ВОПРОС О РЕАЛЬНОМ ЕДИНСТВЕ СОЗНАНИЯ
В моих последних психологических статьях в этом журнале я защищал две истины, каждую из которых подробно рассматривал в отдельности: субстанциальность души й двойственность природы человека.
Я знаю, что истины подобного рода не могут иметь притязаний на популярность. Мои выводы не вызовут сочувствия и согласия в современном читателе, и в этом отношении едва ли помогут даже самые убедительные аргументы. И в философии, как в других сферах умственной жизни, — в философии даже, может быть, больше, чем в других, — играют великую роль привычные представления, которые, вследствие своего общего распространения и настойчивого и повторного высказывания со всех сторон, приобретают, по счастливому сравнению одного русского психолога, как бы навязчивый характер для каждого отдельного ума. Противоположное этим навязчивым взглядам усвоивается очень туго даже умами самостоятельными и беспристрастными. Именно в таком положении находятся идеи, выражающие спиритуалистический и дуалистический взгляд на действительность. Нечего скрывать — все тенденции современной философии, современной психологии и современного положительного знания направлены против спиритуализма. Аксиомой или, лучше сказать, постулатом современной мысли является реалистический монизм, все смелее распространяемый на объяснение всех форм и законов существующего. Единство всякой жизни в некотором общем физическом субстрате, который в бесконечном разнообразии феноменов мира непрестанно осуществляет однообразные и в основе своей чрезвычайно простые законы механического движения своих частиц, — вот окончательный ключ ко всем тайнам бытия для современного исследователя.Этим я вовсе не хочу сказать, что в наше время нет идеалистов, спиритуалистов, даже самых фантастических мистиков. Напротив, их явилось неожиданно много во второй половине текущего столетия, т.е. именно в эпоху до тех пор никогда не бывалого торжества реализма, — лучшее свидетельство неистребимости идеальных стремлений в человеческом духе.
Однако спиритуалисты и мистики наших дней могут служить особенно убедительным доказательством великого могущества той силы, с которой они ведут борьбу. Они остаются спиритуалистами и мистиками, пока дело идет об их задушевных верованиях, но они поразительным образом превращаются в свою собственную противоположность, едва начинают философствовать и разрешать принципиальные вопросы. В их уме часто не оказывается самых простых категорий, чтобы мыслить духовную действительность. Оттого современная мистика, в ее многочисленных и капризных разветвлениях, представляет очень странную, пеструю и поучительную для историка философии смесь самых трансцендентных верований, иногда ведущих свое начало от наиболее отдаленных и смутных традиций прошлого, с предположениями материализма, иногда необычайно грубого. Теперь не приходится изумляться, если, читая возвышенные рассуждения о Божестве, о человеческом духе, об отличной от духа человеческой душе, о жизненной силе и т.д., мы вдруг узнаем, что и Бог, и дух, и душа, и жизненная сила суть только разные виды вещества различной тонкости и разреженности.Относительно спиритуалистов-философов нужно сделать подобное же замечание: обыкновенно они пытаются одолеть своих противников не победами над ними, а уступками им; они более всего озабочены тем, чтобы защищаемые ими положения не пошли как-нибудь вразрез с популярными философскими и научными теориями, и тем надеются приобрести себе снисходительное признание у поборников реалистической доктрины. И это в такую эпоху, когда реалистическое миросозерцание получило более смелый, последовательный и непримиримый вид, чем когда-нибудь прежде! Нет ничего странного, что идеалистическое направление в современной философии выражается в создании учений, отличающихся столько же своею замысловатостью, сколько и бесплодною мертвенностью своего содержания. Хорошим тому образцом может служить теория абсолютного параллелизма физических и пси- хических явлений, рассмотрению которой я уже однажды посвятил особую статьюПри этом нельзя не отметить следующей важной черты: к каким бы то ни было предположениям, напоминающим старинный дуалистический взгляд на природу, идеалисты и спиритуалисты новейших формаций относятся не менее враждебно, чем их противники; их постоянно преследует искушение помирить свои взгляды с господствующим монистическим воззрением на мир и человека.
Итак, нечего закрывать глаза на то, что дело спиритуализма находится в настоящее время в очень дурном положении.
Означает ли это, что оно раз навсегда погибло? Думать это все-таки нет оснований. Человеческая мысль в историческом ходе своего развития постоянно колеблется между противоположными направлениями, но, по-видимому, еще очень далеко то время, когда наконец сложится такая система понятий и верований, которая ответит на все запросы ума и на все требования и чаяния человеческого духа. А пока такая система еще не возникла, до тех пор полное торжество одной какой-нибудь крайности, высказавшейся до конца и произнесшей свое последнее слово, всегда будет самым верным знаком близкого наступления решительной и могущественной реакции в противоположную сторону. Чем одолел реализм — только ли своими логическими преимуществами над враждебными ему доктринами, или в основе его торжества лежали более сложные причины исторического и психологического порядка? Покинутое духовное понимание мира точно ли окончательно обнаружило свою внутреннюю несостоятельность или от него просто отвернулись, потому что в определенный исторический период оно, ввиду особых обстоятельств, перестало удовлетворять умственным требованиям? Трудно колебаться в ответе на эти вопросы: современный реализм потому уже нельзя рассматривать как последнее слово истины, больше которого нечего искать и не о чем спрашивать, что в нем, как миросозерцании, нет никакой законченности. Для внимательного анализа реалистическое учение распадается на целый ряд утверждений, находящихся между собою в открытом противоречии. Между тем эти утверждения вошли в него не случайно: каждое из них1« Параллели стическая теория душевной жизни», «Вопросы философии», кн. XXVIII.
представляет естественное и необходимое следствие того взгляда на познание и познаваемую действительность, в котором заключается самая сущность реализма.
Чтобы убедиться в этом, достаточно обратить внимание на один пункт, имеющий наиболее принципиальное значение: я разумею постоянное сплетение в философских теориях современных реалистов двух несовместимых точек зрения — феноменизма и материализма.
Защитники общепринятых воззрений учат, что сущность вещей нам недоступна, что мы знаем только явления, а что, в свою очередь, эти явления суть наши собственные психические состояния, в которых не содержится никакого намека на природу вещей, как они существуют вне нас; поэтому они полагают, что все наши представления о времени, пространстве, веществе, движении — вообще о материальном мире — суть совершенно условные продукты наших познавательных операций, которым мы не имеем никакою права приписывать объективную достоверность. И они же настаивают, что наше сознание со всеми его операциями есть прямой результат постепенной эволюции материальных форм в существах органической природы. Выходит, другими словами, что материя со всеми ее свойствами и процессами есть продукт нашего сознания, а наше сознание есть продукт некоторых особых процессов в материи! Казалось бы, трудно себе вообразить что-нибудь яснее той истины, что эти два тезиса не могут быть верными оба: нельзя же, в самом деле, в одно и то же время быть и продуктом, и производящей причиной одной и той же вещи. И тем не менее подразумеваемое, а иногда и со всею откровенностью высказанное совмещение обоих утверждений составляет в наши дни глубочайшую характеристику размышлений не только философов самых разнообразных школ, но и многих людей науки.Как объяснить этот факт? Неужели противоречие не замечается? Скорее, от него некуда уйти. Действительно, попытаемся в современной реалистической философии совсем откинуть все выводы феноменизма — и мы останемся при грубой метафизике материализма со всеми его логическими и нравственными противоречиями и с его кричащей неспособностью перебросить какой-нибудь мост от бессознательного вещества к сознанию. Захотим ли мы, наоборот, уничтожить всякое представление о независимом от нас веществе и о всемогуществе совершающихся в нем эволюции? Тогда не останется ничего от реализма: весь реальный мир обратится в простую галлюцинацию познающего духа. Таким образом, каждое из рассматриваемых нами утверждений является как бы ширмами, за которыми мы прячемся от последствий другого утверждения.
Как часто, в самом деле, во время принципиальных споров об основаниях какой-нибудь теории, обращающей и душу, и сознание в продукт материальных процессов, на замечание о материалистическом характере такой теории приходится выслушивать победоносным тоном произносимый ответ: зато сама материя есть продукт представляющей способности! И обыкновенно думают, что этим странным ответом разрешаются все недоумения.Впрочем, нельзя забывать, что совмещение материализма с феноменизмом в господствующем философском миросозерцании вызывается не одними только своими практическими удобствами. В этом совмещении сказывается своеобразная теоретическая необходимость; Вся история мысли, еще со времен Демокрита, подтверждает тот факт, что материализм в метафизике неизбежно ведет к иллюзионизму в гносеологии. Допустим только, что ничего не существует, кроме вещества с его роковыми законами, не преследующими в своем действии никаких идеальных целей, и тогда мир сознания со всем, что в нем есть особенного сравнительно с явлениями физической природы, окажется капризным и случайным порождением разнообразных физических процессов в тех немногих материальных формах, которым мы приписываем психическую жизнь. Все, чем психические факты отличаются от физических движений, — т.е. в конце концов все их действительное содержание, — необходимо обратится в какой-то совершенно субъективный нарост на физиологических операциях животного организма. Какое же основание думать, что этот нарост или этот замерцавший над мозгом одушевленных тварей субъективный мираж дает полную и верную картину реальных начал вселенной, как она существует в себе? Наше понятие о материи есть ли адекватное изображение самой материи, как orta существует вне нашей мысли? Наши представления о движении действительно ли отвечают тому, что составляет движение в объективном мире? Наши идеи о пространстве и времени представляют ли точные копии безгранично огромных абсолютных вместилищ, в которые вдвинуто все, что существует и соверша- ется на свете? Чтобы ответить на эти вопросы, наш ум не должен ли перестать быть собою и вырваться из пут тех самых субъективных феноменов, из которых он только и состоит? Имеют ли вообще наши идеи о вещах хотя какое- нибудь сходство с самими вещами, или они так же непохожи на самые вещи, как ощущения цветов непохожи на волнение эфира или слышимые нами звуки на колебания воздуха? Даже существуют ли какие-нибудь вещи вне нас? Ведь принять что-то существующее вне наших ощущений побуждают нас требования и законы нашей мысли, а эти требования и законы также субъективны, как и сама мысль, и мы не можем судить о их пригодности в качестве критериев истины, потому что судим обо всем, уже опираясь на них.
Мысль о разуме как об источнике истинного познания действительности и взгляд на этот же разум как на ограниченный и условный продукт материальной эволюции, отражающий только бесконечно малый уголок этой действительности, и при этом отражающий его не в его настоящем виде, а в призрачной и субъективной форме наших психических состояний, слишком явно не уживаются друг с другом. Поэтому нельзя быть последовательным материалистом и не прийти рано или поздно к теории чистого феноменизма, хотя совсем непонятно, как после этого все-таки оставаться материалистом, — а это бывает часто. От материализма к феноменистическому иллюзионизму дорога прямая и верная, но обратной дороги нет. Между тем реалистическое миросозерцание в наибольшей доле своих предположений только и живо совершенным пренебрежением к этой весьма простой истине.Иллюзионизм в объяснении познания и материализм в объяснении действительности — вот два полюса, которые современная философия хочет совместить в одно органическое целое, но которые всем своим существом уничтожают друг друга. В этом весьма существенное, но далеко не единственное противоречие современного миросозерцания. Феноменизм и материализм, как умозрительные теории, уже каждый в отдельности, содержат в себе очень важные логические недостатки, — их оказывается тем больше, когда эти теории вступают в неестественный союз между собою. Мне уже так много и часто приходилось говорить обо всем этом в моих прежних сочинениях и статьях, что теперь я считаю возможным ограничиться только этим общим напоминанием. Для нас достаточно того вывода, что монистический реализм вовсе не есть доказанная истина разума, это — не более как одна из гипотез метафизического характера, притом по своему внутреннему содержанию весьма богатая логическими противоречиями. С какого бы конца мы к ней ни приступили, мы, признав одни ее положения, тем самым всегда бываем вынуждены отвергнуть другие, одинаково для нее существенные, если только будем размышлять беспристрастно. Такая гипотеза может пользоваться большою популярностью, она может даже при- обресть власть навязчивой йдеи над огромным большинством умов, — ее логическая цена оттого не изменяется нисколько: подобные гипотезы могут иметь очень важное историческое значение, но не ими решится судьба знания.
Что же делать философскому исследователю ввиду этих противоречивых, хотя и популярных воззрений? К нему громче, чем когда-нибудь, обращено требование самостоятельности и строгой, беспристрастной критики. В истории много раз возникали навязчивые идеи и навязчивые взгляды, и с ними всегда было трудно бороться; но все же их господство никогда не бывает вечным. В развитии идей побеждает не то, что всеми принято, а то, что сообразно с разумом. Поэтому чем резче возобладало в известную эпоху одностороннее и неудовлетворительное решение какой- нибудь проблемы, тем настоятельнее необходимость усомниться в этом решении и безо всяких предвзятых взглядов искать новых путей к истине.