княжеская власть
Княжеская власть при Иване III, Василии Ивановиче, Иване грозном, Федоре, Борисе Идунове и Лжедмитрии до избрания Михаила Федоровича
Внутренняя жизнь Руси в настоящий период является совершенно иной против предшествующих периодов.
В первом периоде на первом плане была земщина разных славянских племен, владевших раздельно Русской землей; во втором периоде земщина сначала уступает первое место деятельности христианской церкви, а потом подчиняется монгольскому игу; а в третьем периоде главным деятелем является верховная власть великого князя всей Руси. В первом периоде приглашенные новгородцами варяго-русские князья едва успевают соединить славянские племена только внешним образом; они заботятся только о распространении пределов, мало касаясь внутреннего устройства племен, которые, признавая власть русских князей, остаются по-прежнему еще разъединенными; во втором периоде христианская церковь успевает соединить все племена на Руси нравственным союзом братства во Христе и едва только касается общественного устройства племен введением греческого Номоканона как закона общего для христиан, который, впрочем, не вытесняет прежних юридических верований, высказанных Русской Правдой, а напротив того, сам постепенно подчиняется их влиянию, по частям входя в Русскую Правду в измененном виде. Но что всего важнее и что, собственно, характеризует второй период, так это то, что в это время Русская земля, еще слабо соединенная в первом периоде, распалась на несколько независимых владений и видимо утратила свое единство. В третьем же периоде московские великие князья на северо-востоке, а литовские на юго-западе, успев уничтожить или лишить владений других князей, постоянно заботятся о том, чтобы всем владениям сообщить одинаковое устройство, уничтожить все племенные особенности, несогласные с общим характером единодержавной власти, и вообще направить общественную жизнь к целям, согласным с видами правительства, так что каждая половина Руси, как восточная, так и западная являлись стройным целым не только по единству церкви и верховной власти, но и по отрицанию всякой двойственности во власти, пагубной для успехов общественного благоустройства.Так как княжеская власть в настоящем периоде является главным деятелем, около которого сосредоточивается вся деятельность внутренней жизни русского общества, то посему на княжескую власть и должно прежде всего обратить внимание. Важнейший шаг к более полному и правильному развитию княжеской власти был сделан еще в конце второго периода и заключался в уничтожении удельного разновла- стия и подчинении разных владений одному князю. Первыми на этом важном поприще выступили литовские князья - Гедиминовичи; в конце XIV и начале XV столетий Ольгерд и Витовт успели уже подчинить себе всю западную Русь со Смоленскими, Черниговскими и Северскими владениями. Но несчастный союз с Польшей остановил успехи литовских князей. Ягайло и Витовт, для союза с Польшей принявшие латинскую веру, поставили себя в самые невыгодные отношения к народонаселению юго-западной Руси, исповедовавшему греческую веру, а старания соединить юго-западную Русь с Польшей еще более увеличили невыгоду положения литовских великих князей. Русский народ, не сочувствовавший ни латинской вере, ни соединению с Польшей, очутился в борьбе с литовскими князьями и отделил свои интересы от интересов иноверного правительства. Естественное стремление оградить свою веру и народность вызвали в западно-русском обществе необходимость договоров между великим князем и народом и, таким образом, раздвоили верховную власть, сообщили особую силу неполноправным владельцам -служилым князьям и вельможам, и дали важное значение народным сеймам, враждебным единодержавию, миру и порядку в обществе; сеймы еще более усилились, когда совершилось полное соединение Литвы с Польшей и корона сделалась избирательной. К тому же для умножения беспорядков присоединилось стремление распространить латинскую унию, враждебную греческой церкви. Все это не только остановило первые успехи литовских князей на поприще развития княжеской власти, но и внесло в западно-русское общество то внутреннее разложение, которое приготовило присоединение западной Руси к восточной, совершившееся в следующем периоде.
Московские великие князья на северо-востоке Руси почти в одно время с литовскими князьями начали действовать в духе совершенного подчинения или уничтожения уделов; но их действия были намного медленнее литовских, так что еще в начале XVI века оставались более или менее независимыми от Москвы - Псков и Рязань, да и Новгород с Тверью утратили свою независимость только в конце XV столетия. Зато успехи московских князей были постояннее и прочнее, единство веры здесь не отделяло интересов народа от интересов правительства; а потому каждый удельный князь, потерявший свое владение, вместе с тем утрачивал всякое значение в народе, прежде ему подвластном, и либо делался слугой московского государя без всяких прав на прежние владения, либо убегал в Литву, даже нередко московские князья успевали привлечь к себе народ какого-либо удельного княжества прежде, нежели удельный князь оставлял свою область; так это случилось в Нижнем Новгороде при великом князе Василии Дмитриевиче; сам Великий Новгород большей и лучшей частью своих граждан уже тянул к Москве задолго до уничтожения своей независимости. Все это поставило московских князей в такое выгодное положение, что в настоящем периоде не было уже никаких хотя бы видимо законных препятствий к полному развитию их самодержавной власти, не было причин к законной борьбе, так что вслед за единодержавием московских князей, приобретенным в конце второго периода, в третьем периоде развилось постепенно и самодержавие. Уже о великом князе Иване Васильевиче III посол императора Герберштейн рассказывал, что «бояре трепетали перед Иоанном и на пирах во дворце не смели шепнуть слова, ни тронуться с места, когда государь дремал по целым часам за обедом, все сидели в глубоком молчании, ожидая нового приказа веселить его и веселиться». Впрочем, чужестранца Герберштейна, кажется, обманула чинность московского двора, ибо бояре во время Иоанна III еще имели много прав, не зависевших от воли государя, они еще принимали сильное участие в делах правления; Иоанн Ш, преимущественно занятый уничтожением удельного разновластия, еще мало касался боярских прав и других несообразностей русского общества с полным самодержавием.
Современник Иоанна, московский боярин Берсень, говорит о нем, что он «против себя встречу любил, и тех жаловал, которые против него говаривали, и старых обычаев не переменял».То же подтверждает о нем и князь Курбский в своей истории, говоря: «зело, глаголют, его любосоветна быти, и ничтоже починати без глубочайшего и многаго совета». Более сильные перемены начались с Иоаннова сына великого князя Василия Ивановича, о котором тот же боярин Берсень говорит: «Здесь у нас старые обычаи князь великий переменил; встречи против себя не любит, кто ему встречь говорит, и он на того опаляется; а ныне де и государь наш запершись сам-третей у постели всякие дела делает. А как пришли сюда грекове, ино земля наша замешалася; а дотоле земля Русская жила в тишине и в миру. А как пришла сюды мати великаго князя, великая княгиня Софья, с своими греки, так наша земля замешалася и пришли нестроения великия».
Великий князь Иван Васильевич III, уничтожив почти все отдельные самостоятельные владения в северо-восточной Руси, еще не касался отдельных прав, принадлежавших той или другой области, ежели они не противоречили единодержавию, и только заботился о том, чтобы все области тянули к Москве, чтобы Москва была центром управления и чтобы все отдельные права областей считались даром государя Москов - ского, а не историческим достоянием от прежнего времени. Так, в 1477 году Иоанн отвечал через своих бояр новгородцам, когда они хотели знать, какой власти над Новгородом желает московский государь: «Ино то наше государство великих князей таково: вечу колоколу в вотчине нашей, в Новгороде, не быти, посаднику не быти; а государство нам свое держати, ино на чем великим князем быти в своей отчине, волостям быти, селом быти как у нас в Низовой земле, а который земли наши великих князей за вами, а то б было наше. А что есте били челом мне великому государю, чтобы вывода из Новго- родския земли не было, да у бояр у новгородских в вотчины, в их земли, нам великим государем не вступатися; и мы тем свою отчину жалуем, вывода бы не паслися, а в вотчины в их не вступаемся; а суду быти в нашей отчине, в Новгороде, по старине, как в земле суд стоит» (Ник.
VI. 93). Мало этого, Иоанн согласился и на то, чтобы не звать новгородцев на суд в Москву и чтобы не нести им службы в Низовской земле. Но когда новгородцы стали просить, чтобы государь дал крепость своей отчине, Великому Новгороду, целовал бы крест, то Иоанн не согласился на это и отвечал, что «не быти моему крестному целованию» и даже отказал новгородцам, когда они просили, чтобы за него целовали крест бояре или, по крайней мере, присягал бы Новгороду наместник, которого он пошлет туда. Эти ответы Ивана Васильевича новгородцам ясно показывают образ мыслей этого государя относительно верховной власти, признания которой он требовал от своих подданных. В покоренном Новгороде он уничтожает только вече и звание посадника как свидетельство самостоятельности этого народа; требует только, чтобы ему были уступлены некоторые волости и села для поддержания своей верховной власти, как он сам выражает в своем ответе новгородцам: «А государство нам свое держати, ино начем великим князем быти в своей отчине, волостям быти, селам быти», при этом прямо указывает, что так устроено и во всей Низовой земле; «как у нас в Низовой земле». Это указание великого князя на Низовую землю, т.е. на все Московское государство, ясно свидетельствует, что великий князь Иван Васильевич нисколько не изменил старого порядка в Низовой земле, ибо мы уже знаем, что уступка князю от земщины нескольких волостей и сел для поддержания княжеской власти представляла на Руси исконную форму подчинения какой-либо земщины князю, форму, вероятно заимствованную от первой уступки Ладоги, Изборска и Белоозера первым варяго-русским князьям. Все остальные старые привилегии Новгорода Иоанн оставляет неприкосновенными; но когда новгородцы стали просить, чтобы он целовал крест Новгороду для утверждения этих привилегий, то великий князь отказался, дабы тем показать, что все привилегии, уступленные новгородцам, они считали не исконным своим правом, а государевым даром, пожалованием, которое государь по своему усмотрению мог и изменить, как то и было с Новгородом через десять лет, именно в 1489 году, когда великий князь перевел из Новгорода более 1000 человек бояр, житьих людей и гостей, и дал им поместья в московских владениях, а на их место прислал в Новгород гостей и боярских детей из московских владений. При завоевании Твери Иван Васильевич также не изменял тверских порядков, но, чтобы сколько-нибудь подвести Тверские владения под один уровень с прочими Московскими владениями, послал туда московских писцов описать тверские земли по-московски в сохи. Также при завоевании Вятки московский государь привел вятчан только к крестному целованию на свое имя и для ослабления вывел из Вятки лучших людей и поселил их в московских городах. Даже в духовной своей грамоте великий князь Иван Васильевич удерживает почти все порядки духовных завещаний, писанных его предшественниками; так, оставляя главное наследство своему старшему сыну, говорит: «Благословляю сына своего старейшего, Василия, своею отчиною - великими княжествы, чем мя благословил отец мой и что ми Бог дал. А даю ему город Москву с волостьми и с путьми, и з станы, и с селы, и з дворы з городскими со всеми, и з слободами, и с тамгою, и с пудом, и с померным, и с торги, и с лавками, и с дворы с гостиными, и з Добрятиным селом, и с бортью, и с Васильцовым стом, да числяки и ордынцы. А сын мой, Василий, держит на Москве большаго своего наместника по старине и как было при мне; а другаго своего наместника держит на Москве, на княжь Володимерове трети Андреевича. А что которые мои дворы внутри города на Москве, и за городом за моими боя- ры и за князьми и за детьми боярскими, и те все дворы сыну моему, Василию. А у кого будут у бояр и у князей, и у детей боярских внутри города на Москве и за городом дворы их вотчины и купли, или кому буду дал на Москве на дворы грамоты свои жалованныя прочныя, и сын мой, Василий, в те дворы у них не вступается». Из этих распоряжений Ивана Васильевича очевидно, что все прежние отношения государя к государству и при нем оставались неизменными; поземельные владения в завещании разделяются, как и прежде на дворцовые, поместные, вотчинные и черные; права владельцев также остаются неприкосновенными; государь прямо определяет и исчисляет свои доходы на Москве и доходы сии по завещанию оказываются теми же, какие мы встречали при предшественниках Ивана Васильевича. Важнейшее изменение, засвидетельствованное духовной грамотой, относится к свободному переходу служебных князей из одной службы в другую; в грамоте сказано: «А кто тех служебных князей от моего сына, от Василия, отъедет к моим детем меньшим, или х кому нибуди, и тех князей вотчины сыну моему, Василию». Но и это уже не было новостью: в договорной грамоте Ше- мяки с великим князем Василием Васильевичем, писанной в 1436 году, мы уже встречаем условие: «А князей ти, брате, с вотчинами не приимати». Впрочем, свободный переход бояр и служебных князей из одной службы в другую действительно со времени Ивана Васильевича сделался затруднительным, потому что свободных прежде отъезжан теперь стали останавливать и сажать под стражу. Так, когда в 1474 году знаменитый полководец Иоанна, князь Даниил Холмский, вздумал было отъехать из Москвы в другое владение, то его посадили под стражу и только тогда выпустили, когда он дал на себя клятвенную запись не оставлять великокняжеской службы, и когда за него поручились митрополит и епископы, и когда боярин Иван Никитич Воронцов дал на себя поруч- ну ю кабалу, чтобы в случае отъезда Холмского заплатить ему, Воронцову, в великокняжескую казну 250 рублей. Лучшим и более ясным выражением намерений великого князя Ивана Васильевича III относительно государственного устройства служит Судебник, изданный им в 1497 году; в нем московский государь собрал все прежние узаконения, которые не противоречили новому порядку вещей, присоединил к прежним узаконениям несколько новых, которые требовались современным ему развитием русского общества, и сборник этот назначил быть общим законом для всей подвластной ему России, впрочем, не уничтожая старых прав и привилегий, им же самим оставленных и утвержденных за разными областями. Этот порядок подтверждать старые права и привилегии ясно говорит, что Иван Васильевич преимущественно заботился о том только, чтобы все делалось с его соизволения, было ли это старое или новое, для него все равно.Сын и преемник Ивана Васильевича, Василий Иванович, уничтожил последние независимые владения на Руси - Рязань и Псков, и присоединил их к Москве, кроме того, завоевал у литовцев Смоленск. Основная мысль о княжеской власти у него первоначально была та же, которой следовал отец его, Иоанн: он хотел, чтобы все государственное устройство проистекало из его власти, чтобы все старое и новое утверждалось его пожалованием, но он в развитии этой мысли пошел дальше отца, чему, конечно, много способствовало, с одной стороны, воспитание его, на которое, конечно, имела большое влияние мать его Софья Фоминична, отрасль императоров византийских, а с другой - сосредоточение большей силы и сознание своего могущества. В первые дни своего правления он еще следовал методе отца, не касался боярских прав, призывал на совет и братьев своих, и бояр.
Так, например, в начале его правления летопись говорит о нем: «Князь великий, посмотри в шертныя грамоты Менгли-Гиреевы царевы, что были с отцем его, да приговорив с братьею своею и с бояры, и послал в Крым ближняго человека своего Василья Наумова» (Ник. V. 173). Но скоро он оставил этот старый и уже не нужный по обстоятельствам обычай и, как свидетельствует Берсень, перестал приглашать бояр на совет, особенно со времени завоевания Смоленска, и всеми делами стал распоряжаться при помощи двух или трех советников, приближенных и преданных себе людей, и не в определенном месте - в Боярской Думе, а около своей постели. Лучшими свидетелями сильного развития власти при Василии Ивановиче служат следственные и розыскные дела о князе Михаиле Глинском, о князе Василии Ивановиче Шемякине, знаменитом полководце и верном слуге великого князя Ивана Васильевича, о бегстве из Москвы рязанского князя Ивана Ивановича, о разводе великого князя с супругой своей Соломонией Юрьевной, а также поручные и клятвенные записи знаменитейших бояр: князя Василия Васильевича Шуйского, князей Дмитрия и Ивана Федоровичей Вельских, поручная запись князей Ростовских о боярах, ручавшихся за князей Ивана и Андрея Михайловичей Шуйских, и многие другие, частью дошедшие до нас, частью не дошедшие. Все эти подлинные официальные акты вполне оправдывают показание Береня, что великий князь Иван Васильевич сильно изменил старые обычаи и порядки в высшем управлении государством и потеснил старые московские права бояр; вместо держателей земли, какими они названы в завещании Дмитрия Донского, сделал их почти своими слугами, вполне зависящими от его воли. Конечно, такому развитию княжеской власти способствовали сами обстоятельства, а не личный характер великого князя. Бояре по своему составу и по положению тогдашнего общества давно уже перестали быть держателями земли, слитие дружины с земщиной, совершившееся постепенно во втором периоде, уничтожило прежнее значение бояр и их притязания, их неудовольствия на великого князя были только бесплодным воплем отжившей старины. Лучшим доказательством тому служит царствование Ивана Васильевича IV, к которому мы теперь и обратимся.
Кончина великого князя Василия Ивановича и малолетство его преемника, Ивана Васильевича IV, продолжавшееся 14 лет, в продолжение которых государством управляли разные боярские партии, действительно, так сказать, развязали боярам руки и дали простор всем боярским притязаниям. Но бояре в эти 14 лет самовластного управления государством ничего не могли сделать а пользу своих отживших притязаний; они по-прежнему остались слугами московского государя, лишь только вырос их природный повелитель. Все четырнадцать лег боярского управления прошли в смутах и спорах партий, бояре не только не успели приобрести доверенности народа, но возбудили всеобщую ненависть и явились перед народом не заступниками и защитниками его прав, но грабителями и кровопийцами (посл. царя И. В. к Курбскому, стр. 183). Оно и не могло быть иначе по составу тогдашнего московского боярства, в которое в продолжение последних ста лет перед тем вошли самые разнородные элементы, нередко враждебные друг другу; его составляли и древние боярские роды государей московских, вынесшие Москву на своих плечах из всех превратностей судьбы, и прожившиеся удельные князья, поступившие на службу к московским государям, и бояре других княжеств, поглощенных Москвой, и новые выходцы из Литвы, Орды и других стран. Все это составляло самый обильный материал для образования партий, а посему, лишь только умер Василий Иванович, как бояре, составлявшие его двор, разделились на партии и стали враждовать друг против друга. Первой на поприще государственной деятельности явилась партия старинных бояр московского княжеского дома под предводительством конюшего, князя Овчины-Телепнева- Оболенского(Ник. V. 211), Сторону этой партии как благоразумнейшей и опытнейшей приняла и мать государя, великая княгиня Елена, тогдашняя правительница государства. Но с кончиной правительницы пала московская партия, и прежние удельные, прожившиеся князья, предводительствуемые князем Василием Васильевичем Шуйским, стали во главе правления. Они, как бы воображая себя возвратившими удельные права, начали грабить великокняжескую казну и угнетать народ, чем и возбудили против себя общее неудовольствие. Московские старинные бояре, соединясь с позднейшими литовскими выезжанами, воспользовались этим неудовольствием и под предводительством государева родственника, князя Ивана Вельского, опять захватили на три года правление. Но удельная партия была еще сильна; ее новый предводитель, князь Иван Шуйский, управляя Владимиром и начальствуя сильным войском, в 1542 г. произвел мятеж и, силой заняв Москву, снова передал правление своей партии, и снова начались прежние беспорядки, угнетение народа и наглое оскорбление других бояр, не принадлежавших к партии удельных, и даже явное неуважение к государю, которому тогда было уже тринадцать лет. В 1543 году партии литовских выезжан, предводительствуемых государевыми дядями, князьями Глинскими, удалось свергнуть удельную партию. Но Глинские были плохими правителями, они начали свое дело жестоким преследованием пораженной партии удельных; сторонники и слуги Глинских стали теснить народ. Всеобщая ненависть к Глинским была следствием такого порядка дел. Наконец, народный бунт в Москве в 1547 году, подготовленный московской и удельной партиями, ниспроверг Глинских и их сторонников. Великий князь Иван Васильевич, которому тогда уже было 17 лет, сам принял правление под руководством московской партии, приблизившейся к государю в лице молодого и прекрасного Алексея Федоровича Адашева и умного почтенного священника Сильвестра.
Московская партия, не успев восстановить прежних боярских прав во время малолетства Иоанна, думала успеть в этом при помощи самого Иоанна, а посему окружила его лучшими мужами, влиянию которых молодой Иоанн совершенно подчинился, так что, по словам Курбского, без их совета ничего не устраивал и не мыслил. Так прошло пять лет, Иоанн во все это время был самым исправным учеником своих наставников-бояр; но он уже тяготился такой продолжительной опекой, ему уже давно хотелось быть таким же державным государем, какими были его отец и дед, о чем, конечно, ему уже успели передать недоброжелатели московской партии. К сожалению, московская партия этого не замечала, не думала отступаться от присвоенной власти; она смотрела на 22-летнего Иоанна, как он сам говорит в письме к Курбскому, как на младенца, не давала ему свободы ни в самых малейших делах, даже относительно пищи и одежды; не обращала никакого внимания на его голос в совете. А между тем эта партия сама начала возвращать вотчины, отобранные у бояр при деде и отце Иоанна и на которые было уже уложение, чтобы не отчуждать от имений государя; сама стала жаловать высшими почестями, даже дерзко осмеливалась наряжать следствия и хотела судить царя, как частного человека, в деле Курлятева, Прозоровских и Сицкого. Впрочем, умный царь еще переносил все эти стеснения терпеливо, может быть считая, что боярская партия лично привязана к нему и его семейству; но отчаянная болезнь Иоанна, случившаяся через пять месяцев по взятии Казани, открыла ему глаза. Она на смертном одре увидел, что приближеннейшие к нему и довереннейшие бояре не были преданными ему слугами и питали явную холодность к нему и к его семейству, ибо большая часть бояр отказалась исполнить его последнюю волю - присягнуть его сыну, Дмитрию, и явно и упорно высказала свое желание возвести на московский престол удельного князя Владимира Андреевича, вероятно, на условиях, составленных самими боярами. После такого открытия Иоанн, естественно, должен был охладеть к московской боярской партии и вступить к ней в иные отношения, или, иначе сказать, начать с ней упорную борьбу. В этой борьбе Иоанн принял за правило сначала действовать как можно осторожнее, до времени не раздражать могущественной партии, а между тем незаметно готовить сподручные и надежные средства на случай открытой борьбы. С этой последней целью он начал замещать разные должности по службе людьми, происходящими не из боярского сословия и преимущественно сыновьями священников, оказывая к ним особое доверие; потом старался привлечь к себе стрелецкое войско, составленное из простолюдинов, привел его в лучшее устройство, увеличил в числе и дал ему большие привилегии. Чтобы ослабить влияние боярских родов по городам и областям, старался суд и управу передать городским и сельским общинам, мимо наместников и волостелей. Приготовившись таким образом к явной борьбе, Иоанн удалил от двора замечательнейших представителей московской боярской партии - Сильвестра и Адашева и некоторых других бояр, причем царь потребовал, чтобы все остальные бояре присягнули служить ему верой и правдой и не держаться более партии удаленных. Боярская партия не могла явно бунтовать и на первый раз дала требуемую присягу, тем самым лишив себя всех средств действовать в законных формах, и таким образом подписала себе смертный приговор. Вскоре по вытребовании подобной присяги началось постепенное жестокое преследование боярских родов московской партии, чему, конечно, много способствовали другие боярские роды, не принадлежавшие к ней и старавшиеся выслужиться перед царем на счет своих противников.
Преследуя боярские роды, Иоанн постоянно имел в виду одну цель - сделаться в отношении к московскому боярству тем же, чем был его дед в отношении к удельным князьям. Он ясно видел, что для лучшего устройства и силы Московского государства преследование этой цели так же необходимо, как для его деда было необходимо преследование удельных князей. Он, собственно, преследовал не личности бояр, а боярские права, не сообразные с развитием государства. Лучшим доказательством этому служат те общие меры, которые он постепенно вводил для ограничения старинных боярских прав, напоминавших прежний порядок вещей, явно противоречащий и настоящему положению государства, и правам самодержавия.
Общие меры к ограничению старинных прав боярства, постепенно вводимые царем Иваном Васильевичем, были следующие: во-первых, он устроил строгий надзор за своевольными отъездами бояр в Литву и другие земли; при малейшем подозрении отъезда с подозреваемого бралась клятвенная запись не оставлять государства, - близкие и родственники его обязывались за него поруками со взносом огромных денежных сумм. По свидетельству Курбского, отъезд стал почти невозможен и, что всего важнее, потерял свою прежнюю законность, юридически он уже считался изменой государству. Таким образом, боярство лишилось самого древнейшего и драгоценнейшего права - свободного отъезда.
Потом Иоанн придумал новую меру ограничения, которая еще более обеспечивала его власть и силу. Эта новая мера была - опричнина, учрежденная в 1565 году. В опричнине царь возобновил старые права княжеской дружины; он объявил своей опричной собственностью 27 городов и несколько волостей в Московском и других уездах, сюда же отчислил несколько улиц в самой Москве; все это поступило в непосредственное распоряжение государя и его отдельной дружины, которая содержалась на доходы опричных городов и волостей и там получала себе поместья и вотчины. Все остальное государство осталось при названии земщины и было вверено управлению бояр, названных земскими, которые в важных делах должны были докладывать государю. В опричнине Иоанн приобрел новые силы действовать с большей самостоятельностью и независимостью от упорной партии бояр; опричники самим своим отделением от земщины уже ставились в такое положение, что их интересы делались нераздельными от интересов государя. Опираясь на эту новую, им созданную силу, царь смело приступил к своему задушевному плану - обратить боярство в слуг государевых и уничтожить даже поводы к притязаниям на возобновление или поддержание его древних земских прав, противоречивших современному состоянию государства. Он около 1566 года все боярские роды переименовал в дворян, т.е. слуг государевых, боярскими же детьми, как со времени Василия Васильевича назывались все боярские роды, назвал низших служилых людей, которые прежде назывались дворянами, и таким образом юридически изменил родословное значение боярских родов в служебное.
Меры, придуманные Иоанном против старинных притязаний боярских родов, имели обширное влияние, и бояре были так ослаблены и столько потеряли с утратой прежних прав, что не могли уже бороться не только с государем, преемником Иоанна, но даже с его любимцем, своим младшим собратом, боярином Борисом Годуновым. Годунов, при царе Федоре захвативший в свои руки всю власть, пошел по стопам своего державного учителя, Иоанна; при нем Боярская Дума потеряла всякое значение и существовала только по имени, беспрекословно исполняя его приказания, хотя он сидел в ней на четвертом месте, уступая видимый почет старшим по роду.
Все попытки старших бояр сделаться старинными советниками и руководителями государя остались безуспешными; упорнейшие и знаменитейшие из бояр частью были удалены от двора, частью отправлены в ссылку, а частью казнены. Годунов пошел далее Иоанна относительно стеснения бояр; он произвел на них нападение со стороны боярских прав на их частную собственность. С этой целью около 1591 года издан был указ о прикреплении крестьян к земле. Этот указ был принят боярами с явным неудовольствием; в прикреплении крестьян они видели посягательство на право частной собственности, ибо по новому закону они поневоле обязывались держать на своих землях работников даже и тогда, когда последние нерадиво исполняли свои обязанности в отношении к хозяину земли; притом же, с прикреплением крестьян землевладельцы теряли большие выгоды при платеже податей, ибо тогда подати собирались только с жилой или населенной земли; а посему при свободном переходе крестьян землевладельцы могли показывать в писцовых книгах большую часть земель нежилыми, с прикреплением же крестьян этого сделать уже было нельзя; земли, раз показанные жилыми, оставались таковыми навсегда. В 1596 году был выдан еще указ о мытах и перевозах с новым ограничением прав относительно частной собственности землевладельцев, где опять главные невыгоды пали на бояр как на важнейших поземельных владельцев. В прежнее время каждый землевладелец имел бесспорное право учреждать на своем земле мыты и перевозы и пользоваться ими как доходной статьей; по новому же указу - все мыты и перевозы частных собственников были отобраны в казну и к ним назначены верные целовальники для сбора указных пошлин, из которых только половина предоставлялась владельцам перевозов. Этим же указом многие перевозы и мосты, как ненужные и стеснительные для проезжих, были уничтожены.
Падение бояр и развитие самодержавной власти государя еще сильнее выказалось по смерти царя Федора Ивановича. Бояре даже здесь не могли воспользоваться самым благоприятным случаем для обеспечения своих старинных прав; несмотря на свою ненависть к Годунову, они оказались вынужденными согласиться на выбор его в преемники Федору и даже не осмелились заикнуться о восстановлении старинных прав своего сословия: в соборном определении 1598 года все единогласно написали: «Служити нам ему, государю своему, царю и великому князю, Борису Федоровичу и сыну его, и в послушаньи нам быти их государских повелений во всем и добра хотели им, государем своим, правдою, и голов нам своих за их, государей, не щадити. И меж собою того смотре- ти накрепко, чтобы государю в разрядных и земских делех кручины не приносити на которыми делы, на которою хитро- стию». Мало того, в подкрестной записи того же года бояре под присягой должны были отказаться от старинных прав свободного отъезда, за который сильно ратовала московская партия при царе Иване Васильевиче.
Утвердившись на московском престоле, царь Борис Федорович еще сильнее начал развивать самодержавную власть. Он, чтобы более ослабить бояр, постоянно старался удалять от дел богатейших и умнейших из них, многих разослал по сибирским городам под стражу, охотно слушал доносы на них и щедро награждал доносчиков; такими средствами он достиг того, что при нем у кормила государственного управления почти не оставалось старинных бояр, опасных своими связями, богатством, способностями и умением вести дела мимо его. Достигши этого, царь Борис Федорович стал действовать еще сильнее против старинных боярских прав; так, в 1603 году он издал указ, что бояре не могут ссылать своих холопов на прокормленье без отпускных и что холопы, сосланные господином без отпускной, должны являться в Холопий Приказ, где им по указу государя выдавались отпускные мимо их господ. Вероятно, Борис Федорович и еще более развил бы свою систему постепенного ограничения боярских прав, но голод, разбои, смуты в народе, успехи самозванца и, наконец, смуты самого царя остановили развитие этой системы.
Смерть царя Бориса Годунова и восшествие на престол самозванца Лжедмитрия не изменили боярских отношений к государю; подкрестная запись, по которой давали присягу самозванцу, в сущности одинакова с записью, по которой целовали крест Борису Годунову. Дума, составленная Лжед- митрием из 15 епископов, 36 бояр, 16 окольничих и 6 думных дворян, нисколько не восстановляла прежних земских прав боярства; она скорее была сколком польского Сената и члены ее, в дошедшем до нас официальном списке, даже прямо названы московскими сенаторами. Восстание бояр на Лжед- митрия служит лучшим доказательством, что бояре жестоко обманулись в своих надеждах на самозванца.
Избранный на царство по убиении Лжедмитрия князь Василий Иванович Шуйский, конечно, скорее кого-либо другого мог утвердить старинные права боярства; он даже при вступлении на престол целовал крест, чтобы без боярского суда никого не осуждать на смерть и не лишать имения. Но бояре, разделенные на партии, не сумели удержать этого царя, сами низвели его с престола и выдали полякам.
Боярское правление в продолжение междуцарствия, преисполненное смут и беспорядков, наконец вполне доказало, что все притязания бояр на старинные права земства и дружины отжили уже свой век и, как не сообразные с развитием государства, не могут быть восстановлены, что самодержавие государя не должно стесняться никакой другой властью. Поэтому при избрании на царство Михаила Федоровича Романова уже не было и помину об обеспечении старинных прав боярства или о стеснении верховной власти. Бояре вместе со всем народом целовали крест «за царя, Михаила Федоровича, и за детей, которых ему вперед Бог даст, души свои и головы положити; а также нам, бояром и дворяном и приказным людем не по отечеству и не по своему достоинству, свыше своего отечества и службы, мимо царскаго повеления, чести себе никакой не хотети и не искати; и вотчины и поместья держати по своей мере, чем кого государь пожалует; и быти в государских делех без прекословия, как кому государь велит быть на своей службе, так тому и быти». Хотя Боярская Дума как государев совет имела большой вес во все продолжение царствования Михаила Федоровича, но это нисколько не усилило боярских прав, ибо рядом с Думой были Земские Соборы, в которых равное участие с боярами принимали духовенство и выборные от всей Русской земли. Таким образом, постепенное развитие верховной власти государя, начавшееся с Ивана Васильевича III, после упорной борьбы московского боярства, наконец, с избранием на царство Михаила Федоровича Романова, получило настоящую свою форму в самодержавии московского государя, вспомоществуемого Думой и Соборами, состоявшими из выборных от всей Русской земли, которые, впрочем, приглашались по указу государя.