ФОНЕТИЧЕСКИЙ звуко-буквенный разбор слов онлайн
 <<
>>

ВЗГЛЯД НА РАЗВИТИЕ СЕМИОТИКИ

Эмиль Бенвенист в своем замечательном исследовании,«Взгляд на развитие лингвистики», заглавие которого я заимствую для своего обзора, привлек наше внимание к тому, что «предмет лингвистики двойственен: это одновременно наука о языке и наука о языках.*** Лингвист занимается языками, лингвистика же в первую очередь есть теория языков.

Тем не менее *** огромное количество вопросов, касающихся разных языков, объединяет нечто общее: при предельной степени обобщения они всегда ставят вопрос о статусе языка в целом.» 1 Мы рассматриваем язык в качестве универсального инварианта по отношению к различным локальным его проявлениям, которые изменяются в зависимости от пространства и времени. Точно таким же образом семиотика призвана изучать различные системы знаков и выявлять проблемы, проистекающие из методического сравнения этих отличающихся друг от друга систем, т.е. она ставит общую проблему ЗНАКА: знака как всеобъемлющего понятия по отношению к отдельным подклассам знаков.

Мыслители античности, Средневековья и Возрождения не раз пытались решить проблему знаков и знака. К концу семнадцатого столетия, в последней главе о трехчастном делении наук своих знаменитых Опытов Джон Локк возвел эту сложную проблему на уровень одной из «трех наиважнейших областей интеллектуальной деятельности», предложив обозначить ее термином «semeiotike (греч.), или 'доктрина о знаках' наиболее обычными из этих знаков являются слова», по той причине, что они применяются для передачи наших мыслей и, являясь знаками наших идей, тоже необходимы. Это знаки, которые люди нашли наибо-

i Доклад, открывающий Первый Международный Конгресс по Семиотике, Милан, Июнь 2, 1974. Первая публикация — на французском: Coup d'oeil sur le developement de la linguistique. Bloomington, Indiana, 1975. [Перевод К. Чухрукидзе]

1 E.Benveniste, Coup d'oeil sur le developement de la linguistique (Paris: Academie des inscriptions et belles-lettres, 1963).

139

лее пригодными и поэтому используют их в общем порядке, представляют собой членораздельные звуки. 2

Третью книгу своих Опытов о человеческим разумении (1694) Локк посвящает словам, функционирующим в качестве «важнейших инструментов познания», правилам их использования и их отношению к идеям.

II

Еще в начале своей научной деятельности Иоганн Генрих Ламберт обратил внимание на Опыты. Во время работы над «Новым Органоном» (1764),3 занимающим весьма значительное место в развитии феноменологической мысли, он признавался, что несмотря на критическое отношение к сенсуалистской доктрине Локка, он, тем не менее, испытал большое влияние его идей. 4 Каждый из двух томов Нового органона делится на две части, третья из четырех частей всего трактата, Semiotik oder Lehre von Bezeichnung der Gedenken und Dinge, за которой следует Phänomenologie — открывает второй том (сс. 3-214) сочинения Ламберта; локковскому тезису она обязана как термином semiotic (семиотический), так и темой труда: «исследование необходимости символического познания в целом и языка в частности» (параграф 6), при условии, что этот процесс символического познания «является неотъемлемым звеном мышления» (параграф 12).

В предисловии к своей работе Ламберт предупреждает нас о том, что хотя он исследует проблемы языка в девяти главах Семиотики (Semiotik) (2-10), остальным типам знаков посвящает лишь одну главу, «так как язык сам по себе является не только необходимостью, имеющим неограниченное поле распространения, но он также может соседствовать со всеми типами знаков». Автор желает уделить внимание исследованию языка, «для того, чтобы лучше узнать его конкретную структуру» (параграф 20) и подступиться к общей лингвистике, Grammatica universalis, изучение

2 John Locke, Essay Conscming Human Understanding (London, 1694), Book IV,Ch.21,sec. 4.

3 J.H. Lambert, Neues Organon oder Gedanken über die Erforschung und Bezeichnung des Wahren und dessen Unterscheidung vorn loothum und Schein 1-2 (Leipzig: Johann Wendler, 1764).

Reprint: Philosophische Schriflen 1-2 , ed. Hans-Werner Arndt (Hindelsheim: Georg Olms, 1965).

4 См. Max E. Eisenring, Johann Heinrich Lambert und die Wissenschaftliche Philosophie der Gegenwart (Zurich: Muller and Werden, 1942), 7,12,48ff., 82.

140

которой все еще впереди. Он напоминает нам, «что в нашем языке сочетаются произвольные, естественные и обязательные элементы. Поэтому учебник по общей лингвистике должен первым долгом обсуждать естественные и обязательные элементы, произвольные же, по возможности, — отдельно, но и тесной связи с естественными и обязательными элементами.»

Согласно Ламберту, разница между этими тремя элементами, которую мы находим в системе знаков, обнаруживает тесную взаимосвязь со следующим важным явлением: «первопричины языка сами по себе уже имманентны человеческой природе», вот почему проблема требует тщательного рассмотрения (параграф 13). Проблема алгебры и других систем искусственных научных языков по отношению к естественным языкам (wirkliche Sprachen) рассматривается Ламбертом (параграф 55ff) в качестве двойного перевода (gedoppelte Übersetzung).

В этой книге он изучает разницу в употреблении естественных и произвольных знаков (параграфы 47 и 48); естественным аффективным знакам (natürliche Zeichen von Affecten) он уделяет наибольшее внимание (параграф 19) «Для того, чтобы суметь выразить понятие, лежащее в глубине души,*** или по крайней мере указать на него себе и остальным», Ламберт рассматривает, например, роль, которую играют жесты, таким образом он предвидит семиотический масштаб симулякров (которые спустя столетие появляются вновь в списке Пирса под названием икон или образов). 5 Ламберт поднимает проблему знаков, внутренняя структура которых основывается на взаимоотношениях подобия (Ähnlichkeiten), при интерпретации же знаков метафорического порядка он выделяет эффекты синестезии (параграф 18). Несмотря на суммарный характер его рассуждений по поводу неязыковых средств коммуникации, от внимания исследователя не ускользают ни музыка, ни хореография, ни гербовые знаки, ни эмблематика, ни церемонии.

Трансформацию знаков (Verwandlungeri) и правила их сочетаемости (Verbindungskunst der Zeichen) Ламберт ставит на повестку дня для будущего изучения.

5 Charles Sanders Peirce, Collected Papers I (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1931), 588. В дальнейших ссылках на Collected Papers I-VIII (1931-1958) подзаголовки в тексте обозначены арабскими цифрами, которые сопровождаются римскими обозначениями номера тома и разделены периодом.

141

III

Именно в русле творческой инициативы Локка и Ламберта идея и предмет семиотики вновь приобретают актуальность в начале 19-го столетия. Уже в начале своей карьеры молодой Жозеф Мари Хойне-Вронский, ознакомившись с трудом Локка, сделал наброски своего эссе, опубликованного лишь в 1879 г.. 6 Автор, связанный через своего ученика Иржи Брауна с феноменологией Гуссерля и считающийся «величайшим из польских мыслителей», 7 исследует «способность означивания» (facultas signatrix)». Сущность знаков должна быть изучена, во первых, в их отношении к категориям существования, т.е. МОДАЛЬНОСТИ (правильные/неправильные знаки) и КАЧЕСТВА (определенные/неопределенные знаки), во вторых, в их отношении к категориями производства, т.е. их связи с КОЛИЧЕСТВОМ (простые/сложные знаки), с ОТНОШЕНИЕМ (естественные/искусственные знаки) и ОБЪЕДИНЕНИЕМ (опосредствованные/непосредственные знаки). Согласно программе Хойне-Вронского, именно «совершенность знаков» («совершенность языка», по терминологии Локка, и «Vollkommenheit der Zeichen» согласно Ламберту) составляет предмет СЕМИОТИКИ» (стр. 41) Следует заметить, что эта теория сводит сферу «означивания» к когнитивной деятельности: «Такой вид сигнации возможен для сенсорных актов, а также для сенсорных и понятийных содержаний, связанных с объектами нашего знания», тогда как «сигнация актов воли и чувства» вообще не представляется «возможной». (стр.38ff)

IV

Пражский философ Бернард Больцано в своей основной работе Наукоучение (1837), 8 главным образом в последних двух из написанных им четырех томов, уделяет достаточно много внимания и семиотике.

Автор часто цитирует Опыты Локка и Новый органон, и хотя он и обнаруживает в работах Ламберта «по семиотике*** ряд очень ценных замечаний», но считает, что они не имеют большого значения «для становления наиболее общих

6 J.M. Hoene-Wronski, «Philosophie du langage». Septs manuscrits

inedits ecrits de 1803 à 1806 (Paris. 1897).

7 Jerzy Bronislav Brau, Aperçu de la Philosophic de Wronski (Rome: P.U.G., 1969)

8 Bernard Bolzano, Wissenschaftslehre. Versuch einer ausführlichen und grosstentheils neuen Darstellung der Logik nit steter Rucksicht auf deren bisberige Bearbeiten 1-4 (Sulzbach: J.E.v.Siedel, 1837). Reprint ed. Wolfgang Schultz (Leipzig: Felix Meiner, 1930-1931)

142

дается определение обоих понятий — учения о знаках, или семиотики (Zeichenlehre oder Semiotik). Если в этой главе и некоторых других частях работы внимание автора занимает в первую очередь исследование относительного (телеологического) совершенства знаков (Vollkommenheit oder Zweckmässigkeit) и, в частности, знаков используемых в логическом мышлении, то именно в начале третьего тома (параграф 285, cc. 67-84) Больцано старается ознакомить читателя с фундаментальным понятием теории знаков; этот параграф полон идей и озаглавлен как «означивание наших представлений» (Bezeichnung unserer Vorstellungen).

Параграф начинается с определения двойственной природы знака: «Объект***, через осмысление которого мы стремимся узнать в обновленном виде другой смысл, связывающийся тотчас с мыслимым бытием, понимается нами как знак». За этим следует целая цепь двойственных понятий, многие являются новыми, те же, что заимствованы из предшествующих источников, заново определены и расширены. Так, например, размышления Больцано о семиотике проясняют различие между значением (Bedeutung) знака и смыслом (Sinn), который этот знак приобретает в контексте имеющихся обстоятельств, затем говорится о различии между (1) воспроизведением знака адресантом (Urheber) и (2) его восприятием адресатом, колеблющимся между пониманием и непониманием (Verstehen und Missverstehen).

Автор устанавливает различие между мыслью и языковым выражением знака (gedachte und sprachliche Auslegung), между общими и частными знаками, между естественными и окказиональными знаками (natürlich und zufällig), произвольными и непроизвольными, аудиальными и визуальными (horbar und sichtbar), простыми (einzeln) и сложными (zusammengesetzt, что значит «целое, части которого сами являются знаками»), между моносемичными и полисемичными, точными и фигуральными, метонимическими и метафорическими, опосредованными и непосредственными знаками; к этой классификации он добавляет поясняющие примечания по поводу значения подобного различения знаков (Zeichen) и индексов (Kennzeichen), которые лишены адресанта, и наконец, он высказывается по поводу животрепещущей темы, по вопросу о взаимоотношениях между интерсубъективным (ап Andere) и интрасубъективным (Sprechen mit sich selbst) видами коммуникации.

143

V

Еще молодой Гуссерль в своем исследовании, Zur Logik der Zeichen (Semiotik), написанном в 1890 г., опубликованном же лишь в 1970 г. 9, сделал попытку установить категории знаков и ответить на вопрос, каким образом мы можем знать, что язык, являющийся основной системой знаков, «с одной стороны содействует, а с другой, препятствует процессу мышления». Критический анализ знаков и их усовершенствование понимаются Гуссерлем как настоятельная задача, решением которой должна заняться логика:

Более глубокое проникновение в природу знаков и искусств создаст для логики перспективу изобретения в дополнительном порядке таких процедурных и символических методов, которые еще не доступны для человеческого мышления; задача эта состоит в установлении правил для их изобретения.

Рукопись 1890 года содержит ссылку на главу «Semiotik» из Теории науки, которая признана одной из самых важных (wichtig) глав (стр. 530): ставя перед собой две цели в этом эссе, структурную и регулятивную, Гуссерль на самом деле следует примеру Больцано, которого он позднее называл величайшим логиком нашего времени. Как признается сам феноменолог, в семиотических идеях его Логических исследовании легко просматриваются «следы идей Больцано»; второй том Исследований, включающий в себя представленный в виде системы трактат об общей семиотике, оказал большое влияние на начальный этап в структурной лингвистике. Как замечает Элмар Холленштайн, в своем экземпляре рукописи Теории науки III Больцано, Гуссерль сделал несколько заметок на полях параграфа 285, он также подчеркнул термин Semiotik и его определение в немецком переводе Опытов Локка, Über den menschlichen Verstand (Leipzig, 1897).10

9 E.Husserl, «Zur Logik der Zeichen (Semiotik)». Gesammelte Werke 12 (The Hague: Nijhoff, 1970).

10 E.Hollenstein, Linguistik, Semiotik, Hermeneutik: Plädoyers für eine strukturale Phänomenologie (Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1976), 206, fn.9.

144

VI

С 1863 года природа знаков составляла излюбленную тему исследований Чарлза Сандерса Пирса (1839-1914) (cf. V.488 и VIII. 376), особенно после того, как он с большой уверенностью заявил о своих научных убеждениях в работе О новом списке категорий («On a New List of Categories»), опубликованной в 1867 г. Американской Академией Наук и Искусств (cf. 1. 545-559); за этим последовали две незамысловатые статьи в Журнале Спекулятивной Философии (journal of Speculative Philosophy) в 1868 г. (cf. V. 213-317), и наконец материалы, собранные в 1909-10 годы для издания его незавершенного тома Эссе о Значении (Essays on Meaning) (cf. II. 230-32; VIII. 300).11

Следует заметить, что на протяжении всей жизни мыслителя идеи, побудившие его неустанно прокладывать пути новой науки о знаках разрослись и вглубь и вширь, и несмотря на это, они сохранили цельность и прочность. Что касается терминов «semiotic», «semeiotic», или «semeotic», они появляется в рукописях Пирса только в начале столетия; именно в это время теория о сущности и фундаментальных разновидностях возможного семиозиса «начинает занимать внимание великого исследователя» (I.444; V.488), Вставленное им греческое semeiotike, так же как и краткое определение «доктрины о знаках» (II.277), наводит на след Локка, на известные Опыты которого часто ссылался наш верный приверженец этой доктрины. Несмотря на большое богатство оригинальных и полезных открытий в семиотической системе Пирса, последний, тем не менее, сохранил тесную концептуальную связь со своими предшественниками — «величайшим логиком формалистом своего времени». Ламбертом (II.346), Новый органон которого он цитирует (IV.353), с Больцано, о котором узнал благодаря его «ценному вкладу в прояснение человеческих представлений» и его «трудам по логике в четырех томах» (IV.651).

Тем не менее, Пирс совершенно справедливо утверждал: «Я являюсь, как мне кажется, пионером, или даже одиночкой, в процессе расчистки обширного поля семиотики и обоснования правил науки, которую я называю семиотикой (semiotic),*** и я нахожу это поле слишком пространным, а работу слишком трудной для первопроходца» (V.488) Пирса со смелостью можно назвать «самым изобретательным и самым универсальным из

11 См. Irwin С Lieb, ed, Charles S. Peirce's Letters to Lady Welby (New Haven, Conn.: Whitlocks, 1953), 40.

145

американских мыслителей», 12 сумевшим сделать заключительные выводы и расчистить почву для воздвижения на свой страх и риск здания новой науки, которую европейская философская мысль предвидела и предвосхитила уже два столетия назад.

Семиотическая система Пирса включает в себя все множество сигнификативных явлений, таких как: стук в дверь, отпечатки пальцев, внезапные выкрики, картины или музыкальные партитуры, беседы, спокойное размышление, литературные произведения, силлогизмы, алгебраические уравнения, геометрические диаграммы, определение погоды с помощью флюгера или простую закладку в книге. При сравнительном изучении нескольких знаковых систем, осуществленном исследователем, обнаружились основные сходства и различия, долго остававшиеся незамеченными. Пирс продемонстрировал в своих работах особую проницательность, поставив проблему о категориальной природе языка и показав это на примере фонологического, грамматического и лексического аспектов слова, а также выявив процесс объединения слов в предложения, а предложений, в свою очередь, в высказывания. В то же время автор осознавал, что его исследование «должно охватить всю общую семиотику», и предостерегал свою собеседницу по переписке, леди Уэлби: «Вам, вероятно, грозит опасность впасть в заблуждение, если вы ограничите ваши штудии исключительно языком.» 13

К сожалению, большая часть работы Пирса была опубликована в сороковых годах нашего века, т.е. спустя 20 лет после смерти автора. Потребовалось почти столетие, чтобы напечатать некоторые из его текстов, так что замечательный фрагмент одного из его курса лекций, прочитанных в 1866-67 — «Сознание и язык» — впервые появился лишь в 1958 г. (VII.579-96); тем не менее , в наследии Пирса все еще остается большое количество неопубликованных работ. Запоздалая публикация его трудов, появившихся вследствие этого в разрозненном и фрагментарном виде среди путаницы Собрания сочинений Чарлза Сандерса Пирса, тт. I-VIII, надолго воспрепятствовало полному и точному пониманию его концепций, а также, к большому сожалению, задержало возможность их благотворного влияния, как на гармоничное развитие семиотики, так и на науку о языке в целом.

Читатели и комментаторы этих работ часто допускали ошибки относительно основных терминов, введенных Пирсом, при том

12 См. R.Jakobson, «Quest for the Essence of Language», Selected Writings II (The Hague-Paris: Mouton, 1971), 345 ff.

13 I.C. Lieb, ed, op.cit., 39.

146

что они незаменимы для понимания его теории знаков, и тем более что этим терминам, даже несмотря на некоторую натяжку, даны определения, которые всегда ясно употребляются в авторском тексте. Так, например, употребление Пирсом терминов interpreter (интерпретатор) и interpretant (интерпретант) стало причиной необъяснимой путаницы, хотя Пирс четко обозначил различия между термином interpreter, определяющем получателя и шифровщика сообщения, и interpretant, который является ключом, с помощью которого получатель сообщения понимает полученное сообщение. Согласно популяризаторам Пирса, единственная функция приписываемая interpreter в его доктрине состоит в раскрытии каждого знака через опосредование контекстом, тогда как на самом деле отважный «пионер» семиотики призывал «выделять в первую очередь, Непосредственный Интерпретант, функция которого проявляется в правильном понимании самого знака, и обычно называется смыслом знака» (IV.536). Другими словами, это «все что является эксплицитным в самом знаке, независимо от контекста и условий, при которых осуществляется высказывание» (V.473); любая сигнификация является лишь «переводом одного знака в другую систему знаков» (IV. 127). Пирс выявляет способность любого знака быть переведенным в бесчисленные ряды других знаков, которые в каком-то смысле, всегда, эквивалентны (11.293) друг другу.

Согласно этой теории знак не нуждается ни в чем, кроме возможности быть интерпретированным, даже при отсутствующем адресанте. Симптомы болезней, таким образом тоже могут считаться знаками (VIII.185, 335) и в определенные моменты, медицинская семиология соприкасается с семиотикой, наукой о знаках.

Несмотря на несоответствие деталей в пирсовских исследованиях, деления знака на два взаимосвязанных аспекта, и в частности, традиция стоицизма, понимающая знак (semeion) как референцию от signans (semainon) к signatum (semainomenon) прочно удерживается Пирсом в его доктрине. В соответствии с произведенным им делением семиозиса на 3 части и выбранными им весьма туманными названиями, (1) знаки-индексы — имеют в виду отношение между signans и signatum, создаваемые на основе их существующей в действительности, фактической смежности; (2) в случае иконических знаков — отношение между signans и signatum осуществляется за счет фактического сходства; (3) знак-символ образует отношение между signans и signatum на основе «предписанной» (imputed), конвенциональной, условной смежности. Соответственно (cf. особенно II. 299, 292ff., 301, и IV. 447ff.,

147

537), условие функционирования символа отличается от условий функционирования иконических и индексных отношений». В отличии от этих двух категорий символ как таковой, не является объектом, он есть не что иное как «общее правило», которое должно быть четко отграничено от его функционирования в виде т.н. «реплик» (replicas или instances), i как их пытается определить Пирс. Толкование общих свойств определяющих и signantia и signata в языковом коде (каждый из этих аспектов «является разновидностью, а не единой вещью») открыло новые перспективы для семиологического исследования языка.

В настоящее время, трехчастное деление, о котором идет речь вызывает появление ошибочных взглядов. Пирсу пытаются приписать идею о делении всех существующих в истории человечества знаков на три строго отграниченных класса, в то время как автор просто-напросто рассматривает три способа образования знаков, один из которых «превалирует над другими», и в данной системе, часто оказывается переплетенным с двумя другими видами семиотического образования. Например,

Символ может содержать в себе иконический или индексальный знак (IV.447), Часто желательно, чтобы репрезентанты осуществляли одну из этих трех функций исключая две другие, или две из них, исключая третью; но самыми совершенными являются те знаки, в которых иконические, индексные и символические свойства гармонируют друг с другом равным по возможности, образом. (IV.448). Было бы очень трудно, если вообще возможно, привести в качестве примера абсолютно чистый индексальный знак, или найти любой другой знак совершенно лишенный индексальных свойств. (II.306). Диаграмма ii, хотя она обычно и имеет черты свойственные как символическим отношениям, так и

i Символ, например, слово, является «общим правилом», которое получает значение только через разные случаи его применения, а именно через произнесенные или написанные — вещный характер — replicas.

ii Диаграмма — диаграмматичность понимается как синоним иконичности; в иконических знаках («образах» и «диаграммах») означающее по мнению Якобсона сходно с означаемым; такое сходство характерно для изображения действительности в живописи, скульптуре, кино, театре. Диаграмматическая иконичность проявляется, напр., в сходстве меду линейным порядком слов в высказываниях типа «Пришел, увидел, победил» и его означаемым (последовательностью отображаемых событий), между редупликацией и обозначаемыми ею смыслами («множественность», «итеративность», «дуративность»)

148

черты приближающиеся по качеству к индексальным знакам, тем не менее, являет собой пример знака иконического. (IV.531).

Свои настойчивые попытки создать исчерпывающую классификацию семиотических феноменов, Пирс завершил очертив таблицу состоящую из 66 делений и подразделений14; она охватывает функции «почти любого вида знака» — функции известные под давним уже термином semeiosis. В семиотической системе Пирса, в которой предпочтение отдается не только символическим отношениям между signans и signatum среди языковых данных, но также и со-присутствию с ними иконических и индексальных отношений, здесь же находят свое место и обыденный язык, и различные типы формализованных языков.

VII

Вклад Фердинанда де Соссюра в развитие науки семиотики гораздо скромнее и ограниченнее. Его отношение к science de signes и название semiologie (местами signologie),15 сразу приписанное им этой науке, находится, по всей видимости, в некотором отдалении от направления, созданного такими фигурами как Локк, Больцано, Пирс, Гуссерль. Вполне возможно, что он даже не знал об их исследованиях по семиотике. И тем не менее, Соссюр в своих штудиях задается вопросом: «Почему семиотика не существовала до сих пор?» (1:52). Мы остаемся в полном неведении относительно причины, вдохновившей Соссюра построить собственную систему. Его идеи, касающиеся науки о знаках дошли до нас в форме разрозненных записей, самые ранние из которых относятся к 1890-м, 16 а также по двум последним из его трех курсов по общей лингвистике (1:33, 45-52, 153-55, 17011).

С конца нашего столетия, Соссюр пытался выработать «идеальную теорию семиологической системы» 17 и обнаружить свойства «языка, как целостной семиологической системы», 18 имея в виду главным образом системы «условных

14 См. ibid.,51-53

15 См. F. de Saussure, Cours de linguistique generale, критическое издание, подготовленное Рудольфом Энглером, 2 (Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1974), 47ff. Дальнейшие ссылки на это издание (т.1. 1967; т.2, 1974) даются в тексте с номером тома и страницы в скобках.

16 См.Robert Godel, Les sources manuscrites ciu «Cours de linguistique generale» de F. de Saussure (Geneva: Librairie E.Droz, 1957), 275.

17 cm .ibid.,49

18 F. de Saussure «Notes inedites», Cahiers Ferdinand de Saussure 12(1954), 71.

149

(конвенциональных) знаков»; самые ранние из заметок Соссюра по теории знаков касаются применения этой теории на фонологическом уровне языка; эти тезисы с большей ясностью, нежели, его более поздние высказывания, касающиеся той же проблемы, предусматривали появление:

взаимоотношений между звуком и смыслом, семиологическую ценность феномена, [который] может, и должен быть изучен вне всяких исторических отсылок, [так как] имея дело с семиологическими фактами, исследование языка, находящегося на одном и том же уровне, совершенно оправдано (и даже необходимо, хотя этот принцип не принимается во внимание и игнорируется).19

Тождество Phoneme = Valeur semiologique является основой phonetique semiologique, новой дисциплины, появление которой предвосхитил Соссюр начиная свою деятельность в Женевском Университете. 20

Единственная ссылка на семиологические теории Соссюра, появившаяся при его жизни — это короткое изложение, полученное от его родственника и коллеги, А.Навиля в книге вышедшей в 1901 г..21

Текст Course de linguistique generale, опубликованный в 1916 г. Шарлем Балли и Альбертом Сеше по записям сделанным слушателями Соссюра, настолько переработан и отредактирован издателями, что вызвал появление большого количества ошибочных представлений об учении лингвиста. В настоящее время, благодаря прекрасному критическому изданию Рудольфа Энглера (cf.fn. 15 сверху), мы можем сравнить их с прямыми отчетами студентов Соссюра, чтобы получить гораздо более правдивое и точное представление об оригинальном тексте его бесед.

В отличии от Пирса и Гуссерля, считавшими, что именно они заложили основу науки семиотики, Соссюр рассматривает ее всего лишь как будущую науку. Согласно записям, сделанным во время его курса, прочитанного между 1908 и 1911 годами и собранного несколькими студентами (cf. 1:xi), язык является в первую очередь знаковой системой, и поэтому должен быть классифицирован в качестве науки о знаках (1:47). Наука эта только-только начинает развиваться. Соссюр предлагает назвать ее семиологиий (semiologie) (от греч. semeion, знак). Нельзя сказать,

19 Цитата извлечена Р.Якобсоном из «World Response to Whitney's Principles of Linguistic Science» (1971).

20 Ibid. ,49.

21 Adrien Naville, Nouvelle classification des sciences. Etudephilosophique (Paris: Alcan,1901), гл.5.

150

каково будущее этой науки о знаках, но следует признать, что она имеет право на существование и что лингвистика занимает главный раздел этой науки: «лингвистика станет одной из разновидностей большого семиологического факта» (1:48); лингвистам придется различать семиологические свойства языка, чтобы правильно расположить язык-как-систему среди других знаковых систем (1:49); задачей новой науки станет выявление различий между этими системами, так же как и между их общими характерными свойствами — «Появятся общие законы семиологии» (1:47).

Соссюр подчеркивает, что язык не единственная система знаков. Существует много других: письмо, навигационные, трубные сигналы, жесты вежливости, церемонии, ритуальные правила (l:46ff.). По мнению Соссюра, «Обычаи основываются на принципах семиологии» (1:154). Законы трансформации в знаковых системах будут иметь абсолютно конкретные, тематические аналогии с законами трансформации в языке; с другой стороны, эти законы помогут обнаружить основные различия между этими системами (1:45,49). Соссюр предвидит определенные несоответствия в природе разных знаков и их социальном значении, такие как, например, личностные и неличностные факторы, осмысленные действия или спонтанные, зависимость или независимость от воли субъекта или социума, повсеместное распространение или ограниченное. Если сравнить различные знаковые системы с языком, то, согласно Соссюру, можно усмотреть, такие скрытые стороны, о которых ранее даже не подозревали; изучая ритуалы или любую другую систему ценностей по отдельности, легко можно заметить, что все эти системы имеют один и тот же предмет исследования, — специфические действия знаков, семиологию (1:51). Согласно тезису Соссюра, который не изменялся с тех пор как в 1894 г. он стал готовить незавершенное исследование Уильяма Дуайта Уитни, «язык — ни что иное, как лишь особое воплощение Теории Знаков; и (далее):

это положение должно оказать колоссальное влияние на изучение языка в русле теории знаков; оно станет новым горизонтом, который откроется для исследования природы знаков и обнаружения в теории знаков целого ряда других, новых сторон самого знака, а именно того, что знак не может полностью раскрыться, пока мы не увидим, что он не только не является вещью просто передающейся, но по сути своей, является вещью, которая предназначена для передачи. 22

22 Цитируется infra, 228.

151

(Вот почему, согласно Пирсу, знак нуждается в участии «интерпретатора»).

Итак, одновременно с предыдущими рассуждениями, Соссюр ставит проблему об «особенно сложной природе семиологии разговорного языка» (loc. cit) по сравнению с другими семиологическими системами. Согласно соссюровской доктрине, в этих системах используются знаки, которые осуществляют самый что ни на есть непосредственный уровень референции между signatum и signans, — это, согласно терминологии Пирса, иконические знаки, или символы (как их будет определять Соссюр в своем Course), являющиеся знаками, но не всегда произвольными.» Так, например, согласно утверждению 1894 года, чисто условные и так называемые «произвольные» знаки — это те, которые Пирс называет символами (legisigns). «Независимые символы», согласно ранним записям Соссюра, «обладают особенно важным свойством, проявляющимся в том, что они не образуют ни малейшей воспринимаемой связи с определяемым объектом.» В результате, «каждый, кто попадает в стихию языка, должен признать, что во всех аналогиях между небом и землей ему отказано.»23

Несмотря на то, что Соссюр склонен усматривать непосредственный интерес семиологии в «произвольных системах», эта наука, как он утверждает, всегда будет расширять свою поле деятельности, поэтому трудно предсказать, каковы границы ее развития. (1:153ff). «Грамматика» игры в шахматы, учитывая ценностное соотношение между фигурами, позволяет Соссюру сравнить игру в шахматы с языком и прийти к заключению, что в этих семиологических системах, «понятие идентичности совмещается с понятием значимости (value) и наоборот» (1:249).

Именно вопросы связанные с тождеством и ценностью, согласно меткому замечанию сделанному Соссюром и начале века, кажутся основополагающими и для мифологических исследований, так как представляют собой «область родственную лингвистике»: на уровне семиологии все противоречия мыслительного процесса возникают из-за недостаточного осмысления того, что такое идентичность знака, или каковы свойства этой идентичности, когда мы говорим о такой несуществующей в общем-то вещи как слово, или о мифологических героях, о буквах алфавита, с философской точки зрения являющимися лишь различными формами знака.

«Эти символы, сами по себе, подчиняются тем же правилам переменности, что и все другие ряды символов *** — они все состав-

23 Ibid

152

ляют часть семиологии.» 24 Идея подобной семиологической реальности, самой по себе не существующей «постоянно и, независимо от времени» (a nul moment) (2:277), была принята Соссюром, в 1908-09 годы, во время чтения курса, где он объявил о «способности значений к взаимному определению за счет совместности их расположения», а также добавил, что такая способность к определению может возникнуть только на синхронном уровне, «так как системы ценностей не могут оставаться не зависимыми от процесса смены эпох.» (2:304).

Семиотические принципы выработанные Соссюром в течении последних двадцати лет его жизни демонстрируют поразительную настойчивость и упорство. Цитируемые выше наброски 1894 года начинаются с непоколебимого утверждения:

Объект, который функционирует как знак никогда не может быть «тем же самым» дважды: он нуждается в немедленной перепроверке или предварительной договоренности, для знания того, в каких границах и от чьего имени мы имеем право назвать его тем же самым; в этом и состоит его фундаментальное отличие от обычного объекта.

Соссюр в этих записях настаивает на решающей роли «сплетенности неизменно отрицательных различий», что является первопричиной не-совпадения в сфере семиологических значений. Приступая к исследованию семиологических систем, Соссюр пытается «возразить против прошлых теорий», и говоря о 1894 годе, охотно ссылается на сравнения между синхроническими уровнями в языке и шахматной доской. Проблема «антиисторической сущности языка» послужит даже заглавием последних записей Соссюра 1894 года (2:282), и, более того, будет приложена ко всем его размышлениям о семиологических аспектах языка, а также всех creations symboliques (символические творения). 25 Эти два так и неразделенных принципа соссюровской лингвистики — arbitraire du signe и строго «статическая» интерпретация системы — чуть не заблокировали развитие общей семиологии, на которое так надеялся ученый и которое сам предсказывал (ср. Saussure, 1:170ff).

24 См. Jean Starobinski, Les mots sous les mots. Lex anagmmmes de Ferdinand de Saussure (Paris: Gallimard, 1971), 15.

25 См. с его записями, опубликованными Arco Silvio Avalle, «Noto sul 'segno, Strumenti crirtici 19 (1972), 28-38; См. также с D.S.Avalle. «La semiologie de la nurrativite chez Saussure», в Essais da la theorie du texte, изд. К.Буази (Paris: Editions Galilee, 1973).

153

Таким образом, важнейшую проблему семиологической инвариантности, которая сохраняет действенную силу во всех своих ситуативных и индивидуальных вариациях Соссюр проясняет благодаря весьма удачному сравнению языка с симфонией: музыкальное произведение представляет собой реальность, существующую независимо от различных его исполнений; «исполнения не достигают статуса самого произведения». Как замечает Соссюр, «реализация знака не является его основополагающим свойством»; «исполнение сонаты Бетховена еще не есть сама соната», (1:50, 53ff.). Мы имеем дело со взимоотношением между langue и parole и с аналогичной связью между «моновокальностью» (univocite) произведения и множеством индивидуальных интерпретаций. Совершенно ошибочно, в тексте составленном Балли и Сеше, эти интерпретации представлены в качестве «отклонений, совершаемых [исполнителями].»

Соссюр по всей видимости был уверен, что в семиологии «произвольные» знаки займут основное место, но просматривать записи студентов для проверки достоверности утверждений, данных в текстах Балли и Сеше не имело бы смысла; вот они: «знаки, являющиеся полностью произвольными осуществляют идеальный уровень семиологического процесса лучше, чем другие знаки». (1:154).

Экспансионистская точка зрения на процесс становления науки, (science en devenir) заставляет Соссюра наконец признать, что «все, что может быть заключено в форму должно стать частью семиологии» (loc.cit.). Это утверждение, по-видимому, предвосхищает современные теории тополога Рене Тома, который ставит вопрос о том, не следует ли попытаться незамедлительно составить «общую теорию форм, независимо от специфической природы пространственного субстрата».26

VIII

Отношения между наукой о языке и языках, и наукой о знаке и знаках были лаконично и ясно изложены Эрнстом Кассирером в его обращении к Нью-Йоркскому Лингвистическому Кружку; в этом обращении он отметил, что «лингвистика является частью семиотики».27

Знаки несомненно принадлежат к сфере, которая в отдельных ее пунктах отличается от всех других реалий нашей окружающей

26 R.Thom, «La linguistique, discipline morphologique exemplaire», Critique 30(1974), 244ff.

27 E.Cassirer, «Structuralism im Modern Linguistics», Word 1 (1945), 115.

154

среды. Должны быть исследованы все участки этой сферы, принимая при этом во внимание все общие свойства, сходства и различия между отдельными типами знаков. Любая попытка установить определенные границы для семиотических исследований и исключить из них определенные типы знаков чревато расщеплением науки о знаках на две омонемические дисциплины, а именно, на семиотику, в широком смысле этого слова, и другую, аналогично названную область, но взятую в узком смысле. Кое-кто, например, может захотеть создать отдельную науку на основе изучения знаков, которые мы называем «произвольными», т.е. тех, которые мы используем в языке (во всяком случае так принято полагать), хотя даже лингвистические символы, как показал Пирс, можно с легкостью отнести к иконическим или индексальным знакам.

Каждый, кто считает систему языка единственной системой достойной быть предметом исследования для семиотики попадает в порочный круг определения (petitio principii). Ограниченность лингвистов, настаивающих на исключении из сферы семиотики знаков, распределенных отличным образом от их распределения в языке, сводит эту науку к некому прообразу лингвистики. Но попытки ограничить поле деятельности семиотики заходят еще дальше.

На всех уровнях и во всех аспектах языка, отношения взаимодействия между двумя гранями знака, signans и signatum, остаются неизменными, хотя очевидно, что свойства signatum и структура signans изменяются в зависимости от статуса языкового явления. Привилегированная роль правого уха (а, точнее говоря, левого полушария мозга), предназначенного исключительно для восприятия языковых звуков, является основным проявлением их семиотической ценности, а все фонологические компоненты (независимо от того, являются ли они дифференциальными признаками, или демаркационными, стилистическими, или даже полностью избыточными элементами) функционируют в качестве имманентных знаков, каждый наделенный своим собственным signatum. Любой более высокий уровень вызывает появление новых особенностей значения: они основательно изменяются по мере восхождения по «шкале», ведущей от фонемы к морфеме, от морфем к словам (включая всю их грамматическую и лексическую иерархию), затем проходят через разные уровни синтаксических структур вплоть до предложения, далее — от группы предложений к высказываниям, и в конечном итоге оформляются в последовательность высказываний, т.е. в диалог. Каждый из этих последовательных этапов отличается собствен-

155

ными ярко выраженными специфическими качествами, а также присущей этому уровню степенью подчиненности правилам кода и требованиям контекста. В то же время, каждая часть задействованы, по возможности, в осуществлении целостного значения. Вопрос о значении морфемы, слова, предложения или отдельного высказывания одинаково важен для всех этих единиц. Относительная сложность таких знаков как синтаксический период, монолог или диалог, не влияет на тот факт, что в пределах любого языкового явления все компоненты являются знаками. Дифференциальные признаки, цельный дискурс, или лингвистические сущности, несмотря на структурные отличия их функций и поля деятельности, все подчинены одной общей науке о знаках.

Сравнительное изучение естественного и формализованного языков, и в первую очередь языков логики и математики, тоже относится к семиотике. Здесь анализ различных отношений между кодом и контекстом уже открыл широкие перспективы. Кроме того, сопоставление языка с «второстепенными формообразующими структурами» и отчасти с мифологией дает богатые результаты и призывает отважные умы предпринять аналогичного рода исследования охватывающий всю семиотику культуры.

Что касается дальнейших семиотических исследований вопросов языка, тут придется быть на чеку, чтобы не допустить опрометчивого отнесения специфических качеств языка к другим семиотическим системам. Не следует также упорно отказывать семиотике в праве изучать знаковые системы, которые имеют мало сходств с языком, и предаваясь остракизму, обнаруживать в самом языке предположительно «не-семиотические» уровни.

IX

Искусство долго ускользало от семиотического анализа. Тем не менее, нет сомнения в том, что все искусства, — будь они по сути темпоральны, подобно музыке и поэзии, — основаны на пространственных отношениях, подобно живописи и скульптуре, или синкретичны, пространственно-темпоральны, подобно театру или цирковым представлениям и кинопоказам, — все они связаны со знаком. Разговор о «грамматике» искусства состоит не только в использовании бессмысленной метафоры: суть в том, что все виды искусства имеют в виду организацию полярных и сигнификативных категорий, которые в свою очередь основываются на оппозиции маркированных и немаркированных элементов. Все виды искусства, объединяясь, образуют сеть художественных конвенций. Некоторые, например, имеют всеобщий

156

характер, скажем, можно выделить какое-то количество стабильных слагаемых, основных для пластических искусств, в зависимости от которых устанавливаются основные различия между живописным полотном и образцом скульптуры. Другие конвенции, влияющие на художника, или время от времени обязательные для него и непосредственных потребителей его произведения, налагаются стилем, релевантным для определенной народности и определенной эпохи. В результате, оригинальность произведения ограничивается артистическим кодом, который доминирует в данную эпоху и в данном обществе. И даже неподчинение художника затребованным правилам, не менее чем его верная приверженность им, воспринимается современниками в русле установленного кода, который художник-новатор пытается разрушить.

Привычное для нас сопоставление искусства и языка может не сработать, если это сравнительное изучение касается обыденного языка, а не напрямую искусства слова, которое представляет собой видоизмененную систему первого.

Знаки присущие определенному виду искусств могут нести отпечаток каждого из трех семиотических способов образования, описанного Пирсом; таким образом, они могут походить и на знак-символ, знак-икону, и знак-индекс, но совершенно очевидно, что их сигнификативная ценность (semeiosis) располагается за пределами их художественных качеств. Из чего состоят эти особые качества? Один из самых исчерпывающих ответов на этот вопрос был дан в 1885 г. молодым студентом колледжа, Джерардом Мэнли Хопкинсом:

Поэтическая техника, а может, мы будем правы если скажем, что и техника искусства в целом, сводится к принципу параллелизма. Структура поэзии состоит в непрерывном параллелизме.28

Вопрос об «искусстве» (artifice) должен быть добавлен к триаде семиотических способов образования знаков, установленных Пирсом. Триада основывается на двух бинарных оппозициях: смежный/сходный и действительный/предписанный. Смежность обоих компонентов знака действительна, фактична в индексальном знаке, но навязана, предписана в знаке-символе. В иконическом знаке, присущее ему действительное, фактическое сходство находит свой логически предсказуемый коррелят в предписанном сходстве, характерном для «искусства», и именно по этой причине, встраивается в целое, которое теперь уже на-

28 G.M.Hopkins, «Poetic Diction» (1865), in The Journals and Papers, ed. H.House (London: Oxford University Press, 1959), 84.

157

всегда является четырехчастным единством семиотических способов образования знака.

Каждый знак представляет собой отсылку (renvoi) (согласно известному aliquid stat pro aliquo). Параллелизм, о котором говорит поэт и теоретик поэзии, Джерард Мэнли Хопкинс, является отсылом от одного знака к целиком сходному знаку или по крайней мере сходному по одному из двух его граней (signans или signatum). Один из двух «соотнесенных», по определению Соссюра, знаков 29 отсылает к другому, наличествующему или подразумеваемому в пределах того же контекста, что можно усмотреть на примере метафоры, где in praesentia фигурирует лишь «средство переноса». Работа Соссюра, завершенная им во время профессорства в Женеве, работа весьма дальновидная, касающаяся повторов в античной литературе, могла бы оказаться новаторской для мировой науки поэтики, но была совершенно незаслуженно скрыта от взоров специалистов, и вплоть до сегодняшнего дня содержимое довольно ранних записных книжек Соссюра известно нам лишь по впечатляющим цитатам Жана Страбиньского. Эта работа выявляет феномен «сцепления по парам», который заключается в повторах по четным строкам» в Индоевропейской поэзии, что позволяет нам сделать анализ «фонологической сущности слов для построения аккустических серий (например, соотнести гласную, с соответствующей 'контргласной'), или для создания из них сигнификативных серий». 30 Настойчиво пытаясь сгруппировать парами «естественным образом истребующие друг друга» знаки, 31 поэты были вынуждены контролировать традиционный «скелет кода», а именно, первым делом, одобренные всеми строгие правила сходства, включая принятые отклонения от нормы (или, как выразился Соссюр, «трансакт» определенных переменных участвующих в формообразовании), затем правила, предписанные для равной (paire) дистрибуции соответствующих единиц в пределах текста, и, наконец, порядок (consecutivite или non-consecutivite) накладываемый на повторяющиеся элементы на фоне хода времени. 32

«Параллелизм» как характерная черта структуры искусства являет собой отсылку семиотического факта к эквивалентному факту внутри того же контекста, включая случаи, когда целью отсылки является лишь эллиптическая импликация. Эта беззаговорочная

29 См. J.Starobinski, op. at., 34

30 Ibid, 21,31 ff.

31 Ibid., 55.

32 Ibid, 47.

158

принадлежность двух параллелей к одному и тому же контексту позволяет нам пополнить систему временных аспектов, включенную Пирсом в свою семиотическую триаду: «Сущность знака-иконы принадлежит к прошедшему опыту**, сущность индексальных знаков состоит в настоящем опыте. Сущностью же символа *** является — esse in futuro» (IV.447; II. 148). «Искусство» же содержит в себе атемпоральную взаимосвязь двух параллелей внутри их обусловленного контекста.

Стравинский никогда не уставал повторять, что «в музыке доминирует принцип сходства». 33 В музыкальном искусстве соотношения элементов, которые в пределах данной конвенции признаны взаимоэквивалентными друг другу, составляют основную, если не единственную семиотическую ценность — а именно, «интрамузыкальное воплощение значения», согласно описанию музыковеда Леонарда Мейера:

Внутри контекста отдельного музыкального стиля один тон, или группа тонов указывают — или ведут опытного слушателя к тому, чтобы он мог ожидать, появление другого тона, или группы тонов предсказуемых на более или менее определенной точке музыкального континуума.34

Отсылка к следующему далее знаку в пределах музыкальной формы осмысляется композиторами как сущность музыкального знака. По мнению Арнольда Шенберга, «сочинять музыку это значит обозревать будущее музыкальной темы.» 35 Три фундаментальные операции музыкального «ремесла» — антиципация, ретроспекция и интеграция — напоминают нам о факте, что именно исследование музыкальной фразы, предпринятое в 1890 г. Эренфельсом подсказало ему не только понятие «Гештальта», но также и позволило сделать подходящее введение к анализу музыкальных знаков:

Среди темпоральных формальных качеств только один элемент может, логически, быть дан в рамках перцептивных представлений, в то время как остальные доступны нам в качестве образов памяти (или ожидаемых образов, спроецированных на будущее).36

33 Igor Stravinsky, Poetics of Music in the Form of Six Lessons (Cambridge. Mass.: Harvard University Press, 1942).

34 Leonard B. Meyer, Music, the Arts, and Ideas (Chicago: University of Chicago Press, 1967), 6ff.

35 Jan Maegaard, Stuciien zur Entwicklung des dodekaphonen Satzes bei Arnold Scbonberg (Copenhagen: W.Hansen, 1971).

36 Christian von Ehrenfels, «Über 'Gestaltqualitäten'», Vierteljahresschrift für wissenschaftliche Philosophie 14:3 (1890), 263 ff.

159

Если в музыке проблема внутренних отношений преобладает над отношениями иконического порядка, и способна свести их на нет, то репрезентативная функция с другой стороны, в основном фигурирует в истории визуальных искусств, пространственных в обязательном порядке. 37 Тем не менее, факт существования абстрактной живописи и ее большой успех неопровержимы. «Responsions» (взаимосвязи) между различными хроматическими и геометрическими категориями, которые, безусловно, играют необязательную роль в репрезентативной живописи, становятся единственной семиотической ценностью в абстрактной живописи. Законы оппозиции и эквивалентности, управляющие системой пространственных категорий, задействованных в живописи, являются выразительным примером того, когда правила сходства предписываются кодом определенной школы, эпохой, или народом. Итак, совершенно очевидно, что конвенция основывается на употреблении и выборе потенциальных возможностей воспринимаемых на универсальном уровне.

Вместо темпоральной последовательности, которая вызывает антиципации и ретроспекции у слушателя музыкальных фраз, абстрактная живопись заставляет нас осознать одновременность сочетающихся и переплетающихся «соотношений между элементами». Музыкальный отсыл, который ведет от наличного, уже звучащего тона к предыдущему или зафиксированому в памяти тону, заменяется в абстрактной живописи взаимоответными отношениями между вышеупомянутыми факторами. Здесь отношения между частями и целым приобретают особое значение, хотя идея цельности произведения играет важную роль для всех искусств. Способ сосуществования частей показывает их сплоченность в пределах целого, и именно под влиянием целого, части фигурируют в качестве неотъемлемых его компонентов. Эта взаимозависимость между целым и частями создает условия для открытого отсылания частей к целому и наоборот. Такого рода взаимоответное отсылание следует видеть как синекдохическую процедуру, соответствующую традиционным дефинициям данного тропа, например, дефиниции Исидора Исполенсиса: «Synecdoche est conceptio, cum a parte totum vel a tot pars

37 См. R. Jakobson, «On Visual and Auditory Signs» and «About the Relation between Visual and Auditory Signs», Selected Writings II (The Hague-Paris: Mouton, 1971), 334-344.

160

intellegitur.» 38 (paragraph 572). Короче говоря, в основе всех проявлений «artifice» («искусства») лежит проблема сигнификации.

X

По мере приближения к заключению, мы могли бы предложить тавтологическую формулу: семиотика, — или иначе, la science du signe et des signes, наука о знаках, Zeichenlehre, — не только имеет право, но и должна изучать структуру всех типов знаковых систем и объяснять различные иерархические соотношения между ними, сеть их функций и общие или отличающиеся свойства в масштабе всех систем. Различие в соотношениях между кодом и сообщением, или между signans и signaturn, ни в коем случае не оправдывает самовольных индивидуальных попыток исключить определенные классы знаков из исследований по семиотике, — как, например, не-произвольные знаки, так и те, что избегнув «теста социализации», сохраняют в какой-то степени свою единичность. Семиотика, благодаря тому, что она является наукой о знаках, призвана охватить все разновидности signum.

38 Cм. Heinrich Lausberg, Handbuch der literarischen Rhetorik (Münich: Max Hueber, 1960); синекдоха — это понятие, в котором целое понимается через часть.

161

<< | >>
Источник: Якобсон Р.. Язык и бессознательное / Пер. с англ., фр., К. Голубович, Д. Епифанова, Д. Кротовой, К. Чухрукидзе. В. Шеворошкина; составл., вст. слово К. Голубович, К. Чухрукидзе; ред. пер. — Ф. Успенский. М.:,1996— 248с.. 1996

Еще по теме ВЗГЛЯД НА РАЗВИТИЕ СЕМИОТИКИ: