3. СОКРАТ
«Фригийцы» — имя драме Еврипидовой,
Сократовыми фигами откормленной.
И в другом месте:
Гвоздем Сократа Еврипид сколоченный.
Каллий пишет в «Пленниках»:
- Скажи, с какой ты стати так заважничал?
- Причина есть; Сократ — ее название!
И Аристофан в «Облаках»:
- Для Еврипида пишет он трагедии,
В которых столько болтовни и мудрости.
По сведениям некоторых, он был слушателем Анаксагора, а по све&дениям Александра в «Преемствах» — также и Дамона.
После осужде&ния Анаксагора он слушал Архелая-физика и даже (по словам Аристок- сена) был его наложником. Дурид уверяет, что он также был рабом и работал по камню: одетые Хариты на Акрополе, по мнению некоторых, принадлежат ему. Оттого и Тимон говорит в «Силлах»:Но отклонился от них камнедел и законоположник, Всей чарователь Эллады, искуснейший в доводах тонких, С полуаттической солью всех риторов перешутивший.
В самом деле, он был силен и в риторике (так пишет Идоменей), а Тридцать тираннов даже запретили ему обучать словесному искусству (так пишет Ксенофонт); и Аристофан насмехается в комедии, будто он слабую речь делает сильной. Фаворин в «Разнообразном повествова- нии» говорит, будто Сократ со своим учеником Эсхином первыми за&нялись преподаванием риторики; о том же пишет Идоменей в книге «О сократиках».
Он первым стал рассуждать об образе жизни и первым из филосо&фов был казнен по суду. Аристоксен, сын Спинфара, уверяет, что он даже наживался на перекупках: вкладывал деньги, собирал прибыль, тратил ее и начинал сначала.
Освободил его из мастерской и дал ему образование Критон, при&влеченный его душевной красотой (так пишет Деметрий Византийский).
Поняв, что философия физическая нам безразлична, он стал рассуж&дать о нравственной философии по рынкам и мастерским, исследуя, по его словам,Что у тебя и худого, и доброго в доме случилось.
Так как в спорах он был сильнее, то нередко его колотили и таскали за волосы, а еще того чаще осмеивали и поносили; но он принимал все это, не противясь. Однажды, даже получив пинок, он и это стерпел, а когда кто-то подивился, он ответил: «Если бы меня лягнул осел, разве стал бы я подавать на него в суд?» Все это сообщает Деметрий Визан&тийский.
В противоположность большинству философов он не стремился в чужие края — разве что если нужно было идти в поход. Все время он жил в Афинах и с увлечением спорил с кем попало не для того, чтобы переубедить их, а для того, чтобы доискаться до истины. Говорят, Еври- пид дал ему сочинение Гераклита и спросил его мнение; он ответил: «Что я понял — прекрасно; чего не понял, наверное, тоже; только, пра&во, для такой книги нужно быть делосским ныряльщиком».
Он занимался телесными упражнениями и отличался добрым здоро&вьем. Во всяком случае он участвовал в походе под Амфиполь, а в бит&ве при Делии спас жизнь Ксенофонту, подхватив его, когда тот упал с коня. Среди повального бегства афинян он отступал, не смешиваясь с ними, и спокойно оборачивался, готовый отразить любое нападение. Воевал он и при Потидее (поход был морской, потому что пеший путь закрыла война); это там, говорят, он простоял, не шевельнувшись, це&лую ночь, и это там он получил награду за доблесть, но уступил ее Алки- виаду — с Алкивиадом он находился даже в любовных отношениях, го&ворит Аристипп в IV книге «О роскоши древних». В молодости он с Ар- хелаем ездил на Самос (так пишет Ион Хиосский), был и в Дельфах (так пишет Аристотель), а также на Истме (так пишет Фаворин в I книге «Записок»).
Он отличался твердостью убеждений и приверженностью к демо&кратии. Это видно из того, что он ослушался Крития с товарищами, ког&да они велели привести к ним на казнь Леонта Саламинского, богатого человека; он один голосовал за оправдание десяти стратегов; а имея возможность бежать из тюрьмы, он этого не сделал и друзей своих, пла&кавших о нем, упрекал, обращая к ним в темнице лучшие свои речи.
Он отличался также достоинством и независимостью.
Однажды Алки- виад (по словам Памфилы в VII книге «Записок») предложил ему боль&шой участок земли, чтобы выстроить дом; Сократ ответил: «Если бы мне нужны были сандалии, а ты предложил бы мне для них целую бычью кожу, разве не смешон бы я стал с таким подарком?» Часто он говари&вал, глядя на множество рыночных товаров: «Сколько же есть вещей, без которых можно жить!» И никогда не уставал напоминать такие ямбы:И серебро, и пурпурная мантия На сцене хороши, а в жизни ни к чему.
К Архелаю Македонскому, к Скопасу Краннонскому, к Еврилоху Лари- сейскому он относился с презрением, не принял от них подарков и не поехал к ним. И он держался настолько здорового образа жизни, что, когда Афины охватила чума, он один остался невредим.
По словам Аристотеля, женат он был дважды: первый раз — на Ксан&типпе, от которой у него был сын Лампрокл, и во второй раз — на Мирто, дочери Аристида Справедливого, которую он взял без приданого и имел от нее сыновей Софрониска и Менексена. Другие говорят, что Мирто была его первой женой, а некоторые (в том числе Сатир и Иероним Родосский) — что он был женат на обеих сразу; по их словам, афиняне, желая возместить убыль населения, постановили, чтобы каждый граж&данин мог жениться на одной женщине, а иметь детей также и от дру&гой — так поступил и Сократ.
Он умел не обращать внимания на насмешников. Своим простым житьем он гордился, платы ни с кого не спрашивал. Он говорил, что лучше всего ешь тогда, когда не думаешь о закуске, и лучше всего пьешь, когда не ждешь другого питья: чем меньше человеку нужно, тем ближе он к богам. Это можно заключить и по стихам комедиографов, которые сами не замечают, как их насмешки оборачиваются ему в похвалу. Так, Аристофан пишет:
Человек! Пожелал ты достигнуть у нас озарения мудрости
высшей, —
О, как счастлив, как славен ты станешь тогда среди
эллинов всех и афинян,
Если памятлив будешь, прилежен умом, если есть в тебе
сила терпенья,
И, не зная усталости, знанья в себя ты вбирать будешь,
стоя и лежа,
Холодая, не будешь стонать и дрожать, голодая, еды
не попросишь,
От попоек уйдешь, от обжорства бежишь, не пойдешь
по пути безрассудства...
И Амипсий выводит его на сцену в грубом плаще с такими словами:
— Вот и ты, о Сократ, меж немногих мужей самый
лучший и самый пустейший!
Ты отменно силен! Но скажи, но открой: как добыть тебе
плащ поприличней?
- По кожевничьей злобе на плечи мои я надел это
горькое горе.
- Ах, какой человек! Голодает, чуть жив, но польстить
ни за что не захочет!
Тот же гордый и возвышенный дух его показан и у Аристофана в сле&дующих словах:
Ты же тем нам приятен, что бродишь босой, озираясь
направо, налево,
Что тебе нипочем никакая беда, — лишь на нас ты
глядишь, обожая.
Впрочем, иногда, применительно к обстоятельствам, он одевался и в лучшее платье — например, в Платоновом «Пире» по дороге к Агафону.
Он одинаково умел как убедить, так и разубедить своего собеседни&ка.
Так, рассуждая с Феэтетом о науке, он, по словам Платона, оставил собеседника божественно одухотворенным; а рассуждая о благочестии с Евтифроном, подавшим на отца в суд за убийство гостя, он отговорил его от этого замысла; также и Лисия обратил он к самой высокой нрав&ственности. Дело в том, что он умел извлекать доводы из происходяще&го. Он помирил с матерью сына своего Лампрокла, рассердившегося на нее (как о том пишет Ксенофонт); когда Главкон, брат Платона, задумал заняться государственными делами, Сократ разубедил его, показав его неопытность (как пишет Ксенофонт), а Хармида, имевшего к этому при&родную склонность, он, наоборот, ободрил. Даже стратегу Ификрату он придал духу, показав ему, как боевые петухи цирюльника Мидия нале&тают на боевых петухов Каллия. Главконид говорил, что городу надо бы содержать Сократа [как украшение], словно фазана или павлина.Он говорил, что это удивительно: всякий человек без труда скажет, сколько у него овец, но не всякий сможет назвать, скольких он имеет друзей, — настолько они не в цене. Посмотрев, как Евклид навострился в словопрениях, он сказал ему: «С софистами, Евклид, ты сумеешь обой&тись, а вот с людьми — навряд ли». В подобном пустословии он не ви&дел никакой пользы, что подтверждает и Платон в «Евфидеме». Хар- мид предлагал ему рабов, чтобы жить их оброком, но он не принял; и даже к красоте Алкивиада, по мнению некоторых, он остался равнодуш&ным. А досуг он восхвалял как драгоценнейшее достояние (о том пишет и Ксенофонт в «Пире»).
Он говорил, что есть одно только благо — знание и одно только зло — невежество. Богатство и знатность не приносят никакого достоинства — напротив, приносят лишь дурное. Когда кто-то сообщил ему, что Анти- сфен родился от фракиянки, он ответил: «А ты думал, что такой благо&родный человек мог родиться только от полноправных граждан?» А когда Федон, оказавшись в плену, был отдан в блудилище, то Сократ велел
Критону его выкупить и сделать из него философа.
Уже стариком он учился играть на лире: разве неприлично, говорил он, узнавать то, чего не знал? Плясал он тоже с охотою, полагая, что такое упражнение по&лезно для крепости тела (так пишет и Ксенофонт в «Пире»).Он говорил, что его демоний предсказывает ему будущее; что хоро&шее начало не мелочь, хоть начинается и с мелочи; что он знает только то, что ничего не знает; говорил, что те, кто задорого покупает скороспе&лое, видно, не надеются дожить до зрелости. На вопрос, в чем доброде&тель юноши, он ответил: «В словах: ничего сверх меры». Геометрия, по его выражению, нужна человеку лишь настолько, чтобы он умел мерить землю, которую приобретает или сбывает. Когда он услышал в драме Еврипида такие слова о добродетели:
...Не лучше ль Пустить ее на произвол судьбы... —
то он встал и вышел вон: не смешно ли, сказал он, что пропавшего раба мы не ленимся искать, а добродетель пускаем гибнуть на произвол судь&бы? Человеку, который спросил, жениться ему или не жениться, он от&ветил: «Делай что хочешь — все равно раскаешься». Удивительно, го&ворил он, что ваятели каменных статуй бьются над тем, чтобы камню придать подобие человека, и не думают о том, чтобы самим не быть подобием камня. А молодым людям советовал он почаще смотреть в зеркало: красивым — чтобы не срамить своей красоты, безобразным — чтобы воспитанием скрасить безобразие.
Однажды он позвал к обеду богатых гостей, и Ксантиппе было стыд&но за свой обед. «Не бойся, — сказал он, — если они люди порядочные, то останутся довольны, а если пустые, то нам до них дела нет». Он го&варивал, что сам он ест, чтобы жить, а другие люди живут, чтобы есть. Нестоящую чернь он сравнивал с человеком, который одну поддельную монету отвергнет, а груду их примет за настоящие. Когда Эсхин сказал: «Я беден, ничего другого у меня нет, так возьми же меня самого», он воскликнул: «Разве ты не понимаешь, что нет подарка дороже?!» Кто- то жаловался, что на него не обратили внимания, когда Тридцать ти- раннов пришли к власти: «Ты ведь не жалеешь об этом?» — сказал Сократ.
Когда ему сказали: «Афиняне тебя осудили на смерть», он ответил: «А природа осудила их самих».
(Впрочем, другие приписывают эти сло&ва Анаксагору.) «Ты умираешь безвинно», — говорила ему жена; он воз&разил: «А ты бы хотела, чтобы заслуженно?» Во сне он видел, что кто- то ему промолвил:В третий день, без сомнения, Фтии достигнешь холмистой.
«На третий день я умру», — сказал он Эсхину. Он уже собирался пить цикуту, когда Аполлодор предложил ему прекрасный плащ, чтобы в нем умереть. «Неужели мой собственный плащ годился, чтобы в нем жить, и не годится, чтобы в нем умереть?» — сказал Сократ.
Ему сообщили, что кто-то говорит о нем дурно. «Это потому, что его не научили говорить хорошо», — сказал он в ответ. Когда Антисфен по&вернулся так, чтобы выставить напоказ дыры в плаще, он сказал Анти- сфену: «Сквозь этот плащ мне видно твое тщеславие». Его спросили о ком-то: «Разве этот человек тебя не задевает?» — «Конечно, нет, — от&ветил Сократ, — ведь то, что он говорит, меня не касается». Он утверж&дал, что надо принимать даже насмешки комиков: если они поделом, то это нас исправит, если нет, то это нас не касается.
Однажды Ксантиппа сперва разругала его, а потом окатила водой. «Так я и говорил, — промолвил он, — у Ксантиппы сперва гром, а потом дождь». Алкивиад твердил ему, что ругань Ксантиппы непереносима; он ответил: «А я к ней привык, как к вечному скрипу колеса. Переносишь ведь ты гусиный гогот?» — «Но от гусей я получаю яйца и птенцов к столу», — сказал Алкивиад. «А Ксантиппа рожает мне детей», — отве&чал Сократ. Однажды среди рынка она стала рвать на нем плащ; друзья советовали ему защищаться кулаками, но он ответил: «Зачем? чтобы мы лупили друг друга, а вы покрикивали: «Так ее, Сократ! Так его, Ксан&типпа!»?» Он говорил, что сварливая жена для него — то же, что норо&вистые кони для наездников: «Как они, одолев норовистых, легко справ&ляются с остальными, так и я на Ксантиппе учусь обхождению с другими людьми».
За такие и иные подобные слова и поступки удостоился он похвалы от пифии, которая на вопрос Херефонта ответила знаменитым свиде&тельством: «Сократ превыше всех своею мудростью».
За это ему до крайности завидовали, тем более что он часто обли&чал в неразумии тех, кто много думал о себе. Так обошелся он и с Ани- том, о чем свидетельствует Платон в «Меноне»; а тот, не вынесши его насмешек, сперва натравил на него Аристофана с товарищами, а потом уговорил и Мелета подать на него в суд за нечестие и развращение юно&шества. С обвинением выступил Мелет, речь говорил Полиевкт (так пи&шет Фаворин в «Разнообразном повествовании»), а написал ее софист Поликрат (так пишет Гермипп) или, по другим сведениям, Анит; всю нуж&ную подготовку устроил демагог Ликон. Антисфен в «Преемствах фило&софов» и Платон в «Апологии» подтверждают, что обвинителей было трое — Анит, Ликон и Мелет: Анит был в обиде за ремесленников и политиков, Ликон — за риторов, Мелет — за поэтов, ибо Сократ высме&ивал и тех, и других, и третьих. Фаворин добавляет (в I книге «Запи&сок»), что речь Поликрата против Сократа неподлинная: в ней упомина&ется восстановление афинских стен Кононом, а это произошло через 6 лет после Сократовой смерти. Вот как было дело.
Клятвенное заявление перед судом было такое (Фаворин говорит, что оно и посейчас сохраняется в Метрооне): «Заявление подал и клят&ву принес Мелет, сын Мелета из Питфа, против Сократа, сына Софро- ниска из Алопеки: Сократ повинен в том, что не чтит богов, которых чтит город, а вводит новые божества, и повинен в том, что развращает юно&шество; а наказание за то — смерть». Защитительную речь для Сократа написал Лисий; философ, прочитав ее, сказал: «Отличная у тебя речь, Лисий, да мне она не к лицу», — ибо слишком явно речь эта была ско&рее судебная, чем философская. «Если речь отличная, — спросил Ли&сий, — то как же она тебе не к лицу?» — «Ну, а богатый плащ или санда&лии разве были бы мне к лицу?» — отвечал Сократ.
Во время суда (об этом пишет Юст Тивериадский в «Венке») Платон взобрался на помост и начал говорить: «Граждане афиняне, я — самый молодой из всех, кто сюда всходил...», но судьи закричали: «Долой! Долой!» Потому Сократ и был осужден большинством в 281 голос. Судьи стали определять ему кару или пеню; Сократ предложил уплатить двад&цать пять драхм (а Евбулид говорит, что даже сто). Судьи зашумели, а он сказал: «По заслугам моим я бы себе назначил вместо всякого нака&зания обед в Пританее».
Его приговорили к смерти, и теперь за осуждение было подано еще на 80 голосов больше. И через несколько дней в тюрьме он выпил цику&ту. Перед этим он произнес много прекрасных и благородных рассужде&ний (которые Платон приводит в «Федоне»), а по мнению некоторых, сочинил и пеан, который начинается так:
Слава тебе, Аполлон Делиец с сестрой Артемидой!
(Впрочем, Дионисодор утверждает, что пеан принадлежит не ему.) Со&чинил он и эзоповскую басню, не очень складную, которая начинается так:
Некогда молвил Эзоп обитателям града Коринфа: Кто добродетелен, тот выше людского суда.
Так расстался он с лкадьми. Но очень скоро афиняне раскаялись: они закрыли палестры и гимнасии, Мелета осудили на смерть, осталь&ных — на изгнание, а в честь Сократа воздвигли бронзовую статую ра&боты Лисиппа, поместив ее в хранилище утвари для торжественных шествий; а когда Анит приехал в Гераклею, гераклейцы в тот же день выслали его вон. И не только за Сократа, но и за многих других приходи&лось раскаиваться афинянам: с Гомера они (по словам Гераклида) взя&ли 50 драхм пени, как с сумасшедшего; Тиртея называли помешанным; и из всех Эсхиловых товарищей первым воздвигли бронзовую статую Астидаманту. Недаром Еврипид укоряет их в своем «Паламеде»:
...Сгубили, сгубили вы Соловья Аонид, премудрого, не преступного.
Вот как об этом пишут; впрочем, Филохор утверждает, что Еврипид умер раньше Сократа.
Родился он (как сообщает Аполлодор в «Хронологии») при архонте Апсефионе, в четвертый год 77-й олимпиады, шестого Фаргелиона, ког&да афиняне совершают очищение города, а делосцы отмечают рожде&ние Артемиды. Скончался он в первый год 95-й олимпиады в возрасте 70 лет. <...>