§ 26. Психологическая интерпретация принципа у М^лля дает в рфультате не закон, а совершенно^еопределенАое и научно не подтвержденное опытное'положение 5
Здесь возникают разнообразные сомнения. Прежде всего, бесспорно несовершенна формулировка принципа. При каких же условиях, спросим мы, не могут сосуществовать противоположные акты веры? У различных личностей, как это хорошо известно, вполне возможно сосуществование противоположных суждений.
10 Таким образом, приходится, уясняя вместе с тем смысл реального сосуществования, сказать точнее: у одной и той же личности или, вернее, в ОДНОМ И гТОМ же сознании не могут длиться, хотя бы в течение самого небрльшого промежутка времени, контрадикторные акты веры. Но е?ть ли это действительно закон? Можем ли мы is ему приписать неограниченную всеобщность? Где психологические индукции, оправдывающие его принятие? Неужели никогда не было и не будет таких людей, которые иногда (например, обманутые софизмами) одновременно не считали бы истинным противоположное? Исследованы ли наукой в этом направлении сужде- 20 ния сумасшедших? Не происходит ли нечто подобное в случае явных противоречий? А как обстоит дело с состояниями гипноза, горячки и т. д.? Обязателен ли этот закон и для животных?Быть может, эмпирист, чтобы избежать всех этих вопросов, ограничит свой «закон» соответствующими добавлениями, на- 25 пример, скажет, что закон действителен только для нормальных g индивидов вида homo, находящихся в нормальном умственном со- I о стоянии. Но достаточно поставить коварный вопрос о более точном определении понятий «нормального индивида» и «нормального умственного состояния» и мы поймем, как сложно и неточ- 30 но содержание того закона, с которым нам здесь приходится т? иметь дело. g
Нет надобности продолжать эти размышления (хотя стоило §
—і х
X
CD
X
бы поговорить, например, о выступающем в этом законе отношении во времени); ведь сказанного более чем достаточно, чтобы 35 обосновать изумительный вывод, именно что хорошо знакомое нам principium contradict і onis, которое всегда признавалось очевидным, абсолютно точным и повсеместно действительным законом, на самом деле оказывается образцом грубо неточного и ненаучного положения; и только после ряда поправок, которые 40 превращают его кажущееся точное содержание в довольно неопределенное, можно приписать ему значение правдоподобного допущения.
И действительно, так оно и должно быть, если эмпиризм прав, если несовместимость, о которой говорится в принципе противоречия, надлежит толковать как реальную невозмож- 45CD
ность сосуществования противоречивых актов суждения и сам принцип — как эмпирически-психологическую всеобщность. А эмпиристы миллевского направления даже не заботятся о том, чтобы научно ограничить и обосновать то грубо неточное поло- 5 жение, к которому они приходят на основании психологического толкования; они берут его таким, как оно получается, таким неточным, каким только и могло быть «одно из наиболее ранних и ближайших наших обобщений из опыта», т. е. грубое обобщение донаучного опыта. Именно там, где речь идет о последних осно- ю вах всей науки, нас вынуждают остановиться на этом наивном опыте с его слепым механизмом ассоциаций. Убеждения, которые без всякого разумного уяснения возникают из психологических механизмов, которые не имеют лучшего оправдания, чем общераспространенные предрассудки, которые лишены в силу is своего происхождения сколько-нибудь стойкого или прочного ограничения и которые, если их брать, так сказать, дословно, содержат в себе явно ложное — вот что, по мнению эмпиристов, представляют собой последние основы оправдания всего в строжайшем смысле слова научного познания, го Впрочем, дальнейшее развитие этих соображений нас здесь не интересует. Но важно вернуться к основному заблуждению противного учения, чтобы спросить, действительно ли указанное эмпирическое положение об актах веры — как бы его ни формулировать — есть закон противоречия, употребляемый в логике. Оно 25 гласит: при известных субъективных (к сожалению, не исследованных точнее и потому не могущих быть указанными полностью) условиях X в одном и том же сознании два противоположных акта веры формы «да» и «нет» не могут существовать совместно. Разве это подразумевают логики, когда говорят: «два контрадик- зо торных предложения не могут быть оба истинными»? Достаточно взглянуть на случаи, в которых мы пользуемся этим законом для регулирования актов суждения, чтобы понять, что смысл его совсем иной.
В своей нормативной формулировке он явно и ясно утверждает одно: какие бы пары противоположных актов веры не 35 были взяты — принадлежащие одной личности или разным, сосуществующие в одно и то же время или разделенные во времени, — ко всем без исключения и во всей своей абсолютной строгости применимо положение, в силу которого члены каждой пары оба вместе не могут быть верны, т. е. соответствовать истине. Я ду- 40 маю, что в правильности этой нормы не усомнятся даже эмпиристы. Во всяком случае, логика — там. где она говорит о законах мышления, — имеет дело только с этим логическим законом, а не с вышеизложенным неопределенным, совершенно отличным по содержанию и до сих пор еще даже не сформулированным 45 «законом» психологии.
Приложение к двум последним параграфам \
О некоторых принципиальных погрешностях эмпиризма
При том близком родстве, которое существует между эмпиризмом и психологизмом, позволительно сделать небольшое отступление, чтобы изобличить основные заблуждения эмпиризма. Крайний эмпиризм как теория познания не менее нелеп, чем крайний скептицизм. Он уничтожает возможность разумного оправдания опосредованного познания и тем самым уничтожает возможность себя самого как научно обоснованной теории[74]. Он допускает, что существуют опосредованные познания, вырастающие из связей обоснования, и не отвергает также принципов обоснования. Он не только признает возможность логики, но и сам строит ее. Но если каждое обоснование опирается на принципы, согласно которым оно совершается, и если высшее оправдание его возможно лишь через апелляцию к этим принципам, то, когда принципы обоснования сами, в свою очередь, нуждаются в обосновании, это ведет либо к кругу, либо к бесконечному регрессу. Круг получается, когда принципы обоснования, участвующие в оправдании принципов обоснования, совпадают с ними; регресс — когда те и другие всегда различны. Итак, очевидно, что требование принципиального оправдания для каждого опосредованного познания только в том случае может иметь реализуемый смысл, когда мы способны непосредственно и с очевидностью познавать некоторые первичные принципы, на которых в последнем счете покоится всякое обоснование.
Сообразно с этим все оправдывающие принципы возможных обоснований должны быть дедуктивно сводимы к известным первичным, непосредственно очевидным принципам, и притом так, чтобы все принципы этой дедукции сами принадлежали к числу этих принципов.Но крайний эмпиризм, доверяя вполне, в сущности, только единичным эмпирическим суждениям (и доверяя совершенно некритически, так как он не обращает внимания на трудности, ко-
торые особенно велики иМенно в отношении этих единичных суждений), ео ipso отказывается от возможности разумного оправдания опосредованного знания. Вместо того чтобы признать первичные принципы,^ от которых зависит оправдание опо- 5 средованного знания, непосредственными очевидностями и, следовательно, данными истинами, эмпиризм полагает, что достигает большего, выводя их из опыта и индукции, т. е. оправдывая их косвенным образом. Если спросить, каким принципам подчинено это выведение, чем оно оправдывается, то эмпиризм, поскольку ю ему закрыт путь апелляции к непосредственно очевидным общим принципам, ссылается только на некритический наивный повседневный опыт. Последнему же он надеется придать большую ценность тем, что, по образцу Юма, психологически объясняет его. Он упускает, следовательно, из виду, что если вообще не сущест- 15 вует очевидного оправдания опосредованных допущений, т. е. оправдания согласно непосредственно очевидным общим принципам, по которым протекают соответствующие обоснования, то * также вся психологическая теория, все учение эмпиризма, само покоящееся на опосредованном познании, лишены какого бы то § го ни было разумного оправдания и представляют собой произвольные допущения, не лучше любого предрассудка.
Странно, что эмпиризм больше доверяет теории, изобилующей такими нелепостями, чем простейшим фундаментальным истинам логики и арифметики. В качестве настоящего психологизма amp; 25 он всюду обнаруживает склонность смешивать психологическое возникновение из опыта известных общих суждений (вероятно, в с; I силу кажущейся «естественности») с их оправданием.
Примечательно то, что не лучше обстоит дело и с умеренным эмпиризмом Юма, который пытается удержать как a priori оправ- зо данную сферу чистой логики и математики (при всем их затем- ^ нении психологизмом) и эмпиристски оставляет на произвол g судьбы только науки о фактах. Эта теоретико-познавательная ^ точка зрения также оказывается несостоятельной и даже просе тиворечивой; это показывает возражение, сходное с тем, кото- 35 рое мы высказали выше против крайнего эмпиризма. Опосредо- $ ванные суждения о фактах — так мы можем вкратце выразить смысл теории Юма — допускают, и причем по6семестноу не разумное оправданиеу а лишь психологическое объяснение. Достаточно поставить вопрос о разумном оправдании психологи- 40 ческих суждений (привычки, ассоциации идей и т. п.), служащих опорой для самой этой теории, и об оправдании употребляемых ею умозаключений о фактах, чтобы увидеть очевидное противоречие между смыслом положения, которое эта теория хочет доказать, и смыслом обоснований, к которым она для этого прибе- 45 гает. Психологические предпосылки теории сами суть опосредо-
ванные суждения о фактах и, стало,ь$gt;Ь1ТЬ? По смыслу доказываемого тезиса лишены какого бы то ни$ыло разумного оправдания. Другими словами, правильность теории предполагает неразумность ее посылок, правильность посылок — неразумность теории (или же тезиса). (Таким образом, и учение Юма надо считать скептическим согласно точному смыслу этого термина, который будет установлен нами в гл. VII.)