ПРОКЛЯТЫЕ

177. Святки идут — ворожат же. Ну и вот, один парень, значит, говорит:

• Пойду я в баню эти камушки вот набирать и нести в прорубь, спускать — тут что-то должно быть.

Эти говорят:

• Ты, мол, не пойдешь.

Поспорили они там.

• Почему? — И ночью пошел. Пошел в баню в двенадцать часов ночи.

Заходит в баню... Вот говорят, когда заходишь в баню, протянешь руку, и вот если в мохнатой рукавице возьмет — эначит богатая будет невеста (или там жених) , а если просто голой рукой — значит бедная.

Он, значит, заходит, а его хватает голая рука и говорит:

• Ты,— гыт,— на мне женищься?

Он, значит, боится, напугался: если не женится, значит, что-то с ним будет. Придется, значит, жениться. Он же не знает, не видит, кто, вот рука только. Темно же, ничё не видать, только рука одна держит его:

• Женишься,— говорит,— на мне?

Он говорит:

• Женюсь.
• Ну, раз женишься, завтра вечером приходи. Ты пойди,— гыт,— счас домой, матери скажи, отцу, мол, женюсь я. Не говори, на ком, потому что ты сам не знаешь. Говори, что женюсь. Принесешь,— гыт,— к завтрашнему дню мне одежду полностью, ну, всю женскую одежду мне принесешь.

Напугался. Она его отпустила, все. Он пришел домой. Молчит, пи с кем не разговаривает, печальный такой, ну, напуганный еще вдобавок. Приходит, значит, и говорит:

• Тятя, мама, я,— говорит,— женюсь.
• На ком женишься? — Он молчит, ниче не говорит. Ну что он скажет? — Сам не знает. А сам-то в мыслях думает: «Вдруг окажется какая-нибудь ведьма, старуха». Ну, всяко же может быть.

Ну вот. Они, значит:

• Ну, женишься — женишься.— Переубеждать не стали.
  Хоть и по-старинке, ну, видимо, таки родители попались, не стали его переубеждать,— Женись, ладно.

На другой день с матери попросил:

• Давай мне платье, нижнее белье — все.— Взял, чтобы, значит, одеть-то полностью. Пришел туда, в баню. Опять в такое же время, ночью. В это же самое время пришел. Она ждет:
• Пришел,— говорит,— принес мне одежду?
• Принес.

Она одевается. Он еще не видит, как она оделась. Она была совершенно голая. Девушка. Он ее ведет, видит очертанья, а лица сам не видит. Когда завел ее в избу, она оказалась такой красавицейі Вот писаная красавица.

Она говорит:

• Ты меня ничего не спрашивай. Я,— гыт,— тебе ничего не скажу, откуда взялась в этой бане. Ничего не скажу. Потом,— говорит,— ты с годами все узнаешь.

Прожили они несколько лет. Ну, детей не было, правда. Вот она начала скучать. Скучает, тоскует — жена-то. Ну, жили очень хорошо, в общем, богато жили. Он, значит, эту девушку, жену-то свою:

• Ну, что,— говорит,— с тобой случилось?
• Мне бы в гости съездить.
• К кому?
• Ну,— гыт,— к знакомым своим, к родственникам.
• Ну, хорошо,— гыт,— я тебя повезу.

Запрягли пару коней, поехали. Едут сутки, двое, трое. Она:

• Езжай, езжай дальше. Вот,— говорит,— еще одно село будет там. Вот туда мы едем.

Уже темно. На улице ночь. Они подъезжают к селу к этому—и крайнее окошко. Свет горит.

• Вот,— говорит,— заверни,— говорит,— мы здесь переночуем.

Он заворачивает к этому дому, стучится. Оттуда старческий голос, старуха говорит:

• Кто там?

Они:

• Откройте, бабуся, переночевать.
• Зачем вы мне тут со своей переночевкой. Мне и без того... Всю жизнь я тут маюсь.— Ну, открыла дверь, так они вошли.— Дите,— говорит,— с малых лет не растет. Лежит целыми сутками и ревет.
  Все силы,— говорит,— уже с им... Измучилась. И не знаю, че делать. А тут еще вы с гостями со своими.

Ну, она уже дошла до того... бабка, худая! А ребенок все не растет, все в зыбке качается и даже нп на минуту рот не закрывает: кричит и кричит, и плачет, плачет и плачет, да заревывается еще! Вот она с ним прямо не знает, че делать. И кормит его, и все...

Ладно. А эта, жена-то его, и говорит:

• Когда,— гыт,— я была маленькая и лежала вот в этой зыбке качалась, я заплакала, ись попросила, а ты послала меня к черту: «Пошла, гыт, ты к черту».

Ну, она была еще молодая в те годы.

Вот это мать прокляла ее, послала к черту, а черт это услышал, взял ее и забрал, эту девочку. Забрал ее и рос- тил до восемнадцати лет, до совершеннолетия. Воспитывал. А вместо ее, значит, положил полено. Это полено в ребенка, конечно, превратил. Положил это полено... И черт ее рбстил до восемнадцати лет. Вырастил и говорит:

.— Ну, ты уже совершеннолетняя. Тебя,—гыт,—нужно замуж выдавать.

Он не черт был, а вот этот банник самый. Она в бане росла до восемнадцати лет, но только невидимая была. Когда ей исполнилось восемнадцать лет, он ее видимой сделал и говорит:

• Вот еслп придет,— говорит,— сюда парень молодой, если он откажется жениться на тебе, то ты вообще не выйдешь замуж и будешь такая же невидимая. Никто тебя не увидит, и вообще ты будешь одна. Если,— говорит,— согласится он жениться, то будешь жить ты счастливо, богато.

А мать-то не верит, говорит:

• Врешь! — Не верит, что это ее дочь-то. Она:
• Нет,— говорит,— я не вру.— Подходит и это полено, ну, ребенка-то, берет — и к окошку. А старуха-то закричала, напугалась. Она это полено-то, ребенка, берет и в окошко выбросила. Ребенок-то упал, эакричал и в полено обугленное превратился.

178. В Новый год молоды парни собрались, девки, за*' спорили, кто пойдет в баню, принесет камень.
     Один парень пошел, подошел к каменке, хотел взять камень — а его цап за руки.

• Возьмешь замуж — отпущу, нет — задавлю.

Пришел домой парень, заболел. День, второй... на третий все рассказал матери. Мать дома все перекрестила и засвятила. А она ночью приходит:

• Что? Засвятила, закрестила? А я тебя все равно найду!

Ну вот, отец поехал к попу. А поп говорит:

• Пущай он ее заставит в церкви венчаться.

Пришел парень в баню, сказал ей про венчанье-то,

а она:

• Ну и что?! Я венчана буду, жена твоя буду. Мне ни платья не надо, ниче не надо. А откуль ты высватал меня, оттуль и бери. Ты придешь в баню, там будет стол, на нем закуски, вино. Вы не пейте, не ешьте. А ты бери меня за руку и выводи.

Вот они пришли, открыли баню, а она, правда, сидит оболочена уже. А перед этим она ему сказала:

• Только не говори «господи, благослови».

Вывел ее. Пара коней стоит, а она ему сказала:

• Поезжай, а я за тобой следом.— В церковь пришли, окрестили, поставили к венцу, обвенчались. Приехали, смотрят: красавица девка, статна така. Поп сказал, чтоб двенадцать обедней отслужили.

Вот на масленку все молодые едут к теще на блины, а свекровка и говорит:

• Вот видишь че, а вы куда поедете? В баню?
• А че? И мы поедем, только далеко. У меня тоже отец и мать есть.

Собрались, поехали. День едут, второй едут, на третий заехали в деревню. Подъехали к одному дому, а в нем ребенок ревет. Она:

• Иди, просись ночевать, да и полечить ребеночка надо.

Заехали, подошла она к зыбке-то, это невестка-то, по- смедлась. А хозяйка-то ей:

• Девка, ты че? Умешь, дак лечи.— Попросила топор, берет из зыбки осиновое полено в тряпице. На пороге трижды рубанула его и говорит матери:
• Вот ты с кем водилась.
  Ты меня прокляла, а чер- тепок-то в зыбке остался.

179» Жили старик со старухой. У них был один сын. Вот девки и парни ворожили в бане. И этот парень только зашел, вдруг из угла выходит женщина. Он испугался, а она говорит:

• Если ты меня замуж возьмешь, я тебя живого оставлю, а не возьмешь, я тебя здесь задавлю.

Ну, он решил и дал слово:

• Возьму*

Он домой пришел. Переночевали, утром он говорит:

• Ну, папа, мне надо жениться.
• А кого брать-то в невесты?
• В баню пойдем сватать.
• Да ты что, сынок, какая же в біане невеста может быть?! Там ведь только эти чертовки живут, в бане-то! Неужели ты будешь ее брать?
• Дак вот, дескать, так и так. Я зашел в баню-то ворожить, мои товарищи убежали. Я один остался. И из подполья-то женщина вышла, меня схватила и говорит: «Если ты меня возьмешь, дак жив останешься, а не возьмешь, то нет». Я и решил ее взять. Она сказала сегодняшней ночью за ней приезжать.

Ну, и они поехали, отец, мать и он, к бане. Привезли, значит, ее. Сыграли свадьбу.

И она стала женщина самостоятельная, как и другие.

Она, видно, прокляненная была. И пока ее, значит, не выручат, замуж не возьмут, так бы она и стала жить с чертями-то.

А так нормальной стала. Работница, все. Все, как и другие женщины.

180. Две девушки и два парня пришли на вечерку (раньше вечерки были) и заспорили. Одного парня звали Сергеем, а тех я не знаю, как звали.

У этих девок-то в доме одна половина пуста была. А там мать прокляла на три месяца свою дочь. Раньше проклинали.

Но и вот. Пришли на вечерку. lt;...gt; А он парень хороший был. Ему говорят:

• Ну че, Сергей, притащи из пустого дома из загнетки кирпич.

А он говорит:

• Ну че же не приташпшть? Приташшу,— говорит.
• Давай по бутылке.
• Давай.
  — Если, дескать, Сергей проспорит, то он ставит, если те — оне.

Но, таперича, пошел Сергей. Спички взял. А там был пол наслатый, только не во все. Он заходит в этом дом — бух! — туды упал, в подполье. Оттуль кое-как выкарам- кался, вылез и давай печку-то искать. Нашел эту печку. Затолкал туда руку праву, токо стал кирпич-то вытаскивать, чувствует — человек схватал его. Тянет туда, в печку-то. И спрашиват:

• Сергей, ты?
• Я.
• Ты жениться на мне будешь? — говорит.

Он думал-думал, согласился: а то будет еще че вредно. Чувствует, что человек. Разговариват, все. Но ладно. Говорит:

• А че тебе надо?
• Дак кирпич.
• На. Я знаю, где твоя квартира, приду к тебе послезавтра.

Ладно. Он, теперича, взял этот кирпич и вышел. Походил маленько, чтобы свое сердце успокоить. Испугался. Потом заходит туда, где вечерка.

• Вот кирпич. Вы цроспорили. v

Девки его спрашивают:

• А ты кого видел там?
• Никого,— говорит,— не видел,— Не сознался.
• Не может быть! Там че-то должно быть!
• Нет, никого нету.

Но ладно. Никого дак никого. Тапериче, Сергей приходит домой. Не спит, беспокоится. Мать спрашивает:

• Ты че, Сергей?
• Да ниче, так че-то. Не спится и все. Утром поеду на покос.
• Но, вали.

Утром собрался, поехал на покос. Мать ему наладила с собой, отправила. Поехал.

И вот в ночь, на нослезавтре-то, приходит эта «невеста».

• Колобов здесь живет?
• Здесь.
• Дома он?
• Нету,— мать говорит,— уехал на покос.

Ну, человек как человек, по голосу-то. А ночью, в двенадцать часов ночп. Мать ушла спать обратно.

• Ладно, я завтра приду. Оп, поди, приедет же?
• Наверно, приедет.

Опеть приходит в двенадцать часов, опеть стучится.

• Но че, Сергей дома?
• Да нет, нету шло.
• Что тако? Он, наверно, совсем пе приедет?
• Да нет, должон.
• Ладно. Завтра опеть приду.

Потом Сергей приезжает с покосу. Мать ему:

• Но, Сергей, какой-то человек ходит ночью, в двенадцать часбв, спрашиват тебя.

Он помялся, помялся.

• А че ты мнешься-то? Ночуй, дожди этого человека. Может быть, хороший человек.

Он говорит:

• Я боюсь! Боюсь! Опять давай скорей продуктов.

Собрала она продукты, он уехал. Ночью та опеть приходит.

• Но че, дома?
• Да нету.
• Он че, не приезжал?
• Приезжал да опять уехал.
• Ах ты! — говорит.— Ковда же он приедет?
• Завтра.

Мать на эту ночь старушку позвала. Запущу, говорит, одной-то неудобно запустить ночью человека. Но, пришла эта старушка. Вот в двенадцать часов приходит. Сту- катся.

• Сергей дома?
• Нету. Но, заходи давай.— Она заходит. На ней платье все прирвано, сама грязна. Ее мать па три месяца прокляла. Она в печке-то и жила.

Но и это... Ей воды налили сразу, мыло тут, полотенце.

• Вот мойтесь — мыло, полотенце. И садитесь чаи пить.— Она пошла помылась. Разговариват, все — как человек.
• Меня мать,— говорит,— прокляла. И вот Сергей меня не берет. Я ить девка-то кака хороша. У нас хозяйство будет. Мы жить хорошо будем.

Она чай попила и ушла. Говорит:

• Но тапери когда прийти?

Мать говорит:

• Не знаю, таперь когда он.

Й он приехал — они поженились. Мать ее прибрала, одела — стала девка хоть куда. И стали жить хорошо. Все.

Это быль была.

181. Вот еще чудище слыхала.

Ночью девки кружали перед утесом. Стали замечать, что на этой лужайке поют, музыки играют. Храбрецы нашлись, пошли. Пошли поглядели, посидели. Услышали: идут, поют, музыки играют. Убежали, напугались! Не стали дожидать.

А один вызвался — дескать, я пойду, я высижу. Стали примечать: действительно высидел. Вот пришли откуда-то из утесу, поют, музыки... Столы наставили, угощение наставили, музыка играет. Он на них глядел, глядел, все же не испужался, не убежал. Говорит:

• Вот эта девушка красива, я бы на ней женился.

Пришел домой, и она пришла. К нему ложится. Вот

куда бы он ни лег, она все приходит, ложится. Он стал сохнуть. Ему стало страшно: почто она ходит-то?! Родители говорить стали:

• Что ты такой? Что-то худаешь, что-то не ешь.

Он потом сознался. Они люди старые были. Крестик приготовили, говорят:

• Она к тебе придет ляжет, ты накинь на нее крестик.— Он так и сделал. Она пришла, он набросил крестик. Она обмертвела, не ушла, осталась тут. Рано утром встали: действительно, лежит. Что делать? Стали разговаривать. У ней нашлись родители, отец — купец. Пришли:
• Действительно, наша дочь.

Стали ее отмаливать, оикила. Говорили, что она у них заклята была.

' Так, сказка...

182. ...Ну, вот спорились они. Вот один говорит:

• Ты сходи притащи мне камень из бани.
• Че ж я его притащу? Ставь четверть вина — так притащу.
• Поставлю.

Он гыт:

• Я только руку-то протянул — женска рука меня за руку... Взяла да и говорит: «Возьмешь меня замуж —

так я,— гыт,— тебе дам камень. Мне уж,— гыт,— двадцать лет, так мне надо судьбу-то...»

Ну, оп потом испужался, принес камень, дал имя, а сам домой пришел.

Согласье-то дал, а сам боялся. Ну, теперь мать-то, значит,— че такое? Женщина пришла, под окошком повертелась, гыт, ушла. А на второй-то вечер приходит, имя его называт и все.

• Ты же че же, Миша, посулился... Мне уж двадцать лет, а ведь я нагишом хожу — мне стыдно. Давай, говорит, бери меня.

Ну, мать-то говорит:

• Ладно, доченька, иди. Завтра., придем вечером к тебе.

Она мать-то послушалась, пошла туда, в баню.

Вот опи вечером священника взяли, он ризу взял, священник-то. Одежу взяли, все. Приходят в баню. А она там готовилась, стоит. Но нагишом. Он ризой накрыл ее. Здорова така дивчина.

• Ну, че, доченька?
• Да ниче,— гыт,— пойдемте. Таперь я,— гыт,— знаю, что пришли за мной.

Ну, пришли. Свадьбу сыграли, все. И вот, гыт^ год живем, сын родился, дЬчь родилась — и ниче, говорит. Ну, теперь, на крестины все собираются, а я, гыт, сижу да говорю:

• У всех,— гыт,— есть родня, а у меня нету, к кому же поехать.

А она:

• Почему? У меня есть родня. Отец, мать есть. Вот живут там-то, там-то, такой-то переулок. Запрягай только жеребца.

Приезжам, гыт, она заходит. Мать качат зыбку. Вот качат, качат. Она говорит:

• Ты кого, мама, качашь? Дай,— гыт,— мне качнуть тую зыбку.

Она гыт:

• На, поводись, деточка (она ее не узнала), поводись, деточка.

Она взяла это полено, бросила.

• Вот, мама, я приехала с мужем. (Они ее проклялй.)

Ну и вот* гыт, дожили до этих пор. Тут у нас пожар

получился. Тут, гыт, мать умерла, тут пожар был. Она, гыт, с пожара у меня умерла.

[— Жена-то? А хороша?]

Хороша. Все берется делать. Все, гыт, у матери спра- шиват, все училась: я же, гыт, проклятая, я же по баням... А мылась-то, гыт, ходила по речке. Мылась, гыт, в речке. Зимой, гыт, в прорубе купалась, проклята. (А раньше ведь проклинали, правда.)

[— А как же вместо ребенка полено оказалось?]

Полено. Полено было.

[— А мать-то?]

Мать-то обрадовалась, что дочь живая. Она, гыт, на мать-то и находит. И отец-то такой боевой. Вот дождались: Аыночка, Анйочка (Анночкой звали).

Это быль была. Вот он сам, Михаил, и рассказывал. Вместе мы с им в затоне работали. Он и гыт:

— Вот какой случай-то был. Жена-то вот как у меня.

В Сретенске, затон-то тут... Вот он рассказывал:-дак я, гыт, плакал, вот какой испуг принял, в баню сходил, бабу нашел, и вот че получилось. Она, гыт, от пожара у меня умерла.

Это быль была.