ПРОБЛЕМЫ И ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ

В грамматическом описании языковых явлений обычно остается значительное количество нерешенных проблем, и я с разочарованием, хотя и без удивления, вижу, как велико количество таких проблем, остающихся все равно нерешен­ными при той формулировке грамматики, которая была мною здесь предложена.

Возможно, что имеется некоторая взаимосвязь между теми способами, посредством которых в языках образуются «комитативные» конструкции, и явлением сочинения имен­ных групп. Применяя падежную терминологию, наверное, можно сказать, что существует взаимосвязь между сочине­нием именных групп и тем, что хотелось бы назвать комита- тивным падежом. Есперсеном были отмечены параллели между предлогом with ‘с’ (имеющим комитативную функ­цию) и сочинительным союзом and ‘и’, как, например, в таких парах предложений, как 185 и 186 (Jespersen, 1924, р. 90; русск. перев.: Есперсен, 1958, с. 99):

(185) Не and his wife are coming.

‘Приходят он и его жена.’

(186) Не is coming with his wife.

‘Он приходит со своей женой.’

Японский язык обладает разными средствами для сочинения предложений и для сочинения именных групп, и при этом послелог для сочинения именных групп тождествен комита- тивному послелогу. В цепочке сочиненных NP все NP, кроме последней, имеют послелог to. Последняя же NP имеет тот послелог, который нужен для всех однородных NP в соот­ветствии с их падежной ролью. Сравним 187 и 188.

(187) Tanaka-san to Hashimoto-san ga kimashita.

‘Г-н Танака и г-н Хашимото пришли.’

(188) Hashimoto-san ga Tanaka-san to hanashimashita.

‘Г-н Хашимото говорил с г-ном Танакой.’

Редден (Redden) указывает, что в языке валапаи в предло­жении может быть только одно существительное в «номина­тиве». Объединение существительных в однородную группу достигается добавлением «аблативного» суффикса (суффикса с комитативной функцией) ко всем существительным в одно­родной группе, кроме одного.

(189) /hat0£tia6 hmapm/

‘собака и мальчик’ (букв, ‘собака с мальчиком’)

Возможно, для развертывания NP в числе прочих требуется правило 190:

(190) NP - NP + С [164]

Это правило должно порождать структуры вида 191 (в этой схеме X используется как переменная для обозначения про­извольной падежной категории).

1191)

Падежная категория С имеет совсем особый статус, так как сочетаемостные ограничения у существительных, над которыми доминирует символ С,— те же самые, что и у существительных, которые сами доминируют над этим сим­волом С. Иными словами, необходимо правило, которое распространяло бы на всякое N, подчиненное категории С, те же избыточные семантические признаки, которые связаны с доминирующим над этими N и С некомитативным падежом.

Составляющая С, включенная в большую составляющую NP, при некоторых условиях должна оставаться внутри нее. В тех языках, где отсутствует обобщенный сочинительный элемент, в качестве падежного показателя остается показа­тель, соответствующий падежу С (послелог to в японском, суффикс -ш в валапаи); в тех же языках, где обобщенный со­чинительный элемент присутствует, он замещает показатель падежа С точно так, как при определенных условиях союз ‘и’ замещает предлог ‘с’.

Итак, структурой, лежащей в основе 185 и 186, может слу­жить нечто вроде структуры 192; при этом игнорируется роль his ‘его* [165].

N К

NP

d N

wife

the

'жена'

Pres come by he with

Наст, 'прихо- 'лосред*

вр. дить' ством' 'он' 'с'

Если составляющая С остается внутри своей NP, то в ка­честве подлежащего берется вся составляющая А, что дает нам предложение 185; если же С подвергается выдвижению, как в структуре 193, то тогда при превращении в подлежа­щее составляющей А составляющая С остается «позади»

(193)

Pres coma w th

Наст, 'прихо.

his wife by he 'его' 'жене' 'посред- 'он' ством'

[то есть в функции обстоятельства.— Прим. перев.] и в ре­зультате получается предложение 186.

Кажется достаточно маловероятным, чтобы этот подход позволял в ощутимой мере облегчить решение многочислен­ных проблем, связанных с сочинением именных групп, од­нако тот факт, что существует некоторая связь между со­чинением и употреблением NP в комитативных конструк­циях, не подлежит никакому сомнению. Правда, недавно Лакофф и Петерс представляли вполне убедительные аргу­менты в пользу того, что «направление» этого отношения прямо противоположно тому, которое предложено мной (см. L а к о f f and Peters, 1966); иными словами, скорее комитативные группы должны выводиться из конструкций с сочиненными NP, чем наоборот.

6.2. Именные сказуемые

Ничто из того, что говорилось до сих пор, не дает воз­можности определить, как следовало бы описывать в грам­матике предложения типа N be N ‘N есть N’. Ясно, что они представляют принципиально отличный тип предложения по сравнению со всеми теми типами, в которых проявля­ются рассмотренные выше падежные отношения; вместе с тем в них также можно зафиксировать, по-видимому, более чем одно падежное отношение. (Здесь приходят на ум тер­мины «эссив» и «транслатив».)

Некоторые существительные, выступающие в составе именного сказуемого, могут употребляться далеко не всег­да (то есть не в любой другой позиции). По-видимому, эти существительные можно трактовать на некотором уровне как глаголы, употребление которых ограничено формой [ А]. Примерами служат слова типа idiot ‘идиот’, bas­

tard ‘ублюдок’ и fool ‘дурак’. В их окружение должен вхо­дить падеж А, поскольку подлежащее при них всегда оду­шевленное, а кроме того, эти конструкции обнаруживают те же сочетаемостные и трансформационные свойства, ка­кие характерны для глаголов, в синтаксическое окружение которых входит А. Примеры употребления таких слов — предложения 194 и 195:

(194) Don’t be a fool.

‘Не будь дураком.’

(195) He’s being a bastard again.

‘Он опять ведет себя, как ублюдок.’

Мне кажется, что такая трактовка позволяет объяснить, почему слово idiot ‘идиот’ можно употребить в предложе­нии 196, однако с тем же самым «оценочным» смыслом его нельзя употребить в предложении 197.

(196) John is an idiot.

‘Джон — идиот.’

An idiot hit the first homerun.

‘Первую «длинную» подачу сделал какой-то иди­от.’ [166]

Еще одно свидетельство того, что для этого слова адекватна глагольная интерпретация, состоит в том, что в качестве определений при таких существительных выступают слова, подобные тем, которые даны в примере 198.

(198) John is quite an idiot.

‘Джон совершенный идиот.’ [167]

Серьезную проблему составляет (а) употребление слов типа idiot, fool и т. д. в других контекстах, таких, как, на­пример, 199, и (б) употребление в предложениях с состав­ным именным сказуемым неоценочных существительных, как в 200:

(199) That rat swiped my lunch.

‘Эта крыса утянула мой завтрак.’

(200) That boy is my nephew.

‘Тот мальчик — мой племянник.’

Конечно, для этого случая можно было бы ввести одну-две новых падежных категории, однако такая вещь, как отраже­ние в грамматике того требования, что подлежащее и ска­зуемое в составе NP должны согласовываться в числе, как всегда, остается серьезной задачей. Возможно, какое-то решение этой задачи может быть получено, если строить описание с учетом предложений Баха, излагаемых в работе (Bach, 1968).

Трудность иного рода представлена конструкциями с так называемыми «однокорневыми дополнениями». Это конст­рукции, в которых, мягко говоря, имеются чрезвычайно строгие ограничения на сочетаемость определенного глагола с зависящим от него существительным-дополнением и в ко­торых сочетание V + N в одном языке вполне может соот­ветствовать только одному глаголу в другом.

Внося некоторые поправки в описание таких случаев, представленное Сандрой Бэбкок (Babcock, 1966), я бы предложил считать, что существуют контексты, в которых падежная категория F (фактитив) может оставляться без лексического заполнения, а некоторые слова, относимые к глаголам, могут вставляться как раз в такие падежные рам­ки, содержащие подобные «пустые» F.

(а) Поставь в позицию, над которой доминирует символ падежа F, копию глагола V в виде N-представителя этого V.

(б) Замени V на нужный V-заместитель.

Условия обязательности применения этих правил могут указываться отдельно при разных V. Так, глагол dream ‘видеть сон’, имеющий дополнение одного с ним корня, обыч­но выступает как самостоятельный, полноценный глагол, однако он может выступать и в предложении с «пустым» F. На этот случай у него есть N-представитель dream ‘сон’ и V-заместитель have букв, ‘иметь’; кроме того, относитель­но этого глагола указывается, что он управляет предлогами about или of для выражения падежа О и что он не обязатель­но требует применения правила (б).

Когда в позицию падежа F ставится «копия» глагола dream в виде его N-представителя, то получается предло­жение 201; а когда вместо самого глагола выступает соот­ветствующий V-заместитель, получается предложение 202:

(201) John dreamed a dream about Mary,

‘Джону снился сон про Мэри.¹

(202) John had a dream about Mary.

‘Джон видел [букв, ‘имел’] сон про Мэри.¹

Пользуясь этими средствами, мы можем фактически рас­ширить интерпретацию конструкций с однокорневыми до­полнениями следующим образом. Некоторые слова можно трактовать как глаголы, имеющие однокорневое дополне­ние, несмотря на то, что правило замены их на V-замести­тель является для них обязательным. Например, можно принять, что есть глагол nightmare ‘*кошмарить’; его N-пред- ставителем служит nightmare ‘кошмар’, а V-заместителем — have ‘иметь’. Тогда после применения правила (а) структура 203 превратится в промежуточную структуру 204, а после применения правила (б) из нее получится структура 205. Аналогичное использование этого механизма могло бы, ве­роятно, объяснить соотношение между suggest ‘предлагать’ и make a suggestion ‘внести предложение’, shove someone

(204)

'пнуть кого-нибудь* и give someone a shove ‘дать кому- нибудь пинка’ и т.

(205)

V F

Jiavj nightmare.

'иметь' 'кошмар'

(206) She made several ridiculous suggestions.

‘Она внесла несколько смешных предложений.’

(207) I had a terrible nightmare last night.

‘Я видел [букв, ‘имел’] жуткий кошмар сегодня ночью.’

6.4. Другие проблемы

Существует немало вопросов, на которые я даже не могу попытаться найти хоть какие-нибудь ответы. Несомненная связь между поверхностными падежами и «партитивными» функциями; требование «определенности», предъявляемое в некоторых языках к NP, выступающих в тех или иных конкретных поверхностных падежных отношениях (как пра­вило, в функции прямого дополнения); чрезвычайное разно­образие поверхностных реализаций одного и того же зна­чения (получаемых из одной и той же глубинной структуры?), которое Есперсен демонстрирует в связи с явлением, назы­ваемым у него «сдвигом по рангу» (J espersen, 1924, р. 91; русск. перев.: Есперсен, 1958, с. 101),— вот лишь немногие из таких проблем.

Все упоминавшиеся до сих пор трудности являются эмпи­рическими по своей природе, однако наряду с этим сущест­вует также много формальных проблем. Одна из них состоит в том, что неясно, следует ли порождать все наборы паде­жей, которые моїут входить в пропозиционную составляю­щую Р, посредством НС-правил. Ведь одной из важнейших функций НС-правил всегда считалось задание граммати­ческих отношений между составляющими, то есть описание таких явлений, которые здесь частично описывались с по­мощью категорий, а не через синтаксические конфигурации. С этой проблемой связана также взаимозависимость, кото­рая, по-видимому, существует между падежами. Так, на­пример, оказывается, что наличие в предложении падежа В (бенефактива) обусловлено не столько какими-то незави­симыми специфическими свойствами глагола, сколько тем, что в данном предложении содержится также падеж А. Ис­следователь поэтому вынужден строить описание таким об­разом, чтобы отражением этих фактов служил порождаю­щий процесс, при котором сначала выбирается глагол, за­тем падежи, которых требует этот глагол, а уже затем дру­гие падежи, совместимые с теми, которые были выбраны вна­чале. Проблема состоит не в том, могут ли допустимые по­следовательности единиц порождаться НС-правилами или не могут (нет сомнения, что могут), а в том, нет ли другого, более эффективного, способа описания встречающихся со­четаний единиц или отношений зависимости. (Видоизмене­ния трансформационных грамматик вроде тех, которые были показаны в работе Хомского (см. Chomsky, 1965), поз­воляют не пользоваться НС-правилами для указания в НС-структуре достаточно дробной классификации лекси­ческих категорий или для выбора лексических единиц с целью заполнения НС-структуры. Если можно обеспечить указание синтаксических отношений определенных типов с помощью какого-либо другого средства, чем НС-правила, то существует некоторая вероятность, что и от употребления вышеупомянутых правил можно будет полностью отказать­ся.)

Должны ли падежи представляться в НС-структуре как категории, доминирующие над именной группой (NP), или каким-либо иным образом — это одна из тех проблем, ре­шение которых, по моему мнению, пока также далеко не ясно. Одно из преимуществ категориальной трактовки со­стоит втом, что об NP, которые превращаются в подлежащие или в прямые дополнения, можно говорить, что они утрати­ли свое «исходное» падежное отношение в предложении (в результате действия правила, которое «стирает» падеж­ную категорию во всех тех случаях, когда оказывается эли­минированным падежный показатель К, то есть в резуль­тате действия одного из правил «исключения узлов»), и такая утрата исходного падежного отношения приводит к тому, что форма подлежащего и прямого дополнения ока­зывается обусловленной только их «чисто относительным» статусом [то есть чисто синтаксическим статусом члена пред­ложения.— Прим. перев.]. Таким образом, становится яс­ным, что поверхностное различие помеченных и конфигура­ционно определяемых отношений между NP и предложе­нием, возможно, соответствует традиционному противопос­тавлению «конкретных» и «грамматических» падежей. (Впро­чем, при любой интерпретации остается неясным, куда в плане этого противопоставления относить генитив.)

Мне неоднократно указывали на то, что глубинные пред­ставления в падежной грамматике очевидным образом пере­водимы в такие вещи, которые похожи на деревья зависимос­тей или на тагмемные формулы. Если элемент К считать входящим в именную группу, то тогда символ падежной ка­тегории будет доминировать в НС-структуре над единствен­ным узлом — символом именной группы. Тем самым падеж­ные категории оказываются эквивалентными пометам на ветвях, соединяющих символ Р с разными NP, прямо относя­щимися к этому Р. Если единственная функция элемента Р состоит в том, чтобы представлять собой составляющую, через посредство которой именные группы соотносятся с гла­голом, то проще было бы указывать эти отношения непос­редственно, заменив узел Р узлом V. То, что получится в результате такой замены, уже не будет деревом составляю­щих, поскольку лексические элементы заполняют в нем и «доминирующие» узлы; однако возможно, что требуемая синтаксическая организация составляющих, входящих в предложение, с неменьшей наглядностью представляется как раз древовидной структурой типа тех, какие исполь­зуются у Теньера или у Хейса, чем структурой в виде дере­ва НС.

Простым преобразованием достигается также превраще­ние глубинных представлений падежной грамматики в «таг­мемные» формулы, если исходить при этом опять-таки из того, что узел NP всегда является единственным узлом, над которым доминирует падежная категория. Или, в сущности говоря, глубинная структура падежной грамматики может быть попросту прочитана как тагмемная формула, если ис­ходить из того, что определенные символы употребляются как индикаторы функций. Мы вполне можем говорить об

NP, «заполняющей позицию типа А», пользуясь этим выра­жением наряду с другими. Принципиальная разница между предложенной мною модификацией трансформационной грамматики и типичным исследованием в русле тагмем- ной теории состоит в том, что в своей работе я делаю особый упор на выявление «глубинных структур» самого глубокого уровня,

7. НЕСКОЛЬКО СЛОВ В ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Одно из предъявленных мне критических замечаний в адрес падежной грамматики сводится к тому, что падежная грамматика слишком сильно мотивирована семантическими соображениями. Многие из приведенных здесь анализов имеют своим следствием (как я надеюсь) открытие опреде­ленных семантических противопоставлений и межъязыко­вых общностей, отражаемых достаточно прямым образом в глубинных структурах падежной грамматики; в критиче­ских замечаниях, однако, утверждалось, что анализ с точки зрения синтаксиса должен опираться только на синтакси­ческие факты, и притом в каждом конкретном случае на факты только одного языка.

Возникает вопрос: существует ли вообще такой «уровень» синтаксического описания, который мог бы быть выявлен лишь в пределах одного языка на основе чисто синтакси­ческих критериев. Если возможно построить семантически обоснованную универсальную синтаксическую теорию, как это было предложено мною выше, если можно с помощью правил (начиная, может быть, с тех, которые приписывают линейный порядок заранее не упорядоченным элементам глубинных представлений) превратить эти «семантические глубинные структуры» в поверхностные формы предложе­ний, то тогда очень вероятно, что такие синтаксические глу­бинные структуры (которые стали известными из работ Хом­ского и его последователей) должны будут разделить судьбу фонемы. Они оказываются не чем иным, как искусственным промежуточным уровнем между эмпирически выявляемой «семантической глубинной структурой» и открытой непосред­ственному наблюдению поверхностной структурой, то есть уровнем, свойства которого скорее имеют отношение к мето­дологическим рассуждениям грамматистов, чем к природе человеческого языка.