СОВЕЩАНИЕ ГИТЛЕРА С ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИКОМ ЙОДЛЕМ31 ИЮЛЯ 1944 Г. В «ВОЛЧЬЕМ ЛОГОВЕ»
Присутствуют-, фюрер, генерал-полковник йодль, генерал Варлимонт, группенфюрер Фегелейн, полковник фон Белов, подполковник фон Айсберг, подполковник Вайценэггер, майор Бюкс. Начало совещания: 23 часа 53 мин.
Фюрер: Йодль, когда я размышляю о больших заботах сегодняшнего дня, то прежде всего передо мною встает проблема стабилизации Восточного фронта — большего ведь на данном этапе добиться невоз-можно— и я задаю себе вопрос: может быть, учитывая всю обстановку в целом, действительно не так уж плохо, что мы зажаты на сравнительно узком пространстве.
В этом ведь не только недостатки; есть и преимущества. Если удержать ту территорию, которой мы сейчас владеем, то она все же может обеспечить нам существование, а в то же время у нас не будет таких огромных, растянутых тылов. Но для этого необходимо, конечно, действительно перебросить в боевые части все, что у нас за прежнее время накопилось в тылах. Только тогда эти части превратятся в определенную силу. Если мы этого не сделаем, если вместо этого тылы расположатся в Германии, если мы будем растягивать оперативные тыловые районы на все большую глубину, хотя никаких тыловых районов вообще не нужно, если мы — несмотря ни на что — будем раздувать органы военной администрации, осуществляющие исполнительную власть в прифронтовой полосе, хотя такие органы вовсе не нужны, поскольку все и без того осуществляют предоставленную им власть в интересах армии — вспомните 1939 г.: мне бы пришлось тогда на Западе уступить военной администрации исполнительную власть вплоть до Ганновера, ведь вся территория до Ганновера и Миндена была сплошным районом стратегического развертывания — так вот, если мы покончим с этой абсолютно не воинской, совершенно неизвестной в других армиях, исповедуемой лишь нами (но, как мы теперь видим, заимствованной из чужого мира) идеологией, тогда сужение пространства как таковое не всегда будет только недостатком, а мо-жет стать и достоинством; но только при одном условии: если мы действительно подчиним интересам боя все, что нагромоздили в этом огромном пространстве, поставим под ружье всех, кого до сих пор использовали в тылах. При этом условии можно — по моему самому горячему убеждению — стабилизировать фронт и на Востоке — Италия. В Италии я, возможно, и согласился бы не удерживать рубеж в Апеннинах, да, я, возможно, и согласился бы на это, если бы не сковывал на нем крупные силы вражеских войск, которые в противном случае, несомненно, были бы переброшены куда-то в другое место. Ведь если мы отсюда отойдем, то не уволит же противник на пенсию освободившиеся силы. Конечно, можно было бы создать заслон у границ Германии даже ми- нимальными силами, если построить оборону в Альпах. Но тогда войска мне потребуются неизбежно где-то в другом месте, поскольку и у противника ведь освободятся силы. Во всех случаях лучше уж вести бой на территории другой страны, чем еще ближе к Германии; и ведь для занятия нового рубежа придется отводить свои войска — да еще в условиях, когда их способность к переброскам низка, потому что противник будет вести активное преследование; это мы знаем даже из нашего собственного опыта.— На Западе, с моей точки зрения, вопрос стоит крайне остро. Если мы потеряем Францию как область военных действий, то лишимся и базы для операций подводных лодок. Нужно ясно отдавать себе в этом отчет: Франция —база всех операций подвод-ных лодок. Теперь нам только и остается, что получить с территории Франции какие-то важные в военном отношении материалы и сырье, в том числе — последний вольфрам, причем можно, вероятно, усилить эксплуатацию карьеров и шахт: можно будет добывать еще больше, чем теперь. Но ясно также и то, что ведение военных действий во Франции — а это, по-моему, следует учитывать прежде всего — в форме так называемых полевых сражений при существующих условиях вообще полностью исключается. Такой возможности у нас нет. Мы можем маневрировать лишь частью наших соединений, но и то только при определенных условиях. Другой частью мы маневрировать не можем. И не потому, что не имеем превосходства в воздухе, а потому, что сами соединения лишены маневренности: ни по своему вооружению, ни по прочему оснащению они вообще неспособны к ведению маневренной войны. Да они и не умеют ее вести, они этому не обучались. Так что общий баланс наших сил во Франции вообще не может измеряться числом дивизий, которые теоретически находятся в пашем распоряжении; он определяется только небольшим количеством действительно маневренных соединений. А они составляют лишь совсем малую долю. Если бы территория Франции не была столь важна, то решение буквально напрашивалось бы само собой, а именно: просто-напросто оставить побережье и немедленно оттянуть подвижные силы назад, скажем на этот рубеж, который оборонять, если позволительно так сказать, стационарно. Однако в настоящее время доказано следующее: скажем, здесь у меня определенное количество сил; их едва хватает, чтобы оборонять вот такой узкий участок фронта; теперь, если все подсчитать, то станет ясно: здесь находится, скажем, 75 процентов всех подвижных войск и целый ряд не обладающих подвижностью соединений; и когда я переношу это вот на такой широкий рубеж, то сразу видна полная бесперспективность попытки удержать эту последнюю линию теми самыми силами, которые имеются в нашем распоряжении — независимо от того, где будет проложена новая линия. Нужно отдавать себе отчет в следующем: перелом во Франции мог бы наступить лишь в том случае, если бы нам удалось — пусть даже на самое короткое время — добиться превосходства в воздухе. Поэтому я все же держусь такого мнения: как бы трудно нам ни было в данный момент, необходимо сделать все, чтобы сохранить в неприкосновенности соединения военно- воздушных сил, которые мы сейчас формируем в империи, на самый крайний случай — как наш последний резерв, чтобы бросить их... — ну, я не могу еще сегодня сказать, где придется делать последнюю ставку, но, во всяком случае, бросить их туда, где, быть может, удастся еще раз достичь перелома. Сожалею, что до этого пройдет еще довольно много недель, что нельзя провести это раньше. Я, конечно, не сомневаюсь ни на минуту: если молниеносно запустить сюда еще 800 истребителей, молниеносно довести число истребителей до 2000, как мы, вероятно, могли бы сделать уже сейчас, то весь теперешний кризис был бы немедленно преодолен; тогда вообще не было бы никакого кризиса. Но ведь и впоследствии войну здесь можно вести только при том условии, что каким-то путем будет опять достигнуто превосходство в воздухе.— Явот обдумывал вопрос: каковы теперь те опасные моменты, которые в принципе могут оказаться для нас роковыми в масштабах всей войны? Это, конечно, прежде всего прорыв на Востоке, который повлек бы за собой реальную угрозу нашей немецкой родине, будь то Верхнесилез- ский промышленный район или Восточная Пруссия, и сопровождался бы тяжелыми психологическими последствиями. Но я думаю, что теми силами, которые мы сейчас формируем и которые постепенно вступают в боевые действия, мы в состоянии обеспечить стабилизацию положения на Востоке — таково мое мнение — и что мы преодолеем этот человеческий кризис, этот моральный кризис. А он, кстати, неотделим от того акта, который был совершен здесь 20 июля. Ведь этот акт нельзя рассматривать изолированно; нет, событие, происшедшее здесь, служит, я бы сказал, лишь симптомом внутреннего нарушения кровообращения, симптомом наступившего у нас внутреннего заражения крови. Действительно, чего уж тут ожидать от фронта, если — как это теперь видно — в тылу важнейшие посты заняты настоящими диверсантами; не пораженцами, а именно диверсантами и государственными преступниками. Такова правда: если в службе связи и квартирмейстерском управлении сидят люди, совершившие государственную измену в абсолютно прямом смысле этого слова, люди, о которых не знаешь, сколько времени они уже тайно работают на противника или отдельных его представителей, то нечего и ждать, что отсюда будет исходить тот боевой дух, который не-обходим, чтобы застопорить махину, подобную вот этой \ Ведь русские определенно не стали за год-два намного выше по боевому духу; и люди у них не стали лучше; но зато мы, без сомнения, стали морально слабее — стали слабее потому, что там вот, у нас под носом, сколотилась шайка, которая непрерывно испускала яд; и в шайку входила организация генштабистов — генерал-квартирмейстер, начальник службы связи и прочие.
Теперь нам только и остается что спрашивать самих себя (а может, и спрашивать не надо, поскольку и так все ясно?): как противник вообще узнает наши мысли? Почему он так часто успевает принять контрмеры? Почему он молниеносно реагирует на столь многие наши акции? Вероятно, дело здесь вовсе не в проницательности русских, а в перманентном предательстве, которое совершала эта отпетая банда ничтожеств. Но если даже не ставить вопрос столь конкретно, то достаточно было и того, что люди здесь на ответственных постах сидели опустив руки; и это — вместо того, чтобы постоянно излучать энергию и распространять уверенность в наших силах, а главное, вместо того, чтобы углублять сознание жизненной важности этой борьбы, которая решит нашу судьбу; борьбы, от которой нельзя уйти, нельзя укрыться каким-то хитрым политическим или тактическим маневром. Они бездействовали вместо того, чтобы доводить до сознания людей: эта борьба подобна той, которую вели гунны; в ней можно только победить или пасть — одно из двух. А если таких мыслей нет в высших ин-станциях, если, напротив, эти идиоты воображали, что окажутся в лучшем положении, чем их предшественники, потому что сегодня собрались делать революцию генералы, а не солдаты, как в 1918 году, то это уже вообще ни на что не похоже; в таких условиях армия должна постепен-но разложиться сверху донизу... Так что надо сказать прямо: здесь совершалось непрерывное прямое предательство, причем в этом есть доля и нашей собственной вины: из-за оглядок на репутацию армейского руководства мы всегда слишком поздно пресекали действия предателей или вообще их не пресекали, хотя мы уже давно — уже полтора года — знаем,1 Так нацистская пропаганда пыталась создать новую легенду об «ударе ножом а сдину», призванную оправдать поражение фашистской Германии,
что предатели есть, мы считали, что не можем .компрометировать армейское руководство. Но это руководство оказывается куда сильнее скомпро-метированным, когда .мы предоставляем маленькому человеку — солдату — самостоятельно разбираться в тех призывах, которые постоянно разбрасываются русскими от имени немецких генералов; когда разъяснять суть этих призывов поручается мелкой сошке — фронтовому офицеришке, который и сам должен постепенно прийти к убеждению: либо русские правы, либо мы слишком трусливы, чтобы им ответить.
Надо положить этому конец. Так продолжаться не может. Эти подлейшие твари из всех, когда-либо носивших солдатский мундир, эта сволочь, эти недобитые элементы прежних времен должны быть истреблены. Таков наш высший долг. Если мы преодолеем этот моральный кризис, то окажется, что русские нисколько не лучше, чем были раньше, а мы не хуже, чем были раньше. С точки зрения военной техники и другого имущества мы, наоборот, скорее находимся в лучшем положении, чем раньше, наши танки и самоходки стали теперь лучше, а у русских положение с техникой скорее ухудшилось.—Таким образом, я считаю, что мы сможем поправить наши дела на Востоке.— Конечно, я очень озабочен положением на Балканах. И при этом я в принципе убежден: если бы турки в данный момент, точно так же, как и финны, поверили, что мы удержим фронт, они бы и пальцем против нас нз шевельнули. Ведь у всех людей этого сорта одна забота: как бы не сесть между стульями. Вот о чем они беспокоятся. Значит, если бы нам удалось каким-то путем — актом поистине решительного сопротивления или, тем более, успешного крупного сражения на том или ином участке — восстановить у этих людей доверие к нам, веру в то, что мы выстоим, что последний отвод наших войск в конечном счете был предпринят лишь с целью сокращения линии фронта, поскольку мы не могли бы иначе что-то предпринять на других фронтах, вот тогда, по моему убеждению, мы бы действительно скорее всего добились определенного результата; если в этом случае турки даже прервут с нами отношения, то будут все же придерживаться более или менее выжидательной позиции. Турки ведь, конечно, тоже не в восторге от того, что мощнейший европейский фактор борьбы с большевизмом и Россией нейтрализуется, уступая место весьма неустойчивому противовесу, к тому же сомнительному по своему значению и постоянству — англосаксам. О, нет, турки от этого не в восторге. Однако, разумеется, и в Болгарин понемногу начинают задумываться: ну, а если Германия рухнет, что же тогда? Ведь нам-то, мелкоте, думают они, борьба с большевизмом ни-как не под силу. Уж если гигант не може г ничего поделать, то где же нам? Точно так же, от стабилизации Восточного фронта зависит, на мой взгляд, еще кое-что. От нее зависит в конечном счете позиция всех малых балканских государств — от нее зависит позиция Румынии, от нее зависит позиция Болгарии, а также позиция Венгрии, а также позиция Турции., А мы должны принять определенные меры предосторожности. Одной из таких мер было и остается прежде всего обеспече-ние за нами венгерской территории. С точки зрения заготовки продуктов питания это пространство — единственно возможная замена того, что мы теряем в других местах; с точки зрения сырья — это район добычи массы различных нужных нам вещей: бокситов, марганца и т. п. Но вообще-то обеспечение венгерской территории имеет для нас жизненно важное значение и с точки зрения коммуникаций — как предпосылка сохранения всего Юго-Востока. Этот момент так важен, что переоценить его попросту невозможно. Нужно поэтому продумать такой вопрос: какие вновь сформированные части можно туда послать или там укомплектовать, чтобы быть в состоянии в любой момент — если это окажется необходимым — предотвратить или предупредить путч госпо-дина Хорти. Второй столь же важный момент, это, разумеется, позиция Болгарии. Ведь без Болгарии мы практически совершенно не в состоя- нии обеспечить спокойствие на Балканах в такой мере, чтобы получать из Греции и других стран руду. Для этого Болгария нам необходима при всех условиях. Она нам нужна также и для обеспечения наших людей от воздействия банд и т. п. А ее позиция зависит частично и от того, в какой мере нам реально удастся устоять на Востоке, и, конечно, избежать кризиса в тылу и в сердце Европы. Поэтому чрезвычайно опасны любые попытки десантирования англичан на Балканах —в Истрии или на далматинских островах. Это сразу же оказало бы воздействие на Венгрию. А что касается самих венгров, то удивляться тут нечему. Ведь у нас самих тут сидят идиоты или пре-ступники, которые думают: пусть русские вторгнутся в страну, мы заключим с ними мир, а если русские будут за нас, то с нами уже ничего страшного не случится. Какое же право мы имеем после этого предъявлять претензии к какому-то венгерскому плебею или даже магнату, который рассуждает так: пусть нас оккупируют англичане, уж они-то будут заинтересованы в том, чтобы нас не проглотил кто-то еще, и тогда все будет в порядке.йодль: Вероятно, такие мысли им внушили те люди.
Фюрер: Совершенно не исключено, что имении в этом направлении их подстрекали и те люди. Значит, существует опасность и с этой стороны; конечно, английский десант мог бы привести к катастрофическим последствиям. На мой взгляд, предотвратить раз и навсегда десант на островах и в прочих районах мы вряд ли сможем, особенно, если он будет осуществлен крупными силами. Но здесь возникает один интересный вопрос, который, мне кажется, сводится в конечном счете к следующему; верно ли, что союзники здесь действуют в полном согласии между собой? Если, например, русские говорят: мы согласны, чтобы вы заняли острова, а мы, русские, заберем в этом случае, скажем, Дарданеллы.., Если это так, то, конечно, у нас нет возможности этому воспрепятствовать. Ведь если у меня на острове 40 тыс. человек, то не могу же я воспрепятствовать десанту из четырех или шести дивизий; еще менее могу я удержаться на острове малых размеров; это совершенно невозможно. Но существует ли между союзниками соглашение, неизвестно. Мне не верится, что русские предоставят англичанам Балканы. Мне кажется, что захват Балкан вызовет резкий протест со стороны русских. Самое большее, к чему могли бы привести разногласия между русскими большевиками и западными союзниками, следующее: англичане попытаются заполучить хотя бы острова Эгейского моря. Это теоретически не исключено. Но действовать в полном согласии они не будут.— Итальянский театр военных действий сковывает, теперь во всяком случае, очень много сил противника, которые, освободившись, могли бы принять участие в операциях где-то в другом районе. Даже если последует десант вот здесь, то принимать участие в нем будут лишь второстепенные силы. Основная масса сил союзников находится, как и прежде, там, независимо от того, стоим ли мы перед рубежом Апеннин или на этом рубеже. В одном положении нужно, впрочем, отдавать себе отчет: если нас сбросят с Апеннин, то вести планомерные действия нам уже не удастся. Тогда с нами покончено. Мы не сможем преградить противнику путь через долину По. Мы, вероятно, не сможем избежать разгрома наших отступающих войск. Значит, рубеж в Апеннинах имеет решающее значение. Если нас сбросят отсюда, то, я считаю, у нас уже не будет никакой возможности вести бой где-либо в долине По; останется лишь возможность безусловного отступления и притом разумного и ускоренного отступления — если оно вообще окажется возможным — на рубеж Альп. Другой возможности я не вижу.— Теперь о Западе. Опасность здесь в том, что вот вся эта позиция находится под угрозой десанта в одинаковой мере как отсюда (ведь неизвестно, повернет он Сразу же сюда или нет), так и десанта с запада; возможен также прорыв или десант из
Британии. Я все продумал и пришел к выводу такого порядка, Йодль. Если здесь возникнет кризис, мы не можем всю ответственность возложить на командующего войсками Западного фронта; тогда нужно будет перенести сюда ставку и отсюда руководить боевыми действиями при любых условиях. Это столь колоссальная ответственность, которую можно возложить лишь на все силы в их совокупности. Придется при случае принимать самые тяжкие решения. Может, например, случиться, что мы снова вынуждены будем примириться с существенным сокращением жизненного пространства Германии, а в каких-то вариантах — с потерей всех Балкан, и это,— несмотря на опасность остаться без хрома, которо-го теперь хватит лишь на короткое время. Может ведь случиться так, что это будет единственным способом высвободить те или иные силы, чтобы иметь хоть какую-то возможность вести боевые действия на Западе. Но исключено, что тогда нужно будет бросить сюда последние резервы, в том числе и оттянуть силы из Италии. Я хочу сказать, что ее придется отдать противнику. Тогда следовало бы по возможности сразу же отступить в Альпы, чтобы иметь хоть какую-то возможность действовать во Франции.— Так вот, я думаю, Йодль, что особенно важно сделать следующее: мы должны издать здесь в ставке серию приказов, не составляющих единой последовательной системы, но отвечающих общему плану, который, однако, не должен быть известен управлению группы армий. При ненадежности внутреннего армейского аппарата штаб группы армий сегодня уже не может предотвратить того, что при случае такого рода сведения попадут сразу же в руки противника. Этого они предотвратить совершенно не в состоянии. Ведь нам уже известно, что делается в Париже. Здесь, скажем, сидел Штюльпна- гель. Он как раз — участник недавнего подлого акта. Каковы там отношения между людьми, нам совершенно неизвестно. Какие оперативные данные из тех, что мы туда передаем, уже к утру просачиваются наружу и передаются англичанам, мы не знаем. Поэтому я бы в принципе решил следующее. Первое: необходимо объявить штабу группы армий, что на этом рубеже войска должны при всех условиях биться до последне- ю, с самым крайним фанатизмом, поскольку всякие перегруппировки или маневры полностью исключаются. Достаточно просто представить себе, как это будет выглядеть практически: если я отодвину весь этот фроиг назад, то линия боевых действий переместится вот на этот рубеж. А силы ведь те же самые. Тогда я не смогу прикрыть даже десятую или. может быть, шестую часть вновь возникающего Западного фронта. Это уже само по себе совершенно невозможно. Теперь скажут: нужно перебросить сюда другие силы. Но в такое время я бы практически никак не смог найти эти силы. Нет, на практике это невозможно. Я совершенно убежден, что это привело бы к полнейшей катастрофе. Причем, я еще не имею достаточно четкого представления о позиции, т. е. не знаю, какая позиция лучше: то ли это рубеж по Сене...
Иодль: Нет, практически ставить вопрос об этом рубеже не приходится. Можно говорить лишь о рубеже рек Сомма, Марна, Сона, горы Юра. Он самый лучший и к тому же детально разведан.
Фюрер: Как вы сами сказали, это все же вопрос.
Йодль: Рубеж Сены годится лишь на первый момент, потому что это — не более чем линия на карте.
Фюрер: И потому, что он изолирован. Сена таит в себе большую опасность для нас: опасность, что противник может разрушить всё мосты через Сену и надолго перерезать коммуникации, ведущие к фронту. Это относится вообще к каждой крупной реке, которая протекает здесь перпендикулярно к направлению отхода немецких войск. Если говорить о длительных сроках, то теми силами, которые сегодня имеются у нас на Западе, т. е. 50—60 дивизиями, мы не сможем удержать ни эту лн- нию, ни ту; мы сможем надолго удержать разве что вот эту.
Иодль: Потому что она оборудована.
Фюрер: Она оборудована частично. Здесь ее можно было бы усовер-шенствовать. Кроме того, здесь имеется еще одна линия, в тылу, и сомнительно, что противник вообще нанесет удар сюда. Он должен будет сказать себе: здесь мне в глубину не прорваться. Вероятно, Он будет вести наступление там, где рубеж особенно слаб, скажем, здесь, на севере, где они рассчитывают скорее всего выйти в наш промышленный район. У нас здесь стык. И вообще здесь — решающий участок. Прежде всего необходимо тут прямо на местности выяснить, как лучше выбрать кратчайшую линию обороны, обеспечить за собой вот эту территорию, чтобы иметь заслон перед промышленным районом. Но это уже очень далеко идущие идеи, и если бы я сегодня сообщил штабу той или иной группы армий, они бы там все пришли в ужас. Поэтому я и считаю, что нам следует здесь создать совсем небольшой собственный штаб. Если наступит кризис, то этот штаб, будучи руководящим. ор-ганом, уже проинструктированный и инструктируемый здесь также и в дальнейшем по вопросу о решении возникающих задач, получающий указания от ставки... Кстати, ставку мы, видимо, перенесем сюда или в Шварцвальд, мне нужно еще раз обсудить с нашим Беловом, где мы ее расположим... Так вот, ясно, что командующий Западным фронтом уже не может принять на себя всю ответственность. Это совершенно невозможно. Речь идет о судьбе Германии. Мы бы не могли сидеть здесь наверху (я предполагаю, что мы все же стабилизируем Восточный фронт) — мы не можем сидеть здесь наверху в тот момент, когда решается, судьба Германии. Это невозможно. Так вот, теперь следует на всякий случай принять некоторые меры, и эти меры, никак между собою не связанные, я бы оформил как приказ, причем в такой редакции, чтобы этот приказ еще не давал возможности каким-то путем сделать выводы о тех или иных намерениях на том или ином направлении. Первое: мы должны сами для себя уяснить, Йодль: какие пункты мы хотим удержать во что бы то ни стало, поскольку, овладев ими, противник получил бы дополнительные жизненно важные ресурсы? Ведь единственное, что может помешать противнику подбрасывать в неограниченном размере грузы снабжения, части и соединения — это количество имеющихся в его распоряжении пристаней. Значит, если он не получит или не прибавит к уже имеющимся какое-то количество обладающих достаточной пропускной способностью портов, то это и остается единственным тормозом его неограниченных вообще возможностей маневра ресурсами. Это — единственное, что можно сказать с уверенностью; так что мы должны решиться ради удержания портов просто пожертвовать определенной частью сил, чтобы спасти хотя бы все остальное. Мы вынуждены на это пойти. Выбрать такие порты мы должны по согласованию с военно-морскими силами. И необходимо обеспечить оставляемым р. портах силам эффективное воздействие на противника. А прочие порты — и в этом состоит моя вторая мысль — нужно так отделать, чтобы там не осталось решительно никаких железнодорожных сооружений. Кроме того (может быть, это даже самое важное), необходимо обеспечить уничтожение всех локомотивов, всех путевых сооружений, пасосов и прочего оборудования, а отнюдь не одного только полотна'. Может быть, оборудование даже важнее. Только такие меры могут в конечном счете дать нам дополнительное время. Пусть я не смогу вести активные операции, но я смогу таким путем в колоссальной мере затруднить операции противника, направленные на проникновение в глубину нашего расположения. Вот такую войну я ему предлагаю. Я бы назвал ее войной выжженной земли —любой земли, кроме немецкой. Ио эти меры здесь нужно проводить поистине без всякой пощады,— Итак, необходимо, во-первых, назначить порты, которые должны остаться в наших руках любой ценой, с полным отказом от намерения спасти тех людей, кп- торые будут там обороняться. Это необходимо, чтобы лишить противника возможности подбрасывать войска вообще в неограниченном количестве; если не помешать переброске его войск, то нам придется окончательно расстаться с надеждой отойти сюда сколько-нибудь значительными си-лами. Этого допустить нельзя. Вы же видите: прорыв на этом участке может последовать в любую минуту! А допустить этого мы не можем.— Теперь — второй пункт. Мы должны потребовать от командующего За-падным фронтом, чтобы он обеспечил подвижность соединений, не предназначенных для обороны укрепленных пунктов, притом — подвижность временную. И чтобы доложил о выполнении. Он должен доложить о степени подвижности каждого соединения, а также — о количестве техники, которое сможет поднять каждое соединение в случае придания ему маневренности. Точно так же необходимо обеспечить разрушение промежуточных звеньев — коммуникаций и т. п.— между побережьем и новым рубежом обороны. Ведь если порты в моих руках, то промежуточные звенья совершенно не нужны. Лучше я их уничтожу, заброшу людей в порты, устрою там солидную оборону и буду держать такой порт, скажем, шесть или восемь или десять недель, ибо эти шесть или восемь или десять недель имеют очень большое значение в таких месяцах, как август, сентябрь или октябрь. Таким путем можно будет при некоторых условиях выиграть время. Такова вторая мера, которую нужно принять независимо от первой.— В-третьих, мне кажется, Иодль, что начертание рубежа должно быть определено здесь, у нас, высшей инстанцией. Командующему Западным фронтом передоверять этого не следует. От нас туда надо направить штаб, который окончательно установит на месте возможное начертание рубежа на основе всего боевого опыта, скопленного к настоящему моменту.
Йодль: Однажды мы уже так делали, мой фюрер, по вашему приказу.
Фюрер: Однажды так и было.
Йодль: По этому вопросу имеется довольно подробный отчет. Конечно, он еще не в полном объеме учитывает современные данные об эффекте коврового бомбометания, но в нем все-таки уже указано на недостатки всех открытых и незамаскированных широких возвышенных уча-стков местности в том смысле, что они при превосходстве противника в воздухе не обеспечивают достаточного укрытия. Такие участки имеются на некоторых типах местности. Это в отчете уже обобщено. Здесь указано также на различные прочие возможности. Речь идет в значительной мере о лесистой и пересеченной местности. Там, внизу дело обстоит и общем хорошо. Главные трудности начинаются вот отсюда.
Фюрер: Вот это и есть объект?
Йодль: Вот это и есть объект.
Фюрер: Тогда он был задуман как круговая башня, как своеобразная крепость.
йодль: В связи с этим линия здесь перенесена вперед. Она не только короче, но лучше и с точки зрения местности, потому что местность здесь не такая открытая как на Сомме, в районе Перонна.
Фюрер: Я бы все же сделал следующее, Йодль. Для оборудования этой штуки я бы создал собственный строительный штаб. Ведь все равно, даже если мы справимся с задачей на том участке, я бы тем не менее вернулся теперь к мысли о необходимости постепенно все более ограничивать дальнейшие работы на побережье, а вместо них перейти к оборудованию нового рубежа.
Йодль: Такая миссия для командующего Западным фронтом тоже слишком сложна. Он ведь по совместительству командует одновременно группой армий «Б». В Париже он не сидит, а управляет из штаба группы армий «Б». А штаб Западного фронта, т. е. группа армий «Д», его и не видит, она фактически воюет без командующего. Нужно, не медля ни минуты, назначить нового командующего. На Западе хотят Рундштедта, потому что руководства Клюге они практически не ощущают. Во всяком случае, для выполнения подобной задачи здесь должен быть собственный штаб.
Фюрер:... Я опять возвращаюсь к ранее высказанному мнению: даже если мы благополучно отобьемся, даже если судьба переменится, если мы через 14 дней или через три недели действительно сможем поднять в воздух больше самолетов, если мы далее воспользуемся благоприятной для нас погодой, которая постепенно ухудшается, а также используем военно-морской флот, если даже у противника будут трудности с пополнением соединений, с морскими перевозками, поскольку V него ведь нет больше хорошо оборудованных портов — даже если все это произойдет, все же необходимо силами организации Тодта оборудовать этот рубеж; лучше уж отложить прочие наземные сооружения, а этот рубеж ¦— оборудовать; конечно, наряду с обороной побережья вот отсюда к северу; но этот рубеж — оборудовать обязательно, потому что в конечном счете именно он будет той линией, которая впоследствии приобретет для нас на практике величайшее значение.
йодль: Главные силы организации Тодта либо все еще оборудуют фронтовые позиции в полосах 19-й и 1-й армий, либо заняты на восстановлении железных и шоссейных дорог.
Фюрер: Надо посмотреть, что из них можно освободить, и прежде всего — сколько мы можем выделить цемента. Ибо позиция, не укрепленная бетонированными убежищами, никуда не годится,—в этом мы уже убедились; ее немедленно разгромят. На такой местности, как в Италии, оборона без бетонных сооружений еще возможна, но в других местах она неосуществима.— Так вот, эта позиция представляется мне ЕЭЖНОЙ при всех условиях, нужно эту штуку отстроить. И независимо от дальнейшего хода событий. Я бы не стал для этого дела привлекать политических руководителей, потому что фактически они здесь не годятся; нет, здесь нужно создать небольшой руководящий штаб, который в сущности состоял бы из людей организации Тодта. А политические руководители ничего не добьются. Привлечь их можно было бы, в лучшем случае, вероятно лишь в Лотарингии, в Эльзасе, где будут строиться эти тыловые позиции, а. если будет случай — то и для восстановления нашего оборонительного рубежа на территории Германии. Но что касается Западного вала самого по себе, то здесь, кроме минирования, остается сделать совсем немного. Кроме проволочных заграждений, нужно оборудовать лишь немногое. Что на Западном валу плохо, так это про-тивотанковая оборона, потому что в свое время она строилась из расчета на использование 37-мм противотанковых орудий. Теперь надо посмотреть, применима ли здесь вообще тяжелая противотанковая пушка. Необходимо немедленно провести эксперименты и установить, в какой мере это возможно.— Я бы сказал так, Йодль: мы должны теперь создать совсем небольшой оперативный штаб. Этот штаб должен уже теперь заниматься различными проблемами, которые могут возникнуть, если противнику удастся где-либо высадить десант: если ему удастся высадить десант на Западе, высадить десант в пределах Ита-лии, высадить десант в Бретани, дальше к северу. Конечно, это было бы еще трагичнее. Но уже одно это само по себе доказывает сказанное выше: командующий Западным фронтом не в состоянии нести здесь полную ответственность. Наконец, необходимо учитывать и итальянские дела, ведь там тоже может наступить кризис. На мой взгляд, всеми этими проблемами в состоянии заниматься только созданный нами центральный штаб, потому что командующий войсками на Западе никак не сможет самостоятельно собрать все те средства, которые необходимо иметь для таких целей. Тогда сразу же будет достигнуто следующее: мы действительно оборудуем тот рубеж, вопрос будет решен; мы установим орудия на некоторых местах, танконедо- ступных по природным условиям. Необходимость проделать это возникнет в самое ближайшее время, поскольку нельзя рассчитывать на то, что отступившие отсюда соединения смогут самостоятельно обеспечить установку орудий. Этим может заниматься только какая-то централизованная кухня, какой-то единый орган, распоряжаться которым мы будем сами. Поэтому я еще раз пришел к убеждению, что было бы совершенно неверно отдать кому-то 1200 или 2000 старых русских 76-мм или 122-мм орудий; нет, я считаю, что мы должны их снова реконструировать (как мы уже когда-то делали с русскими орудиями), переставить их на лафеты с раздвижными станинами, а затем снабдить их кумулятивными снарядами, чтобы как-то обеспечить дополнительно к нашей обычной противотанковой обороне некоторые добавочные средства. Но оперативный штаб должен продумать все эти проблемы в целом, чтобы действительно можно было давать командующему Западным фронтом ясные указания, и притом — постоянно. Затем, необходимо немедленно обеспечить для ставки резиденцию, расположенную не слишком далеко от фронта, скорее всего — в Вогезах; если же это невозможно, то в Шварцвальде. Но в Вогезах было бы лучше всего.
Фон Белов: Резиденция под Тионвилем [Диденхофеном] уже готова.
Фюрер: А там обеспечена более или менее серьезная защита от современных бомб?
Фон Белов: Думаю, что от шеститонных нет, мой фюрер.
Фюрер: Я тоже думаю, что нет. А маскировка обеспечивает полную скрытность?
Фон Белов: Сверху вообще ничего не видно, сооружения целиком расположены под землей. Это — старые форты линии Мажино, которые сверху не просматриваются.
Фюрер: Может быть, вы представите мне уже сейчас фотоснимки со-оружений?
Йодль: Следовало бы выбрать что-либо из уже построенных сооружений. По теперешним временам мы не можем продолжать строительство.
Фюрер: Я бы хотел еще раз проверить все данные.
(Фон Белов: Слушаюсь!) 1
Конечно, я и сам считаю, что здесь будет лучше всего.— Далее, нам нужен, как уже сказано, строительный штаб из организации Тодта, который отвечал бы за инженерные работы. Затем — я бы это назвал «контора по производству разрушений», чтобы каждый раз своевременно предпринимать соответствующие акции. И здесь тоже нужна помощь организации Тодта, потому что мы до сих пор практически ничего и не разрушали, а то, что делалось в этом направлении, просто смешно. Далее: надо разработать общие инструкции, которые затем, разумеется, предложить группе армий, командующему Западным фронтом, оОязав их руководствоваться этими документами. И еще одно дело — оо этом нужно немедленно сказать командующему Западным фронтом: он обя-зан обеспечить маневренность соединений. Ему сообщат, какого рода соединений мы от него требуем, а он должен позаботиться о том, чтобы они в кратчайший срок приобрели известную маневренность. Тем соединениям, которые мы намереваемся вывести с фронта позиционной обо-роны, должна быть обеспечена подвижность. Что же касается конечной цели этих мер, то ему не обязательно быть в курсе дела, ибо кто знает, не случится ли так, что если эти цели станут ему известны и сведения об этом как-то пройдут через Париж, то на следующий день какая-то француженка или какой-то француз об этом проведают, и вся история немедленно....
Фегелейн: Однажды уже было такое: Ротхакер еще за два-три дня до покушения появился здесь у нас не случайно — я имею в виду начальника штаба,— он ведь участвовал в подготовке покушения. Приехал он именно из Парижа.
Фюрер: Итак, никаких разъяснений. Нашим девизом должна стать осторожность. Им там совершенно не обязательно знать обо всем. Им просто сообщат: вот такому-то, такому-то и такому-то соединению должна быть обеспечена маневренность, и притом импровизиро-ванными средствами. Группы армий должна представить прямо нам — или пусть потребует от них командующий Западным фронтом — сооб-ражения по этим вопросам, и тогда будет видно, в какой степени им обеспечена маневренность. Или лучше так: он пусть нам доложит, какова степень их маневренности, какими средствами она обеспечивается и, главное, какую технику они способны поднять при передвижениях. Таково решающее соображение,— Перечень крепостей определяем мы сами, этого права мы ему предоставить не можем; пет, определять их будем мы сами на основе высших соображений. Обсудить это необходимо немедленно — завтра же — с гросс-адмиралом и всеми военно-морскими специалистами: скажем, вот этот порт оборонять во что бы то ни стало, и вот этот оборонять во что бы ТО HII стало, и этот тоже оборонять. Пока здесь впереди еще вообще возможны какие-то работы, организация Тодта должна все бросить на укрепление обороны намеченных портов! — К тому же недавно выяснилось следующее: было бы разумнее, если бы здесь, на этом небольшом полуострове под Шербуром мы окаймили вот эту позицию, а здесь установили бы несколько забетонированных батарей, которые всегда могли бы вести огонь вон туда, по всей этой штуковине и по порту. Таким образом, речь идет не столько о том, чтобы обязательно удержать тот или иной порт, а о том, чтобы обеспечить себе такую по-зицию, с которой можно наверняка этот порт постоянно обстреливать. Батареи, пусть в небольшом количестве, должны быть забетонированы так, чтобы авиация не смогла их разрушить, а боеприпасов у них должно быть столько, чтобы можно было, не жалея их, молотить по порту. Сам порт необходимо сначала сколько-то времени оборонять, а в конечном счете разрушить — в этом главное.— Если мы, как уже сказано, издадим упомянутый приказ в традиционной форме, то это значит, что противник немедленно проведает о нашей работе; тогда он примет меры заранее и может сорвать нам все это дело. Да мы бы ничего и не выиграли, если бы пошли обычным путем, по сравнению с тем, когда мы говорим: командующему Западным фронтом нет необходимости знать больше, чем ему требуется. Ему надо знать, во-первых, что он должен здесь вести бой до последнего; во-вторых, что этот бой — решающий; в-третьих, что идея ведения маневренных сражений на оперативном просторе — фантазия. Ему надо знать, что он дол-жен сюда стянуть все силы, какие только вообще можно выжать, сделав для этого все, что лежит в пределах человеческих возможностей. Это — первое. Далее: ему надо знать, что таким-то соединениям должна быть обеспечена абсолютная маневренность. Это тоже важно. И третье: что мы сами, через специальный штаб, заранее принимаем решения на различные возможные случаи, и притом иногда можем их даже не согласовывать во всех деталях с ним; мы устанавливаем и маршруты отхода соединений в общих чертах, когда ставим задачу на смену одних соединений другими. Совершенно ясно: если противник прорвется на -том направлении, то железные дороги, правда, еще некоторое время могут работать, но допустить этого мы все равно права не имеем; мы не имеем права ждать до тех пор, пока будет уже слишком поздно. Есть только одно решение: оттянуть часть сил в Италии на рубеж Альп, закрепиться на этом рубеже, а другую часть немедленно снять с южного участка фронта и перебросить на север.
Далее, важно проследить за тем, чтобы силы, которые мы здесь перебросим к северу, следовали до тех пор, пока еще возможно, по железной дороге и сразу попадали бы в предназначенные для них районы сосредоточения; чтобы там находились хотя бы части, оснащенные значительным числом противотанковых орудий, самоходно-артиллерий- ских установок и т. д. Это позволило бы наверняка отразить и воспретить попытки продвижения противника отдельными группами, к чему теперь, как мы видим, приходят и американцы. Можно также оставлять далеко впереди маневренные соединения, так чтобы они периодически возвращались к главным силам; они могут в отдельных местах перехватывать противника, выигрывать время, чтобы противник не сразу натыкался на боевые порядки наших главных сил. Вот, следовательно, что нужно делать заранее. Решающую роль играет создание нами штаба, который будет всем этим заниматься, имея перед собой ясно поставленную задачу. В тот момент, когда наступит известная кульминация кризиса, главное внимание всего руководства снова переместится на Запад, как это было ранее, когда в конечном счете и мы сами руководили, и группы армий получали от нас приказы. Главный акцент переместится сюда уже потому, что все, происходящее на Западе, немедленно отразится на Итальянском театре военных действий. Иначе и быть не может, ибо я должен часть сил повернуть на Италию, чтобы создать линию фронта здесь. Этими соединениями можно в какой-то мере удерживать не только альпийский рубеж, но и весь итальянский фронт, а может быть, удастся даже высвободить одну или две дивизии для всего Лигурийского фронта. При благоприятных условиях это возможно; тогда, по крайней мере, можно будет достичь полной надежности здесь. Остальные силы мы бы тогда подтянули сюда. Пункты, которые важны для дальнейшего ведения войны и которые не должны в случае прорыва сразу же попасть в руки противника, надлежит определить также в высшей инстанции. Независимо от этого командующий Западным фронтом в свою очередь получит приказ оборудовать эти пункты: такой-то и такой-то пункты укрепить, такой-то полностью разрушить. Он также получит от нас указания: в любой обстановке докладывать, какие соединения он может передвинуть в эти районы. Мне тут всегда дело представляют так, будто бы передвинуть вообще ничего невозможно. Это неправильно. Пусть он позаботится, чтобы в эти пункты попали наиболее храбрые офицеры, а не такие болтуны, как тот субъект, что прибыл в Шербур, выпустил пламенное воззвание, отпра-вился на передний край, залез в самый передний блиндаж, а потом дождался, пока подойдет противник, и немедленно выкинул белый флаг. А когда у противника ему задали вопрос: «Как совмещается с вашими понятиями о чести издание подобного воззвания?», то он только и мог, что пожать плечами.— Но мы должны найти настоящих офицеров. И я с абсолютной решимостью теперь снова прихожу к такому выводу: меня эта проклятая ранговая иерархия не интересует ни в малейшей степени; речь идет о людях и ни о чем другом! И ведь есть отличные люди в наших рядах — взять хотя бы этого маленького майора в Берлине, который принял такое трудное решение . Если я такого человека поставлю во главе важного дела вместо какого-то генерал-лейтенанта или корпусного командира, то толку будет в десять раз больше. Все зависит только от человека; а то у нас тут сидят недоноски, воспитанные в таком духе, что, мол, это само собой разумеется, когда другие приносят себя в жертву; а сами они об этом и не подумают, потому что уже косят одним глазом на ту сторону: а что, мол, может с нами случиться? Мы сдадимся в плен, с нами там будут обращаться по- человечески, особенно если мы из дворянских семей; там с нами будут обращаться как подобает и даже содержать нас будут отдельно от всего этого нашего же плебса. — Так вот, терпеть этого нельзя, и уже потому мы должны еще раз перетрясти всех этих командующих. События в Шербуре должны стать для нас предупреждением. Допускать подобные вещи нельзя; это — позор. И недопустимо, что потом вечно ведутся всякие разговоры: мол, чтобы не подорвать престиж армии, писать об этих вещах не следует, лучше, дескать, даже похвалить такого типа, чтобы никто ничего не подумал.— А ведь мы тем самым делаем как раз то, что годами считали величайшей ошибкой итальянцев: превозносим трусов, делаем из них героев, а они — бесхребетные свиньи, которые фактически ведут себя хуже, чем какая-нибудь коммунистическая свинья, потому что у тех есть хоть какие-то идеалы, за которые они борются. Мы же по поводу наших трусов храним мертвое молчание или даже, в конце концов, где-то говорим о них доброе слово, так что в конечном счете сами подкрашиваем все это свинство. Так делать нельзя, я в этом убежден!—Штаб я бы создал немедленно; может быть, вы, Иодль, представите мне ваши соображения уже завтра; а также относительно крепостей. Чтобы мы, как уже решено, перешли вот сюда, если действительно наступит кризис. Я не могу передоверить всю западную кампанию Клюге; это совершенно невозможно, потому что от нее зависит все. И в войсках это было бы неправильно истолковано: мы сидим где-то в Восточной Пруссии, а здесь происходят сражения, решающие исход войны. Никто не может предугадать, остановимся мы здесь, или здесь, или за этим вот рубежом. Ценнейшие районы — здесь, за ними лежит Рурская область!