую реальность с тем, что они признают «истинно сущим», т. е. с материей. Отсюда объясняются реакционные попытки восстановить в физике и философии монистическое миросозерцание (Мелисс, Диоген Алоллоний- ский).
2. Возводя в абсолютное материальную основу действительности, атомисты не в силах объяснить самой этой действительности. Они не в силах объяснить ни движения, ни генезиса, ни действительного вещества, ни сознания. Почему движутся атомы—этого атомисты не исследуют[606]: они движутся—и только; представление об их тяжести ничего не объясняет по той простой причине, что в бесконечности нет ни верха, ни низа; под тяжестью Демокрит разумеет, очевидно, не взаимное тяготение тел, а простую их косность. Для каждого атома совершенно случайно занимаемое им место—точно так же как и его перемена; внутренняя природа атомов вовсе не требует такой перемены. С одной стороны, здесь последовательно проведен материалистический принцип: ибо если бы в самих атомах заключались внутренние побуждения к различным движениям, т. е. субъективные силы, потенции движения, то это вносило бы в самое понятие атома нематериальные определения и лишало бы его простоты, абсолютной отвлеченной материальности.
   С другой стороны, такое отвлеченное понятие материи особенно ясно указывало, что всякое понятие о силах, движущих атомы, должно быть нематериальным; так, притяжение и отталкивание не суть свойства атомов как неделимых кусочков вещества, наделенного одною непроницаемостью и протяженностью только; из этих исключительных свойств материи, т. е. непроницаемости и протяженности только, при- тяжение и отталкивание невыводимы. Они предполагают, следовательно, нематериальные внутренние стремления, или волевые энергии атомов. Поэтому-то Эмпедокл и определил эти силы притяжения и отталкивания, являющиеся реальными причинами движения, как Любовь и Вражду. Последовательный же материализм не признает в материи ничего нематериального: по выражению Ланге, «атомы не имеют внутреннего состояния».
3. На этом же основании отвлеченный материализм не может объяснить и никакого генезиса, никакого происхождения качеств или вообще чего-либо чувственного из вещества бескачественного и абсолютно бесчувственного. Всякое качество есть конкретное определение, и так как материя не способна к субъективному самоопределению, то определяется не сама по себе, а другим и в другом— в субъективном сознании, которое признается чем-то производным и вторичным. Все чувственное предполагает такое сознание, потому что предполагает чувства; по этому самому последовательный материализм не может приписывать атомам чувственных свойств. Но таким образом он ставит себя в невозможность объяснить что-либо чувственное; между атомом и явлениями раздвигается непроходимая бездна. Атом не может рассматриваться даже как потенция, возможная причина чувственного явления, он—невозможная, немыслимая причина чувственного. Из непроницаемости и протяженности мы не объясним всех остальных конкретных чувственных свойств природы, точно так же как не объясним генезиса самого простого факта психологического порядка, простейшего чувства, или ощущения. Это будет вечною судьбою материализма: как бы совершенно ни изучили мы законы световых и звуковых колебаний, механику мозгового движения, между механическими колебаниями материальных частиц, с одной стороны, и между чувственным светом, звуком, вообще сознанием—с другой, будет лежать бездна, непроходимая для материализма.
   От абстрактной материи к сознанию нет перехода: отсюда является необходимым признать наряду с материей сознательное начало—Дух, или Ум,—Анаксагора.
4. Атом мыслится абсолютно бескачественным; но и те скудные, чисто материальные свойства, которые за ним оставляются, суть также чувственные свойства, и как таковые они с психологической точки зрения равно субъективны. Поэтому Аристотель основательно упрекает Демокрита в том, что он произвольно сводит все ощущения к осязанию, все чувственные свойства—к осязательным. Если же последовательно признать и осязаемые свойства тел за субъективные, то разница между первичными и вторичными свойствами исчезает, атом перестает быть непроницаемым и протяженным: он обращается в нуль. Со времени Демокрита все сильнее и сильнее сознается субъективный, феноменальный характер свойств, приписываемых нами вещам, и вместе возникает философская задача—спасти их объективность, понять их всеобщую реальность, независимую от субъективного сознания.

5. Атомизм, провозглашая абсолютность природы в ее материальной субстанции, провозглашает абсолютность случайного; чувственная природа предполагает чувства, сознание, предполагает субъект, определяющий ее из- внутри или извне. Материализм отрицает такой субъект, такое определяющее начало, и постольку все конкретные определения не только чувственной природы, но и самых атомов являются абсолютно случайными. Атомы не имеют причины; будучи неделимыми частицами вещества особой формы, они никогда не были ничем другим; их величина, непроницаемость, форма, вес, движение даны безусловно, предполагаются как данные; их действительность, будучи чисто внешней, не определяется ни каким-либо абсолютным сознанием, ни внутренней природой атомов (такой природы нет). Эта действительность беспричинна, ибо предположить вне или внутри атомов какую-либо причину, определяющую их сущность и форму, создающую их, значило бы отказаться от материализма и атомизма.

Об атомах Демокрита прекрасно рассуждает г.

Таким образом, в системе Демокрита обнаруживается основной абсурд материализма, его основное противоречие— признание случайного как случайного за абсолютное. Чтобы спастись от случайного, Анаксагор признал над материей разумное начало, всеобщий ум, различающий, определяющий и образующий ее. Эмпедокл, который искал определяющего начала материи в ней самой, нашел ее исполненной духовно-чувственных, психофизических сил.

В известном смысле, впрочем, противоречия демокри- товского материализма были разрешены этими философами лишь отчасти. Сила и глубина Демокрита как последнего эпигона античной физики и вместе первого чистого материалиста состояла в том, что самые его противоречия послужили делу чистой метафизики: ибо он дал уразуметь последующим философам, что все материальное, взятое само по себе, случайно и не обосновывает себя. Этим самым он мог побудить метафизику искать нематериального абсолютного, отделить себя от физики в тесном смысле этого слова.

Помимо этой чисто отрицательной заслуги атомисты сослужили великую службу науке и философии как первые представители чистого материализма, направления, несомненно, ложного в своей крайности, но заключающего в себе относительную истину, слишком часто забываемую метафизиками, склонными к отвлеченному идеализму.

жаться до тех пор, пока не уничтожится надобность в материализме, пока не упразднятся вызывающие его теоретические основания.

Ибо есть практический материализм, возникающий по склонности чувства и воли: это нравственный нигилизм, который, по словам Платона, нуждается в нравственных исправительных средствах43* И есть материализм философский, возникающий в силу чистых и бескорыстных теоретических потребностей ума. Таким теоретическим материалистом был Демокрит с его благородным и возвышенным учением, полагавший благо человека в божественной силе разумной души и предпочитавший одно научное открытие обладанию могущественнейшим царством мира[608]. К числу таких же теоретических материалистов принадлежит и большинство величайших естествоиспытателей Европы, движимых чистой самоотверженной любовью знания, обогативших все человечество беспримерными подвигами мысли. Склонность к материализму столь многих и столь великих умов, проникающая все современное естествознание, есть, несомненно, факт общего значения, доказывающий нам, какое серьезное теоретическое основание он имеет.

Материализм есть, несомненно, метафизика, и ложная метафизика вдобавок, ибо метафизика идеалистична по существу: не ограничиваясь чувственным данным, она ищет абсолютное, вселенское, т. е. нечто такое, чего в эмпирической действительности не может заключаться. Но идеализм, исключающий из себя истину материализма, сам есть еще несовершенная метафизика, бесплотная отвлеченность. С успехом разбивая материализм, он не побеждает, не убеждает его. Ибо никакое учение не побеждается простым логическим опровержением, но ни одно не может устоять, когда его относительная истина воспринята целиком в другое, более богатое и глубокое учение, которое ее вполне обосновывает. Поэтому вместо бессильной злобы против упорствующего материализма идеалист должен исследовать объективно его законные интересы, его теоретические побуждения.

353

12 — 3509

Рассматривая их, мы находим, что материализм есть единственная доселе метафизика, которая соответствует стремлениям естествознания и дает ему твердую почву; он

обособляет, изолирует его предмет, материальную вещественную природу, признает ее вполне самобытной, самостоятельной, индивидуальной в ее конечных элементах: ибо он провозглашает безусловность этих элементов — атомов вещества. Всякое естествознание должно гипотетически обособлять предмет своего исследования, как то делают в своей сфере и математические науки: постольку материализм является нам верным принципом научного исследования в области физики. Но чтобы не выйти из строгих рамок науки, он должен оставаться лишь условным, гипотетическим принципом. Выдавая его в качестве безусловной и всеобщей истины, материалисты совершают ошибку пифагорейцев, которые превратили условную абстракцию арифметики и геометрии—в безусловную, абсолютную. Позитивная, научная логика допускает материализм лишь в качестве условного принципа физического исследования, обособляющего свой предмет—материальную природу. Но допустим, что господствующие отвлеченные метафизические учения не в силах отвести в себе достаточного места материалистическому элементу, достаточно полно и глубоко уразуметь самостоятельность материальной природы, ее индивидуальность, если можно так выразиться; допустим, что эти учения предполагают в своем мирообъяснении постоянное вмешательство духовных агентов, понимаемых либо слишком частным, либо слишком отвлеченным и общим образом, что эти учения, признавая мир одушевленным, понимают его душу, или дух, как мертвую бесплотную абстракцию и построяют природу из чуждых ей, произвольных диалектических понятий,—тогда, при всех этих случаях, чисто условный, научный материализм должен превращаться в философский, метафизический, поскольку отвлеченный идеализм его из себя исключает. Естествоиспытатель находит в природе известный иррациональный и чисто материальный остаток, неразрешимый в отвлеченные понятия; он находит, что материальная природа имеет свои законы, свои действия и силы, которые он открывает опытным путем, изолируя свой предмет и не прибегая к каким-либо посторонним метафизическим агентам. И поэтому он справедливо восстает против той метафизики, которая упраздняет самостоятельность материальной природы, вторгаясь в ее область и предписывая ей мнимые законы. Материализм может быть условным и постольку основательным, научным лишь в том случае, когда он обусловлен и обоснован истинным философским миросозерцанием; предоставлен-

ный себе самому, независимо от такого миросозерцания он невольно стремится стать безусловным, т. е. обосновать себя самого. Когда господствующая метафизика по существу своему не может его обосновать—он невольно становится сам своей собственной метафизикой.

Таково значение материализма: в философии он обусловливается отрицательно—отвлеченностью идеального умозрения, которое вызывает его реакцию; в науке он обусловлен необходимостью самостоятельного изучения материальной природы. В философии материализм есть ложная отвлеченность и представляется нам весьма грубой метафизикой. В науке он, несомненно, плодотворен, как методологический принцип, обособляющий область физики, материи, от всего внешнего, чуждого ей, предполагающий материю как нечто совершенно индивидуальное и самобытное. Но и в научной области ничто не дает нам права считать материализм за конечный принцип естествознания. Не объясняя ни материи, ни движения, он не в силах разрешить конечным образом и вопросов жизни, верховных вопросов науки.