НЕКОТОРЫЕ СИНТАКСИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ КЛАССИФИКАЦИИ

Джон будет бить Билла

N

NP

Я лредск;

N

V

До сих пор я занимался классификацией иллокутивных актов, а факты относительно глаголов использовал как доводы и пояс­нения.

Репрезентативы. Глубинная структура таких образцово репре­зентативных предложений, как “Я констатирую, что идет дождь” и “Я предсказываю, (что) он придет”, имеет вид: “Я глагол (что) + Предложение”. Этот класс как целое не накладывает ни­каких дополнительных ограничений на структуру предложения; но некоторые конкретные глаголы могут определенным образом огра­ничивать структуру вложенного придаточного предложения.

Директивы. Предложения типа “Я приказываю тебе уйти” и “Я командую тебе стать по стойке смирно” имеют следующую глубинную структуру: “Я глагол тебе+ты Будущее глагол (NP)”. Так, предложение “Я приказываю тебе уйти” представляет собой поверхностную реализацию для структуры: “Я приказываю тебе+ ты будешь уходить”; эта структура требует удаления одной из идентичных именных составляющих — ты. Заметим, что дополни­тельным синтаксическим доводом для включения dare ‘вызывать (на бой)’, defy ‘вызывать (на спор)’ и challenge ‘вызывать (на дуэль)’ в список директивных глаголов и против объединения их с глаголами “извиняться”, “благодарить”, “поздравлять” и т. п. (то есть вопреки точке зрения Остина) было то, что они обладают той же синтаксической формой, что и образцово директивные глаголы “приказывать”, “командовать” и “затребовать”. Аналогичным об­разом глаголы “приглашать” и “советовать” (в одном из своих смыслов) обладают синтаксисом директивов. “Позволять” также синтаксически — директив, хотя дать разрешение, строго говоря, не значит пытаться сделать так, чтобы кто-то нечто совершил, — скорее этот акт состоит в том, чтобы убрать существующие до сих пор помехи для совершения чего-то.

Комиссивы. Такие предложения, как “Я обещаю заплатить те­бе деньги” и “Я присягаю на верность флагу” или “Я клянусь отомстить”, имеют глубинную структуру: “Я глагол (тебе) + Я бу­дущее Волитивный глагол (NP) (Наречие)”, [67]

Экспрессивы. Как было указано выше, экспрессивы обычно требуют герундивной трансформации над глаголом вложенного придаточного предложения. * Глубинная структура таких предложений следующая: “Я глагол тебе + Я/ты VP—ИГерунди- альное имя”.

Перед тем, как перейти к декларациям, вернемся сначала к тем репрезентативным глаголам, которые отклоняются от своей основ­ной парадигмы. Эта основная парадигма, как было указано вы­ше, — “Я глагол (что)-F Предложение”. Но если рассмотреть гла­голы типа “диагностировать”, “называть” и “описывать”, а также такие глаголы, как class ‘относить к классу’, classify ‘классифици­ровать’ и identify ‘идентифицировать’, то окажется, что они не ук­ладываются в эти же рамки. Первые три обладают синтаксиче­ской структурой вида “Я V NPi + NPi быть предикатив” в пред­ложениях “Я называю его лжецом”, “Я диагностирую его болезнь как аппендицит” и “Я описываю Джона как фашиста”. Но нельзя сказать “*Я называю, что он лжец”, “*Я диагностирую, что его бо­лезнь — аппендицит” (впрочем, странным образом некоторые из моих студентов допускают эту форму), “*Я описываю, что Джон — фашист”.

Имеются, таким образом, по-видимому, очень строгие ограниче­ния на один из типов репрезентативных глаголов, отсутствующие в случае других типов. Значит ли это, что необходимо принять, что эти глаголы были ошибочно помещены в рубрику репрезентативов наряду с глаголами типа “констатировать”, “утверждать”, “заяв­лять” и “предсказывать” и что необходимо выделить их в от­дельный класс? Ведь можно было бы сказать, что существование этих глаголов подтверждает точку зрения Остина о необходимо­сти выделения класса вердиктивов, отличного от экспозитивов. Но такой вывод был бы, несомненно, странным, поскольку Остин мно­гие из названных выше глаголов относит к категории экспозити­вов.

Высказывания типа “Он — лжец", “У него — аппендицит", “Он — фашист" — это типичные утверждения, высказывая кото­рые, мы называем что-либо, диагностируем и описываем, а также можем обвинять, идентифицировать и характеризовать.

Декларации. В качестве главной синтаксической формы предла­гается следующая: “Я глагол NP1 + NP2 связка “быть" преди­кат", — такое представление защищает нас от возражения против- выделения особой семантической категории для деклара­ций, а кроме того, многие глаголы декларации принимают имен­но этот вид. На самом деле, имеется несколько различных син­таксических форм для эксплицитных перформативов декларации.. Из них наиболее важные — следующие:

(1) “Я нахожу вас виновным в предъявленном обвинении"

“Я объявляю вас мужем и женой"

“Я назначаю вас председателем"

(2) “Настоящим объявляется война"

“Объявляю собрание прерванным"

“Я ухожу в отставку”

“Я вас отлучаю от церкви”

Глубинная синтаксическая структура для этих трех типов, соот­ветственно имеет вид:

(1) “Я глагол NPi + NP₂ связка “быть” предикат”. Так, мы имеем для этой группы примеров: “Я нахожу вас + вы быть ви­новен по обвинению”, “Я объявляю вас + вы быть муж и жена”. “Я назначаю вас + вы быть председатель”.

(2) “Я объявляю + Предложение”

Так, имеем: “Я/мы (настоящим) объявляю + состояние войны су­ществует”, “Я объявляю + собрание быть прерванным”.

Эта форма — наиболее чистый вид декларации: говорящий, облеченный властью, вводит положение дел, описываемое пропо­зициональным содержанием, сказав на самом деле всего лишь: “Я объявляю состояние дел существующим”. С семантической точки зрения, таковы все декларации, хотя в классе (I) фокуси­ровка на топике приводит к синтаксическим перестройкам, — так что получается форма та же, что и в случае репрезентативных гла­голов типа “описывать”, “характеризовать”, “называть” и “диаг­ностировать”. А вот в классе (3) синтаксическая форма еще боль­ше скрывает семантическую.

(3) “Я глагол (NP)”,

как в примерах “Я увольняюсь”, “Я ухожу в отставку”, “Я вас отлучаю от церкви”. Однако семантическая структура у них, как я считаю, та же, что и у класса (2). “Вы уволены”, будучи произ­несено как произведение акта увольнения кого-либо, а не как сообщение, значит:

“Я объявляю + Ваша работа прекращена”.

Аналогично, “Я ухожу в отставку” значит “Я настоящим заяв- ляю + Моя работа прекращена”. А “Я отлучаю вас от церкви” значит “Я объявляю + Ваша принадлежность к церкви прекраще­на”. Такая удивительно простая синтаксическая структура всех трех предложений объясняется, по-моему, тем, что некоторые глаголы в своем перформативном употреблении одновременно вы­ражают (как бы в единой капсуле) и силу декларации, и пропо­зициональное содержание.

лагать” (suggest). Я могу настаивать на том, чтобы мы пошли в кино, или я могу предложить, чтобы мы пошли в кино; однако я также могу настаивать на том, что ответ находит­ся на с. 16, но могу и предлагать найти его на с. 16. Первая па­ра— директивы, вторая — репрезентативы. Значит ли это, что настаивание и высказывание предложения сделать что-то — ил­локутивные акты, отличные от репрезентативов и директивов, — или же что они одновременно являются и репрезентативами и ди­рективами? Я думаю, ответ на оба вопроса отрицательный. Как “настаивать”, так и “предлагать” употребляются для указания на степень интенсивности, с которой подается иллокутивная цель. Они вовсе не указывают на различные иллокутивные цели. Анало­гично, глаголы “объявлять”, “представлять” и “доверить (по сек­рету)” не указывают на различные иллокутивные цели, а скорее, на стиль или манеру осуществления иллокутивного акта. Как ни парадоксально, такие глаголы являются иллокутивными, но не являются именами для видов иллокутивных актов. Именно по этой причине, среди прочих, должны мы тщательно различать так­сономию иллокутивных актов и таксономию иллокутивных глаго­лов.

2. В разделе IV я попытался расклассифицировать иллокутив­ные акты, а в разделе V — исследовать некоторые синтаксические признаки глаголов, обозначающих элементы каждой из категорий. Но я не пытался при этом получить классификацию иллокутив­ных глаголов. Если попытаться это сделать, то получится следую­щая картина.

a) Во-первых, некоторые глаголы, — как только что мы заме­тили, — указывают вовсе не на иллокутивную цель, а на некото­рое другое свойство, — как глаголы “настаивать”, “предлагать”, “объявлять”, “сообщать по секрету”, “бросить реплику”, “отве­тить”, “воскликнуть”, “отметить”, “выкрикнуть”, “вставлять заме­чание”.

b) Многие глаголы указывают на иллокутивную направлен­ность в сочетании с некоторым другим свойством, например, “хва­статься”, “жаловаться”, “угрожать”, “критиковать”, “обвинять” и “предупреждать”, — все эти глаголы добавляют признак “хоро­шо” или “плохо” к первичной иллокутивной цели.

c) Несколько глаголов указывают на более чем одну иллоку­тивную цель, например: “протестовать” связано одновременно с выражением неодобрения и с ходатайством об изменении.

“Обнародование закона” обладает одновременно статусом де­кларации (когда пропозициональное содержание становится за­коном) и статусом директива (закон — это, по замыслу своему, директив). Глаголы репрезентативной декларации попадают в этот класс.

d) Некоторые глаголы могут выступать в разных случаях с раз­ной иллокутивной целью. Напр, “предупреждать" и “уведомлять" обладают синтаксисом директивов и репрезентативов. Так, име­ем: “Предупреждаю: отстань от моей жены!" (директив), “Пре­дупреждаю, что бык вот-вот бросится" (репрезентатив); “Уведом­ляю тебя: нужно уйти" (директив) и “Пассажиры уведомляют­ся о том, что поезд опаздывает" (репрезентатив). Соответственно, мне кажется, предупреждение и уведомление могут быть как сообщением о том, что нечто имеет место (обладающее релевант­ностью для интересов адресата), так и сообщением о том, что ад­ресат должен нечто сделать (потому что это лежит или не лежит в его интересах). Эти глаголы могут совмещать, а могут и не сов­мещать обе функции.

3. Наиболее важный вывод: множество языковых игр, или спо­собов использования языка (вопреки тому, как считал Витген­штейн, в некоторых трактовках его концепции, а также многие другие) не бесконечно и не неопределенно. Иллюзия неограничен­ности употреблений языка порождена большой неясностью в от­ношении того, что составляет критерии разграничения для различ­ных языковых игр или для различных употреблений языка. Если принять, что иллокутивная цель — это базисное понятие, вокруг которого группируются различные способы использования языка, то окажется, что число различных действий, которые мы произво­дим с помощью языка, довольно ограниченно: мы сообщаем дру­гим, каково положение вещей; мы пытаемся заставить других со­вершить нечто; мы берем на себя обязательство совершить нечто; мы выражаем свои чувства и отношения; наконец, мы с помощью высказываний вносим изменения в существующий мир. Зачастую в одном и том же высказывании мы совершаем сразу несколько действий из этого списка.

К простейшим случаям выражения значения в языке относят­ся такие, при которых говорящий, произнося некоторое предложе­ние, имеет в виду (means) ровно и буквально то, что он говорит. В таких случаях происходит следующее: говорящий стремится (intends)[68] оказать определенное иллокутивное воздействие на слу­шающего; он стремится сделать это, побуждая слушающего опоз­нать его намерение оказать такое воздействие; наконец, он стре­мится побудить слушающего опознать это намерение с опорой на имеющиеся у слушающего знания о правилах, лежащих в основе производства высказываний. Известно, однако, что подобная се­мантическая простота присуща далеко не всем высказываниям на естественном языке: при намеках, выпадах, иронии, метафоре и т. п. значение высказывания данного говорящего и значение соот­ветствующего предложения во многих отношениях расходятся. Важный класс подобных расхождений составляют случаи, когда говорящий имеет в виду и прямое значение высказываемого им предложения и, кроме этого, нечто большее. Например, говоря­щий может сказать: “Я хочу, чтобы вы это сделали”, имея в виду попросить слушающего сделать нечто. Это высказывание выража­ет, конечно, утверждение, но только между прочим; прежде всего оно означает просьбу, причем просьбу, выражаемую через посред­ство утверждения. В подобных случаях предложение, содержащее показатели иллокутивной силы для одного типа иллокутивного ак­та, может произноситься для осуществления, кроме того, иллоку­тивного акта другого типа. Иногда говорящий произносит предло­жение, имея в виду непосредственно то, что он говорит, и одновре­менно имея в виду другую иллокуцию с другим пропозициональ­ным содержанием. Напр., можно сказать “Можете ли Вы достать

соль?", имея в виду не просто задать вопрос, а попросить передать соль.

Важно подчеркнуть, что в таких случаях целью высказывания является именно просьба; другими словами, говорящий намерева­ется дать понять слушающему, что к нему обращаются с просьбой, причем он намеревается сделать это путем побуждения слушаю­щего к опознанию его намерения сделать это. Подобные случаи, когда высказывание обладает двумя иллокутивными силами, сле­дует четко отграничивать от случаев совершенно другого рода, когда, скажем, говорящий сообщает о своем желании, а слушаю­щий выполняет это желание, поскольку говорящий хочет этого, хо­тя в самом высказывании просьбы вовсе нет и не подразумевается^ и слушающий это понимает. Нас будут интересовать только кос­венные речевые акты, то есть случаи, когда один иллокутивный акт осуществляется опосредованно, путем осуществления другого.

Проблема косвенных речевых актов заключается в выяснении того, каким образом говорящий может с помощью некоторого вы­сказывания выражать не только то, что оно непосредственно озна­чает, но и нечто иное. И поскольку значение высказывания состо­ит отчасти в намерении добиться понимания у слушающего, упомя­нутая проблема сводится во многом к вопросу о том, каким обра­зом становится возможным понимание слушающим косвенного ре­чевого акта, когда слышимое и понимаемое им предложение озна­чает еще нечто большее. Эта проблема еще больше осложняется тем обстоятельством, что некоторые предложения уже стали, ви­димо, конвенциональными средствами выражения косвенных, просьб. Например, в случае предложений типа “Можете ли вы до­стать соль?" или “Я был бы вам признателен, если бы вы сошли с моей ноги" требуется некоторая изобретательность, чтобы пред­ставить себе ситуации, в которых данные высказывания не быля бы просьбами.

В работе Searle 1969, ch. 3 я высказал предположение, что многие подобные высказывания могут объясняться тем, что рас­сматриваемые предложения затрагивают условия успешности ре­чевых актов, косвенно осуществляемых при произнесении этих предложений, — подготовительные условия, условия пропозицио­нального содержания и условия искренности; я полагал, далее, что употребление подобных предложений для осуществления косвен­ных речевых актов состоит в указании на факт удовлетворения некоторого существенного условия посредством утверждения како­го-либо другого из этих условий (или посредством вопроса о вы­полнении какого-либо другого из этих условий). С тех пор был предложен ряд объяснений, включающих такие приемы, как гипо- стазирование «постулатов речевого общения» или введение особых глубинных структур. Трактовка подобных явлений, предложен­ная в работе Searle 1969, представляется мне неполной, и 5В хочу развить ее в настоящей статье. Гипотеза, которую я соби­раюсь отстаивать, состоит всего-навсего в следующем: в косвенных речевых актах говорящий передает слушающему большее содер­жание, чем то, которое он реально сообщает, и он делает это, опи­раясь на общие фоновые знания, как языковые, так и неязыковые, а также на общие способности разумного рассуждения, подразу­меваемые им у слушающего. Говоря конкретнее, научный аппарат, необходимый для объяснения косвенного аспекта в косвенных ре­чевых актах, включает теорию речевых актов, некоторые общие принципы кооперативного речевого общения (часть которых рас­сматривается Грайсом (Grice 1975)) и общие фоновые знания говорящего и слушающего, а также способность слушающего к выводу умозаключений. Нет нужды предполагать существование каких-либо постулатов речевого общения (либо в качестве допол­нения к теории речевых актов, либо в качестве составной части такой теории), или каких-либо скрытых побудительных сил, или иных неточных понятий. Впрочем, мы убедимся в том, что в не­которых случаях конвенция играет весьма специфическую роль в речевом общении.

Даже если мы оставим в стороне важность проблемы косвен­ных речевых актов для теории значения и речевых актов, можно указать еще одну причину философской значимости этой проблемы. В этике принято считать, что слова good ‘хороший’, right ‘правиль­ный’, ought ‘должен’ и т. п. так или иначе обладают (умыслом, ко­торый имеет характер императива или «руководства к действию» (action guiding). Эта точка зрения вытекает из того обстоятельст­ва, что предложения типа You ought to do it ‘Вам следовало бы (вы должны) сделать это’ часто высказываются в порядке побуж­дения слушающего к осуществлению некоторого действия. Однако из того, что такие предложения могут высказываться как побуж­дения (directives)¹, значение слова ought следует не в большей мере, чем из того факта, что предложение Can you reach the salt? ‘Можете ли вы достать соль?’ может высказываться в качестве просьбы передать соль, следует, что глагол сап имеет побудитель­ное значение. Многие недоразумения в новейших исследованиях по этике объясняются неудачами попыток понять природу подоб­ных косвенных речевых актов. Эта тема имеет дополнительный интерес для лингвистов в связи с ее выходом в теорию синтаксиса, но этого вопроса я буду касаться в последующем изложении лишь спорадически.