ВЕТЕРАН РЕВОЛЮЦИОННОЙ ТЕОРИИ  

Деятельность Лаврова имела не только национально- русское значение, но и оказывала влияние на развитие международного социалистического движения. Лавров был членом I Интернационала, активным участником Парижской коммуны, проницательно усмотрев в ней крупное историческое явление, «когда пролетариат впервые решился быть собою в минуту успешного восстания...», когда «рабочие-социалисты всех стран независимо от всех различий и раздоров могли признать и признали свое общее дело» [*].

Лавров был горячим и убежденным сторонником международной солидарности социалистов. «Интернационализм всех социалистов,— писал он,— есть для новой эпохи аксиома, не требующая доказательства, и обязательная заповедь социалистического символа веры» [†]. Отмечая международное значение деятельности Лаврова, Г. В. Плеханов на его могиле в день похорон говорил: «И если его страданий из-за убеждений достаточно для того, чтобы обеспечить ему сочувствие всех честных людей, то его служение социализму обеспечивает ему горячее сочувствие к нему социалистов всех стран»[‡].

Долгие годы Лавров помогал вождям международного пролетариата осуществлять тесную связь с русским освободительным движением.

Слабости и противоречия воззрений Лаврова были глубоко проанализированы В. И. Лениным. Вместе с тем революционная и пропагандистская деятельность Лаврова получила высокую оценку вождя русского пролетариата. В 1902 г. В. И. Ленин писал о блестящей плеяде революционеров 70-х годов, что они были предшественниками русской социал-демократии наравне с Герценом, Белинским и Чернышевским [**]. К этой блестящей плеяде принадлежал и Лавров — «ветеран революционной теории» [††], разносторонне образованный ученый, математик и антрополог, педагог и историк, философ и социолог, литературовед и публицист.

* * *

Петр Лаврович Лавров родился 2 (14) июня 1823 г. в семье помещика в селе Мелехове, Великолукского уезда, Псковской губернин, и получил основательное домашнее образование. Уже в детстве он изучил в совершенстве немецкий, французский и английский язык и ознакомился с сочинениями Вольтера и других французских энциклопедистов XVIII в.

С 1837 по 1842 г. он обучался в Петербурге в Артиллерийском училище, где был лучшим учеником математика академикам. В. Остроградского, автора «теории волн», применявшего математику к физике и баллистике, и с июля 1844 г. сам стал преподавателем высшей математики в этом же училище, потом в Артиллерийской академии. В его лекциях, по свидетельству его ученика писателя Фирсова-Рускина, проглядывали и основы его демократического мировоззрения, и из них слушатели «черпали стремление к самоусовершенствованию, к утилизированию себя, своих познаний и своей будущей деятельности в самом широком и лучшем смысле» [‡‡].

Начав трудовую жизнь на двадцать первом году жизни и женившись ио любви против волн отца на вдове, имевшей двоих детей, он был лишен отцом материальной помощи.

Общественная и литературная деятельность Лаврова началась во второй половине 50-х годов в условиях нарастающего кризиса феодального строя и подъема массовой крестьянской борьбы. Обстановка, сложившаяся в стране в годы революционной ситуации (1859—1861), непрерывное нарастание активности крестьянских масс и усиление деятельности революционно-демократического лагеря, возглавлявшегося Чернышевским, способствовали превращению Лаврова в активного общественного деятеля.

В этот период освободительное движение в России делает значительный шаг вперед. Оно становится в гораздо большей мере общероссийским, чем движение дворянских революционеров. Этот подъем в наиболее концентрированном виде проявился в революционной идеологии народничества, которое на несколько десятилетий становится преобладающим, по существу единственным течением русского освободительного движения. Лавров был одним из наиболее крунных идеологов этого течения.

Первыми публицистическими произведениями Лаврова были распространявшиеся в рукописном и литографированном виде стихи. Два из этих стихотворений — «Пророчество» (1852) и «Русскому народу» (1854) — были напечатаны Герценом в 1857 г. в Лондоне в приложении к «Колоколу» — «Голоса из России». Заклеймив деспотизм Николая I, Лавров заканчивал стихотворение «Русскому народу» призывом:

Просннсь, мой край родной, не дай себя в снеденье...

Восстань! пред идолом ты выю преклоняешь,

Внимаешь духу лжи,

Свободный вечный дух ты рабством унижаешь,

Оковы развяжи!..

В 1857—1858 гг. Лавров публикует в легальной печати такие работы, как «Письма о разных современных вопросах», «По поводу вопроса о воспитании» и «Несколько мыслей о системе общего умственного воспитания молодых людей». В них говорилось о том, что необходимо связывать воспитание молодого поколения с задачами современности и перестать бояться затрагивать «трудные вопросы общественного благоустройства».

О наличии социалистических и революционных взглядов у Лаврова уже в 1858 г.

В конце 1859 г. в журнале «Отечественные записки», а в I860 г. в виде отдельной брошюры вышли в свет «Очерки вопросов практической философии», которые принесли Лаврову известность и вызвали обширную полемику.

В 1859 г. Лавров лично познакомился с Чернышевским. По воспоминаниям М. Л. Антоновича, «Чернышевский смотрел... на Лаврова как на человека своего лагеря в широком смысле слова, несмотря на известное расхождение во взглядах» [§§]. Эти расхождения были изложены в известной работе Чернышевского «Антропологический принцип в философии», в которой он дал глубокий критический разбор «Очерков вопросов практической философии». Полагая, что работа Лаврова «должна быть положительно признана хорошею» и, Чернышевский вместе с тем обратил внимание на то„ что в ней «встречаются мысли, которые едва ли совместны между собою», и что это «придает, если мы не ошибаемся, системе г. Лаврова характер эклектизма»[***].

Выставляя на вид эту слабость позиции Лаврова, Чернышевский, однако, со всей определенностью подчеркнул, что его собственные «понятия о тех же предметах... в сущности сходны с образом мыслей г. Лаврова; разница будет почти только в изложении и в приемах постановки вопроса» [†††].

Чернышевский до конца своих дней сохранил теплое отношение к Лаврову. Во время беседы с Л.

Лавров со своей стороны исключительно высоко ценил Чернышевского. Характеризуя место Чернышевского в истории русской революционной мысли, Лавров впоследствии писал: «Он не был только публицистом, стоявшим в первом ряду русских литературных деятелей, а но влиянию на русскую мысль не имевшим себе равного между современниками. Н. Г. Чернышевский был заметным уяснителем сложных задач социологии в эпоху между главными произведениями Прудона и основными трудами Маркса, когда в Европе была заметною лишь деятельность Лассаля, гораздо более замечательная в агитационном, чем в теоретическом отношении»[§§§].

Под влиянием революционно-демократической идеологии Лавров все более активно вступает в общественно-политическую жизнь. Он участвует в ряде организаций: был казначеем в Комитете общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым и одним из старшин в Шахматном клубе, где обсуждались политические события. У него на квартире проводились по вторникам еженедельные собрания офицерской и студенческой молодежи, на которых обсуждались философские, социальные и политические вопросы и события русской жизни [****]. Во время студен- чесних волнении в сентябре 1801 г. в Петербурге Лавров помогал студентам организовать защиту от нападения войск. На студенческой сходке в университетском дворе он (по словам агента III Отделения) «воодушевлял» студентов «словами и вмешательством в их буйные предприятия» и имел «столкновение» с полицией [††††].

Лавров участвовал также в протестах передовых литераторов против закрытия Шахматного клуба, против высылки профессора П. В. Павлова и ареста поэта и публициста М. И. Михайлова. Он был одним из организаторов «Общества женского труда», «Общества издания дешевых книг для народа» и «Издательской артели». В качестве гласного Петербургской городской думы н губернского земского собрания [‡‡‡‡] он выступал против гнусной политики правительства, насаждавшего кабаки с целью физического и нравственного растления народа.

Когда в 18(51 г.

Будучи редактором философского отдела «Энциклопедического словаря, составленного русскими учеными и литераторами», он привлек к сотрудничеству в нем

М. Л. Антоновича, М. И. Михайлова и других сотрудников «Современника». Но вскоре «Энциклопедический словарь» был запрещен правительством и за Лавровым учреждено «особенно строгое наблюдение» III Отделения. После покушения Каракозова (4 (16) апреля 1866 г.) Лавров был арестован и сослан в Вологодскую губернию под надзор полиции. Здесь он в 1868—1869 гг. написал «Исторические письма», воспринятые в революционных кругах как теоретическое и нравственное кредо интеллигенции в борьбе за освобождение народа. После опубликования «Исторических писем» имя Лаврова приобрело известную популярность.

В феврале 1870 г. после трех лет ссылки при содействии Г. А. Лопатина Лавров бежал в Париж, где он вошел в круг выдающихся ученых и был принят в действительные члены Парижского антропологического общества, основанного «отцом современной антропологии» Брока, и в члены редакции журнала «Revue d'ant- hropologie» («Антропологическое „ обозрение»). Когда началась война Франции с Пруссией, Лавров работал в военном больничном отряде национальной гвардии, после провозглашения республики, 4 сентября 1870 г., «ораторствовал на разных митингах и собраниях» 21 и осенью 1870 г. стал членом одной из секций I Интернационала.

Героическая борьба коммунаров со дня возникновения Парижской коммуны вплоть до ее падения находилась в центре внимания Лаврова. Лично связанный дружбой с членами Интернационала — вождями Коммуны Варленом, Малоном, ІПаленом, Виктором Кле- маном и Шарлем Жерарденом, Лавров первый в европейской революционной печати (в бельгийском еженедельнике «Интернационал») поместил две корреспонденции от 21 и 28 марта 1871 г. о Парижской коммуне как о пролетарской революции [*****] и в начале мая 1871 г. поехал в Брюссель, затем в Лондон, чтобы содействовать организации военной помощи Коммуне. Он привез Генеральному совету Интернационала, во главе которого стоял Маркс, ту крупную денежную сумму, которая хотя и не могла быть употреблена на просимую военную поддержку, так как Париж вскоре вынужден был сдаться, но зато дала Совету возможность в продолжение долгого времени помогать многочисленным коммунарам, скрывавшимся за границей после падения Парижа[†††††].

Возвратившись в Париж в 20-х числах июля 1871 г., Лавров активно помогал укрывавшимся в Париже коммунарам, доставая им паспорта и организуя их побеги из Франции, а также содействовал восстановлению связей Генерального совета Интернационала с французскими социалистами [‡‡‡‡‡].

После поражения Коммуны Лавров часто возвращается к вопросу о ее огромном историческом значении. В письме к Е. А. Штакеншнейдер от 10 (22) октября 1871 г. он пишет, что Коммуна явила собой новый, «яркий тип государства... Теперь этот тип был временно осуществлен... Возможность управления из работников также доказана»[§§§§§]. Эту мысль о Коммуне как новом типе государства Лавров воспринял, очевидно, от Маркса и развил ее в 1875 г. в статье «Парижская коммуна 1871 года» [******], а затем в 1879 г. в книге «Парижская коммуна», которую, по свидетельству В. Д. Бонч-Бру- евича, «Владимир Ильич считал лучшей после «Гражданской войны во Франции» К. Маркса»[††††††].

В этой книге Лаврова собран также интересный материал об огромном влиянии Коммуны на русское освободительное движение. Лавров пишет, что русское социалистическое движение 1873 и следующих годов было косвенно вызвано впечатлением, произведенным и на русские умы событиями Парижской коммуны. «Это событие наконец научило и нас, русских, многому тому, что без него осталось бы, может быть, незамеченным» [‡‡‡‡‡‡]. Для подтверждения этих мыслей Лавров приводит отрывок из приветствия, посланного Парижу 18 марта 1879 г. русскими рабочими из Одессы. В этом отрывке говорится: «Мы работаем на своей родине для той же великой цели, для достижения которой погибло в 1871 году на баррикадах Парижа столько ваших братьев, сестер, отцов, сыновей, дочерей и друзей. Мы трепетно ждем наступления той исторической минуты, когда и мы сможем ринуться в бой за нрава трудящихся, против эксплуататоров, за торжество умственной, нравственной и экономической свободы. Вы правы были, когда в 1871 году вы говорили, что сражаетесь за все человечество» [§§§§§§].

Но, несмотря на знакомство с марксизмом, на сочувствие классовой борьбе пролетариата, Лавров еіЦе долгое время придерживался народнических идеалов в отношении России, где, по его мнению, ввиду неразвитости капитализма и отсутствия пролетариата революционные задачи стоят иначе. Лаврову, как и большинству народников, казалось, что, пока капитализм не упрочился, единственным спасением для России является крестьянская социалистическая революция. Идея такой революции широко пропагандировалась в издававшихся Лавровым в Цюрихе и Лондоне журнале, а затем газете «Вперед», которые сыграли крупную роль в пропаганде социалистических идей в России. По воспоминаниям В. Д. Бонч-Бруевича, В. И. Ленин «очень внимательно читал в свои эмигрантские годы в Женеве толстый журнал «Вперед» Лаврова»[*******].

В этих изданиях было опубликовано много статей Лаврова о крестьянском движении в России, о студенческих волнениях, о росте русской буржуазии, статей, обличающих неустойчивость русских либералов. Эти вошедшие потом в книгу «По поводу самарского голода» (1873—1874) статьи содержали основанное на массе официальных и литературных материалов исследование положения сельского хозяйства и крестьянства, критику правительственных и земских мер против голода и податной политики царя и государственных расходов. Изобличалась вся система самодержавной власти и буржуазного строя. Лавров разоблачал также проповедников «малых дел» и требовал использования всякой легальной деятельности для революционной пропаганды социализма, которая «должна была попутно служить и оружием агитации против правительства».

Не разделяя анархистской доктрины Бакунина, его пренебрежительного отношения к действию масс, Лавров в программном заявлении «Вперед!» писал: «На первое место мы ставим положение, что перестройка русского общества должна быть совершена не только с целью народного блага, не только для народа, но и посредством народа. Современный русский деятель должен... оставить... устарелое мнение, что народу могут быть навязаны революционные идеи, выработанные небольшою группою более развитого меньшинства... Будущий строй русского общества... должен воплотить в дело потребности большинства, им самим сознанные и понятые...» [†††††††]

Усердное «хождение в народ» в 1873—1876 гг. не дало ожидавшихся от него результатов. Все это заставило Лаврова пересмотреть свое отношение к текущей политической борьбе в России.

С весны 1880 г. вместе с Г. В. Плехановым, Н. А. Морозовым и другими он начал издание «Социально- революционной библиотеки», в которую вошли «Манифест Коммунистической партии» (в переводе Плеханова) со специальным предисловием Маркса и Энгельса, написанным по просьбе Лаврова, «Наемный труд и капитал» Маркса, «Программа работников» Лассаля, «Парижская коммуна» Лаврова, «Сущность социализма» Шеффле с примечаниями Лаврова и др.

Основанное в России в 1881 г. «Общество Красного креста Народной воли» избрало Лаврова и Веру Засулич уполномоченными своих заграничных отделов, а весной 1882 г. он получил приглашение стать одним из редакторов «Вестника Народной воли».

Лавров считал, что партия «Народной воли» «остается социалистическою, признает важность социалистической пропаганды и направляет преимущественно свои удары против русского правительства лишь как против тлавного препятствия распространению социалистических идей в России»[‡‡‡‡‡‡‡]. Героизм революционеров «Народной воли», как известно, высоко ценили Маркс и Энгельс. По поводу напечатания в газете «Народная воля» предисловия к русскому изданию «Манифеста Коммунистической партии» Энгельс писал Лаврову 10 апреля 1882 г.: «Мы гордимся тем, что состоим ее сотрудниками» [§§§§§§§].

Большой ошибкой Лаврова было то, что к основанной в сентябре 1883 г. в Женеве Плехановым марксистской группе «Освобождение труда», боровшейся за создание в России социал-демократической рабочей партии, он отнесся неодобрительно за ее критику взглядов «Народной воли». Приветствуя рабочие политические партии в Западной Европе, он продолжал возлагать надежды на крестьянскую революцию в России даже тогда, когда многие народовольцы в крупнейших русских рабочих центрах перешли к работе среди пролетариата.

В своей речи на Первом конгрессе II Интернационала в Париже в июле 1889 г., говоря о России, Лавров на первый план выдвигал группы и кружки, разделяющие принципы прежней организации «Народная воля»,

Полагая, что им недостает Только единства и централи-4 зованной организации. Возможность создания политической рабочей партии в России он ставил под сомнение потому, что в царской России этого не допускают «юридические условия». В таком же духе он высказывался в статье «О программных вопросах» в «Летучем листке «Группы народовольцев»» №4 от 9 декабря 1895 г.: «Тем из русских социал-демократов, которые смело утверждают, что организация подобной рабочей партии возможна в нынешней России, приходится ответить только: попробуйте, и, если вам удастся, вы совершите великое дело. Но для меня это дело невозможное, предполагающее ребяческое ослепление и едва ли не полное незнание русских юридических условий... Организацию русской рабочей партии приходится создавать при условиях существования абсолютизма со всеми его прелестями. Если социал-демократам удалось бы сделать это, не организуя в то же время политического заговора против абсолютизма со всеми условиями подобного заговора, то, конечно, их политическая программа была бы надлежащей программой русских социалистов, так как освобождение рабочих силами самих рабочих совершалось бы. Но оно весьма сомнительно, если не невозможно».

17

2 П. Л. Лавров

В. И. Ленин подверг острой критике эту позицию Лаврова за отождествление понятия политической борьбы с понятием политического заговора. Опираясь на опыт деятельности Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», В. И. Ленин показал, что и в условиях царской России революционная рабочая организация может быть крупнейшим политическим фактором. «Руководя классовой борьбой пролетариата, развивая организацию и дисциплину среди рабочих, помогая им бороться за свои экономические нужды и отвоевывать у капитала одну позицию за другой, политически воспитывая рабочих и систематически, неуклонно преследуя абсолютизм, травя каждого царского башибузука, дающего почувствовать пролетариату тяжелую лапу полицейского правительства,— подобная организация была бы в одно и то же время и приспособленной к нашим условиям организацией рабочей

партии и могучей революционной партией, направленной против абсолютизма»[********].

Лавров перестал сомневаться в возможности успеха социал-демократов в России только за три года до смерти, в 1897 г., о чем свидетельствует посетивший его в это время В. Д. Бонч-Бруевич. Лавров говорил ему: «Марксистское движение в России все более и более крепнет. Я не сомневаюсь ни одной минуты, что рабочее движение у нас развивается и разовьется еще более. Вся экономика нашей страны говорит за то, что только именно это движение имеет настоящее широкое будущее. Как бы мы ни хотели и ни желали бы, чтобы крестьянские массы были все с нами, этих масс нет с нами сейчас и еще долго не будет, а вот рабочие, они уже стали социал-демократами, это их родная стихия... я считаю это долгом говорить и Вам скажу: раз Вы принадлежите к социал-демократам, Вы стоите на верном пути»[††††††††].

С 1870 г. и до конца своей жизни (он умер в Париже 25 января (6 февраля) 1900 г.) Лавров находился в изгнании. Но все это время он жил интересами России. В конце 1875 г. он напечатал в газете «Вперед» список социалистических газет на тринадцати языках с обозначением их адресов и стоимости абонемента на три месяца, чтобы русские революционеры, попавшие временно за границу, читали социалистическую рабочую печать[‡‡‡‡‡‡‡‡]. До последних дней Лавров читал рефераты и лекции в Париже в русском «Рабочем обществе», на собраниях, устраиваемых Кассой русских студентов, в «Обществе русской молодежи», на собраниях польских социалистов и в кружке русских пропагандистов социализма.

До самой смерти не прекращал Лавров и своих научных занятий. В антропологическом журнале Брока он напечатал несколько статей на французском языке.

В русских журналах были напечатаны его «Антропологические этюды», «Антропологи в Европе», «Цивилизация и дикие племена». Труды Лаврова по антропологии высоко оценивал известный антрополог академик Д. Н. Анучин [§§§§§§§§].

Лавров известен и как крупный историк своими работами: «История городского и сельского устройства в Западной Европе», «Политические типы XVIII века», «Средневековый Рим и папство в эпоху Феодоры и Маро- ции», «Канун великих переворотов», «Эпоха появления новых народов в Европе», «Роль науки в период Возрождения и Реформации», «Обозрение истории русского революционного движения», «Народники-нрона- гандисты», «Парижская коммуна 1871 года», «Очерки по истории Интернационала» и др. Анализ этих трудов и их места в исторической науке — предмет специального исследования.

Человек высокой культуры, широкого кругозора, Лавров был также большим знатоком литературы и искусства. Его перу принадлежат такие работы, как ««Лаокоон» Лессинга», «Мишле и его «Колдунья»», «Два старика» (Мишле и Гюго), «Лирики тридцатых и сороковых годов» (Гервег, Эллиот и др.), «Иностранная литературная летопись» (Гюго, Золя и др.), «Томас Кар- лейль», «Шекспир в наше время», «Генри Уодсвортс Лонгфелло» и др. В своих статьях Лавров высказал глубокие суждения об искусстве и литературе и их роли в социальной и духовной жизни.

Как и революционные демократы, он стремился поставить искусство на службу обществу. Он был врагом «чистого искусства», чуждого актуальным вопросам жизни. «Лишь тот литератор, художник или ученый,— писал он,— действительно служит прогрессу, который сделал все, что мог, для приложения сил, им приобретенных, к распространению и укреплению цивилизации своего времени...»[*********]

* *

*

Философские взгляды Лаврова вобрали элементы весьма различных философских течений того времени. Они сложились под сильным влиянием английского и французского сенсуализма, антропологического материализма Фейербаха, гегельянства, неокантианства и особенно позитивизма. Лавров не создал последовательной концепции, его философия отличалась эклектизмом, на что в свое время обратил внимание Чернышевский, а впоследствии Маркс, Энгельс, Плеханов, Ленин. За субъективизм и эклектизм в философии Лаврова критиковали Антонович, Писарев и другие революционные демократы. Даже в лучших своих произведениях, таких, как «Исторические письма», Лавров не создал законченной теории исторического процесса, хотя и стремился к разрешению наболевших социальных вопросов39.

Рассматривая философские взгляды Лаврова, нельзя не видеть сложность и противоречивость его воззрений. Эта противоречивость объяснялась не только своеобразием его личных представлений, но и противоречивостью времени, в котором он жил и творил, глубоким кризисом буржуазного философского мышления. «Старая философская литература,— писал он в работе «Критическая история философии»,— лежит в развалинах. То, что считали высшей мудростью люди двадцатых и тридцатых годов в Европе, люди сороковых годов у нас, не имеет ничего общего со стремлениями настоящего поколения. Многочисленные произведения шеллингистов, гегельянцев в Германии, красноречивые лекции французских эклектиков едва имеют читателей. Из всех философских школ Германии лишь одна получила в последнее время некоторое значение; это недавно еще вовсе пренебрегаемая школа Шопенгауэра, но и мода на нее, особенно на ее последнего представителя — Гартмана, зависит не от силы ее философского обобщения, а от ее пессимизма, вполне гармонирующего с безнадежностью, господствующею в жизни и в воззрениях значительной доли мыслящего общества в Европе»[†††††††††].

Из включенных в настоящий том статей «Гегелизм» и «Практическая философия Гегеля» видно, какое большое значение Лавров придавал Гегелю и его влиянию на развитие философской мысли. Лавров называет Гегеля новым Аристотелем, могучим поборником разума, который оживил своим духом Европу и «заставил ее мыслить и сознательно развиваться». Великую заслугу немецкого мыслителя Лавров видел в том, что он создал цельную философскую систему, несравненно превосходящую предшествовавшие, и «утвердил во всемирном убеждении» великое начало развития как диалектический процесс. «Только после Гегеля лучшие умы согласились, что развитие необходимо и повсеместно, что его остановить нельзя, что действительное существование заключается не в положении или отрицании какого-либо бытия, но в переходе, в движении...» (175) [‡‡‡‡‡‡‡‡‡].

Очень высоко оценил также Лавров гегелевскую концепцию философии истории. «Дело не в том,— писал он,— как Гегель думал о том или другом факте; дело в той важности, которую Гегель придавал общему факту исторического развития; дело в требовании, им проведенном и завещанном науке, чтобы духовные явления оценивать исторически, причем не должно приводить безразлично факты разного времени, оторванные от их обстановки, но освещать каждый факт живою действительностью, в которой он имеет свое значение, и наблюдать за историческою преемственностью фактов, за последовательным изменением идеи. В этих изменениях должно было проследить движение человечества вперед» (328).

Лавров подошел к гегелевской философии как к историческому явлению; он видел как прогрессивные, так и консервативные ее стороны. Он подверг критике русских идеалистов-гегельянцев, таких, как Го- гоцкий, Новицкий и Страхов, которые в философии Гегеля выпячивали реакционные и мистические черты. Лавров отмечал, что «мистический безусловный разум не имеет более прав на обожание, как и мистическое безусловное Я» (330). Слабость философии Гегеля Лавров видел в том, что она не обнимает процесса жизни, ограничиваясь только мышлением о жизни. «Гегель,— пишет Лавров,— нашел в глубине* своего ума силу совокупить все явления мысли, природы и истории в своей теории развития безусловного, но он забыл одно: не дал места самому действию, не дал исхода волне безостановочного движения вперед; он отступил от партии движения. Волна исторического развития разорвала систему безусловного идеализма и пошла далее... Гегелизм пал в общих своих формах как религия, обладающая цельным мировым догматом» (331).

По мнению Лаврова, истинная философия должна включать в себя гегелизм, но не заключаться в него. В поисках этой истинной философии, которая должна «понять действительность», Лавров увлекся позитивизмом, считая, что «позитивизм ставит ясной определенно задачу человеческой мысли, задачу, которая при ее разрешении охватит реальный мир, идеальный процесс познающей мысли, исторический процесс развивающейся цивилизации и практический процесс рационального обучения» (591).

В воззрениях Конта Лаврова привлекало отрицательное отношение к спекулятивной философии, высокая оценка научного метода естественных наук, стремление сблизить гуманитарные науки с естествознанием, ввести в изучение развития общества идею законосообразности всего совершающегося. Конт безуспешно пытался определить общий исторический путь развития человеческой мысли, характеризуя его прежде всего как путь отрицания религии разумом, веры наукой. Эта идея Конта привлекала не только Лаврова, но и многих передовых русских ученых того времени, пытавшихся материалистически истолковать позитивизм. В то же время контIIзм в России был встречен решительной критикой со стороны Белинского, Чернышевского, Антоновича и других революционных демократов.

Влияние позитивизма отрицательно сказалось на философских взглядах Лаврова, внесло в его взгляды эклектизм, непоследовательность, стремление примирить борьбу партий в философии. В статье «Моим критикам» Лавров пишет: «Когда я писал о гегелизме и материализме (в статьях, требующих теперь значительной переработки), я не становился на точку зрения какой-либо философской системы. Я старался лишь с культурно-исторической точки зрения при помощи сочинений, в большинстве недоступных публике, показать, на каких пунктах идет борьба, где сила и слабость борющихся партий, но я принял тогда же одно руководящее начало — скептицизм в отношении всякой метафизической теории»[§§§§§§§§§].

В этой статье, признавая правильность многих критических замечаний со стороны материалистов Антоновича и Писарева, Лавров обвинял материализм в догматизме. Ему ошибочно казалось, что вопрос об отношении между реальным миром и мыслью человека не имеет большого значения «для человеческой деятельности». Но, возражая по ряду вопросов Антоновичу и Писареву, Лавров в ответе «Моим критикам» считает себя вместе с тем союзником своих критиков. «Спор этот,— пишет Лавров,— мне был тем более неприятен, что я на него смотрю как на междуусобную войну. У меня с моими критиками одни и те же практические требования, одни и те же враги, одни и те же затруднения»[**********].

В одном из авторских оттисков статьи «Моим критикам» имеется следующий рукописный отрывок с пометкой «уничтожено цензурой»: «Материализм получил в последнее время огромное значение как оружие: он противопоставил христианской [зачеркнуто ранее написанное «средневековой»] проповеди свою проповедь, теис- тическим [зачеркнуто «супранатуралистическим»] догматам — свои догматы, борется с успехом и распространяет свои завоевания. Он везде становится союзником разумных стремлений и человеческого достоинства, и потому на него вся живая часть общества смотрит весьма благосклонно. Враги, с которыми он борется, суть враги развития, его победы над идолопоклонниками всех видов — это торжество человеческих начал. Он есть eglise militante [воинствующая церковь] в современном движении умов. Героев войны все готовы уважать и прославлять, когда они вносят свое знамя в разоренную крепость противника, нельзя тому не радоваться.— Но когда военное сословие хочет преобладать и в своем государстве, когда полководцы хотят сделаться законодателями, хотят на место правильного прения адвокатов поставить свое, судят в 24 часа и, показывая свои трофеи, отзываются с презрением об этих «pequ- ins» [«штафирках»] магистратуры, торговли и т. п.,— тогда протест необходим».

Таким образом, очевидна сложная, во многом противоречивая позиция Лаврова в отношении к основным философским направлениям. Решительно выступая против многих идеалистических школ и школок, он видел себя в одном стане с материалистами. Но при этом он был не в состоянии подняться до цельного философского материализма и потому оступался в позитивизм, увлекаемый мнимой надпартийностью последнего. Однако и позитивизм Лавров считал не настоящей философией, а только указанием некоторых путей развития будущей философии. Позитивизм, по его мнению, носит очень эмпирический характер, «вследствие которого он может лишь увертками ответить на основные вопросы о своем методе и о своем праве на существование. ...Вследствие этого он ограничивается требованиями от будущей философии, но сам не дает этой философии»[††††††††††].

Делая попытку создать философию нового времени, Лавров считал, что она должна преодолеть ограничен- ность позитивизма и материализма. Эта философия, по его мнению, должна удовлетворять следующим требованиям:

«1) Состояние специальных наук должно указывать философской системе важнейшие пункты, которые она должна охватить.

2. Научно-критическое мышление должно занимать высшее место в классификации приемов мысли и должно быть строго отличено от мышления ненаучного.
3. Зависимость между связью объективных явлений природы, процессом развития личного мышления и процессом развития человечества в истории должна быть построена с возможной полнотой и подробностью»[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡].

Наиболее удовлетворяющей этим требованиям Лавров считал антропологическую точку зрения в философии и потому свое мировоззрение называл антропологическим, считая себя последователем Фейербаха. Антропологию он рассматривал как свободную систему наук, обнимающую многие области знания, обращенные к человеку. «Антропология,— писал он,— в прежнее время маленький отдел частной науки, разрастается пред взглядом современных мыслителей все шире и шире, поглощает в себя одно за другим все знания, все творчество человека, всю его историю и является в будущем началом, на основании которого должны быть соглашены все явления, все методы знания, все процессы творчества»[§§§§§§§§§§].

Лавров считал, что с помощью антропологии можно покончить с хаотическим состоянием науки, с ее разно- степенностыо. По его мнению, только она в состоянии объединить разнородные миры в один цельный мир. Человек, история его биологического развития, его сознания, по мнению Лаврова, является «основною точкою исхода философского построения». На этой «почве мышления единственно может работать критика для построения стройной и рациональной системы мира мыслимого и мира практической деятельности» [***********].

В понимании антропологизма Лавров становится хотя и на ограниченную, непоследовательную, но в целом на материалистическую точку зрения. Так, в статье «Кавелин как психолог» (1872) он материалистически решает психофизиологическую проблему, отмечая как самую крупную истину психологии «нераздельность мира психического от физического в человеке, постепенную выработку первого из последнего, сознательного состояния из бессознательного, постепенное развитие высших психических явлений из низших и переход одной группы явлений в другую» [†††††††††††]. Эту же позицию Лавров отстаивал и в своем последнем сочинении — «Важнейшие моменты в истории мысли», изданном после его смерти, в 1903 г., под псевдонимом А. Доленги. Лавров доказывал в этом труде, что «человеческая мысль подготовлялась длинным рядом процессов: физико-химических, органических, психологических, общественных исторических, созидавших и формы тела человека, и формы его сознания, и формы его общественности»[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡].

Это утверждение чисто материалистическое. Лавров считал в отличие от вульгарных материалистов, что содержание сознания (мыслей) не может быть объяснено исследованием физиологических процессов, так как человеческое Я — «продукт механической системы мыслимого мира» и одновременно «строитель всего мыслимого»[§§§§§§§§§§§].

Лавров отвергал априорный характер геометрических понятий, считая их объективно реальными. В приложении к первому тому «Системы логики» Милля (1865) Лавров писал: «Тот, кто считает геометрические понятия присущими нашему уму и не зависящими от наблюдения, не обращает вовсе внимания на процесс образования геометрических представлений, необходимо предшествующих геометрическим понятиям. Если бы мы не наблюдали мир, то мы не могли бы образовать представления о форме, не могли бы получить представления расстояния, а следовательно, и понятие о расстоянии сделалось бы невозможным»[************].

Но в теории познания Лавров часто отступал в сторону агностицизма. По его мнению, человеку доступны лишь явления вещей, а действительное бытие, сущность предметов непознаваемы [††††††††††††]. Лавров не понял, что явление и сущность вещи суть лишь разные стороны ее, они взаимосвязаны и представляют собой единство. Процесс познания есть процесс движения от внешних явлений к сущности их. С каждым новым открытием в физике, химии и физиологии, с развитием общественно-производственной практики число «непознаваемых» вещей уменьшается. Вследствие этого утверждение, что навсегда останутся какие-то непознаваемые сущности и «вещи в себе», заменяется уверенностью, что все непознанное сегодня будет познано впоследствии.

Лавров разделял с материализмом враждебность к мистике и религии. Рассматривая существующую религию как силу значительную, он предсказывал ослабление ее роли и полное исчезновение ее по мере успехов науки, совершенствования форм общежития, торжества человека над природой. Уже в своих статьях о философии Гегеля, когда Лавров еще, по его собственным словам, «не был знаком непосредственно с философскими трудами ни Людвига Фейербаха, ни Огюста Конта, ни даже с логикою или с политическою экономиею Джона Стюарта Милля»[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡], он отвергал идеалистический абсолют Гегеля и религиозный характер этого абсолюта считал несообразным с требованиями науки. Он решительно выступал против литературы, толкующей «о незапятнанном зачатии, о бессмертных душах, которые жарятся в аду, о дьяволах и мертвецах, о чудотворных иконах и источниках». Он считал, что позитивист Литтре опозорил свои последние годы «маскарадом приема в масонство». Он был против «философов с достаточно туманной головою, чтобы толковать о мировой бессознательной воле». Лавров совершенно отвергал всякий фидеизм, предпочитающий веру в мистику науке. Это также сближает его философские взгляды с материализмом.

Материалистический подход отчетливо выступает и в исследованиях Лаврова по истории человеческой мысли, понимаемой как история развития сознания в личностях и солидарности между ними. Более тридцати лет трудился он в этой области, начиная со статьи «Несколько мыслей об истории мысли» (в т. I «Невского сборника» за 1867 г.) и продолжая «Опытом истории мысли» (т. I, вып. I, Спб., 1875) и обширным «Опытом истории мысли нового времени» (по замыслу в 5 томах). В этом сочинении исследуются вопросы о том, где начинается мысль, где начало общества, каковы его основные потребности, средства сношений и взаимодействие человеческих групп, как развивались речь людей, первобытные расы и их первые общественные формы: первые завоевания технической мысли, первые жилища, огонь, украшения, увеселения, религия как начало теоретической мысли, родовые союзы, зародыши политической организации и межплеменных отношений, зарождение философии и науки и т. д. Здесь доказывается, что природа и человек — одно связное целое, что человек, как субъект, составляет часть природы.

О первых трех выпусках I тома «Опыта истории мысли нового времени» (1888) Г. В. Плеханов отозвался как о труде, о котором «можно с уверенностью сказать, что это сочинение будет одним из самых замечательных явлений в современной философской литературе Европы. Мы не разделяем некоторых взглядов, изложенных автором во «Вступлении» (вып. I, стр. 1—99), но это не мешает нам с гордостью, вполне понятною и законною с нашей стороны, отметить тот факт, что «Опыт истории мысли нового времени» принадлежит перу русского социалиста» б4.

В трудах по истории мысли сильно сказывается, однако, влияние народнической субъективной социологии, одним из основоположников и видных теоретиков которой был Лавров.

* * *

Как и общефилософские воззрения, социологическое мышление Лаврова выросло на противоречивом идейном материале, питаясь в значительной мере учениями Конта, Дарвина, Спенсера. Сильное влияние на его социологические воззрения оказали субъективно-идеалистические, волюнтаристские концепции Макса Штир - пера и братьев Бауэр с их понятием «критически мыслящей личности». Несомненно влияние на Лаврова также взглядов Маркса и Энгельса. В «Биографии- исповеди» Лавров писал, что «экономическим вопросам он не посвящал особых работ, признавая себя учеником Маркса с тех пор, как ознакомился с его тео- риею, но преимущественно исследуя вопросы социологии по отношению к теории прогресса, к этике и к истории»[§§§§§§§§§§§§]. Таким образом, в работах Лаврова элементы экономического материализма уживались с идеалистическими воззрениями на ход общественного развития.

В социологических исследованиях, которыми он занимался более тридцати лет, Лавров поставил многие крупные вопросы его времени, такие, как вопрос об общественном прогрессе, о теории исторического процесса и о роли отдельных личностей в этом процессе, о том, что требуется со стороны развитой личности, сознающей свой исторический долг. Ключевым пунктом понимания развития общества Лавров объявил теорию личности, отталкиваясь от которой, по его мнению, можно прийти к построению теории развития общества.

Как узнать, кто борется за прошедшее, за отживающее? Кто стоит за живое, за растущее? По мнению Лаврова, «для вывода социологических законов необходимо употребить субъективный метод, т. е. стать на место страждущих и наслаждающихся членов общества, а не на место бесстрастного постороннего наблюдателя общественного механизма... Развитие критической мысли в человечестве, ее укрепление и расширение есть, на мой взгляд, главный и единственный агент прогресса в человечестве»[*************]. Следовательно, прогресс заключается прежде всего именно в развитии личности, составляющей не результат истории, а ее исходный пункт: критически мыслящая личность вырабатывает нравственный идеал и активно претворяет его в жизнь, благодаря чему и осуществляется прогресс. Из этого взгляда вытекали два положения, получившие в народничестве широкое признание: во-первых, положение о свободном выборе «идеала», который философски обосновывал возможность изменить общественное развитие России в избранном направлении; во-вторых, преувеличенное представление о роли критической личности как двигателе исторического прогресса.

Большое место в социологии Лаврова занимала проблема взаимоотношения личности и общества. С его точки зрения, оба эти элемента существуют нераздельно. Личность, действующая в общественной сфере, бессильна без поддержки других людей, общественной солидарности, как в свою очередь и общество вне личностей не заключает ничего реального. Истинная теория общественного прогресса должна привести к устранению антагонизма между личным развитием и развитием общества. Достигнуть гармонического слияния личного и общественного интересов — вот к чему стремился Лавров. «Истинная общественная теория,— писал он,— требует не подчинения общественного элемента личному и не поглощения личности обществом, а слития общественных и частных интересов... Индивидуализм на этой ступени становится осуществлением общего блага помощью личных стремлений, но общее благо и не может иначе осуществиться. Общественность становится реализированием личных целей в общественной жизни, но они и не могут быть реализированы в какой- либо другой среде»57.

Поэтому надо иметь в виду, что, рассматривая интеллигенцию как основную творческую силу общества, Лавров отнюдь не игнорировал роли народных масс в истории и в этом отношении продолжал традиции революционных демократов — Чернышевского, Добролюбова и др. Лавров писал, что «в каждую историческую эпоху прогрессивное движение прочно лишь тогда, когда интересы большинства совпадают в своих общественных идеалах с убеждениями наиболее развитого меньшинства»[†††††††††††††].

Лавров критиковал сторонников Ткачева, замышлявших свергнуть при помощи заговора правительство и, заняв его место, даровать народу свободу. «Тот, кто желает блага народу,— писал Лавров,— должен стремиться не к тому, чтобы стать властью при пособии удачной революции и вести за собою народ к цели, ясной лишь для предводителей, но к тому, чтобы вызвать в народе сознательную постановку целей, сознательное стремление к этим целям и сделаться не более как исполнителем этих общественных стремлений, когда настанет минута общественного переворота»50.

Лавров понимал и неоднократно в своих трудах отмечал, что общественный прогресс совершался за счет порабощенного народа, перед которым интеллигенция, пользующаяся плодами прогресса, находится в неоплатном долгу. Только сознательным служением народу, борьбой с его угнетателями интеллигенция может выполнить этот долг. «Зло надо исправить насколько можно, а это можно сделать лишь в жизни». Но отдельная личность бессильна в борьбе с отжившими общественными формами. Личности «суть лишь возможные деятели прогресса. Действительными деяте- лями его они становятся лишь тогда, когда сумеют вести борьбу, сумеют сделаться из ничтожных единиц коллективною силою»[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡]. Теория «неоплатного долга», развитая Лавровым в «Исторических письмах», была с энтузиазмом подхвачена разночинной молодежью как призыв к созданию революционной партии, основанной на союзе передовой интеллигенции с народом.

«Преступно пользование социальными благами без соответственного труда на пользу и на развитие общества,— писал Лавров.— Преступно получение от общества хотя немногим более того, что ты заслужил своим трудом на пользу его. Но оно существует только для твоего всестороннего развития, и это — одно, на что ты в нем имеешь право. С твоей же стороны все твои силы, как силы единицы, едва достаточны, чтобы поддержать и усилить процесс социального развития, который составляет твое высшее наслаждение и высший социальный долг. Поэтому ты должен отдать обществу все твои силы и довольствоваться от него лишь необходимым для твоего существования и для твоего развития»[§§§§§§§§§§§§§].

В продолжение всей своей литературной деятельности Лавров разрабатывал проблемы нравственности, и в особенности этики революционера. Последнему вопросу посвящена его работа «Социальная революция и задачи нравственности», где он, обращаясь к передовой русской молодежи, пишет: «Итак, во имя справедливости, во имя любви к человечеству, во имя единственной логической нравственности убежденный социалист обязан работать для социальной революции, для ниспровержения всего современного политического и экономического строя путем революции, организованной в среде его братьев рабочих и осуществленной их взрывом против их врагов.

Социальная революция есть победа в войне против монополии во всех ее видах, в войне против современного социального строя во всех его отраслях. И эта война ежедневная, не жалея ни себя, ни других,— вот нравственная обязанность социалиста-революционера в настоящую эпоху...» в2

Развитие нравственных идей в обществе, учил Лавров, неизбежно ведет к социалистической нравственности, в которой лишь единственно будут возможны истинная свобода, истинное равенство, истинное братство и царство справедливости. Лавров гневно бичевал различных клеветников, противников социализма, обвинявших его сторонников в безнравственности, в намерении подавить свободу личности из-за неосуществимого равенства и братства [**************]. Социалистический нравственный идеал, пишет он, «оказывается не только не противоречивым прогрессивному нравственному идеалу, как он логически развивался в человечестве, но единственным возможным осуществлением требований: для личности — беспрепятственной выработки, развития и осуществления в жизни ее достоинства; для общества — распространения возможности развития на все большее и большее число личностей и выработки общественных форм, дозволяющих всеобщую кооперацию для всеобщего развития» [††††††††††††††].

Таким образом, учение о нравственности является необходимым следствием общефилософских и социологических воззрений Лаврова, как бы мостиком от теории к практике. Оно вдохновляло революционную молодежь на самоотверженную борьбу с самодержавием.

Однако в целом общественно-политические воззрения Лаврова были очень противоречивыми. Несмотря на всю его преданность делу революционного преобразования России и революционно-демократические выводы, субъективный метод в социологии оказал отрицательное влияние на уяснение практических задач, стоявших перед революционной интеллигенцией. Особенно это сказалось в период, когда в России началось массовое движение рабочего класса, когда страна бесповоротно вступила на путь капитализма. Приверженность этому методу затормозила и развитие идейно- политических взглядов самого Лаврова.

В. И. Ленин писал, что с точки зрения субъективного метода в социологии «не может быть и речи о том, чтобы смотреть на развитие общества как на естественно-исторический процесс... Мало того, не может быть речи даже и о развитии, а только о разных уклонениях от «желательного», о «дефектах», случавшихся в истории... вследствие того, что люди были не умны, не умели хорошенько понять того, что требует человеческая природа, не умели найти условий осуществления таких разумных порядков»[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡]. «Социалистическая интеллигенция,— продолжает В. И. Ленин,— только тогда может рассчитывать на плодотворную работу, когда покончит с иллюзиями и станет искать опоры в действительном, а не желательном развитии России, в действительных, а не возможных общественно-экономических отношениях»[§§§§§§§§§§§§§§].

Лавров же отмахивался от конкретного изучения материальных отношений, определявших общественное развитие страны. Развернувшиеся в 80—90-х годах споры русских социалистов «о необходимости для России, до установления в ней социализма, пережить, более или менее полно, капиталистический строй» имели для Лаврова, по его собственным словам (1885), «лишь спекулятивное значение». Главным он считал «нравственное убеждение в необходимости социализма». В упоминавшейся статье 1895 г. «О программных вопросах» Лавров писал: «Разница во взглядах на общину, на судьбы капитализма в России, на экономический материализм суть частности, весьма маловажные для действительного дела и способствующие или мешающие решению частных задач, частных приемов подготовления основных пунктов,— но не более».

В. И. Ленин отвечал на это: «Странно даже оспаривать это последнее положение... Давно уже сказано, что без' революционной теории не может быть и рево- ліоционного движения... Теория классовой борьбы, материалистическое понимание русской истории и материалистическая оценка современного экономического и политического положения России, признание необходимости сводить революционную борьбу к определенным интересам определенного класса, анализируя его отношения к другим классам — называть эти крупнейшие революционные вопросы «частностями»,— до такой степени колоссально неверно и неожиданно со стороны ветерана революционной теории, что мы почти готовы считать это место просто lapsus'oM»67.

Лавров, конечно, понимал, что необходимость социальной революции для России, как и для всего мира, есть результат исторически неизбежного развития капиталистического хозяйства, буржуазного общественного строя. Но этот общий вывод, когда речь шла о России, он оставлял в стороне, надеясь на то, что, пока капитализм в России развит слабо, социалисты могут подготрвить революцию и покончить одновременно как с крепостничеством и самодержавием, так и с капитализмом. Лаврову до конца своих дней была присуща, выражаясь словами Ленина, «вера в особый уклад, в общинный строй русской жизни; отсюда — вера в возможность крестьянской социалистической революции...»08. Такой взгляд Лаврова и других революционных народников был не просто результатом заблуждений, а исторически обусловленной слабостью революционного народнического движения, не открывшего других путей к победе над царизмом.

Лавров долгие годы был близко знаком с Марксом и Энгельсом и очень высоко ценил и созданное ими учение. Он называл Маркса великим учителем, «который ввел социализм в его научный фазис, доказал его историческую правомерность и в то же время положил начало организационному единству рабочей революционной партии» («Вестник Народной воли» № 2, 1884). В письме «От русских социалистов на могилу Карла Маркса» Лавров пишет о Марксе как о самом выдающемся из всех социалистов нашего времени, одном из величайших умов и энергичнейших борцов против эксплуататоров пролетариата60.

Глубокий интерес Лаврова к марксизму объяснялся не только его личной дружбой с Марксом и Энгельсом, но и быстрым ростом авторитета марксистской теории среди рабочего класса и передовой интеллигенции Европы и России. В одном из писем товарищам в 1886 г. Лавров с огромной радостью писал о том, что «повсюду, от Чикаго до Скандинавии, где организация рабочей партии возможна, перед громадным преобладанием последователей Маркса, сторонников научного социализма, совершенно исчезают разные традиционные социальные группы... в сущности все то, что имеет значение в социалистическом движении, признавая себя последователем Маркса или отрицая это, не имеет другой теоретической подкладки, как учение, завещанное великим социалистом, недавно умершим, его ученикам и последователям. Истинное, здоровое познание этого учения... в этом живая задача нашего времени. Поэтому в современной теоретической литературе социализма может иметь значение лишь труд, относящийся к развитию, уяснению этого учения, или споры относительно некоторых его пунктов»[***************].

Не без влияния марксизма Лавров впоследствии пересмотрел свои некоторые старые воззрения. В добавлениях к «Историческим письмам» он, как и Маркс, отвергал мнение, что «идеи правят миром». «Без ясного понимания экономического процесса производства, обмена и распределения богатств,— писал Лавров,— историк никогда не может сделаться историком народных масс, которые преимущественно подчинены условиям экономического обеспечения»[†††††††††††††††]. Лавров там же писал и о России, что «социальный переворот сам собою подготовляется в России, как и во всем цивилизованном мире, самими успехами капиталистического строя». Следо- вательно, Лавров уже признавал капиталистическое развитие России как факт.

Лавров понимал также, что «под разнообразными и пестрыми явлениями истории общею подкладкою всегда была и осталась борьба классов за экономические интересы»[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡]. Он писал: «Социализм для большинства наших современников заключается именно в... неумолимой борьбе труда с капиталом, в борьбе двух экономических классов, все более резко противополагающихся друг другу, в борьбе, все растущей как но интенсивности, так и по обширности своего распространения» [§§§§§§§§§§§§§§§].

Лавров пропагандировал в журналах «Вперед» и «Вестник Народной воли» идеи «Капитала» Маркса, излагал взгляды Маркса на экономическое развитие, хотя при этом не понимал исторической миссии рабочего класса как могильщика капитализма[****************]. Он воспринял мысль Маркса о том, что при социалистическом строе создадутся такие условия, при которых государственная власть начнет отмирать[††††††††††††††††].

Лавров обличал классовую основу государства, указав, что буржуазное государство создано господствующими классами для охраны их интересов, «для сохранения возможности эксплоатировать и грабить народные массы»76. Но при этом происхождение государства Лавров ошибочно выводил из естественной потребности людей в личной и общественной безопасности. Он не различал качественно «власть» как подчинение одного класса другому и как подчинение внутри однородных классовых организаций[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡].

Лавров считал социалистическую революцию неизбежным следствием борьбы эксплуатируемых против эксплуататоров. Но он не видел объективной основы этой борьбы — конфликта производительных сил и производственных отношений. Будучи членом I Интернационала, определив правильно характер Парижской коммуны как революции пролетарской и считая себя сторонником учения Маркса, он все же остался идеологом народничества, не понял сущности учения Маркса об истории как объективном процессе и об исторической миссии пролетариата.

* *

*

В. И. Ленин дал глубокий анализ революционного движения в России XIX в. и его внутренних этапов, всесторонне охарактеризовал сущность и специфические черты каждого этапа. Раскрывая основные черты революционного народничества, В. И. Ленин указывал, что «марксисты должны заботливо выделять из шелухи народнических утопий здоровое и ценное ядро искреннего, решительного, боевого демократизма крестьянских масс»[§§§§§§§§§§§§§§§§]. К сожалению, это ленинское указание было забыто во времена культа личности, когда в «Кратком курсе истории ВКП(б)» и многих других работах давалась однобокая характеристика народничества, говорилось только об отрицательных его сторонах. В ряде книг утверждалось, что революционное народничество с самого начала пошло по наклонной плоскости, вниз от революционного демократизма Чернышевского. Ленин же никогда не противопоставлял революционных демократов и революционных народников; он рассматривал два этих течения в рамках единого разночинного, или буржуазно-демократического, этапа русского освободительного движения.

Только исходя из этих ленинских оценок можно правильно понять и место Лаврова в русском освободительном движении. Несмотря на многие ошибки и заблуждения, Лавров занял почетное место в истории социалистической мысли и революционного движения в России. Всю свою жизнь он посвятил революционному воспитанию русского народа и оставался кристально честным и самоотверженным борцом за счастье людей. Сила Лаврова заключалась в беспредельной вере в историческую справедливость социализма и в ненависти к крепостничеству и капитализму. В статье «Социализм и борьба за существование» он писал:

«Среди трескотни речей политиков и шепота переговоров дипломатов, среди грома кровавых войн за округление границ, среди борьбы за обогащение биржевых и промышленных волков, вырывающих друг у друга из пасти куски награбленных капиталов, среди хныканья религиозных сект «не от мира сего», обделывающих тем не менее самым ловким образом свои «мирские» дела, среди рутинного повторения сотнями тысяч вчерашних дел, вчерашних слов, вчерашних мыслей, потому лишь, что это все — вчерашнее, привычное, раздается все громче и громче между новыми поколениями проповедь рабочего социализма: «Нет политики вне рабочего вопроса. Нет разделения между людьми вне разделения между трудящимся пролетарием и праздным эксплуататором. Всеобщая конкуренция должна смениться всеобщею солидарностью. Вера в рай или в ад не от мира сего должна смениться верою в реальное блаженство всемирного братства работников. Отряхнем от себя прах старого мира и завоюем новый».

Совершенно естественно, что эта проповедь вызывает со всех сторон враждебные крики, вопли раздраженных клеветников, насмешки и ругательства людей привычки и рутины»[*****************].

Лавров был убежден, что социалистам нечего бояться критики их доктрины и следует возлагать на нее свои лучшие надежды. Он верил, что социализм нельзя убить, не убив предварительно человеческого разума и чувства собственного права на жизнь и счастье людей. Многие прогрессивные идеи Лаврова актуально звучат и в наши дни. Он писал: «Разделяя физический труд на всех, доводя принцип разделения труда... и время всего физического труда для каждого работника, меняя труд, чтобы сделать его здоровым и привлекательным, будущая община даст всякому достаточно досуга для того, чтобы всякий мог достичь образования, которое бы позволяло ему интересоваться всеми живыми научными вопросами, понимать их и наслаждаться умственными наслаждениями, совершенно незнакомыми теперь огромному большинству человечества; достаточно досуга, чтобы некоторые не остановились на этом образовании (далеко превосходящем нынешнее), но, рядом с своим участием в физическом труде всех, посвятили свои досуги ученым открытиям не как выделенный кружок умственных редкостей, а как живой элемент живого целого, находя сочувственный отзыв своей работе мысли во всем обществе, их окружающем» [†††††††††††††††††].

Лавров, как и революционные демократы, с горячим сочувствием относился к национальным освободительным выступлениям. Говоря о борьбе народов за свободу, Лавров писал: «Да, мы глубоко сочувствуем всякой борьбе безвинно подавленного и притесненного против его притеснителя, борьбе всякой группы людей за их свободу и независимость...

Для нас есть одна святая война: это — война труда противу капитала, война рабочего противу праздного хищника, война свободных братских масс пролетариата противу системы государств, давящих на массы и разделяющих между собою землю на политические территории, людей на враждебные национальности, чтобы удобнее высасывать кровь и пот народа... Единственная независимость, за которую стоит и следует бороться, есть независимость труда от всех стесняющих его хищнических элементов. Единственная свобода, за которую стоит и следует проливать кровь, есть свобода развития всех рабочих групп для установления гармонического порядка нового равноправного социалистического общества» [‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡].

Очень разносторонним и богатым было дарование Петра Лавровича Лаврова. Велика его историческая заслуга в поисках правильной революционной теории, которая вывела освободительное движение России на открытую дорогу революционной борьбы масс, руководимых рабочим классом. Этой теорией стал марксизм, который, как «единственно правильную революционную теорию,—отмечал Ленин,— Россия поистине выстрадала полувековой историей неслыханных мук и жертв, невиданного революционного героизма, невероятной энергии и беззаветности исканий, обучения, испытания на практике, разочарований, проверки, сопоставления опыта Европы»82.

Всем сказанным в достаточной степени объясняется и появление в свет настоящего издания избранных философских и социологических произведений Лаврова.

Идейное наследие Лаврова очень велико. Первый начавший собирать его Петр Витязев (Ф. И. Седенко) наметил издание 50 выпусков по 10 листов. Но на самом деле общий объем сочинений Лаврова вдвое, а то и втрое больше, так как Витязев не учитывал статей и брошюр Лаврова на иностранных языках, да и многих русских статей без подписи или под псевдонимами и ни одной из ненапечатанных рукописей.

Из этого огромного идейного наследия Лаврова включены в настоящие два тома лишь немногие опубликованные в свое время, но ставшие библиографической редкостью и, с нашей точки зрения, важнейшие его философские и социологические произведения. Большинство этих произведений сверено с рукописями (подробнее см. в примечаниях к настоящему изданию).

В разделе «Из рукописного наследства» П. Л. Лаврова впервые увидят свет несколько работ мыслителя по философии и социологии, рукописи которых хранятся в Центральном государственном архиве Октябрьской революции. Надеемся, что публикация этих работ будет содействовать изданию в ближайшем будущем всего ценного, что имеется в рукописном наследии П. Л. Лаврова.