II. Анатомия системного кризиса (СК)
На данный момент концепцией, наиболее полно и убедительно объясняющей механизм СК, мне представляется та, которая изложена в работах К. Перес и Кр. Фримена (и знакома российскому читателю в изложении и интерпретации С.Ю.
Глазьева ).Данная, неомарксистская по своей методологии концепция трактует структурные кризисы как процессы (фазы), через которые осуществляется — и демаркируется — переход от одной системы капиталистических структур к другой. Каждая из этих систем (назовем их условно субформациями) характеризуется, согласно К. Перес, уникальной матрицей (“способ роста”), которой соответствуют все уровни и структуры системы — до культуры, идеологии, моды и международных отношений включительно. В национальном, региональном (Центр системы) и глобальном масштабах...
Обусловливающим же ядром каждого из “способов роста” (субформации) и процессом, определяющим цикл его развития, является инновационная смена технологий, а точнее — эволюция господствующей технико-экономической парадигмы (ТЭП). Именно она определяет оптимальную экономическую практику и специфический — в рамках каждой субформации — “здравый смысл”, которые интегрируют, “приводят к общему знаменателю” все элементы и блоки матрицы и системы.
В свою очередь каждая из ТЭП прошлого и настоящего “основывается” на определенном “ключевом факторе” — на том продукте, товаре и т. д., резкое изменение цены которого (удешевление) способно воздействовать на все остальные структуры ТЭП, на всю систему цен в рамках “матрицы” и через этот сдвиг — определяет эволюцию последней .
Динамика кризиса рисуется следующим образом:
а) Отдельные элементы будущей ТЭП возникают глубоко в рамках предшествующей системы структур, как производные и подчиненные. Но по мере угасания технико-инновационных возможностей, быстрого экономического роста, роста (сохранения) нормы прибыли в рамках господствующей парадигмы “N”- и растущей наглядности преимуществ (прибыльность, качественность инноваций) новых отраслей и технологий кривая развития ТЭП (а затем и системы) “N” искривляется — и переламывается.
Наступают годы (десятилетия) все менее мирного сосуществования нисходящей ветви старой парадигмы и восходящей — к господству — ветви развития новой ТЭП (“N+1”). Это и есть стадия перехода, в начале своем не носящая кризисного характера. Пока процесс изменений развертывается в основном в сфере производства (и управления), кризис представляется “ненужным”: рыночные механизмы саморегулирования, перетекания капитала, экономической ассимиляции, присущие капиталистическому развитию, “в принципе” способны направить последнее в эволюционное русло, плавно выводящее к качественному сдвигу (полная смена ТЭП и субформации).б) Решающим фактором кризиса выступает режим взаимодействия (или — точнее — несоответствия) между экономическими структурами с их стремительным и в значительной мере спонтанным развитием — и социально-институциональными (политическими, психологическими, частично-культурными) структурами господствующей субформации. Последние отражают условия и императивы прежних фаз “способа роста”, периода его складывания. Их развитие (теперь мы можем добавить: “к несчастью — и к счастью” ) обладает иной логикой, лишено спонтанности, не “объединено” факторами, подобными “прибыльности”; выражает различные интересы разных социальных групп и политических институтов — и отличается несравненно большей инерционностью (“угроза разорения” здесь не висит и не “подгоняет”). Ситуация в данных сферах, все еще тяготеющих к целостности “N” + инерция — в сознании — прежних успехов в сфере экономической и образуют “механизм торможения”, главный фактор перерыва эволюции. Производственно-экономическое развитие, устремившееся по руслу ТЭП “N+1” и уже по сути определяемое ею, не находит соответствующей (новой) общественной среды. В этих условиях новый способ роста (“N+1”) не кристаллизуется, а инволюция прежнего на определенном этапе перехода и принимает форму структурного кризиса. Одним из атрибутов последнего становится осознание ситуации (критической) обществом: падение консенсуса, рост напряженности на всех уровнях общественных структур, элементы институционного кризиса, кризис гегемонии.
В ходе этой борьбы, сопровождаемой экономическими неурядицами всякого рода, и происходит “выбор” того варианта, который в наибольшей мере отвечает длительным (стратегическим?) потребностям уже сложившейся новой парадигмы.Об особенностях нынешнего системного кризиса речь пойдет ниже.
III. Структурные кризисы на периферии системы
Концепция, излагавшаяся до сих пор, призвана объяснить происхождение и механизм кризисов, возникавших в центрах системы и транслировавших свои импульсы на ее периферию. Однако, для понимания происходившего в регионах последней, следует иметь в виду иные, хотя и подобные (и сопряженные) процессы, ареной и генератором которых были — и все еще остаются — сами периферийные общества; их специфические противоречия, взаимодействие этих процессов с системными кризисами в центрах.
Дело прежде всего в том, что структуры периферийно-капиталистических обществ лишены той однородности — капиталистической, индустриальной, цивилизационной (“западной”), которой они обладают в центрах системы с середины XIX века (со времен второй “длинной волны” капиталистического развития).
От Огненной Земли через Средиземноморье и далеко в глубь Евразии — структуры, тенденции и “напряжения”, порожденные “западным” развитием, в течение полутора — двух веков оказывались переплетенными, рядоположенными или синтезированными с докапиталистическими, предындустриальными, азиатскими. Сам тип капиталистического развития был здесь иным — менее органичным, с многочисленными элементами дефазации, сжатым во времени (а потому “плохо переваривающим”), с несравненно бoльшим удельным весом элементов “развития сверху” и т. д. Частично к тем же последствиям — но и ко многим иным — ведет производный (от внешних факторов) характер общественного развития на периферии системы.
Отсюда и конкретные отличия региональных системных кризисов от их аналогов в центре:
1) На периферии происхождение и обуславливающий механизм кризисов связаны не только с внутренними, экономическими процессами, не столько с императивами, ранее рождающимися в сфере экономического развития, — но и с импульсами, идущими извне национального общества (структурные и финансовые кризисы, войны и т.
д.) — и из неэкономических его сфер. Иначе говоря, разнородность структур ведет здесь к такому накоплению структурных же противоречий, что роль детонатора кризиса может вызвать чуть ли не каждое из них. “Западный” механизм генезиса системного кризиса: “насыщение рынков — технологические инновации — новая (автохтонная) производственная парадигма — ее противоречия с другими общественными структурами и т. д.” — действует здесь вообще крайне редко.По тем же причинам традиционные процессы и формы деблокирования капиталистического развития выражены на периферии гораздо менее отчетливо и органически — прежде всего в силу отсутствия “своей”, “выношенной” технико-экономической парадигмы — и слабости социально-политических сил, выступающих ее носителями.
Вытекающая отсюда сила и цепкость “механизма торможения” закономерно способствовала — “реактивно” — особой силе и укорененности альтернативных (капитализму, западному пути) тенденций решения критических (блокирующих) проблем. Если же решения проблем системного кризиса все же находились в рамках капиталистического развития — они оказывались невозможными на путях спонтанной, саморегулирующейся эволюции. Отсюда особая, несравнимая с “западной” длительность кризисов, частые ситуации “устойчивой неустойчивости”, с Государством в качестве главного агента, демиурга и “рулевого” развития. Но отсюда же — из вакуума гегемонии (буржуазной), равновесия борющихся тенденций и самой роли государства — и пробуксовка демократических форм буржуазной власти, полное преобладание авторитарных, а на решающем этапе “битвы альтернатив” — фашистских и квазифашистских тенденций...
Все это объясняет определенное хронологическое несоответствие между “длинными волнами” в мировом масштабе — и фазами региональных структурных кризисов на периферии. Хотя в обоих случаях речь идет о сменяющих друг друга совокупностях структур, интегрируемых (или нет) в ту или иную систему. И о кризисах, их разделяющих (и соединяющих). При этом различные регионы периферии проходят фазы формирования (и кризисов) однотипных систем в эпохи, разделенные подчас многими десятилетиями.
Подобно каравану судов, проходящих одно за другим над одной и той же опасной отмелью развития.“Отмелей” (“стремнин” и т. д.) таких тоже несколько, причем по многим своим характеристикам (но никогда — по времени) эти типы структурных кризисов капиталистического развития на периферии схожи с кризисами, уже имевшими место в центрах системы. Это:
1) Кризис структур преимущественно докапиталистического общества, хотя и с относительно развитым (предындустриальным) капиталистическим укладом.
Речь идет (на периферии) о ситуации — аналоге ранних буржуазных революций. Страны периферийной Европы, Россия, Япония прошли через подобный кризис в 1848 — 68 гг.; Латинская Америка стала регионом “социально-недоношенного” подобного рода кризиса и последующих “100 лет одиночества” в рамках олигархических режимов; полуколонии Востока пережили кризис данного типа в начале ХХ века.
2) Кризис системы капиталистических по преимуществу структур на этапе развернувшейся индустриализации (на Западе — период поздних буржуазных революций). Структурная неоднозначность обществ данного типа, особенно глубокая именно на периферии, привела здесь к особой остроте и многообразию общественных противоречий, обусловила и жесткость механизмов блокировки, и мощь альтернативных (капитализму) тенденций разблокирования. Если Запад оставил эту фазу развития позади в третьей четверти XIX века, то периферийная Европа шла через нее всю первую половину ХХ века, а Латинская Америка — с 30-х его годов. Именно здесь произошло первое “дефазирующее” наложение системных кризисов: регионального (“аналога” второго системного кризиса на Западе) — и глобального (“третий” системный). Это стало одним из факторов беспрецедентной длительности структурного кризиса в Латинской Америке, в ходе которого она испытала на себе (см. ниже) и воздействие “следующего” (четвертого) кризиса мировой системы.