§ 54. Более подробное изложение правомерных целей экономики мышления, главным образом в сфере чисто дедуктивной методики
Их отношение 5 к логическому практическому руководству
_о с; Q_
Специально применительно к сфере науки, то^ка зрения экономии мышления может дать значительные результаты, она может пролить яркий свет на антропологические осношния различных ю методов исследования.
Более того, некоторые із самых плодотворных методов, характерных для наиболее пеАдовых наук, могут быть удовлетворительно поняты только с учежом особенностей нашей психической организации. Очень хороше по этому поводу говорит Мах: «Кто занимается математикой, ш просветившись в is означенном направлении, тот должен часто исяытывать неприятное впечатление, будто карандаш и бумага умйее его самого»1. Необходимо обратить здесь внимание ф следующее. Если к принять в расчет, сколь ограничены интеллектуальные силы человека и, далее, сколь узка та сфера, внутрй которой находятся еще вполне доступные пониманию усложнения абстрактных по нятий, и как трудно уже одно лишь понимание таких своеобразно У сочетающихся усложнений; если, далее, рассудить, как мы по- * добным же образом ограничены в непосредственном (eigentlich) 5 понимании смысла даже лишь умеренно сложных связей между §gt; 25 положениями и еще более — в действительном и очевидном осуществлении даже умеренно сложных дедукций; наконец, если ^ принять во внимание, как ничтожна a fortiori сфера, в которой первоначально может вращаться активное, вполне ясное, повсюду испытывающее сами идеи исследование, — если взвесить все зо это, то надо изумляться, как вообще могли возникнуть более обширные рациональные теории и науки. Так, например, серьезная g проблема заключается в том, как возможны математические дис- ^ циплины, где совершенно свободно движутся не относительно q: простые мысли, но целые нагромождения мыслей, и где исследо- ^ 35 вание создает все усложняющиеся их сочетания. fo Это делают возможным искусство и метод. Они преодолеваютнесовершенства нашей духовной организации и позволяют нам косвенно посредством символических процессов, при отсутствии наглядности, собственного понимания и очевидности, выводить 40 результаты, которые совершенно надежны, ибо раз и навсегда га1 Mach Е. Die Mechanik in ihrer Entwicklung, historisch-kritisch dargestellt. Leipzig: F.A. Brockhaus, 1883. S. 460 (в рус. пер.: Max Э. Механика. СПб., 1909). Это место заслуживает того, чтобы быть приведенным целиком. Далее говорится: «Такого рода занятия математикой в качестве учебного предмета вряд ли дают для образования больше, чем занятия каббалой или мистическим квадратом. В результате неизбежна мистическая тенденция, которая при случае приносит свои плоды».
рантированы общим основанием правильности метода. Все относящиеся сюда искусственные приемы (которые имеются в виду, когда вообще в определенном точном смысле речь идет о методе) носят характер мер по экономии мышления. Они исторически и индивидуальна) вырастают из известных естественных процессов экономии мышления, а по мере того как практико-логическая рефлексия исследователя приходит к ясному пониманию их преимуществ, ониісовершенствуются вполне сознательно, искусственно связываются и таким образом производят более сложную, но несравненноюолее продуктивную, чем естественная, машине- рию мышления. Таким образом, путем очевидного уяснения и постоянно сообразуясь с особенностями нашей духовной организации[183], первопроходцы науки изобретают методы, общую правомерность которьцс они устанавливают раз и навсегда. Раз это сделано, эти метоДы могут применяться в каждом данном отдельном случае и без сознания очевидности, так сказать, механически; объективная правильность результата обеспечена.
Эта широкомасштабная редукция очевидных процессов мышления к механическим, благодаря чему огромные области неосуществимых прямым путем задач мышления решаются косвенным путем, основывается на психологической природе знаково-сим- волического мышления.
Это играет неизмеримо большую роль не только для построения слепых механизмов, — на манер арифметических предписаний для четырех действий и точно так же для более высоких операций с десятичными числами, где результат (иногда при помощи логарифмических таблиц, тригонометрических функций и т. п.) получается без всякого содействия уясняющего мышления, — но также в связях уясняющего исследования и Доказывания. Здесь можно было бы, к примеру, упомянуть о примечательном удвоении всех чисто математических понятий, в силу которого, в особенности в арифметике, общие арифметические знаки сначала употребляются в смысле изначальной дефиниции как знаки соответствующих числовых понятий, а затея функционируют, напротив, как чисто операционные знаки, а именно как знаки, значение которых определяется исключительно внешними формами операций; каждый из них означает просто что-то, чем в этих определенных формах можно пользоваться на бумаге известным способом[184]. Эти замещающие операционные
х
понятия, благодаря которым знаки превращаются в своего рода игральные марки, имеют решающее и исключительное значение на самых протяженных отрезках арифметического мышления и даже исследования. Они означают его огромное облегчение, они 5 переносят его с тяжело доступных высот абстракции на удобный путь наглядного представления, где рационально организованное воображение может действовать в пределах правил свободно и с относительно небольшими усилиями, приблизительно так, как в играх, основанных на правилах, ю В связи с этим можно бы также указать на тА как в чисто математических дисциплинах ведущий к экономишмышления переход от собственного мышления к замещающей, сигнитивному сначала совершенно незаметно дает повод к формальным обобщениям первоначальных рядов мыслей, даже §вук, и также ука- 15 зать на то, как таким путем, почти без всякой специально направленной на это духовной работы, вырастают дедуктивные дисциплины с бесконечно расширенным горизонтов. Из арифметики, к которая изначально является учением о совокупностях и величинах, возникает таким образом и в известном смысле сама собой
и более не основные понятия.
И по мере того, как здесь в дело вступает вполне сознательная рефлексия, в качестве дальнейшего расширения вырастает чистое учение о многообразии, которое 25 по форме охватывает все возможные дедуктивные системы и для которого даже система форм формальной арифметики есть толь- ко единичный случай1.Анализ этих и подобных им типов методов, а также законченное выяснение того, что они могут дать, представляет собой, быть зо может, прекраснейшее и во всяком случае менее всего обработанное поле для теории науки, в особенности для столь важной и $ поучительной теории дедуктивной (в обширнейшем смысле, ма- ^ тематической) методики. Одними общими местами, одними лишь с?: туманными словами о замещающей функции знаков, о сберегаю- ^ 35 щих силу механизмах и т. п. дело, разумеется, не может кончить- $ ся; повсюду необходимы глубокие анализы, нужно действительг но произвести исследование каждого типически отличного метода и показать его экономическое действие, наряду с точным разъяснением этого действия.
40 Если понять ясно смысл поставленной здесь задачи, то и подлежащие решению проблемы экономии мышления в донаучном и вненаучном мышлении получают новое освещение и новую форму. Самосохранение требует известного приспособления к внешней природе; оно требует, сказали мы, способности в известной 1 Ср. кое-что об этом в главе XI, § 69, 70.
мере правильно судить о вещах, предвидеть течение событий, правильно оценивать причинные связи и т. п. Но действительное познание всего этого — если оно вообще осуществляется — осуществляется только в науке. А как могли бы мы практически правильно судить и умозаключать без ясного постижения, которое в целом 5 может дать только наука, этот дар немногих? Практическим потребностям дойаучной жизни служат некоторые очень сложные и плодотворные Методы — вспомним хотя бы о десятичной системе. Если они {такж|} не выработаны сознательно (einsichtig), а выросли естественный образом, то возникает вопрос, как возможно по- ю добное, как слфые механические операции в конечном выводе могут совпадать^ тем, чего требует ясное понимание?
Соображений, {как мы их наметили}1 выше, укажут нам путь.
Чтобы выяснить Телеологию донаучных и вненаучных методов, необходимо (прежде всего}2 посредством точного анализа coot- is ветствующих связей представлений и суждений, а равно действующих диспозиций, установить фактическую сторону, психологический механизм соответствующего способа мышления. Действие последнего в направлении экономии мышления обнаруживается {тогда} в доказательстве, что этот способ может быть обоснован 20 косвенно и логически с очевидностью, т. е. что его результаты — с необходимостью или с известной, не малой вероятностью — должны совпадать с истиной. Наконец, чтобы не пришлось счи- "g тать естественное возникновение экономизирующего мышление Наппарата чудом (или, что то же, результатом творческого акта 25 *
Q
лизом естественных и господствующих мотивов и условий Пред- Q ставления у среднего человека (а также у дикаря, животного и т. д.) и на основе этого показать, как мог и должен был «сам собой» развиться из чисто природных оснований такого рода зо
плодотворный образ действий3. ъ
Этим уяснена вполне, по моему мнению, правомерная и пло-
дотворная идея экономики мышления и обозначены в общих чер-
тах проблемы, которые ей предстоит разрешить, и главные на-
правления, по которым она должна идти. Ее отношение к логике,
в практическом смысле практического руководства в научном | познании, понятно само собой. Очевидно, она представляет важную основу этого практического руководства, ибо она оказывает |
; ,
- В А: {вроде намеченных}.
- А: {с одной стороны}. Нет более удобного примера для выяснения сущности подлежащих решению s
и выше кратко намеченных задач, как естественный ряд чисел. Именно потому, что
он казался мне столь поучительным, я весьма детально обсудил его в главе XII моей
Философии арифметики (1, 1891), и притом так, что это обсуждение может служить типичной иллюстрацией способа, каким, на мой взгляд, должны вестись такого рода исследования.
существенную помощь для конструирования идеи технических методов человеческого познания, для полезной специализации таких методов, а также для выведения правил их оценки и изобретения.
§ 55. Экономика мышления не имеет значения для чистой логики и учения о познании^ Ее отношение к психологии
gt; Поскольку эти мысли совпадают с учением Авенариуса и Э. Маха, разногласия между нами нет, и я с радістью присоединяюсь к ним. Я действительно убежден, что в осЛенности трудам Э. Маха по истории методологии мы обязаны мшгим в части логического поучения, и даже там, где нельзя в полной мере (или нель- 15 зя совершенно) согласиться с его выводами, ж сожалению, Мах не затронул именно тех, как мне казалось, наиболее плодотворных проблем дедуктивной экономики мышлеиия, которые я выше пытался формулировать, хотя и кратко, но, йадеюсь, достаточно определенно. И то, что он этого не сделал, бевусловно объясняет- 20 ся, отчасти, теми ошибочными теоретико-познавательными постулатами, которые он счел {необходимым}[185] положить в основу своих исследований. Но именно с ними и связано особенно сильное воздействие работ Маха. С этой стороны его идеи сходятся также с мыслями Авенариуса, и эта же сторона заставляет меня здесь вы- 25 ступить против НЄГО.
Учение Маха об экономии мышления, как и учение Авенариуса о наименьшей затрате сил, относится, как мы видели, к известным биологическим фактам и в конечном счете представляет отрасль учения о развитии. Отсюда само собой разумеется, что хотя зо упомянутые исследования могут пролить свет на практическое ^ учение о познании, на методологию научного исследования, но g никоим образом не на чистое учение о познании, в частности на ^ идеальные законы чистой логики. Напротив, сочинения школы q: Маха-Авенариуса, по-видимому, нацеливаются именно на тео- ^ 35 рию познания с обоснованием в духе экономии мышления. Про- ^ тив подобного понимания и употребления экономии мышления обращается, естественно, весь арсенал возражений, которые были приведены нами выше против психологизма и релятивизма. Обоснование учения о познании в духе экономии мышления возвраща- 40 ет нас, в конце концов, к психологическому обоснованию, так что здесь не требуется ни повторять, ни специально адаптировать наши аргументы. У Корнелиуса нагромождаются очевидные несовместимости в силу того, что он берется вывести из телеологиче-
ского принципа психической антропологии элементарные факты психологии, которые, со своей стороны, уже предполагаются для выведения самого этого принципа, а также в силу того, что он далее стремится к гносеологическому обоснованию философии вообще посредством психологии. Я напоминаю о том, что этот так называемый принцип менее всего есть рациональный принцип, завершающий объяснение, но он суть просто обобщение комплекса фактов приспособления — комплекса, который — в идеале — требует окончательной редукции к элементарным фактам и элементарным законам, все равно, сможем ли мы когда-либо достичь этого или нет. %
Обоснованис^психологии на телеологических принципах, принимаемых за «основные законы», с целью объяснить посредством них различнее психические функции, не может содействовать развитию псйхологии. Несомненно, поучительно показать телеологическое значение психических функций и важнейших психических образований, следовательно, показать в деталях, как и посредством чего фактически образующиеся комплексы психических элементов обладают тем свойством полезности для самосохранения, которого мы ожидаем a priori. Но выставлять дескриптивно данное в качестве «необходимого следствия» этих принципов, притом так, что создается видимость действительного объяснения, и, сверх того, делать это в контексте научного изложения, посвященного, главным образом, уяснению последних основ психологии, — это может вести только к путанице.
Психологический или теоретико-познавательный закон, который говорит о стремлении произвести возможно большую работу в том или ином направлении, есть бессмыслица. В чистой сфере фактов не существует «возможно большего», в сфере закономерности не существует стремления. В психологическом смысле в каждом случае происходит нечто определенное, ровно столько-то и не больше.
Фактическая сторона принципа экономии сводится к тому, что существуют представления, суждения и иные переживания мышления, и в связи с ними также чувства, которые в форме удовольствия содействуют известным интеллектуальным тенденциям, в форме же неудовольствия отталкивают от них. Далее можно констатировать в целом и в общих чертах поступательный процесс образования представлений и суждений, причем сначала из элементов, изначально лишенных значения, образуются отдельные данные опыта, а затем эти данные сливаются в одно более или менее упорядоченное единство опыта. По психологическим законам на основе грубо согласующихся первых психических коллокаций возникает представление единого \ общего для всех
нас мира и слепая эмпирическая вера в его существование. Но нельзя упускать из виду, что этот мир не для каждого в точности тот же самый, он таков только в общем и целом, лишь настолько, чтобы практически была в достаточной мере обеспечена возможность общих представлений и действий. Мир не одинаков для простого человека и для научного исследователе; для первого мир есть связь приблизительной правильности, пронизанная тысячью случайностей, для второго мир есть прирож, пронизанная господствующей абсолютно строгой закономерностью.
Несомненно, имеет большое научное значеніе показать психологические пути и средства, с помощью которіїх развивается и устанавливается эта достаточная для потребностей практической жизни (потребностей самосохранения) имя мира как предмета опыта; далее, показать психологическиейути и средства, с помощью которых в умах отдельных исследомтелей и целых поколений исследователей образуется объективно приемлемая идея строго закономерного единства опыта с его Непрестанно обогащающимся научным содержанием. Но с теоретико-познавательной точки зрения все это исследование не имеет значения. В лучшем случае она может оказаться полезной для теории познания косвенно, а именно для целей критики теоретико-познавательных предрассудков, в которых все сводится к психологическим мотивам. Вопрос не в том, как возникает опыт, наивный или научный, а в том, какое содержание он должен иметь, чтобы быть объективно значимым опытом; вопрос в том, каковы те идеальные элементы и законы, на которых основывается эта объективная значимость реального познания (и в более общей форме, всякого познания вообще), и как собственно надо понимать эти достижения. Другими словами, мы интересуемся не возникновением и изменением представления о мире, а объективным правом, с которым научное представление о мире противопоставляет себя всякому другому и в силу которого оно утверждает свой мир как объективно-истинный. Психология стремится уяснить формирование представлений о мире; наука о мире (как совокупность различных реальных наук) стремится с очевидностью познать, что существует реально как истинный и действительный мир; теория же познания стремится с очевидностью постигнуть, что в объективно-идеальном смысле создает возможность достоверного познания реального и возможность науки и познания вообще.