Система, норма, узус

Завершая эту якобы теоретическую часть, остановимся еще на одной триаде, члены которой образуют диалектическое единство. Попытаемся заодно развеять некоторые иллюзии, характерные для обыденного сознания.

Как уже говорилось выше, язык представляет собой систему, причем систему саморегулирующуюся, не подчиняющуюся прямому сознательному влиянию кого бы то ни было. Никто, даже обладая абсолютной властью, не в состоянии реформировать язык по своему вкусу. Скажем, если бы один из нас оказался полновластным диктатором и издал бы указ об отмене с завтрашнего дня родительного падежа или о введении определенного артикля, так как генитив с детства был ему как-то не очень приятен, а с артиклем много удобнее, все равно ничего у него не выйдет. Реформировать язык с помощью указов и распоряжений не получится, хотя такие попытки предпринимались. Павел I, например, запрещал к использованию слова «отечество» и «гражданин».

Так может ли общество влиять на язык? В определенной степени может, создавая благоприятные условия для его развития или, наоборот, способствуя его вырождению и умиранию. Как именно будут происходить эти изменения, определить практически невозможно. Уподобление языка живому организму — это только метафора, язык имеет все же не биологическую, а социальную природу, но позволим себе одну аналогию. Отношение общества к языку в чем-то можно сравнить с отношением человека к домашнему животному. Как бы этот человек ни старался, он не сможет превратить, скажем, кошку в собаку. Можно создать благоприятные условия для существования животного или, напротив, плохо кормить его, держать в грязи и т. д. Можно постараться воспитать у своего питомца те или иные качества, скорректировать его поведение, но изменить его природу не получится. Даже если кормить овчарку исключительно растительной пищей (и она при этом выживет), вегетарианкой она не станет, собака будет мечтать о мясе и всегда предпочтет его самой вкусной, по нашему мнению, травке.

Главным организующим принципом системы языка является смыслоразличение. Ее единицы должны отличаться друг от друга и служить для различения морфем, слов, предложений. Вероятно, каждый из нас в детстве говорил: я никогда не лжу, я его победю, называл пса со- баком и т. п. Когда родители исправляли нас, мы сердито топали ногой и раздраженно отвечали: «Какая разница! Вы же поняли!» Дети в подобных случаях выступают от лица системы; для нее, действительно, нет разницы гио- фЁр или шОфер, звонИт или звОнит, ложит или кладёт, пойти или пойтить и т. п. Во всех этих случаях у слушающего не возникнет трудностей с восприятием речи говорящего, употребившую любую из приведенных выше форм. Но система накладывает и жесткие ограничения. К примеру, говорящий по-русски должен четко различать твердые и мягкие согласные, в противном случае будет нарушен принцип смыслоразличения, будет непонятно, что сказано: угол или уголь, том или Томь.

Итак, в том или ином случае система предоставляет определенные варианты (существующие или потенциальные). Скажем, [т] в нашей речи должен отличаться от [д], но для русского языка не имеет значения, будем ли мы произносить [т] с придыханием, как в английском, или без оного, округляя губы или не делая этого. В первых случаях наше произношение будет выглядеть несколько странным, но трудностей в понимании нашей речи не возникнет.

Те или иные варианты, допускаемые системой, игнорируются носителями языка (никто из русских не произносит [т] с придыханием), другие используются ими. Например, кто-то произносит [г], а кто-то [у] (фрикативный звук, характерный для южнорусских говоров), у кого-то дело возбУждено, а у кого-то возбужденО, кто-то кладет, а кто-то ложит и т. д. Совокупность всех этих вариантов использования языковой системы, реально существующих в речевой практике, называется узусом. Бытие узуса, как и системы, в достаточной степени стихийно (но не хаотично). Трудно сказать, какие изменения в нем произойдут и каковы причины этих изменений.

Соответственно, «современный русский литературный язык, хотя и может рассматриваться как язык от Пушкина до наших дней, не остается неизменным. Он постоянно нуждается в нормировании. Если же следовать раз и навсегда установленным нормам, то есть опасность, что общество просто перестанет с ними считаться и будет стихийно устанавливать свои нормы»[21].

Таким образом, существование норм признается необходимым на любом этапе развития языка.

Эволюция языковых норм неизбежна вследствие социальной обусловленности языка вообще и литературного языка в частности. Социальная база русского литературного языка, т. е. состав его носителей, несравнимо расширилась за последние десятилетия. Коренные изменения общественного строя, массовость печати и иных СМИ сделали литературный язык главным средством языкового общения подавляющей части населения. Нивелируются нормативные противопоставления «литературный язык - территориальный диалект», «литературный язык - жаргон».

Невозможно, например, в настоящее время рассматривать жаргон как разновидность ненормативной лексики, поскольку этот речевой пласт прочно вошел в практику общения, используясь в качестве стилистически окрашенного средства. К. С. Горбачевич справедливо замечает, что жаргон сейчас не является замкнутой речевой системой и правильнее обозначить ее как «жаргонизированную лексику»[22].

Следовательно, необходимо рассмотреть, прежде всего, социальную природу нормы: смена общественно-политической парадигмы требует изменения подхода при оценке тех или иных языковых явлений: одни слова и устойчивые выражения запрещаются, другие создаются, активно используются и даже пропагандируются. «Периоды наибольшей активности общества по отношению к языку обычно совпадают с периодами своеобразного распутья в истории языковой нормы. Прежняя норма уже не отвечает новым тенденциям в употреблении языка, однако и новая норма еще не сложилась, и дальнейшее языковое развитие может пойти по одному из нескольких

w 1 о

направлении» .

Таким образом, языковые нормы не просто стихийно складываются в ответ на коммуникативные потребности определенного общества, но и вполне сознательно формируются данным обществом путем нормативно-кодификационной деятельности, издания словарей, справочников, учебных пособий, проведения целенаправленной языковой политики, организации разного рода масштабных пропагандистских кампаний в защиту или против того или иного речевого явления.

До недавнего прошлого наиболее авторитетным источником литературной нормы считалась художественная классическая литература. В настоящее время центр нор- мообразования перемещается в средства массовой информации. Расширяется состав участников коммуникации: к числу пишущих приобщаются новые слои населения, резко ослабляется, а иногда и вообще отсутствует цензура. Наблюдается демократизация литературной нормы, сближение ее с разговорной просторечной стихией и профессиональной речью. Современные исследователи пишут о стилистической нейтрализации, снятии стилистических ограничений. Меняется сам статус литературного языка, норма становится более проницаемой для бывших нелитературных языковых средств. Главная причина изменения норм — это эволюция самого языка, наличие вариантности, что обеспечивает выбор наиболее целесообразных вариантов языкового выражения.

Вариантность как языковое явление демонстрирует языковую избыточность, необходимую современному русскому языку. Избыточность форм — показатель жизнеспособности и динамичности языка. Современная речевая культура, отвечая растущим темпам социальной мобильности, изобилует вариантными средствами выражения, часть из которых унифицируется, регламентируется, то есть возводится в ранг литературной нормы. Основой вариантности служит конкуренция средств выражения, в результате которой побеждают варианты, наиболее удобные в конкретных условиях для осуществления коммуникативной деятельности. В понятие образцовости, эталонное™ нормативного языкового средства всё заметнее включается значение целесообразности.

Существенным критерием при оценке языковой нормы может служить степень употребляемости, распространенности той или иной языковой формы. Особую ценность представляют массовые социолингвистические исследования. Однако целиком опираться на количественные показатели при объективной нормативной оценке нельзя, тем более что статистика в применении к языкознанию еще не выработала строгой методики в выборе исчисляемых объектов.

Для настоящего времени, по мнению ряда исследователей, характерна унификация речевой практики, активное сближение и взаимодействие норм письменной и устной речи, книжного и разговорного стилей, ослабление языковой нормы в сторону ее демократизации. При этом важным оказывается сам факт установления языковой нормы, которая зависит от того, какие социальные слои общества оказываются наиболее активными в историческом процессе формирования литературной нормы. Она может культивироваться социальной верхушкой общества или его демократическими слоями. В зависимости от определенного этапа в жизни общества норма может быть в высшей степени жесткой, строго ориентированной на традиции, и, в другом случае, отступающей от традиции, принимающей нелитературные языковые средства. Таким образом, норма языка — понятие социально-историческое и динамическое, способное качественно изменяться в рамках возможностей языковой системы. Изменение нормы как реализованной возможности языка определяется как внешними, так и внутренними факторами языковой эволюции на пути приобретения языком новых средств выражения.

Таким образом, наличие равных нормативных вариантов требует кодификации применительно к той сти- диетической системе, в пределах которой эти варианты функционируют. Из этого следует, что реальные, действенные нормы могут существовать только в пределах определенного функционального стиля. Таким образом, мы должны сделать вывод о том, что единая, общая языковая норма уступает место нормам определенных функциональных стилей, которые могут существенно варьироваться.

Ситуация несколько осложняется и функциональнотипологическим многообразием текстов, публикуемых на страницах современных газет и журналов. В настоящее время мы можем встретить на одной газетной полосе публикации, отвечающие требованиям официально-делового или научного стиля, а также тексты с явным преобладанием черт разговорной речи. Мы представляем себе, что различные функциональные стили отличаются не только системой жанров, но и требованиями к созданию текстов. Сейчас это различие особенно заметно, поскольку тексты различных функциональных стилей реализуются в одной и той же коммуникативной ситуации — в средствах массовой информации. Насыщенность терминами, характерная для научной и профессиональной речи, соседствует с разговорно-просторечными конструкциями нередко в пределах одного текста. Автор может употребить в одном предложении научные термины и жаргонизмы, вульгаризмы.

Тот факт, что язык СМИ выполняет в настоящее время функцию нормализатора, уже отмечен рядом исследователей. Язык прессы обладает огромными возможностями и оказывает сильнейшее влияние на другие разновидности литературного языка и на общество в целом. Это объясняется, с одной стороны, воздействующей функцией медийных текстов, а с другой — непрерывностью такого воздействия, поскольку в той или иной форме тексты современных средств массовой информации (газет, журналов, радио и телевидения) присутствуют в жизни современного человека постоянно. За последние пятнадцать лет произошли большие изменения в типологии, стилистике и языке российской прессы. К началу XXI века язык СМИ становится эталонным нормотворческим фактором, влияющим не только на формирование нормы современного русского литературного языка, но и на этническую языковую культуру в целом, так как происходит несомненное усреднение, массовизация речевого стандарта.

Если до определенного момента СМИ придерживались в своей практике общелитературных норм, эталонных для всего общества, поддерживаемых системой среднего и высшего образования, то с конца 80-х годов XX столетия разница между традиционными нормативными образцами и средствами выражения, принятыми в СМИ, становится всё заметнее. Таким образом, СМИ не только выполняют функцию формирования и закрепления нормативных образцов речи, но и сами весьма динамично изменяются, делая эти изменения достоянием миллионов потребителей, и это в тех условиях, когда литература, имеющая возможность представить иные нормативные образцы, становится всё менее популярной и востребованной.

Унификация речевой практики имеет серьезные социальные причины — распространение образования и возросшая роль средств массовой информации. На этом общем фоне и протекает процесс нормализации. Особенно заметны такие тенденции: сближение норм письменной и устной речи, а также книжных и разговорных стилей при сохранении их принципиальной дифференцированное™; рост вариантности языковых средств в пределах нормы; дифференцированность нормы применительно к разным речевым ситуациям; ослабление нормы в сторону ее демократизации.

Демократизация речевой практики отмечалась уже неоднократно. Этот процесс неразрывно связан с демократизацией общественной жизни, с освобождением от формальных установлений, которые в значительной степени и определяли следование нормативным образцам. Можно встретить различные толкования данного термина и различные оценки данного процесса: одни считают его несомненным благом, другие — неизбежным злом. «Демократизация — это закрепление в литературном языке того, что уже бытует в народном языке, либо наиболее перспективно в ближайшем будущем»[23].

Демократизация современного русского языка, понимаемая как «постоянное сближение литературной, кодифицированной сферы языка со стихией разговорной речи, достигла в настоящее время такой степени, что уже трудно провести разграничительную линию между ними»[24]. Проникновение в публичную речь и распространение с помощью СМИ в речевой практике самых разных слоев населения элементов жаргонов, вульгаризмов и пр. можно рассматривать как одну из форм реализации тенденции к демократизации русского литературного языка.

Однако эта тенденция не является единственной. Существует также и тенденция к интеллектуализации, проявляющаяся в «усложнении дискурса, в возникновении и использовании на всех уровнях языка элементов, связанных с достижениями научно-технического и общественного прогресса в XX в.»[25]. Действительно, в текстах современных публикаций в значительной мере присутствуют термины и терминологические образования, элементы профессиональных жаргонов, отражающие сферы различных наук, синтаксические конструкции, более присущие научному стилю, и т. п. Эти приемы направлены на повышение убедительности текста, однако нередко они противоречат самой идее массовой коммуникации, т. е. являются непонятными широкому кругу потенциальных адресатов речи. «Сначала научно-техническая, а затем и технотронная революции привели к тому, что научные термины стали широко проникать в язык газеты, часто подвергаясь детерминологизации. Активизировались продуктивные модели словообразования, например, с начальными частями: авто-, видео-, кино-, теле-, супер-, спец- и др. Убыстрение темпа жизни, стремление отразить взаимосвязь вещей и понятий привело к появлению сложных и сложносоставных слов типа: этноконфессиональ- ный, экспресс-знакомства, депутат-лоббист и т. п.»[26].

Язык СМИ, получивший новые импульсы развития в результате провозглашенной свободы слова, не всегда отражает адекватный подход к трактовке этого понятия. Свобода означает отказ не только от устаревших принципов организации системы массовой информации, но и от системы норм — как речевых, так и этических. Однако современный русский язык, как видим, сегодня черпает ресурсы для обновления литературной нормы именно здесь — в СМИ, в разговорной речи, хотя долгое время таким источником была художественная литература. Сменой источника формирования литературной нормы объясняется и утрата нормой прежней жесткости и однозначности.

Каков результат этой замены? Случаи неверного словоупотребления, свидетельствующие о небрежности и недостаточной грамотности авторов медиа-текстов, формируют соответствующую речевую культуру: неизбежно перемещаясь из книжной сферы употребления в разговорную, они становятся образцами для массового общения. То есть проблема состоит не только в сознательном отказе от прежних нормативных образцов и принципов, но и в элементарной неграмотности лиц, публикующих свои статьи. Недостаточно серьезная и качественная редактура лишь усугубляет проблему. Таким образом, примером для подражания нередко становятся тексты некачественные, дефектные, однако вся система российской печати XX века сформировала «несколько поколений советских людей, догматически доверяющих печатному слову»[27]. Тексты СМИ становятся образцом для подражания не потому, что они являются образцовыми, а потому, что читатели привыкли видеть в них реализацию нормы.

Более того, средства массовой информации в настоящее время выступают как легализатор любого новшества, будь то использование неологизма или вульгаризма. Недаром авторы «Словаря русского общего жаргона» проводили отбор единиц именно по представленности в текстах СМИ: «Под общим жаргоном авторами данного словаря понимается тот пласт современного русского жаргона, который, не являясь принадлежностью отдельных социальных групп, с достаточно высокой частотностью встречается в языке средств массовой информации и употребляется (или, по крайней мере, понимается) всеми жителями большого города, в частности, образованными носителями русского литературного языка»[28]. Слово, конструкция, выражение, появившиеся в текстах СМИ, тем самым приобретают право на существование и — что важнее — предполагается, что использовать их можно везде и всегда.

Таким образом, трансформируется один из критериев нормативного языкового явления — освященность ее общественными языковыми авторитетами (обычно писателями и видными общественными деятелями). «Сейчас речь и тех, и других, как и речь других говорящих на русском языке, обнаруживает признаки субъективной нормативности (то есть применения нормы по своему усмотрению) и, кроме того, в полной мере подчиняется особым нормам, не подвергшимся действию кодифицирования, — нормам устной речи. Пишущие же, особенно журналисты, все время играя с нормой сознательно или из-за субъективного ее применения (обычно и то и другое в целях выразительности), вольно или невольно выступают в качестве языковых авторитетов, обращающихся с кодифицированной нормой малопочтительно»[29].

Примером подобного обращения с кодифицированной нормой стало широкое использование замены нормативных определительных наречий быстро, страшно, серьезно, подло и т. п., выступающих в роли обстоятельства образа действия, на разговорно-просторечные варианты по-быстрому, по-страшному, по-серьезному, по- подлому и пр. Даже поверхностный анализ текстов современных российских СМИ (печатных и электронных) дает множество примеров такой замены:

Кроме того, до нас доходят сведения о том, что ряд компаний пытаются по-быстрому «набить» портфель деньгами, чтобы потом уйти с рынка, бросив все свои обязательства (Коммерсантъ, 19.11.2008, № 210).

Сделай это по-легкому. Звезды «королевы спорта»: есть ли жизнь после Пекина? (Моск. комсомолец, 18.11. 2008).

Новый город появился под Ригой, на песчаном берегу. Его строительство повторило сюжет фильма: дирекция воровала по-страшному (Коме, правда, 09.11.2008).

За дело, похоже, и впрямь взялись по-серьезному (Коме, правда, 11.11.2008).

Петросян по-умному выдерживает паузу, давая аудитории посмаковать предвкушение именно этого самого ответа (Взгляд, 29.06.2008).

Нефтяники просили по-новому начать считать экспортную пошлину на нефть, так как сырье дешевеет, а платить за его экспорт еще долго приходится по высокой ставке (Взгляд, 10.11.2008).

Меня по-подлому уволили с работы (Власть № 45 (798),

2008. .

Пока Россия рассуждает о необходимости возрождения сельского хозяйства, брошенную землю бывших колхозов по- тихому «оккупируют» иностранцы (Аргументы и факты №47, 19.11.2008).

Ограбление по-чистому (Квартирный ряд, № 1 (676),

2008. .

Эти маленькие «солнышки» улыбаются, но это у них получаются как-то по-грустному (Коме, правда, 11.11.2008).

Изменения, впрочем, воспринимаем избирательно: пешеходы обеими руками поддерживают аресты водителей («гоняют по-бешеному»), автомобилисты ждут не дождутся, когда всерьез возьмутся за пешеходов («по дорогам бродят, как у себя в огороде») (Глагол № 10, 08.02.2008).

Договорились по-мирному (PBKDaily, 15.01.2008).

С чем в этом случае остается государство, сказать сложно, ибо вряд ли после сумасшедшей осень 2008 г. кто-то захочет покупать крупные пакеты по-дорогому. Да и по- дешевому пока особых охотников нет — тенденции на никелевом рынке не внушают чрезмерного оптимизма (Полит.ги, 17.11.2008).

Партии, сбившись в кучку на завалинке, посудачили о чем- то своем, то есть ни о чем, и по-милому разошлись (Business Class № 49 (114), 04.12.2006).

Как видим, в большинстве подобных примеров нет никакой необходимости такой замены. Согласно норме, наречия с приставкой по- образуются от прилагательных и существительных и выполняют функцию сравнения и уподобления[30]: свой — по-своему, приятель — по-приятельски,, прежний — по-прежнему. Новизна новой модели состоит в том, что наречия образуются от наречий: мило — по-милому, грустно — по-грустному и пр. Использование и явное предпочтение этой избыточной формы нельзя объяснить ничем, кроме влияния разговорнопросторечных моделей.

Общество действительно может влиять на определение наиболее предпочтительных средств выражения. Общество может использовать предписывающий характер языковой нормы для решения политических задач, как уже отмечалось выше. Этот процесс затрагивает прежде всего лексику как наиболее подвижную часть языковой системы. Формирование необходимой данному обществу системы средств выражения посредством лексикографической деятельности (на примере толкового словаря) показан Н. А. Купиной в работе «Тоталитарный язык: словарь и речевые реакции», где видно, как с помощью словарных помет, системы синонимов и антонимов подчеркивается негативное или позитивное отношение к той или иной реалии. В частности, «религиозная константа как компонент идеологии вытесняется с помощью помет типа “устар.”, “дореволюц.”, а также идеологических добавок “антинародная”, “не проверенная данными науки”. Иллюстрация значения слова “религия” способствует формированию оценочного восприятия всего религиозного как чуждого, вредоносного, разрушительного. Слово “религия” приобретает синонимы “мистика”, “фантастика” и антоним “наука”»[31].

А. П. Романенко указывает на принципы такого формирования «нового языка». На первом этапе (20-е годы), когда ведущей формой речи была речь устная, ораторская, процессы словотворчества шли чрезвычайно бурно. Попытка создать новые, революционные наименования привела к трансформации ономастики и топонимики, широкому распространению разного рода сокращений, порой безобразных или комичных. На втором этапе (30-е годы) ведущей формой речи становится письменная, важной становится мотивированность, внутренняя форма слова, возрастает ответственность за ошибку, причем словесные действия (допустим, антисоветская агитация) по своей значимости не уступали действиям физическим (вредительству, террору). «Если из общественной жизни изымались вредные вещи (предметы, действия, люди), то из речевого обихода, соответственно, изымались слова и имена. Наоборот, полезные вещи и имена активизировались»[32].

Естественно, вопрос о полезности той или иной вещи, понятия (и, соответственно, активизации имени) решался в соответствии с политической ситуацией. Оценка того или иного явления проявлялась как в словарях, так и в общественно-политических изданиях, газетах, журналах, в текстах радиопередач. Так, по многочисленным свидетельствам, вскоре после нападения Германии на Советский Союз были возвращены в активную речевую практику такие слова, как отечество (отечественная война, все на защиту социалистического отечества), священный (священная война), иго (фашистское то), рабство.

В истории многих европейских языков можно проследить периоды активной кодификационной политики, периоды массированного воздействия на лексическую систему языка. Такие периоды связаны либо с изменением общественно-политического строя (Россия, Франция), либо с ростом национального самосознания и стремлением «очистить» родной язык от заимствований, развить его, создать богатый словарный запас (Венгрия, Чехия, Сербия, Финляндия, Норвегия в XIX-XX вв.).

Таким образом, языковые нормы не просто стихийно складываются в ответ на коммуникативные потребности определенного общества, но и вполне сознательно формируются данным обществом путем нормативно-кодификационной деятельности, издания словарей, справочников, учебных пособий, проведения целенаправленной языковой политики, организации разного рода масштабных пропагандистских кампаний в защиту или против того или иного речевого явления.

Под литературной нормой принято понимать закрепленные в общественно-языковой практике правила произношения, словоупотребления, использования грамматических и стилистических языковых средств. Норма — основной признак литературного языка как исторически сложившейся формы национального языка, обладающей богатым лексическим фондом, упорядоченной грамматической структурой и развитой системой стилей. На разных этапах своего развития литературный язык сближается то с книжной, то с разговорной формами речи, обладая при этом рядом специфических признаков.

В прошлом норма литературного языка часто рассматривалась как некое статистическое явление, обязательными свойствами литературной нормы признавались ее устойчивость, стабильность и традиционность.

Представление о незыблемости языковых норм, конечно, имело психологическую основу. Язык в целом развивается медленно; как правило, для ощутимых сдвигов жизни одного поколения было недостаточно. Кроме того, любое новшество, входящее в речевую практику, нарушает автоматизм пользования языком, влечет временное неудобство и, как следствие, оборонительную реакцию. Современное языкознание предлагает «динамическую теорию нормы», отражающую поступательное развитие языка. Согласно данной теории, языковая норма должна отвечать требованию «гибкой стабильности», то есть учитывать продуктивные и не зависящие от нашей воли тенденции развития языка и бережно относиться к унаследованным литературно-традиционным речевым навыкам.

События второй половины восьмидесятых — первой половины девяностых годов по своему воздействию на общество и язык были подобны революции, как отмечают авторы работы «Русский язык конца XX столетия (1985-1995)». Среди особенностей, характеризующих функционирование языка в рамках современной литературной нормы, исследователи выделяют следующие:

- усиление роли личностного начала, речь обретает конкретного адресата;

• расширение сферы спонтанного общения;
• ослабление рамок официального общения [33].

Знаменателен вывод, к которому приходит М. В. Панов: «В 30-60 годы господствовало такое отношение к литературному языку: норма — это запрет. Норма категорически отделяет пригодное от недопустимого. Теперь отношение изменилось: норма — это выбор. Она советует взять из языка наиболее пригодное в данном контексте»[34]. Таким образом, объективная языковая норма складывается путем выбора наиболее удобного варианта языкового средства, который становится распространенным и общеупотребительным. Такое явление в современном языке, как вариативность нормы, — не признак потери стабильности, а показатель гибкости и целесообразности приспособляемости нормы к жизненной ситуации общения. Жестко соблюдаемое в этом выборе правило — соответствие системе языка. Нередко вариантность в использовании того или иного языкового средства сталкивается с явлением «речевого пуризма» — сопротивления новым нормам со стороны кодификаторов или общественности. В наше время можно столкнуться с пуризмом вкусовым и научным — неприятием новых норм интуитивно и в силу устоявшихся традиций. Значит, необходимы четко выработанные критерии оценки языковой нормы.

Некоторые исследователи полагают, что основным признаком правильной речи служит устойчивость, стабильность языковой формы, но данный критерий не представляется разумным, так как в жизни языка наблюдается немало случаев разумного революционного переустройства и резкого сдвига нормы.

Некоторые зарубежные лингвисты в качестве критерия при оценке нормы провозглашают эстетические теории. Безусловно, вкусовое чувство языка зачастую помогает выбрать верный вариант словоупотребления, но, являясь ощущением чисто субъективного характера, оно не может являться критерием оценки общеязыковых явлений.

Широкой популярностью среди исследователей пользуется критерий нормы, определяющийся степенью употребления при условии авторитетности источника. Устойчивую базу современных нормативных словарей сформировали картотеки цитат классической и советской литературы. Ссылка на эти примеры была верным доказательством правильности того или иного выражения. К сожалению, в настоящее время даже авторитетные источники информации страдают небрежностью, невнимательным отношением к литературным нормам.

В качестве основного критерия оценки языковой нормы К. С. Горбачевич выдвигает принцип целесообразности. Данный принцип выводит понятие «нормы» из сферы системных отношений внутри языка. С одной стороны, это эффективность той или иной языковой формы для понимания высказывания вообще, с другой стороны — ее пригодность, оправданность в данной, конкретной речевой ситуации. Таким образом, целесообразно, а значит правильно то, что способствует пониманию, и неправильно то, что мешает ясности изложения. В этом случае встает вопрос об измерении ясности речи. Целесообразность в данном случае предстает как структурно-языковая предположительность данного способа выражения.

Такой подход обеспечивает органическую связь нормы с эволюционирующей системой языка, которая перестраивается вследствие преодоления противоречий между изменяющимися потребностями общества и наличными средствами языка. В принцип целесообразности нормы входят не только формально полезные свойства языковых единиц, но и эстетическая значимость данного способа выражения. Это побуждает кодификаторов при характеристике существующих вариантов, несмотря на продуктивность образования и количественное преобладание иных новых форм, отдавать предпочтение традиционным вариантам. Современное состояние русского языка, стилевая и стилистическая дифференциация вариантных норм требуют формирования четкого разграничения вариантов нормы.

Применение той или иной разновидности языковой нормы в устной или письменной речи должно быть стилистически оправдано, а выбор языковых средств выражения должен быть целесообразен и соответствовать требованиям нормы. В практической речевой деятельности нередки случаи отклонения от нормы, которые условно можно подразделить на мотивированные и немотивированные. Немотивированные отклонения могут быть объединены различными причинами: недостатком речевой культуры, неразвитым языковым вкусом, элементарной безграмотностью. В публицистике сознательное нарушение языковой нормы оказывается художественно значимым. Ошибочная орфография, пунктуация, звуковые и словесные повторы, нарушения управления и согласования могут оказаться яркими стилистическими средствами. Многие примеры отклонения от норм возводятся в ранг литературно-художественных приемов, придающих речи оттенок ироничности, пикантности.

Осознанное нарушение языковой нормы породило термин «антинорма». Противопоставление «норма - антинорма» основывается на эффективном восприятии текста: нормативный текст отвечает речевым стандартам, ненормативный обладает индивидуальной авторской неповторимостью. Сформирован ряд критериев для разграничения нормы и антинормы по принадлежности к ним тех или иных языковых средств. Согласно этим критериям, языковые средства выражения тем нормативнеє, чем чаще они употребляются в речи, способны к производству новых слов, соответствуют логическим структурам языка и нейтральны для восприятия. Соответственно, редко употребляемые или даже единичные языковые формы, являющиеся производными вариантами, не отвечающие логике построения речи и попадающие в фокус внимания, формируют антинорму.

Таким образом, норма литературного языка — явление сложное, диалектически противоречивое, динамическое. Это не только социально одобряемое правило, но и правило, объективированное реальной речевой практикой и отражающее закономерности языковой системы. Ни один из критериев ее оценки не может быть признан однозначным и самодовлеющим.

В современном русском языке процесс нормализации протекает неравномерно в разных «зонах» языковой системы и в разных формах реализации языка. Это связано с различиями в темпах изменения норм на разных языковых уровнях, неоднозначностью проявления стихийного и сознательного, наконец, с хронологическими этапами в жизни языка. Для настоящего времени характерна унификация речевой практики, активное сближение и взаимодействие норм письменной и устной речи, книжного и разговорного стилей, ослабление языковой нормы в сторону ее демократизации.

Таким образом, норма — результат сознательной деятельности людей, утверждающих, что одни варианты использования системы являются правильными, а другие нет[35]. Как уже говорилось выше, узус не может противоречить системе. Так нужна ли при этом норма? Ведь и так всё понятно.

Отсутствие единой нормы ведет ко всё большему разделению территориальных и социальных диалектов, что через определенное время может привести к разрушению языкового единства нации. Неизбежным следствием этого станет нарушение культурного единства нации и ее распад. Норма (это не единственная ее функция) выполняет чрезвычайно важную роль своеобразной скрепы лингвокультурного сообщества. Норма, если несколько упрощать, в определенной степени искусственна, она является результатом сознательной деятельности людей, решающих, что шофЁр — это правильно, а шОфер — нет. Сказанное не значит, что норма совершенно субъективна, устанавливающие ее руководствуются, как уже говорилось, определенными принципами.

Можно указать на культурологическую ценность нормы, упоминаемую в ряде работ. Авторы видят в существовании определенных норм залог стабильности, преемственности культурных ценностей, адекватного диалога между поколениями, условие стабильности языка как системы. «Норма — одно из важнейших условий стабильности, единства и самобытности национального языка. Норма развивается и изменяется во времени, причем степень подвижности нормы неодинакова на разных языковых уровнях»[36].

Стабилизирующий характер нормы становится особенно заметным в наше время, в новых условиях функционирования языка, хотя нормы и приобрели «плавающий», «расшатанный» характер. «Если бы норма не проявляла своей консервативности и не сопротивлялась возникающим, и, как эпидемия, распространяющимся инновациям, литературный язык не смог бы выполнять речевую преемственность поколений, которые попросту перестали бы понимать друг друга»[37].

В связи с этим особую значимость приобретает темп изменения нормы. «Изменение старой нормы не должно происходить слишком быстро, потому что только в этом случае норма делает язык стабильным, помогает оставаться самим собой достаточно долгое время и тем самым позволяет сохранять культурное наследие нации, передавать его от поколения к поколению и в конечном счете давать людям возможность понимать друг друга, обеспечивать их общее языковое пространство»[38].

По сути дела, язык, используемый в соответствии с некими общепринятыми нормами, становится тем единственным средством, которое объединяет людей, граждан одного государства и носителей единой культуры в условиях интеллектуального, социального, имущественного, возрастного, образовательного и иного неравенства, так обострившегося в наше время. Литературный язык объединяет поколения людей, и поэтому его нормы, обеспечивающие преемственность культурно-речевых традиций, должны быть как можно более устойчивыми, стабильными. Таким образом, следует признать, что «плавающие», «гибкие», «расшатанные» нормы не будут выполнять прежде всего этой важной функции — функции преемственности речевых и культурных традиций, функции связи поколений, что и приводит к разрыву социокультурной традиции.

«Темп изменения русского языка (точнее говоря, лексики) и вместе с тем языковых норм превысил разумные меры, что привело к частичной потере понимания многими носителями родного языка того, что является правильным и что неправильным в языковых формах и что значат некоторые слова и выражения, употребляемые в публичной речи»35. При этом следует указать, что разные нормы разных уровней языка/речи изменяются по-разному, с разной скоростью и в разном объеме: быстрее всего и в наибольшей степени — лексика и лексико-стилистические нормы, в меньшей степени — орфоэпические и т. п. Расшатывание норм далеко не безобидно, если оно способствует потере понимания между людьми, как будто говорящими на одном языке, принадлежащими одной культуре.

В этом отношении проблема языковой нормы связывается с чрезвычайно актуальной на сегодняшний день проблемой толерантности и языковой агрессии. Причем мнения по поводу соответствия языковой нормы принципам толерантности высказываются диаметрально противоположные. Одни считают современное состояние нормативных предписаний по построению речи нарушением принципа свободы каждой личности и, соответственно, толерантности, другие, напротив, видят в наличии норм способ смягчения изначальной «конфликтности» речи, а третьи считают именно современное «расшатывание» норм причиной усиления языковой агрессии и нарушением основных принципов толерантного существования, к которому стремится любой социум.

«Ключевое понятие для речевого функционирования — языковая норма, обеспечивающая коммуникативную эффективность взаимодействия автора и адресата речевого произведения. Языковые нормы, формирующиеся в узусе, являются стихийным способом, выработанным для предотвращения конфликтов. Нормы как стихийная конвенциональность — это своеобразный консенсус создателя и получателя речевых произведений, позволяющий им достаточно легко и экономично взаимодействовать, не выходя за рамки коммуникативной прагматики»[39].

Таким образом, наличие определенных норм признается одним из естественных признаков языка, который и обеспечивает равноправные отношения между автором высказывания и его адресатом. Соответственно нарушение этих норм, отсутствие взаимопонимания между автором и адресатом может рассматриваться как акт речевой агрессии, что в равной степени применимо как в межличностной, так и в массовой коммуникации.

На проблемы массовой коммуникации в этом отношении указывал еще А. М. Пешковский: «Трудность языкового общения растет прямо пропорционально числу общающихся, и там, где одна из общающихся сторон является неопределенным множеством, эта трудность достигает максимума»[40]. Трудность коммуникации в этом случае связана с невозможностью мгновенной обратной связи. Если при непосредственном общении какое-либо неожиданное для адресата нарушение нормы можно уточнить, задав вопрос, переспросив, уточнив что-либо, то в случае массовой коммуникации адресат лишается такой возможности и вынужден пребывать в недоумении, сомневаясь либо в собственной языковой компетенции, либо в компетенции адресата.

Мы видим, что «тексты массовой информации стали стилистически неоднородными, в них имеет место отказ от общепринятых способов выражения смысла. Если тонкости использования чужой речи не доходят до адресата, то коммуникативная дистанция между отправителем и получателем информации увеличивается. Исследователи совершенно справедливо считают, что отсутствие общего языкового пространства есть проявление речевой агрессивности адресата»[41]. Нарушение общего языкового пространства возникает прежде всего из-за использования лексики с ограниченной сферой употребления, особенно новейших или малораспространенных заимствований (в том числе терминов), которые делают тексты непонятными. Например:

В этом анекдоте сконцентрирована вся народная идиосинкразия к специфическому поведению знаменитостей.

Примечательно, что мистер Крид не призывает воспроизводить дословные ремейки каких бы то ни было конкретных моделей.

Это приведет к тому, что монополии сами будут секвестировать свои программы, в первую очередь за счет инвестиционной составляющей.

П Холлидей, и Боринже просто-таки светятся прирожденной харизмой.

Пм удастся достичь своей цели, особенно с помощью новой звезды хоррора — Наоми Уоттс.

У нас широко используют различные топинги — орехи, сироп, шоколадную крошку.

Серебряная детская комната служила чилаутом.

У городских лягушек в крови больше фагоцитирующих клеток и клеток-предшественников эритроцитов, чем у лягушек из чистых мест (Известия, № 78, 13.05.2005).

После долгих сомнений ученые установили, что это фрагмент лучевой кости летающего ящера аждархида. Аж- дархид из Армении жил во время позднего турона, как и подобный ему летающий ящер, найденный в Узбекистане (Известия, № 78, 13.05.2005).

Просто представляется, что некоторые госкопорации, похоже, созданы по инициативе людей, которым доверяет президент Путин. И они таким образом хеджируют свои собственные риски, связанные с выборами (Эксперт, № 45 (586), 2007).

Визит самого аффилированного к Абрамовичу лица — это финансовая метка (Известия, 2008 г.).

Чиновники США уже много лет пытаются убедить китайские власти ревальвировать юань или пустить его в свободное плавание (Ведомости, № 232, 2006).

Только каждый четвертый из нанимаемых на эти позиции менеджеров — экспат, говорит партнер хедхантинговой компании Amrop Hever Group Антон Стороженко (Ведомости, № 232, 2006).

Финский ритейлер завершает сделки по крупным участкам в районе МКАД (PBKdaily, № 230 (299), 06.12.2007).

Без привлечения нефтяных доходов отрицательное сальдо бюджета (так называемый ненефтяной дефицит) продолжило рост — с 3,8% ВВП в прошлом году до 4,5% в нынешнем и порядка 6%gt;, по расчетам МВФ, — в будущем году (Эксперт, № 45 (586), 2007).

PBKdaily представляет рэнкинг управляющих компаний «Эксперт РА» (PBKdaily, № 230 (299), 06.12.2007).

Рынок находится в стадии бокового тренда и высокой волатильности (PBKdaily, № 230 (299), 06.12.2007).

Инсайд в офсайде: манипулирование рынком оставляют вне биржевой игры (Коммерсантъ, № 219 (4036), 02.12. 2008).

Например, на финансовый кризис средства массовой информации отреагировали увеличением числа метафор болезни и лечебных процедур, причем ряд таких слов может оказаться непонятным читателю:

Вот этот спекулятивный метаболизм доллара — зловещий сигнал для валютного рынка (Профиль, № 40, 27.10. 2008).

И кредиторам США (Китаю, Японии, России и т. д.) неизбежно придется заниматься санацией американской экономики, после того как доллар (а следовательно, и их валютные резервы) обесценятся в разы (Профиль, № 40,

27.10.2008).

Я имею в виду разрушение политического пространства, уничтожение основных институтов государства, насаждение нетерпимости к инакомыслию и подавление альтернативных мнений, огосударствление экономики, раковое распространение коррупциогенных схем с участием государственных органов, пренебрежение законными интересами граждан и частного бизнеса (Газета.ру, 25.10.2008).

В Вашингтоне прошел консилиум по оздоровлению мировой экономики и финансов (Российская газета, 18.11.2008).

Таким «иммунопрепаратом», прежде всего, является применение инновационных технологий, которые, создавая прочную систему ценообразования, оптимизируют собственные издержки (Профиль, № 40, 27.10.2008).

Защитники нашей финансовой стратегии последних лет видят в нынешнем кризисе мощнейший аргумент для оправдания политики «стерилизации» денежной массы в форме вывоза «избыточных» доходов и размещения их в иностранных финансовых инструментах (Профиль, № 42,

10.11.2008).

Нередко издатели осознают, что создаваемые ими тексты могут быть непонятны адресату и пытаются смягчить сложность текста, вводя в него разговорно-просторечные конструкции, что приводит к смешению норм различных стилей в рамках одной публикации. Например:

Почти во всех ситуациях камера держится молодцом и выдает хороший результат. А небольшие «косяки» бывают у всех. Оптика ведет себя достойно, прорисовывая мелкие детали и не страдая типичным для этого класса замыливанием краев снимка. Хроматические аберрации практически отсутствуют. Уровень шумов приемлем, по крайней мере до значения 400 ISO (Фотогид, 08.2007).

Так, у большинства «зарплатных» карт с овердрафтом есть так называемый льготный период (grace period) — определенный промежуток времени, на который можно взять в долг без процентов. Проще говоря, если вы решите «перехватить» у банка пару тысяч рублей до зарплаты. проценты по этому долгу можно не платить» (Акция, № 18 (82), 7.12.2007).

Кризис спровоцировал структурные сдвиги на рынке управления активами: резко возросла доля индивидуального доверительного управления, а из ПИФов начался отток средств, причем в основном из фондов акций. Теория инвестирования гласит: покупай на дне, продавай на пике. Тем не менее далеко не каждый становится Уорреном Баффетом. Что же мешает: недостаток интуиции или анализа? Актуальными эти вопросы становятся во время различных кризисов, падений рынков и прочих неприятностей. Достаточно распространено мнение, что одна из главных проблем частных инвесторов — «эффект толпы». Как наглядный пример обычно приводят леммингов. Для справки: лемминги — это такие маленькие зверьки, обитающие в тундре и питающиеся чем попало. В поисках пищи они постоянно мигрируют и периодически натыкаются на естественные преграды — реки и моря, и если стайка леммингов достигла водоема, она уже не может остановиться. Даже когда передний край стаи уже видит, что дальше пути нет, останавливаться поздно, на него давят сзади «коллеги», и в результате большая часть леммингов тонет. Хотя поодиночке это вполне разумные существа, способные неплохо ориентироваться на местности и, как ни странно, плавать. А вот толпа леммингов ни плавать, ни нормально соображать не способна. Согласитесь, сравнение довольно обидное для частных инвесторов. Однако по факту примерно по такому сценарию и развиваются события. Сначала бурный рост рынка: эйфория, рост доходности, радужные прогнозы. Затем, как следствие, перегрев, «раздувание пузыря» и горькое похмелье: стая инвесторов падает и тонет... (PBKdaily, № 230 (299), 06.12.2007).

Таким образом, при соблюдении норм языка мы можем наблюдать нарушение, смешение норм различных функциональных стилей в пределах одного текста современных средств массовой информации.

Другой весьма заметной тенденцией в языке современной прессы можно считать массовое изобретение новых слов, авторских окказионализмов. Подобные механизмы, рассматриваемые как вариант языковой игры, подробно описаны в монографии С. И. Сметаниной. Стремясь сделать свою публикацию более занимательной и запоминающейся, многие авторы придумывают и используют новые, прежде не существовавшие слова. При этом обычно нет необходимости назвать новый предмет: предмет уже давно известен, но условия языковой игры требуют изобретения нового слова, которое просуществует один день, но развлечет читателя.

Например, небольшая по объему информационная заметка из рубрики «Срочно в номер» (Моск. коме., 19.04.2003) повествует о том, что на месте преступления был схвачен злоумышленник, который угонял дорогие автомобили. Казалось бы, в русском языке достаточно синонимов для названия такого человека — вор, мошенник, угонщик, преступник; можно также использовать оценочную лексику — злодей, негодяй и т. п. Однако журналисту этот список показался явно недостаточным, и он дважды использовал «свежепридуманное» слово крадун.

Примеров такого рода новаций в самых разных издания можно найти множество: офицерка, пришелиха, не- топырица, шофересса, роботесса, послиха, терапевти- ня, докторица, веселителъница, психологиня, кадрица — для обозначения лиц женского пола; хоббироватъ, обую- чивать, анакондить, маньячить, обойкотитъея, каска- дерить, жизнеобеспечиватъ, засувениритъ, сбрэндитъ, отрублитъ, пиратировать, коланизироватъ, выпремье- рить — для обозначения разнообразных действий и пр. Авторы доверяют своим читателям и уверены, что их правильно поймут, хотя что такое «обратножиривающее действие» (из рекламного объявления), догадаться довольно сложно, да и глагол анакондить (по версии автора — отдыхать после обильного приема пищи) понятен далеко не всем. Подтверждается представление о том, что «журналисты играют со словами и в слова в поисках свежих, необычных номинаций для лиц и фактов, ломая традиционные модели словообразования, грамматики, снимая табу на сочетаемость слов»[42]. Можно предположить, что далеко не все эти слова войдут в активный словарный запас всех носителей русского языка, однако сам принцип свободного обращения с нормой не может не оказать своего влияния.

Да, норма подвижна, она нуждается в периодическом пересмотре и изменении. Если, скажем, практически все носители языка, за которыми в лингво-культурном сообществе признается статус хорошо этим языком владеющих, говорят кулинарИя, то, несмотря на всю необходимую консервативность нормы, бессмысленно настаивать на кулинАрии.

Норма определяет границы литературного языка. Вопреки распространенному заблуждению понятие литературного языка относится именно к нормированному языку, а не к языку художественной литературы. Тексты последней как раз могут изобиловать нарушениями установленных правил, включать в себя просторечия, диалектизмы и т. д. Но художественный эффект, возникающий в результате подобной языковой игры (в широком понимании последнего слова), обусловлен именно существованием нормы и реакцией читателя на ее нарушение. За пределами литературного языка оказываются обширные пласты того языкового материала, который практически каждый из нас использует в своей речи.

Сказанное никоим образом не означает, что от данного языкового материала следует категорически отказаться и настаивать на употреблении везде и всюду только литературного языка. Подобное ограничение, даже если бы оно было возможно, будет вредить самому языку. Подробнее об этом мы остановимся ниже, здесь же коротко заметим, что мало-мальски образованный человек должен владеет литературным языком, представлять себе его границы, отличать его от территориальных и социальных диалектов. Неразличение же этих объектов ведет к хаосу, губительному для каждого из них.

Подводя итог этой части своих рассуждений, коротко повторим основные тезисы, которые важны для дальнейшего изложения и к которым мы будем неоднократно обращаться по ходу оного.

- Язык может полноценно существовать и развиваться только в том случае, если развита и разнообразна речь носителей этого языка, если последние обладают высокой языковой компетенцией и создают качественные речевые произведения самых разных жанров.

• Языковая и речевая компетенция личности, развитость ее речи самым тесным образом связаны с интеллектуальным развитием этой личности. Столь же тесна связь между речью общества в целом и интеллектуальным уровнем этого общества.
• Существование литературной нормы и владение этой нормой тех, чья речь воспринимается как авторитетная — необходимое условие полноценного существования языка.