| И. М. Тронский\ ОБ ОДНОМ РИТМИЧЕСКОМ ЗАКОНЕ ГРЕЧЕСКОГО ЯЗЫКА[356]

Некоторые греческие формы сохраняют, по-видимому, следы древнего ритмического закона, ограничивающего число кратких слогов, которые могут следовать друг за другом в одном слове.

Для того чтобы войти в гекзаметр, греческое слово не должно содержать более двух кратких слогов подряд. В особом положении, однако, находятся краткие слоги в конце слов; они рассматриваются как долгие, поскольку становятся таковыми либо перед цезурой, либо под воздействием начальных согласных следующего за ними в стихе слова. Поэтому такие слова, как ovojia, xspajio;, apyupєо?, несмотря на то, что они оканчиваются тремя краткими, вполне употребительны, как известно, в дактилической поэзии.

Грандиозный ритмический отбор, основанный на том же самом принципе и с тем же ограничением, должен был в определенную эпоху проявить свое действие по отношению ко всем словам греческого словаря. В то время обиходный язык стремился избегать последовательности трех кратких слогов, и мы вправе задаться вопросом, не был ли древнейший стихотворный размер греческой поэзии в известной мере предопределен этим естественным ритмом греческой речи.

Но не этот вопрос интересует нас в первую очередь. Вполне вероятно, что тех, весьма фрагментарных данных, некоторое количество которых мы попытаемся здесь подобрать, покажется недостаточно, чтобы засвидетельствовать само существование закона, о котором идет речь. В самом деле, наблюдаются многочисленные нарушения закона трибрахия, имеющие более позднее происхождение, в то же время встречаются древние исключения из него, сравнительно легко объяснимые. С другой стороны, формы, носящие явные признаки этого закона, обнаруживающие стремление языка избежать трибрахий, ставят порой перед нами трудноразрешимые задачи.

/. УДЛИНЕНИЕ ГЛАСНОГО

а)              Суффиксальные гласные.

Удлинение о-микрона в формах сравнительной и превосходной степени прилагательных, отличающее тип аоусотєро;, аоуш- тато; от типа Sstvoxspo;, 8sротато;, иногда ошибочно истолковывается как явление, представляющее собой по своему происхождению поэтическую вольность и проникшее в прозу под влиянием поэзии. Однако закон, соблюдаемый всеми греческими диалектами с исключительной последовательностью, не мог возникнуть так поздно и иметь своим единственным источником язык литературы. Гораздо более вероятно, что поэты лишь использовали эвфонию, уже ранее в языке - установившуюся и изменившую звуковой облик слов как бы специально для их целей.

Такое же удлинение возникало, по-видимому, перед суффиксом aSvTj (ср. „Etym. Magn.“, стр. 275, 42), хотя в подтверждение этого правила можно привести только одно слово UpwauvT], противостоящее SooXoauvT], Stxatoauvq и другим подобным формам, ни одна из которых не обнаруживает удлинения г. Между тем наличие (о в слове ispaxjuvT] дополнительно подтверждается эпиграфическими материалами (Froehner, Inscr. du Louvre, № 40,

I, 12).

Суффиксы -fh, --amp;SV, -as также могли порождать трибрахий, хотя и не путем добавления к слову еще одного краткого слога, как в случаях, о которых говорилось выше, а благодаря тому, что они передвигали в глубь слова конечный краткий корня.

Точно так же обстоит дело с производными словами, образованными с помощью суффикса -тцс (ж. р. -ти): {Ьааштцс, іЙіаgt;тГ|С, атгаруотштт];, атратіаітт];,              аууєХіоітт);; ср. аурoxirjc,

SyjjioTYj;, tmroTTjC, toSottjc.

Окснтонные слова, как, например, С^Хсот^;, тсХ^рет^, будучи образованы от глаголов на -осо, а не от именных форм, вне всякого сомнения, имеют со совершенно иного происхождения. С другой стороны, Ssajjiagt;T7jlt;;, 'фтгфштт];, v7jatagt;T7jlt;; представляют собой явно неправильные формы.

Ту же тенденцию мы обнаруживаем, наконец, в распределении двух суффиксов -sSov- и -rjSov-, которые в действительности составляют один суффикс. Первый из них встречается только после долгого корневого слога[357]: TYjx-sSiiv, атрт-гйшу, apn-sScov, артт-sSov-T]. Второй суффикс замещает первый тогда, когда корневой слог краток. Благодаря этому удается избежать трибрахия, который в противном случае возникал бы во всех падежных формах, кроме формы именительного падежа единственного числа: xXs-T]8agt;v (в результате эпического удлинения: хХэдЗшу), xsp-TjScov, a-yjSciv[358] и вторичное производное xoToX-7j8ugt;v. Аристофановское ptp-Tj8ugt;v, противоречащее этому правилу, представляет собой искусственно сочиненное слово и не обладает лингвистической ценностью. Кажущееся отклонение от правила в слове aXyrjSoiv коренится в первоначальной форме этого слова *aXsy-T]8agt;v (см. ниже о слове аХуо;). Единственным подлинным исключением является              поскольку              XajJL7T-7]8agt;V              И ep7T-7]8(OV — слова очень

позднего происхождения [359].

б)              Корневые гласные.

Здесь мы должны рассмотреть удлинение начальных гласных а, є, о в тех случаях, когда слова, начинающиеся этими гласными, становятся вторыми членами сложного слова. Это правило, как и предыдущие, служит для того, чтобы предотвратить появление групп из трех кратких слогов: поЗ-тр^рю;, отг-тдеётт);, (m-wpoipo; вместо *ito8-avsp,o;, *!ш-ерётт);, *отт-броlt;ро;; оуех-JffoC вместо о^?т-ауос.

Следует все же отметить, что удлинение распространилось вторичным путем на множество сложных слов, которые не содержали трех кратких слогов подряд и которые, следовательно, не должны были ему подвергнуться. Речь не идет здесь ни о словах типа ]Aov-lt;ovt)$, tpt-^ipT]; (вместо *piov-6vu?, *трі-єрі);), ни о словах типа оф-т]реЦ; (вместо оф-ере^;), поскольку в форме родительного падежа у этих слов возникали условия, необходимые для удлинения[360]. Вместе с тем удлинение было немотивированным:

1. в ритмическом типе eu-t^cjjlo;, офйрофо;, а также у неравносложных слов (уаріф-lt;5уоamp;), YaJJ+“gt;vo)(olt;;, (є^-^рт);), ё?--г)р?о;; 2) в типе ётс-^рюфо;; 3) в типе ё?-7]рюф6;; 4) в типе атрат-т)у6;, и в особенности в типе срорт-т^о?-

Подлинную языковую традицию отражают такие формы, как:

1. naoa-avsjjio;, оф-6роlt;ро;, (suovo?), ?tgt;ovo)(o;; 2) ёп-бсрюфаЗ!;; 3) ХрОа- осріофо;; 4) ёеиоа-оро;. Такого рода нерегулярное удлинение, при котором имеется множество исключений, в известной мере, по- видимому, можно отнести за счет поэтов; но в гораздо большей степени его распространение было вызвано различными морфологическими условиями, в детальное рассмотрение которых мы здесь входить не можем.

В конце первого компонента сложного слова не происходит фонетического удлинения (см. 4: ftavaxq-cpopo; и т. д.). Тем не менее мы имеем один пример подобного рода в слове тгрю-яёрош; именно эту форму рекомендует Аполлоний Дискол, отвергающий ттро-тгёрош. Быть может, следует признать правильной старую этимологию слова Std-xovo;, усматривавшую в этом слове предлог Sta (ср. sy-xovго).

Даже за пределами словосложения отмеченная нами тенденция в области словесного ритма была достаточно мощной, чтобы изменить *olt;ps)eu), *olt;p$Xtpto; (из *ocpsXo;) в шаеХёо), uxpsXtpio;.— Отсюда же ’HXnatov TTsStov с 7), происходящим из корня ёХеой-, ёХ(гamp;-.— Латинское viduus в греческом языке отражено в слове

7. 1^?о;=ё-Р(^?ро;; к] здесь представляет собой не что иное, как ритмическую модификацию протетического ?, поскольку теория, объясняющая удлинение воздействием дигаммы, не выдерживает критики.— Слово т)Хахоітї] „колено тростника" (лишь отсюда „тростник", а затем „прялка") означает собственно „рука, конечность"; оно близкородственно слову dtXal*              ’Мариш;,              что в свою очередь позволяет усмотреть в начальном т) этого слова результат ритмического удлинения.
   Форма amp;Vt)|Aa (вместо ovojxa), появление которой могло бы быть оправдано наличием трибрахия в косвенных падежах (ovfljxaxo;), происходит все же, по-видимому, из имени собственного ’Qvujxaoxoc, засвидетельствованного одной беотийской надписью.— Поскольку tj глагола -fjysojJLat в сопоставлении с а глагола со не получило еще другого объяснения, а именно объяснения В плане морфологическом, ТО И ЭТО Ї] можно было бы с известной долей вероятности присоединить к предшествующим примерам.

Как в простом, так и в сложном слове, по-видимому, лишь у начальных гласных могли происходить квантитативные изменения подобного рода. Во всяком случае, нельзя рассматривать в той же плоскости изолированные примеры типа jaoamp;xXIo; из jaSSoc, хотя долгота гласного заслуживает здесь внимания, поскольку она засвидетельствована и у трагиков и в эпической поэзии (ср. Lobeck, Pathol. Proleg., стр. 102).

Так называемое аттическое удвоение сопровождается как в именах, так и в глаголах удлинением начальных гласных, вполне сопоставимым, на первый взгляд, с удлинением, возникающим в сложном слове. Тем не менее, причину этого удлинения не всегда легко распознать.

Начнем с имен, содержащих удвоение, типа ах-ш-+ Предположение о ритмической модификации находится здесь в противоречии с законом, который мы пытаемся установить: удлинение здесь было ненужным, поскольку число кратких слогов в этом слове не превышало двух.

Этот отрицательный вывод подкрепляется, кроме того, одним существенным соображением, которое касается морфологии. Тембр второго гласного явно свидетельствует против того, что этот гласный возник в результате удлинения краткого гласного. В самом деле, корневой тип ах- может выступать в трех видах, хорошо известных в морфологии: ах-, йх-(-гіх-), шх-, но не в виде ох- с о кратким.

К тому же все слова интересующего нас типа принадлежат к корням, в которых долгое о появляется регулярно. Ряд звуковых изменений а а lt;о: ах-шх\ ау-соу-ос. Ряд s 7j to: sS-coS-t); следует также отметить аХХї)Х-о8lt;о86таг aXXqXopopot.

Перфекты с аттическим удвоением отличаются от только что рассмотренных нами форм в первую очередь тем, что содержат число кратких слогов, достаточное для того, чтобы оправдать ритмическое удлинение. Это верно, по крайней мере, по отноше- нию ко всем активным формам перфектов от двусложных корней типа evqvoуси и по отношению ко всем активным формам (за исключением форм трех лиц единственного числа) перфектов от односложных корней типа откотта, мн. ч. сттштгаріеу.

Правда, это еще ничего не предрешает; как и в предшествующих случаях, здесь также возникает вопрос, является ли удлинение ритмическим или грамматическим. Заметим в скобках, что так называемое грамматическое удлинение не является, собственно говоря, удлинением, ввиду того что в области морфологических изменений долгие гласные первичны по отношению к гласным кратким. Этот вопрос получает вполне конкретную форму в следующем частном случае. У Гомера формы aprjpux;, арйрша чередуются точно так же, как XsXrjxux;—ХзХйхша, тедт]Ы; — тедй- Хша. В примерах второго типа изменение гласного корня, будучи более или менее искусственным, в конечном счете восходит к грамматическому чередованию, поскольку перфект образуется из форм сильных и форм слабых. Основано ли чередование aprjpto;—арй- роТа на том же самом принципе?

Мы попытаемся показать, что чередование в этом последнем примере имеет совершенно иную природу, что удлинение у перфектов с аттическим удвоением в отличие от удлинения в именах с удвоением зависит исключительно от ритма; иными словами, формы арг)роgt;;, !'8т)8а, бтгажа, с морфологической точки зрения, эквивалентны формам *арйроgt;;, *!'8s8a, *бтготга.

Для того чтобы доказать это, можно было бы сослаться в первую очередь на отсутствие корневой огласовки о, которую естественно было бы ожидать в формах перфекта. Можно было бы противопоставить dprjpugt;;, e'SyjSa формам ах(охг\, еМг\. Но этот аргумент значительно ослабляется наличием большого числа перфектов, которые, подобно XsXada, xexyjSa, утратили lt;о. Лишь некоторые перфекты, например Ippwya, сохранили этот звук.

Решающий довод в пользу ритмического удлинения доставляют лишь перфекты от двусложных корней типа hex- (ev-qvo)(-a), ахоо- (ax-qxoF-a). У двусложных корней, широко представленных в греческом языке, корневым является, как правило, внутренний гласный, не подвергающийся удлинению, тогда как подвергающийся удлинению начальный гласный случаен. Долгота этого неорганичного гласного не может быть органичной: требования ритма объясняют ее появление гораздо лучше.

Бопп И Курциус склонялись к тому же решению, хотя они и не ссылались на какой-либо определенный закон, касающийся условий, при которых ритм может изменять количество гласного. Если что и вызывало колебания у этих ученых, то не столько представление о том, что гласный мог быть долгим по природе, сколько вопрос о «временном аугменте», или, точнее, об удвои- тельном е. Глаголы, обходящиеся без аттического удвоения, подобно ocpXiaxavo), dfyXqxa, получают в перфекте долгий гласный, в состав которого входит древнее приставочное е (*г-оуgt;Хт]ха)— результат редукции удвоительного слога при отсутствии начального согласного. Поскольку аттическое удвоение представляет собой, по-видимому, инновацию, то это наводит на мысль, что до откола греки произносили *lt;Ьла (=*е-ола), ср. ихрЦха. А отсюда возникает предположение, что lt;о, входящее в состав аттического удвоения формы блсола, происходит из исчезнувшего предшественника этой формы *оша.

Предположение это слабо обосновано, поскольку в данном случае удлинение составляло бы столь же неотъемлемую черту перфекта с аттическим удвоением, сколь неотъемлемым является оно для образований типа ugt;cpX7jxa. Тот факт, что в действительности мы этого не наблюдаем, служит для нас явным подтверждением ритмического происхождения долгого гласного. Подобно тому как в аористе и в презенсе аттическое удвоение не влечет за собой удлинения, поскольку количество кратких слогов ограничено здесь двумя (ayaystv, ayayoiv; apapiaxw), точно так же и по тем же причинам удлинение не наблюдается у большого числа форм перфекта, что особенно характерно для языка поэзии. В списке Курциуса (Verbum, II, 140) мы находим среди прочих форм*.

ax-apjjm, ax-a/staxo (ср. ax-7]/sjjisV7]), dx-otyjievo;, aX-aXrjjjiat, aX-aXi5xT7]jjiai, ap-apota, ер-Іригто; ap-atprjxoi; у Геродота (ср. обычную форму ipqxcoc).

Вывод: долгий гласный перфекта с аттическим удвоением не связан ни с исконной долготой типа XsXHxa, ни с контрак- ционной долготой типа "QcpXrjxa, "HXXaya. Он имеет чисто ритмическое происхождение и, стало быть, в формах, где ритм его не требует, мог возникнуть только под влиянием аналогии. Гомер применяет еще первоначальное правило в формах apapoTa : aprj- poTTj;[361]. В форме именительного падежа ед. ч. apy]pagt;; проявляет уже свое действие аналогия.

2. СИНКОПА

а)              \j kj kj становится—\j .

Первоначальные формы *lt;ріХот?ро;, *lt;ptXoтато; дают фіХтзро;, lt;р(Хтато;.

Формы *eXudsjji?V, *єХі5дєтє синкопируются в IXdsjisv, еХОєте. Отсюда синкопа распространяется на sXftwv, у\\bov, конкурирующее с rfkobov. В пользу первичности более длинной формы с несомненностью свидетельствуют eXeuaojxat, siXiqXoofta.

Прилагательное Блтм; происходит, по всей видимости, из *оло-тю;.

Первоначально слово со значением „боль" должно было звучать по-гречески как              (СР*              Форма              родительного              падежа

¦aUyeoc, поскольку она содержала три кратких слога подряд, была изменена в аХ^єо;; на основе этой новой формы возник именительный — винительный падеж а'ХуоС. Между тем є сохранилось в aXsystvo;, йоат]ХєутіС,              где              ничто не могло вызвать

его выпадения. Такова же история слова aVamp;o;; гомеровское av- gvoft-sv определяет его первоначальную форму как *avsft-olt;; (ср. avrjftov?). Наконец, sopo; „ширина", насколько можно об этом судить на основании материалов родственных языков, восходит к *e-Fspo;, род. п. *s-F(s)psolt;;.

бгасрато;, несомненно, представляет собой синкопированную форму первоначального *йєlt;з6сратоlt;; (Curtius, Grdz.4, стр. 509).

Я. Вакернагель убедительно показал, хотя и без исчерпывающих объяснений, что порядковое числительное бЬатос, fvaxoc восходит к *?vFaTo;. Эта непонятная форма становится почти ясной, если попытаться проникнуть далее вглубь, вплоть до первоначального *e-vsFa-To;. Второе s здесь синкопировалось и тем самым была устранена последовательность трех кратких. Следует добавить, что количественное числительное evvsa, благодаря такой же синкопе, возникло из *ev(s)vsFa. Подобное восстановление покажется, вероятно, странным, но если принять во внимание, что w в аттическом диалекте может происходить только из v + v[362], то возможности решения проблемы оказываются чрезвычайно суженными; кроме того, предложенное решение опирается на форму evsvg-xovта. В свою очередь, в evsvgaovTа мы наблюдаем третий случай применения того же принципа: это слово восходит к *evsv(s)Fg-*ovTa, *evsvFg-xovTa. Таким образом, для числительного девять должны быть установлены две основные формы: 1) *eveFa-, 2) *evsvsFa. Конечно, согласовать эти формы с соответствующими формами родственных языков довольно трудно, но я не думаю, что эти трудности уменьшатся, если речь пойдет о формах, принимавшихся до сих пор.

Вопрос о том, в результате какого фонетического процесса индийское Varuna превратилось в греческое oopavo;, не получил еще достаточно глубокого освещения. Быть может, следует предположить, что oopavoc восходит к форме *6-F(s)pavo; с трибрахием, обусловившим синкопу. Подобная гипотеза могла бы согласовать греч. еЫтерес и лат. janitrices, возводя греческое слово к *e-j(a)- vaxsps;.

В сопоставлении с ?lt;psvoC прилагательное o+veto; предполагает первоначальное *alt;psvsatб; с последующей синкопой второго краткого.

Поскольку наличие двух о в брбуща этимологически подтверждается формами орауо) и KcVT-oipuyo-^TTcVT-opptog[363], следует полагать, что бруша восходит к *броуоїamp;, *6poyuaiamp;. С другой стороны, так как окончание женского рода -ta происходит из -ja с t неслоговым, вполне естественно, что первоначальная форма от брбуша, *6p6yt)aja (kj kj — w) сохранилась без синкопы. Форма орушй представляет собой результат смешения двух других форм.

б) и и и становится \j —.

Сравнение с санскритом заставляет думать, что прилагательное ёройрос происходит из *єро-amp;єрб; или *lpoflap6;.

Гомеровское tavawirоо; действительно является поэтической формой, но она имеет столь необычный облик, что трудно представить себе, чтобы поэт решился ее применить, не опираясь при этом на народное употребление; эта форма возникла в результате синкопы омикрона в *xavaF6Troo;. ёхaxspflsv, восходящее к *sxaxspoftev, встречается в прозе у Аретея.

в) kj yj kj становится kj.

SsSixepo; вместо *8еamp;охєрб;. Это слово принадлежит, правда, поэтическому языку.

Дублет sflsXw, fliXco своим происхождением обязан, по-видимому, стремлению избежать последовательности трех кратких в формах множественного числа (6)D?Xojjisv. В историческую эпоху обе формы употребляются без различия.

В форме женского рода Xaysta от еХар; („Одиссея" IX, 116; X, 509) падение начального гласного не может получить прямого объяснения; но падение гласного могло начаться в формах косвенных падежей мужского рода, которые содержали три кратких подряд (ёХаро; и т. д.).

Гомеровское ЄТПГ|ухЄУІ8е; в конечном счете восходит К *61T-evex- svtdsc—от корня evEx-, представленного в формах Ьоир-щх--'г\lt;;, ev-T|V0'/-a. С помощью нормального удлинения, о котором шла речь выше, мы получаем *?tt-7)vsxsvU. Этого было достаточно для именительного падежа единственного числа; но падежные формы, усложненные наращением, как, например, *єтт-іргхеу(8б;, требовали новой перестройки, которая была осуществлена с помощью синкопы е. Некоторые исследователи, не желая допустить здесь синкопу, ссылаются на сокращенную форму корня ёух-, наличествующую в бухо;, sv-syxstv и в перфекте ev-Y|V-syxxat аттических надписей. Но с этим нельзя согласиться, ведь в таком случае 7) в emfjyxevk не могло бы получить объяснения. Гласный слога,

долгого „по положению", не удлиняется в составе сложного слова •етг-eyxsvU никогда не дало бы eTr-ijyxsvtc.

Рассмотренный нами пример, в котором два трибрахия должны были быть последовательно устранены, драгоценен в том отношении, что он позволяет нам сделать интересный хронологический вывод. Он показывает, что использование синкопы как средства устранения трибрахия возникло позднее, чем удлинение гласного, ибо наличие второго гласного, в засвидетельствованной форме синкопированного, было. необходимым условием удлинения первого гласного.

Следует ли связывать с этим общим правилом форму ’АахЦ- myevsia, противостоящую форме *АахХтртьбйсоро;? При положительном ответе на этот вопрос образования типа AtovOatxVvjc, в которых синкопа представляется произвольной, можно было бы рассматривать как возникшие по модели ’AaxXrpuysvsta.

©rjptjxoc/oc, Фарфоре; происходят не от ftqptov, а от основы Ьцрі-., Относительно многочисленных форм поэтического языка типа Цфотгіра вместо *Хг|їофатєіра, xpaxatyтХо; вместо *хратаюуmXog очень трудно определить, в какой мере выпадение гласного произошло здесь под действием фонетического закона.

Апокопированная форма, которую получают некоторые предлоги, обусловлена по преимуществу тем обстоятельством, что эти проклитические частицы, вступая в тесное соединение со словом, которым они управляют, часто порождают последовательности трех или четырех кратких слогов. Таким образом, и здесь речь идет скорее о синкопе, чем об апокопе. Примеры известны: хат- та8е = хатсс та8г, пар jjisXoc = пара jjisXo; и т. д. Среди именных сложных слов часто встречаются формы типа Stapmspe;, avStya. Гораздо реже наблюдается апокопа у предлогов при их соединении с глаголом, поскольку в этом случае полное слияние произошло уже относительно поздно в историческую эпоху, то есть в то время, когда закон трибрахия уже прекратил свое действие. По этой же причине такое явление, как удлинение гласного, встречается только в именных сложных словах: аоЦуорос, auva- уорєш; xatrjpscfrq;, хатєргсро).

Некоторые формы подверглись необычной синкопе, причина которой остается неясной: 1) faxat вместо єааєтаї; 2) tittts вместо т!тготе; 3) acpt вместо ae-cpt (ср. лат. si_-bi); лишь производное при^ лагательное асрєтєро; можно объяснить как происходящее из *as- (рєтєро; с позднейшим ритмически обусловленным выпадением гласного.

Если говорить об индоевропейской синкопе, породившей ттатр-о; ИЗ катер-, К'-КТ-О) из кет-, из y6w и много других форм, то, вне всякого сомнения, она не имеет ничего общего с предметом нашего исследования.

3. УДВОЕНИЕ СОГЛАСНОГО

По всей вероятности, глаголы на -awopu, -ewojju первоначально оканчивались на -avujxt, -Ivojju. Гипотеза, которая исходит из -aa- vopit, -eovoju, вступает в противоречие не только с этимологическими данными, но также и с фонетическими законами, которые требовали бы в данном случае, для аттического диалекта, например, -rjvujju, -eivojju. Следовательно, axeSavvojxev имеет двойное v только по той причине, что *ffxeSSvop.ev содержало в себе последовательность трех кратких.

Удвоение согласного в слове IleXoKovvTjao; произошло, по-видимому, по той же причине; оно, безусловно, является аномалией в слове Xeppovvriaoc, варианте слова Xeppovrjso;.

Поскольку дигамма представляет собой не что иное, как согласный и, удвоение этого звука в группах aF, eF, oF неизбежно порождает aoF, eoF, 00F. Отсюда следует, что презенс axowo сравнительно с перфектом ax-fjxoa = *ax-f)xoFa представляет собой геминированную форму, восходящую к *axot5F(o. Удвоение согласного объясняется ритмическими условиями, которые наличествовали в формах *ax6Fojxev, *ax6Fexe, *axoFsTW, *axoFepev, но которых не было НИ В перфекте, НИ в aXOTJ, OHYjXOO;. По той же причине возникли аоєрш, айіадос. Трудно, однако, сказать, существовали ли эти слова в той же форме в народном языке. Геминированная форма ахо'щ, например, несомненно, обязана своим происхождением поэтической вольности.

4. ИЗМЕНЕНИЯ МОРФОЛОГИЧЕСКОГО ХАРАКТЕРА

Сложные слова типа vea-угу#, Oavaxrj-cpopo; заимствуют a(i]) у типа dalt;pv7j-lt;popolt;;, чтобы избежать последовательности трех кратких слогов. Образования подобного рода были, по-видимому, вполне характерны для народного языка: ср. axelt;pav7j'plt;$po;, ё)аpj)- §6)ta, axaStaSpojxo; (Keil, Inscr. Boeot., стр. 52). Мы можем сослаться здесь на мнение Лобека: «hanc rationem ... a natura ipsa inchoatam esse»[364] (Parerg. ad Phr., стр. 650).

В сложных именах, содержащих числительное exaxov, язык прибегает к другому способу: вопреки обычным правилам слово-

сложения он сохраняет здесь конечный носовой звук: Іяатбрфт], єхатбу^єір вместо *1хатo[h), *ixaxo^stp.

Можно было бы легко умножить число примеров, иллюстрирующих аналогичные способы устранения трибрахия: oSotiropo; вместо *б§отгброlt;;, рр^тотгос вместо *рротгжос, тгарае[іатГ|С вместо *тгарофат7];, jisaamoXio; вместо ^jisaonoXto;, StxaairoXo; вместо *iwa- тгоХо;—все это разнообразные образцы процессов подобного рода. Относительно таких форм часто возникает подозрение, что они обязаны своим происхождением искусственному языку поэтов, но вот, к примеру, имя собственное 0soa8oTo;, в котором сигма, заимствованная из Дібайото;, предназначена явно только для того, чтобы создать долготу. Это имя собственное в данной форме столь широко распространено и столь общенародно, что оно могло бы служить образцом диалектальной трактовки группы ай: фессалийское бвбрйото;, танагрское бєса^ото;, фиванское 0ю?ота— имена собственные, часто встречающиеся в надписях.

Прилагательное Ikstvo; вместо *eissa-vo; с полной очевидностью указывает на то, что єХєос, существительное мужского рода второго склонения, первоначально было существительным среднего рода третьего склонения[365], что подтверждается также формой V7]i(s)q;. Вокализм этого слова соответствует вокализму слов типа ysvo;. Перемену склонения здесь, по-видимому, вызвал трибрахий, создававший трудности в формах косвенных падежей (*е)ієос). Точно так же обстоит дело со словом xklaioc, первоначально бывшим, подобно Skoc, существительным среднего рода, насколько мы можем судить об этом по вокализму этого слова, а также по производному xsXaSstvoc.

Интересные наблюдения можно было бы также сделать над, тем, как рассматриваемый нами ритмический закон способствовал сохранению большого числа древних форм. Так, позднейшее добавление о, которое наблюдается в типе lt;ррєу-о-[5Ха[Цlt;;, не затрагивает основ на а: аахєаттаХос, sTrsajJoXoc. Эти формы с их удивительно архаичным обликом сохранились благодаря тому, что в большинстве случаев новый способ образования (*а?х?аотгаХос) порождал бы последовательность трех кратких. Отсюда также тшряаіа, ттортгоХєю, тшрсрбро; без соединительного омикрона. Сохранение архаизма несколько иного рода мы наблюдаем в формах vsod7]W|lt;;, eTTtjjLTjdq;, сопоставляя их с формами daXoc, jiadoc, вытеснившими более древние формы *дт)Хос, *jjL7jdolt;;.

Нельзя отрицать того, что нередко встречаются формы, в которых мы наблюдаем явное нарушение закона трибрахия и возникновение которых тем не менее не всегда можно отнести к позднему периоду, например такие, как iroXejitoc, (тгІХауос) тгеХосуєос. Все же наиболее важные из этих исключений объясняются

принципом ассоциации форм. По аналогии с цт]тєра сохранилась форма йоуатера. В системе глагола Xs-fojisvo;, Xsyojiefta сохранились благодаря eo^ojisvo;, sopjieda; с другой стороны, eXeyofjisv сохранилось благодаря Uyojisv[366]. В тех случаях, когда точное соблюдение закона приводило к нарушению естественной симметрии морфологической системы, язык жертвовал гармонией звуков во имя гармонии форм.

Вполне очевидно, что эта эвфоническая тенденция должна была проявляться лишь в очень отдаленную эпоху, поскольку период ее активности уже завершился к тому времени, к которому относятся древнейшие литературные памятники. Это следует в первую очередь из природы удлинений, порожденных ритмом: є удлиняется в 7], о—в (о. Если бы этот процесс продолжался в различных диалектах, некоторые из них удлинили бы s в st

И 0 В 00.

Во-вторых, нетрудно было бы показать, что греческий язык исторической эпохи не проявляет более выраженного стремления избегать последовательностей трех кратких слогов. Не нагромождая примеры типа jxsyaisTuPoio;, приведу здесь для доказательства лишь две формы сравнительной степени xsvoTspo;, axsvoTspo;, в которых омикрон восходит еще к тому времени, когда в этих формах наличествовала дигамма (*xsvFoTspolt;;, *aTsvF6Tspo;). Если подобные формы могли сохраниться в качестве живых форм в соседстве с формами типа аоуоітєро;, то из этого следует, что в аттическую эпоху язык не только не отвергал трибрахия, но, скорее, даже искал его. Поэтому правило кратких, которое Ф. Бласс[367] обнаруживает в речах Демосфена, несмотря на все свое внешнее сходство с древним ритмическим законом, представляет собой лишь изолированный факт, связанный с личностью автора, с его литературными вкусами и намерениями.

Наконец, глубокая древность эвфонических изменений подтверждается тем, что они уводят нас к чрезвычайно архаичному общему фонетическому состоянию. В йгаlt;рато;, а также в acp4xspo; они должны были произойти до падения сигмы в начальном и интервокальном положениях; в eivdxsps;— до падения неслогового і.

Последнее замечание. Вспоминая Аристотеля (тгЫаха уар іарфєіа ii'jojjisv ev тчд йіаігхтш гд тгрб; аПтДоо;, e?ajjisxpa 8є oitfafcU [368] (Poet. 4,19)), мы могли бы задаться вопросом, не следует ли нам привлечь для объяснения отмеченных фактов не дактилический размер, а, скорее, размер ямбический. Большинство примеров вполне допускают двоякую интерпретацию, и мы, безусловно, могли бы принять второе решение, ничуть не изменяя при этом существа выдвинутых нами положений. И все же оно представляется само по себе менее приемлемым. Ямбический размер, допускающий даже в поэзии разложение долгого слога сильной части стопы на два кратких, был, по-видимому, слишком гибок и податлив для того, чтобы обусловить отмеченные нами значительные отклонения. Мы предпочитаем придерживаться мнения, что в период от доисторической эпохи до эпохи аттической ритм греческой фразы постепенно подвергался коренной перестройке.

Две небольшие статьи Ф. де Соссюра о литовской акцентуации принадлежат к числу работ, которые принято называть осново- полагающими. Они на много десятилетий предопределили развитие исследований в балто-славянской акцентологии и сохраняют свое значение до сих пор.

Содержание статей относится к двум узловым проблемам балтийской акцентологии: проблеме интонации и проблеме ударения.

В работе „К вопросу о литовской акцентуации (Интонация и ударение в собственном смысле слова)" де Соссюр подвел итоги предшествующих исследований по литовским интонациям и, изучив материал, значительно превышающий тот, который был привлечен к исследованию до него, пришел к построению общей теории происхождения слоговых интонаций в литовском.

Задача объяснения происхождения литовских слоговых инто? наций и акцентных типов встала перед исследователями сразу же после описания литовской акцентной системы Ф. Курша-? том[369]. Первые результаты были получены Ф. Ф. Фортунатовым, который в 1878 г.[370] установил связь литовских интонаций в дифтонгах 11, 1г : ії, ir с определенными различиями в древнеиндийском, греческом и латинском, построив два ряда соответствий:

1. лит. il, ir : др.-инд. г : греч. аХ, Ха; ар, ра : лат. ol; or, ег.
2. лит. 11, іг : др.-инд. Гг, йг: греч. Х(о, оХ; рсо, ор : лат. la, га,

Вторым значительным достижением явилась работа А. Лески- на \ доказавшая факт сокращения актированных конечных долгот в литовском. Естественным следствием этого явилось открытие А. Бецценбергером связи литовских и греческих интонаций конца слова [371]. В 1891 г. А. Бецценбергер установил еще одну категорию корней, дававшую в литовском акутовую интонацию (,двусложные корни" типа CeSo)[372]. Таким образом определилось направление поисков, указывающее на индоевропейские истоки литовских слоговых интонаций.

Перед исследователями было, однако, два препятствия, одно из которых заключалось в том, что в литовском обнаруживается множество интонационных инноваций, второе—в том свойстве, что интонации противопоставлены в современном литовском лишь в ударных долгих слогах и характеризуют качество ударения. Если первое препятствие было устранено благодаря жесткой формулировке задачи («отрезок, существовавший изначально и представлявший первоначально...»), что позволило отвести все случаи позднего происхождения и случаи, возраст которых не установлен (их отклонение от ожидаемой рефлексации де Соссюр выделил в особую проблему—проблему „метатонии"[373]), то вторая трудность разрешалась лишь в результате смелой интерпретации сравнительно-исторических данных. Исходя из закона Лескина, действовавшего независимо от наличия ударения на конечном слоге, и из своего закона передвижения акцента с циркумфлекти- рованного (и краткостного) гласного на последующий (до этого безударный) акутированный гласный[374], Соссюр приходит к выводу о первоначальной независимости интонаций от ударения.

При оценке этого вывода важно видеть в нем не столько конкретно фонетическую, сколько специально компаративистскую сторону, содержащую два этапа генетического отождествления. По закону Лескина устанавливается, что первоначально долгие гласные, характеризовавшиеся некоторым просодическим признаком (я), придававшим ударению нисходящее качество, сокращались в конечном положении, а первоначально долгие гласные, характеризовавшиеся другим просодическим признаком (у), придававшим ударению восходящее качество, сохраняли в конечном положении долготу. Из того, что этому закону подчинялись как ударные, так и безударные гласные, вытекает, что просодические признаки х и у присутствовали не только в ударных, но и в безударных слогах. Однако закон Лескина позволяет сделать такое заключение лишь для гласных конца слова (ср. стр. 598—599 наст. изд.). Поэтому необходим второй этап, устанавливающий различие безударных долгих гласных по просодическим признакам х и у также в середине слова. Последнее доказывается законом Соссюра, согласно которому первоначально безударные долгие гласные с просодическим признаком х (независимо от их положения в слове) перетягивали на себя предшествующее ударение, если оно было восходящим, а при долгом гласном с просодическим признаком у ударение сохранялось на прежнем месте.

Таким образом, вывод де Соссюра не является только интерпретацией конечного этапа сравнительно-исторического исследования, а наряду с конкретной фонетической стороной имеет собственно сравнительно-историческое содержание, равнозначное операции отождествления дополнительно распределенных элементов. И если чисто фонетическая сторона интерпретации может быть пересмотрена в зависимости от общефонетических и типологических соображений, то собственно сравнительно-историческая сторона, независимая от экстракомпаративистских данных, совершенно безупречна и может быть отвергнута лишь в случае отклонения указанных законов.

Вывод де Соссюра имел и то значение, что давал возможность изучить индоевропейские истоки слоговых интонаций без предварительного восстановления индоевропейского места акцента. (Противоположный путь исследования, по-видимому, не мог привести к непосредственным результатам, так как собранный тогда литов-

эта статья была почти полностью написана в том же году, что позволяет думать, что и сам закон был известен Ф. де Соссюру уже в это время. Если учитывать, что заслуга строгого доказательства этого закона принадлежит исключительно Соссюру, а различные поправки к нему (отнесение к балто- славянскому периоду, перенесение его действия на праславянскую почву и под.) вообще никогда никем не были строго доказаны, то вопрос о приоритете представляется совершенно беспредметным.

окий материал был недостаточен для генетического отождествления литовских и греко-арийских акцентных типов.)

В итоге были установлены два ряда рефлексации индоевропейских гласных в литовском.

1. И.-е. а, б, Ї, й, е, г, I, ф, пgt;лит. о, йо, t, и, ё, ir, il, im, in.
2. И.-е. а, о, і, и, e, r, J, m, n, er, el, em, en, or, ol, om, on gt; лит. [а, Ї, u, e], if, il, im, in, ef, el, em, en, af, al, am, an.

В этой схеме необязательным является обращение к системе

А.              Барановского и принятие древности удлинения кратких гласных под ударением (Ф. де Соссюр предполагал, что удлинение в системе А. Барановского происходит в любом неконечном слоге[375]), хотя эта система и позволяла с большей легкостью объединить ударение краткостных и циркумфлектированных слогов, 4то напрашивалось благодаря идентичному поведению ударения этих слогов при следовании за ними актированного слога (то есть по отношению к закону де Соссюра). Однако последнее (вопреки де Соссюру) не требовало обязательного признания древней двумо- ровости краткостных гласных, так как легко разрешается и при одноморовых краткостях. Фонологическое и генетическое единство циркумфлектированных и краткостных отрезков основано на том, что маркированным членом интонационной системы был акут, а циркумфлектирбванные и краткостные отрезки входили в немаркированный класс просодических единиц, фонетический же переброс ударения на акутированный слог в обоих случаях можно объяснить близостью тонических вершин (см. ниже).

Опубликованная через два года после рассмотренной статья Ф. де Соссюра „Литовская акцентуация", в которой изложено доказательство закона, носящего его имя, относится к шедеврам сравнительно-исторической реконструкции.

Несмотря на всеобщее признание, эта работа до самого последнего времени была не понята в своей основе и не оценена в той мере, в какой она того заслуживает. Апофеоз закона де Соссюра и распространение его на праславянский и балто-сла- вянский сопровождались забвением строгой методологии исследования, при помощи которой он был доказан. Одновременно был затушеван целый ряд результатов первостепенного значения, полученных автором в ходе доказательства этого закона[376].

Отправным пунктом работы является довольно прозрачное отношение в системе литовских акцентйых парадигм, которое после открытия закона Лескина приводит к почти очевидному выводу:

2. Состояние до действия закона Лескина. Безударные актированные долготы обозначены знаком д, безударный циркумфлекс — знаком —:

Уже первая таблица показывает, что типы Н (1а.п.) и П (За.п.) встречаются лишь у основ с акутом корня, тогда как типы Н/а (2а.п.) и П/а (4а.п.) характерны для циркумфлектиро- ванных основ, или, как бы мы сказали теперь, типы П и П/а, так же как и типы Н и Н/а, дополнительно распределены. Акцентное отличие типа Н/а от типа Н в именительном ед. ч.; и творительном ед. ч. и типа П/а от типа П в творительном ед. ч. должно объясняться какими-то особенностями окончаний этих падежей. Реконструкция состояния до действия закона Лескина ясно показывает характер данных особенностей: это старые акутированные окончания. Причем нет форм с актированным окончанием, непосредственно следующим за корнем, в которых типы а не отличались бы сдвинутостью ударения с корне-

вого слога от типов Н и П при накоренном (неосновном) ударении в последних, так же как нет форм, в которых типы а имели бы конечное ударение, отличное от ударения соответствующих типов Н и П, если в период до действия закона Лескина эти формы имели краткостные или циркумфлектированные окончания.

Подобная ситуация вскрывается во всей системе именных акцентных парадигм и приводит к заключению: ударение регулярно переносилось на следующий слог, когда оно падало первоначально на слог с циркумфлексовой интонацией (или краткост- ный слогх), непосредственно после которого находился слог с акутбвой интонацией.

Но Ф. де Соссюр не считает возможным сделать этот вывод только на основании описанного распределения. Во-первых, видимо, потому, что это распределение может говорить лишь об особенностях акутированных окончаний, то есть может быть результатом специфического закона конца слова, во-вторых, и это необходимо подчеркнуть, пафос его работы заключается не в открытии данного частного закона, на что обращали основное внимание, а в исследовании соотношения между двумя видами подвижности акцента (новой, возникшей в результате действия этого закона, и старой, морфологической подвижности) во всех сегментах системы литовского языка.

Снятие результатов действия закона Ф. де Соссюра в именных акцентных парадигмах приводит к установлению двух акцентных парадигм имени, из которых одна—неподвижная, барито- нированная, другая—с подвижностью акцента, характеризующаяся наличием окситонированных (конечноударных) форм.

Бинарность противопоставления и характер акцентных парадигм дает возможность постулировать их генетическое тождество с двумя «индоевропейскими» акцентными парадигмами, то есть отнести их истоки к глубокой древности.

Этот постулат определяет направление поиска, так как предполагает значимость старой морфологической подвижности ударения в литовском. В ходе исследования морфологической подвижности де Соссюр обнаруживает ряд кардинальных явлений акцентной системы, связанных с этой (старой) подвижностью, и отделяет их от подвижности, внесенной открытым им законом. С другой стороны, он устанавливает факт деформации древней подвижности ударения в результате действия данного закона.

Исследуя многосложные имена, де Соссюр обращает внимание на отсутствие типов а с начальным ударением основы, в то же время в типы Н и П многосложных имен входят имена как с актированным, так и циркумфлектированным начальным гласным. Иными словами, имена в зависимости от слогового состава, акцентного типа, места ударения и интонации ударного слога в основе распределяются следующим образом[378]:

Данное распределение показывает, что трансформация а (результат действия закона де Соссюра) затронула только те основы, в которых ударение находилось в непосредственной близости к окончаниям (акутовым). Снятие этой трансформации приводит к распределению:

1 С некоторыми изменениями нами использована таблица из книги В. М. Иллич-Свитыча „Именная акцентуация в балтийском и славянском", М., 1963, стр. 9. В целях упрощения здесь и ниже знаком ^ отмечается как циркумфлектированный, так и краткостный тип.

Здесь вскрывается важная особенность старой подвижности: отсутствие основ со срединным ударением в типе П. Движение акцента в нем осуществлялось только между начальными и конечными слогами.

Из этого распределения есть одно исключение: тип septynius: septyni, где мена акцента происходит между срединным акути- рованным слогом и конечным. Интонационная характеристика его и определяет еще одну позицию действия закона Ф.де Соссюра: этот тип может быть объяснен как деформация старой подвижной парадигмы в результате наложения данного закона, то есть septynius : septyni lt; *septynius : *septyni.

Формы презенса от бесприставочных глаголов в современном литовском не обнаруживают следов морфологической подвижности ударения. Их акцентные различия зависят лишь от интонации (и количества) корня:

1 л.              ед. ч. през.              velku (при              3 л. ед.              ч. през.              velka), но:

1 л.              ед. ч. през.              augu (при              3 л. ед.              ч. през.              auga).

Однако включение в исследование приставочных форм глагола[379] и              размещение их              по типам              ударения              действительных пре-

зентных              причастий (а              также по              интонации корня)              приводит к

следующей схеме:

Установив это распределение, де Соссюр тем самым открыл первоначальную двухпарадигменность презенса. Отсюда вытекает, что для доказательства закона де Соссюра в глагольной системе основное значение имеет трансформация Н/а, а трансформация П/а менее значима, так как исходная акцентная кривая подвижной парадигмы неясна.

Из таблицы видно, что приставочные акутироёанные глаголы типа П в презенсе несут ударение на корне, в отличие от глаголов типа П/а с ударением на приставке. Это исключение из правила представляет собой также позицию действия закона Ф- де Соссюра, ибо объясняется как деформация старой подвижной парадигмы в результате его действия:

ne augu, пе auga lt; *пё augo, *пё auga.

Рассматривая деривацию, Соссюр находит две группы суффиксальных образований, сохраняющих парадигматический выбор акцента L

I группа суффиксов требует выбора подвижного ударения при подвижном ударении производящего и неподвижного ударения на основе-базе при неподвижном ударении производящего. II группа требует насуффиксального ударения производного при подвижном ударении производящего и набазового ударения при неподвижном ударении производящего. Если распределить производные по акцентным парадигмам производящих и указанным группам суффиксов, обнаруживается такая система[380] (формы с акцентовкой, возникшей по закону Соссюра, подчеркнуты):

Таблица показывает, что деформация первичных акцентных типов, в которой можно усмотреть результат действия закона де Соссюра, наблюдается в трех случаях:

1. 2alingas:2alinga—тождествен разобранному выше типу septynius:septyni. Он восходит к *2alingas : *2alinga. Ф. де Соссюр в разделе о дериватах специально этого типа не касался, по-видимому, потому, что он не мог найти соответствующих примеров в имевшемся тогда литовском материале.
2. parsingas:par§inga—происходит из *par§ingas:*parSmgS и должен быть объяснен, следовательно, также действием закона Ф. де Соссюра. Соссюр специально указывает на возможность такого типа, но примера не приводит по тем же причинам, что и в первом случае. Этот случай по сути тождествен третьему.
3. lapuotas-.lapuota lt; *lapotas:*lapota. Устанавливая эту позицию действия своего закона, Соссюр специально подчеркивает, что к ней не могут быть отнесены образования типа kam- puotasikampuota, которые получают насуффиксальное ударение «вследствие грамматических причин» (стр. 625 наст. изд.).

Таким образом, анализ метода, посредством которого Ф. де Соссюр выясняет фонетический характер своего закона и определяет позиции его действия, показывает, что в основе внутренней реконструкции де Соссюра лежит четкое представление о значении морфологической подвижности ударения в литовском, о глубоком проникновении ее в ткань языка. С самого начала [381] исследование идет путем нахождения границ морфологической подвижности и отсечения феноменов, которые остаются за пределами явлений, объясняемых ее закономерностями. И лишь затем, на основании изучения этих феноменов, выявленных в целом ряде сегментов языковой системы, Соссюр формулирует фонетический закон.

Парадоксально, что как раз отмеченная методологическая сторона работы де Соссюра не оказала влияния на исследования, постулирующие этот закон для праславянского. Закон Ф. де Соссюра с самого начала был воспринят как удобное средство объяснения разнообразных типов подвижности ударения в славянских языках, что препятствовало объективному изучению морфологической подвижности в праславянском. Весьма характерно для этого подхода высказывание Н. Ван-Вейка: «Ф. де Соссюр впервые благодаря установлению закона передвижения акцента, названного его именем, и использованию этого закона при реконструкции доисторических балтийских парадигм открыл новые перспективы для исследования ударения...» И затем: «В действии данного закона как на славянской, так и на балтийской почве не может быть никакого сомнения. Это вытекает из той легкости, с которой данный закон позволяет нам разрешать иначе совершенно темные проблемы/11.

В первом утверждении (что следует из предшествующего изложения) содержится фактическая ошибка: закон передвижения акцента не был использован Соссюром для реконструкции доисторических балтийских парадигм, а, напротив, был выведен в результате строгого исследования балтийских парадигм (закономерностей их выбора, распределения их вариантов и т. п.) и реконструкции их предшествующего состояния. Совершенно очевидно, что такая реконструкция возможна (и осуществляется почти механически) без обращения к этому закону, а закон устанавливается уже как итог анализа отклонений от реконструируемого состояния (последний этап совсем не обязателен и ничего не добавляет к самой реконструкции). То, что автор формулирует его в начале статьи, является моментом формы изложения и не связано с логикой исследования.

Второе высказывание Н. Ван-Вейка скрывает методологическую ошибку: из легкости объяснения множества явлений при помощи какого-либо положения вовсе не следует истинность этого положения. Именно эта легкость привела к тому, что любой случай подвижности ударения в славянском стали рассматривать как результат действия закона де Соссюра. Если А. Мейе еще учитывал наличие морфологической подвижности в праславянском и был достаточно осторожен в перечислении случаев, в которых мог проявиться закон Ф. де Соссюра [382], то позднее сферу действия этого закона стали расширять почти беспредельно. Под него подвели чуть ли не все случаи ненакоренного ударения в имени, было выдвинуто предположение о переносе ударения через слог (X. Педерсен), о переносе на „актированные" слоги вторичного происхождения, под которыми понимались любые ударные некорневые слоги, следующие за корнем, даже краткостныег. Под влиянием принятого как аксиома закона результаты исследования морфологической подвижности ударения неизбежно деформировались и не получали правильной интерпретации.

Ошибочное решение вопросов подвижности ударения в славянской акцентологии в свою очередь не могло не отразиться на исследованиях в области балтийского. Это коснулось прежде всего предложенной де Соссюром фонетической интерпретации -его закона, которая была отвергнута ввиду несоответствия характеру интонаций в балто-славянском [383]. С другой стороны, фактическое исключение морфологической подвижности из праславянского способствовало возникновению идеи о позднем, чисто литовском ее происхождении. Аргумент вторичных падежей может считаться косвенным отражением той же тенденции: этот аргумент снимается наличием в славянском аналогичного передвижения ударения на энклитики, но оно оставалось неисследованным, а факты, отражающие это явление, зачастую объяснялись тем же законом Ф. де Соссюра[384].

Фактически лишь с появлением работы Хр. Станга[385] в славянской акцентологии началось возвращение к методологическим принципам Ф. де Соссюра. Вслед за Ф. Седлачком Хр. Станг доказал тождественность акцентных кривых славянской и балтийской подвижных акцентных парадигм имени и приступил к изучению морфологической подвижности ударения в других частях славянской акцентной системы. Решающее значение имело открытие Хр. Стангом морфологической подвижности ударения в глаголе[386], которое показало единство общего плана строения акцентной системы имени и глагола.

Из анализа типов морфологической подвижности и ее соотношения с другими сегментами акцентной системы последовало два ближайших вывода:

1. В подвижных акцентных парадигмах праславянского не встречается деформаций, которые можно было бы объяснить действием закона де Соссюра.
2. В сегменте акцентной системы, не входящем в подвижную парадигму, обнаруживаются два класса акцентных типов; один из этих классов состоял из просодически сходных типов (аку- тированный класс = акцентная парадигма а, по Стангу), а другой— из типов, хотя и в большей степени различающихся, но которые сближались по ряду признаков (окситонированные типы в имени и „подвижный" (рецессивный) класс в глаголе = акцентная парадигма Ь, по Стангу).

Опираясь на ряд древнепрусских основ, которые допустимо трактовать как окситонированные, Хр. Станг проецировал различие между а.п. а и а.п. b в балто-славянский и даже индоевропейский.

Но так как акцентные парадигмы а и b находятся в отношении дополнительного распределения по первичной интонационной характеристике корневого слога, а имена а. п. amp; соответствуют именам 2 а.п. в литовском и баритонированным именам в других и.-е. языках, позволительно рассматривать а.п. а и а.п. amp; как результат расщепления первоначально единой баритонной акцентной парадигмы по фонетическому закону, условия проявления которого, однако, далеко не тождественны условиям проявления закона Ф. де Соссюра L

Таким образом, возвращение славянской акцентологии к методологии, примененной Соссюром в его реконструкции балтийской акцентной системы, привело к отказу от принятия закона Ф. де Соссюра для праславянского te

Следует остановиться на судьбе ряда других идей концепции Ф. де Соссюра.

Дальнейшие исследования увеличили знания о морфологической подвижности ударения в балтийском. Изучение Я. Эндзе- лином латышских интонаций подтвердило наличие в балтийском двух акцентных парадигм у глагола, работы К. Буги и Я* Эндзе- лина установили также факт отражения этого противопоставления в системе отглагольного словообразования. Подтвердилось в основной своей части предположение де Соссюра о связи латышских интонаций с двумя балтийскими акцентными парадигмами, с той, однако, поправкой, что балтийские интонации также отразились в латышской интонационной системе 2. Тезис де Соссюра о связи двух балтийских парадигм с баритонной и окси- тонной акцентными парадигмами индоевропейского был строго доказан в книге В. М. Иллич-Свитыча „Именная акцентуация в балтийском и славянском (Судьба акцентуационных парадигм)" (М., 1963).

В состоянии поиска остается поставленный де Соссюром вопрос о характере отношения между балто-славянской подвижностью и греко-арийской окситонезой. Предложенное де Соссюром объяснение, как отмечал сам автор, наталкивается на ряд препятствий, мешающих тому, «чтобы превратить его в чисто фонетический закон», само же установленное де Соссюром соотношение может быть интерпретировано по-разному. В последнее время усиливается аргументация в пользу большего развития подвижности ударения в самом индоевропейском3.

Проблематика разобранных статей де Соссюра тесно связана со всей историей балто-славянской акцентологии и не может быть исчерпана настоящей статьей, цель которой обратить внимание на наиболее важные аспекты этих работ и показать их значение для методологии сравнительно-исторического исследования балтийских и славянских акцентных систем. Поэтому мы не касались здесь теорий, противопоставлявшихся в свое время концепции де Соссюра или строившихся на ней теорий, которые могут считаться сейчас преодоленными. Из первых (а в определенной степени и из вторых) наиболее разработана теория Е. Куриловича, с методологической стороны представляющая попытку перестроить принципы компаративистских исследований, исходя из определенных экстракомпаративистских универсалий х.

Подробное обсуждение правомерности такой ревизии увело бы нас слишком далеко, сама же акцентологическая реконструкция Куриловичем балтийской и славянской акцентных систем в основном отклоняется ipso facto[387],

В.              А. Дыбо.