<<
>>

ХОРНИ К.

Наши внутренние конфликты[68] Введение

Какой бы ни была отправная точка анализа и каким бы извилистым ни был его путь, в конечном счете мы всегда приходим к какому-либо личностному нарушению как источнику психического заболевания.

Об этом так же, как и о почти любом другом психологическом открытии, можно сказать: на самом деле это значит заново открыть то, что было известно ранее. Поэты и философы всех времен знали, что жертвой психических расстройств никогда не становится безмятежный, уравновешенный человек, но это всегда человек, раздираемый внутренними конфликтами. Говоря современным языком, всякий невроз, безотносительно к тому, какова картина его симптомов, является неврозом характера. Так что наши усилия в теории и терапии должны быть направлены на лучшее понимание невротической структуры характера.

Действительно, колоссальная новаторская работа Фрейда все более приближалась к такому представлению, хотя генетический подход и не позволил ему сформулировать его в явной форме. Но другие авторы, которые продолжили и развили работу Фрейда – в особенности Франц Александер, Отто Ранк, Вильгельм Райх и Гарольд Шульц-Хенке, – выразили его более точно. Однако все они разошлись во мнениях относительно истинной природы и динамики структуры невротического характера.

Начальный пункт моих исследований был иным. Постулаты Фрейда относительно женской психологии заставили меня задуматься о роли культурных факторов. Их влияние на наше представление о том, в чем состоит мужественность или женственность, было очевидным, и для меня стало столь же очевидным, что Фрейд пришел к некоторым ошибочным выводам, потому что не смог принять во внимание эти факторы. Мой интерес к этой теме возрастал на протяжении 15 лет. Отчасти он усилился вследствие моего общения с Эрихом Фроммом, который, обладая глубокими знаниями как в социологии, так и в психоанализе, заставил меня еще глубже осознать значение социальных факторов в сфере более широкой, чем частная сфера женской психологии.

И мои впечатления подтвердились, когда в 1932 году я приехала в Соединенные Штаты. Тогда я увидела, что отношения между людьми и неврозы в этой стране во многом отличаются от тех, которые я наблюдала в европейских странах, и что объяснить это может лишь различие в цивилизациях. Мои выводы в конечном счете нашли свое выражение в книге «Невротическая личность нашего времени». Главным утверждением в ней было то, что неврозы вызываются нарушениями человеческих взаимоотношений.

В годы перед написанием «Невротической личности» я продолжала еще одну линию исследования, которая логически вытекала из более ранней гипотезы. Она вращалась вокруг вопроса о том, каковы движущие силы невроза. Фрейд первым указал на то, что ими являются навязчивые влечения. Он считал эти влечения инстинктивными по своей природе, направленными на удовлетворение и не терпящими фрустрации. Следовательно, он считал, что их действие не ограничивается неврозами per se, но распространяется на всех людей. Если, однако, неврозы являются результатом нарушения человеческих взаимоотношений, то этот постулат просто теряет силу. Представления, к которым я пришла по этому вопросу, состояли, кратко, в следующем. Навязчивые влечения образуют специфическую особенность неврозов; они рождаются из чувств изолированности, беспомощности, страха и враждебности и представляют собой способы, с помощью которых человек пытается справиться с миром вопреки этим чувствам; они нацелены в первую очередь не на удовольствие, а на достижение безопасности; их навязчивый характер обусловлен стоящей за ними тревогой. Два вида этих влечений: навязчивое стремление к любви и привязанности и стремление к власти – первыми выступили в наиболее четкой форме и были детально рассмотрены в «Невротической личности».

Хотя я и придерживалась тех положений, которые считала основными принципами учения Фрейда, к тому времени я осознала, что мой поиск более глубокого понимания проблемы привел меня в русло, расходящееся со взглядами Фрейда. Если столь многие факторы, которые Фрейд считал инстинктивными, обусловлены культурой, если столь многое, что Фрейд относил к либидо, является невротической потребностью в любви и привязанности, вызванной тревогой и направленной на достижение чувства безопасности в отношениях с другими людьми, тогда теория либидо более себя не оправдывает.

Важнейшее значение переживаний детства сохраняется, но то влияние, которое они оказывают на наши судьбы, предстает в новом свете. Неизбежно последовали и различия в других теоретических положениях. Отсюда стало необходимым сформулировать, в чем, с моей точки зрения, я расхожусь с Фрейдом. Результатом этой попытки уточнить взгляды явилась книга «Новые пути в психоанализе». Тем временем мой поиск движущих сил невроза продолжался. Я назвала навязчивые влечения невротическими наклонностями и описала десять из них в своей следующей книге. К этому моменту я также пришла к осознанию, что структура невротического характера имеет центральное значение. В то время я рассматривала ее как своего рода макрокосм, образуемый многими микрокосмами, взаимодействующими один с другим. В ядре каждого микрокосма заключена невротическая наклонность. Эта теория невроза имела практическое применение. Если психоанализ в первую очередь заключался не в том, чтобы связать наши нынешние трудности и проблемы с нашими прошлыми переживаниями, а в том, чтобы понять взаимосвязи сил, действующих в нашей личности в данное время, то тогда понимание и изменение себя даже при условии небольшой (или вообще без какой-либо) помощи специалиста были вполне достижимы. Перед лицом широко распространенной потребности в психотерапии и нехватки доступной помощи представлялось, что самоанализ дает надежду на удовлетворение жизненно важной потребности. Так как большая часть данной книги описывает возможности, ограничения и способы анализа человеком самого себя, я назвала ее «Самоанализ».

Я не была, однако, полностью удовлетворена тем, как я представила отдельные наклонности. Сами эти наклонности были описаны достаточно точно; но меня преследовало чувство, что при простом перечислении они представали слишком оторванными друг от друга. Я видела, что невротическая потребность в любви и привязанности, навязчивая скромность и потребность в «партнере» сопутствуют друг другу. Но мне не удалось увидеть, что вместе они образуют некое основополагающее отношение к другим и к себе, определенную жизненную философию.

Эти наклонности составляют ядро того, чему я теперь дала общее название «движение к людям». Я видела также, что навязчивое стремление к власти и престижу и невротическое честолюбие имеют между собой нечто общее. Они составляют, грубо говоря, факторы того, что я буду называть «движением против людей». Однако потребности в восхищении и совершенстве, хотя они и обладают всеми отличительными признаками невротических наклонностей и оказывают влияние на взаимоотношения невротика с другими людьми, по-видимому, главным образом затрагивают его отношение к самому себе. Точно так же потребность в эксплуатации представляется не столь фундаментальной, как потребность в любви и привязанности или стремление к власти; потребность эксплуатировать других, по-видимому, не имеет столь широкой сферы влияния, как у них. Дело обстоит так, как если бы она была не самостоятельной сущностью, а принадлежала бы некоторому более обширному целому.

Обоснованность моих сомнений со временем подтвердилась. В последующие годы центр моих интересов сместился на роль конфликтов в неврозе. В «Невротической личности» я утверждала, что невроз вызывается столкновением разнонаправленных невротических наклонностей. В «Самоанализе» я писала, что невротические наклонности не только усиливают одна другую, но также порождают конфликты. Тем не менее, конфликты оставались побочным вопросом. С течением времени Фрейд все более осознавал значение внутренних конфликтов; однако он представлял их как борьбу между вытесненными и вытесняющими силами. Те конфликты, которые я стала видеть, были иного рода. Они возникали между несовместимыми сочетаниями нескольких невротических наклонностей, и, хотя первоначально они затрагивали противоречивые отношения к другим людям, с течением времени они распространились и на противоречивое отношение к самому себе, и на противоречивые качества и противоречивые системы ценностей.

Все больший объем наблюдений открыл мне глаза на значение таких конфликтов. Вначале меня крайне сильно поразила слепота пациентов по отношению к очевидным противоречиям внутри самих себя.

Когда я указывала им на них, они становились уклончивыми и, казалось, теряли к анализу интерес. После неоднократных случаев такого рода я осознала, что уклончивость выражала собой глубокую антипатию к обсуждению этих противоречий. Наконец, панические реакции в ответ на внезапное осознание конфликта показали мне, что я работала с динамитом. Пациенты имели вескую причину уходить от этих конфликтов: они испытывали страх перед силой этих конфликтов, способных разорвать их.

Затем я начала осознавать, какое поразительное количество энергии и интеллектуальных сил затрачивалось на более или менее отчаянные усилия «разрешить» эти конфликты, а точнее, на отрицание их существования и создание искусственной гармонии. Я обнаружила четыре основных попытки их решения примерно в том порядке, в каком они представлены в этой книге. Первоначальная попытка состояла в том, чтобы ослабить одну сторону конфликта и усилить его противоположную сторону. Второй было «движение от людей». Функция невротической отстраненности теперь предстала в новом свете. Отстраненность была частью основного конфликта, одним из исходных и несовместимых между собой отношений к другим людям; но она также представляла собой попытку решения невротического конфликта, так как сохранение эмоциональной дистанции между «я» и другими гасило действие конфликта. Третья попытка была совершенно иного рода. Вместо отдаления, ухода от других невротик пытался уйти от себя. Его целостное подлинное «я» становилось для него чем-то нереальным, и на его месте он создавал идеализированный образ «я», в котором конфликтующие стороны были столь видоизменены, что они более не выступали как конфликты, а казались разными аспектами сложной личности. Эта концепция помогла прояснить многие проблемы невротиков, которые до этого были недоступны нашему пониманию, а следовательно, и терапии. В ней также нашлось соответствующее место для двух невротических наклонностей, которые ранее не поддавались интеграции. Потребность в совершенстве теперь предстала как попытка соответствовать этому идеализированному образу; страстное стремление вызывать восхищение собой могло быть понято как потребность пациента получать извне подтверждение его действительного соответствия своему идеализированному образу.

И чем далее этот образ отстоял от реальности, тем неизбежно острее и ненасытнее была эта потребность в подтверждении. Среди всех попыток решения конфликта создание вымышленного идеализированного образа «я» является, вероятно, наиболее важной по причине его далеко идущих последствий для личности в целом. Но такая попытка, в свою очередь, порождает новый внутренний разлад и вследствие этого требует дополнительного «улаживания». Четвертая попытка решения направлена в первую очередь на то, чтобы положить конец этому разладу, хотя она также помогает приглушить и все другие конфликты. Посредством того, что я называю экстернализацией, внутренние процессы переживаются как происходящие вне «я». Если идеализация себя уже означает некоторый отход от подлинного «я», то экстернализация конфликта представляет собой еще более радикальное удаление. Она сама порождает новые конфликты или скорее крайне усиливает исходный конфликт – конфликт между «я» и внешним миром.

Я назвала основными приведенные выше четыре попытки решения отчасти потому, что они, по-видимому, постоянно присутствуют во всех неврозах, хотя и в различной степени, а отчасти потому, что они вызывают резкие изменения в личности. Но этими четырьмя никоим образом не исчерпываются все возможные попытки. К другим попыткам, более частного значения, относятся такие стратегии, как деспотическая правота, основной функцией которой является подавление всех внутренних сомнений; жесткий самоконтроль, который удерживает раздираемого конфликтами человека посредством одной только силы воли; и цинизм, который посредством пренебрежительного отношения ко всем ценностям, устраняет конфликты с идеалами.

Тем временем для меня постепенно становились все яснее последствия, вытекающие из всех этих нерешенных конфликтов. Я видела, как они рождают разнообразные страхи, пустую растрату энергии, неизбежную потерю нравственной цельности, как в результате ощущения, что человек окончательно и бесповоротно запутался в ловушке конфликтов, возникала глубокая безнадежность.

Лишь после того, как я осознала значение невротической безнадежности, в поле моего зрения попал смысл садистских наклонностей. Эти наклонности, как я теперь понимала, представляли собой попытку возместить свою недостаточность посредством «заместительной» жизни, на путь которой вступал человек, отчаявшийся когда-либо быть самим собой. И всепоглощающая страсть, которая столь часто наблюдается в садистских действиях, вырастает из ненасытной потребности такого человека в триумфе мщения. Мне стало ясно, что потребность в пагубной эксплуатации других была в действительности не отдельной невротической наклонностью, а лишь неизменным проявлением того более емкого целого, которое, по причине отсутствия лучшего термина, мы называем садизмом.

Так развивалась теория, согласно которой динамическим центром невроза является базальный конфликт между тремя типами отношений: «движением к людям», «движением против людей» и «движением от людей». Из-за страха дезинтеграции, с одной стороны, и необходимости функционирования в качестве единого целого, с другой, невротик предпринимает отчаянные попытки разрешить этот конфликт. Хотя на этом пути он может преуспеть в создании некоторого искусственного равновесия, при этом он обречен на постоянное порождение новых конфликтов, и ему все время требуются новые средства, чтобы их погасить. Каждый новый шаг в этой борьбе за единство делает невротика еще более враждебным, беспомощным и преисполненным страхов, еще более отчужденным от себя и других людей. В результате вызвавшие эти конфликты затруднения обостряются, а их реальное разрешение становится все менее и менее достижимым. Наконец, он начинает чувствовать свою безнадежность и может пытаться найти своего рода возмещение в садистских наклонностях, которые, в свою очередь, усиливают его безысходность и порождают новые конфликты.

Такова, следовательно, весьма мрачная картина невротического развития и возникающей в его результате структуры невротического характера. Почему же я, тем не менее, называю свою теорию конструктивной? Она кладет конец не отвечающему реальности оптимистическому представлению, согласно которому мы можем «вылечить» неврозы смехотворно простыми средствами. Но она не ведет и к столь же далекому от реальности пессимизму. Я называю теорию конструктивной, потому что она впервые позволяет нам энергично браться за разрешение и преодоление невротической безысходности. А самое главное, я называю ее конструктивной потому, что, несмотря на признание в ней крайней степени запутанности личности невротика, она позволяет не только ослаблять лежащие в ее основе конфликты, но и дает возможность их подлинного разрешения и поэтому позволяет нам работать в направлении реальной интеграции личности. Невротические конфликты не могут быть устранены посредством рационального решения. Попытки невротика решить конфликты не только тщетны, но даже вредны, опасны. Однако эти конфликты могут быть разрешены посредством изменения тех условий внутри личности, которые вызвали их к жизни. Каждый отрезок успешно проведенной психоаналитической работы изменяет эти условия, освобождая человека от страхов, делая его менее беспомощным, менее враждебным, менее отчужденным от себя и других. Пессимизм Фрейда относительно неврозов и их лечения проистекал из его глубокого неверия в человеческую добродетель и человеческое развитие. Человек, утверждал он, обречен на страдание или разрушение. Инстинкты, которые движут им, можно лишь контролировать или, в лучшем случае, «сублимировать». По моему же убеждению, человек обладает и способностью, и стремлением развить свои потенциальные возможности и стать достойным человеком. Но они теряют свою силу, если его отношения с другими людьми и, следовательно, с самим собой, будучи однажды нарушены, продолжают оставаться таковыми. Я верю, что человек способен к изменению и может изменяться на всем протяжении своей жизни. И эта вера выросла на основе более глубокого понимания.

<< | >>
Источник: Коротина О.А.. История психологии: хрестоматия. – Владивосток: Изд-во ВГУЭС,2015. – 179с.. 2015

Еще по теме ХОРНИ К.:

- Акмеология - Введение в профессию - Возрастная психология - Гендерная психология - Девиантное поведение - Дифференциальная психология - История психологии - Клиническая психология - Конфликтология - Математические методы в психологии - Методы психологического исследования - Нейропсихология - Основы психологии - Педагогическая психология - Политическая психология - Практическая психология - Психогенетика - Психодиагностика - Психокоррекция - Психологическая помощь - Психологические тесты - Психологический портрет - Психологическое исследование личности - Психологическое консультирование - Психология девиантного поведения - Психология и педагогика - Психология общения - Психология рекламы - Психология труда - Психология управления - Психосоматика - Психотерапия - Психофизиология - Реабилитационная психология - Сексология - Семейная психология - Словари психологических терминов - Социальная психология - Специальная психология - Сравнительная психология, зоопсихология - Экономическая психология - Экспериментальная психология - Экстремальная психология - Этническая психология - Юридическая психология -