2. ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОЛЕЗНОСТИ

Как следует нам определить благополучие людей, или полезность? Ути­литаристы традиционно определяют полезность через счастье — отсюда распространённый, но обманчивый лозунг «наибольшее счастье наиболь­шего количества людей»1.

а. Гедонизм бпагопогучия

Первый подход и, возможно, самый влиятельный в утилитаристской традиции, заключается в том, что переживание или ощущение удоволь­ствия есть главное благо людей. Это единственное благо, которое явля­ется целью в себе, а все остальные блага суть средства его достижения. Бентам, один из основателей утилитаризма, является автором знамени­того высказывания о том, что «пушпин* так же хорош, как и поэзия», если даст такую же интенсивность и продолжительность удовольствия. Если мы предпочитаем поэзию пушпину, если мы думаем, что это более ценная возможность провесги время, то это потому, что поэзия даёт нам больше удовольствия.

Это сомнительное объяснение того, почему мы предпочитаем одни виды деятельности другим. Это клише но, видимо, истинное, что для поэтов писать стихи — часто болезненное и разочаровывающее заня­тие, но тем не менее они считают его ценным. Это также относится и к чтению поэзии — мы часто находим поэзию расстраивающей, а не при-

1 Этот обычный лозунг обманчив потому, что содержит два отдельных объекта максимизации — «наибольшее счастье- и -наибольшее количество-. Ни для какой теории невозможно иметь -двойной махеиманд». и любая попытка осуществить это быстро заводит в тупик (например, если дна возможных распределения 1 и. 1 и. 10 и 20. 20. О, то невозможно одновременно обеспечить и наибольшее счастье, и счастье наибольшего числа). См.: (Griffin 1986:151-154; Reschcr 1966:25-28).

* Пушпин — детская игра.— Примеч.

3"

I. Утилитаризм

3>

носящей удовольствие. Бентам мог бы ответить, что счастье писателя, как и мазохиста, как раз и заключается в этих по видимости неприятных ощущениях. Возможно, поэт действительно находит удовольствие в му­чениях и фрустрации.

Я сомневаюсь в этой. Но нам не нужно решать этот вопрос, ибо Ро­берт Нозик выдвинул ещё более сильный аргумент против гедонизма благополучия ([Nozick 1974:42-45; Нозик 2008],ср. [Smart 1973: 18-21]). Он просит нас представить, что нейропсихологи могут подсоединить нас к машине, которая вводит нам наркотики. Эти наркотики вызывают состояния сознания, полные наибольших удовольствий, каких только можно представить. Если бы удовольствие было нашим наибольшим благом, мы все добровольно вызвались бы подсоединиться к такой ма­шине на всю жизнь, чтобы постоянно получать инъекции и не чувство­вать ничего, кроме счастья. Но. конечно, только очень немногие люди добровольно пошли бы на это. Это не только далеко не лучшая жизнь, но вряд ли жизнь вообще. Не только далеко не самая стоящая жизнь, но, как сказали бы многие люди, это жизнь, проведённая впустую, лишён­ная ценности.

На самом деле многие люди предпочли бы смерть такой жизни. Мно­гие люди в Соединённых Штатах подписывают завещания, в которых требуют, чтобы, если не будет надежды на выздоровление, их отключили бы от систем поддержания жизни, даже если эти системы могут снять боль и вызвать ощущение удовольствия. Лучше быть в таком случае мёртвым или нет, но, конечно, лучше находиться не под воздействием наркотиков, делая то, что мы считаем стоящим в этой жизни. И пока мы надеемся, что будем счастливы, делая такое дело, мы не будем при­нимать наркотики даже ради гарантированного счастья.

6. Негедонистическая полезность состояний сознания

Гедонистическое понимание полезности ложно, ибо вещи, стбящие того, чтобы их делать и иметь в жизни, несводимы к одному состоянию сознания, такому как счастье. На это можно было бы ответить, что ценны различные виды переживаний и что мы должны способствовать достиже­нию всего диапазона ценных состояний сознания.

Но это спасает от возражения Нозика. Изобретение Нозика вообще-то называется «машина переживаний», и наркотики могут создать лю­бое желаемое состояние сознания — экстаз любви, чувство удоволь-

Уилл Кимликл. Современная политическая философия

ствия от писания стихов, ощущение мира от религиозного созерцания и т.д. Все эти переживания могут быть воспроизведены машиной. По­желаем ли мы теперь добровольно подключиться к ней? Конечно, ответ по-прежнему — нет.

То, чего мы хотим в жизни, есть нечто большее или нечто иное, чем получение любого состояния сознания, любого вида •внутреннего све­та», приятного или нет. Мы хотим не только переживать писание стихов, мы хотим писать стихи; мы хотим не только испытывать переживание зарождения любви, мы хотим влюбляться; мы не просто хотим чувства какого-то свершения, мы хотим совершить что-то. Это правда, что, ког­да мы влюбляемся или достигаем чего-то, мы также хотим чувствовать это. И мы надеемся, что некоторые из этих переживаний будут счаст­ливыми. Но .уы не отказались бы от возможности влюбиться или до­стичь чего-то даже ради гарантированного получения соответствующих ощущений внутри «машины переживаний» (см. [Lomasky 1987:231-233; Urmore 1987:48-49;Griffin 1986: 13-23; Finnis 1981:85-88]).

Верно то, что иногда мы просто хотим некоторых переживаний. Это одна из причин, по которым люди принимают наркотики. Но наша дея­тельность в нсодурманенном наркотиками состоянии не есть всего лишь плохая замена того, что наркотики могут дать нам напрямую. Никто не согласится с тем, что состояния сознания это единственное, что имеет значение, так что подключение к машине переживаний было бы дости­жением всех жизненных целей.

в. Удовлетворение предпочтений

Благополучие людей есть нечто большее, или иное, чем получение правильной последовательности состояний сознания.

Однако если первые два взгляда в своем понимании благополучия многого не учитывают, то третий включает слишком многое. Удовлет­ворение наших предпочтений не всегда способствует нашему благопо­лучию. Предположим, мы заказываем обед, но некоторые из нас хотят пиццу, а другие — блюда китайской кухни. Если для удовлетворения

за

i. Утилитаризм

большинства предпочтений следует заказать пиццу» то данная разно­видность утилитаризма велит нам сделать это. Но что. если заказанная нами пицца отравлена или просто протухшая (о чём мы не знаем)? Тогда заказ её не будет способствовать нашему благополучию. Когда у нас нет достаточной инсрормации, или мы ошиблись, рассчитывая издержки и выгоды того или иного действия, тогда то, что хорошо для нас, может не совпадать с нашими нынешними предпочтениями.

Поэтому предпочтения не определяют нашего блага. Точнее говоря, наши предпочтения позволяют делать прогнозы о нашем благе. Мы хо­тим иметь те вещи, которые стоит иметь, и наши текущие предпочтения отражают наши текущие убеждения о том, каковы эти стоящие вещи. Но не всегда легко сказать, что является стоящим, и в наших убеждениях мы можем ошибаться. Мы можем действовать исходя из предпочтений о том, что следует купить или сделать, и затем понять, что оно того не стоило. Мы часто допускаем подобные ошибки, как в конкретных реше­ниях, типа того, какие блюда заказать, так и в «глобальных предпочте­ниях» о том, какую жизнь зести.

Утилитаризм удовлетворения предпочтений утверждает, что нечто делается ценным оттого, что многие люди его желают. Но это ложно, на самом деле всё наоборог. Наличие предпочтения не делает это цен­ным — напротив, его ценность есть хорошее основание, чтобы остано­вится именно на этом предпочтении. А если оно не ценно, то удовлетво­рение моего ошибочного предпочтения не будет способствовать моему благополучию. Польза для меня возрастает не путём удовлетворения любых имеющихся у меня предпочтений, но путём удовлетворения тех предпочтений, которые не основаны на ложных убеждениях.

Относящейся к утилитаризму удовлетворения предпочтений пробле­мой является феномен «адаптивных предпочтений», когда люди, не мо­гущие достичь некоей желаемой цели, постепенно утрачивают это же­лание. Это известно как «проблема зелёного винограда», по басне Эзопа о лисе, которая после нескольких провалившихся попыток достать вы­соко висящие грозди заявляет, что она в любом случае не хочет их, так

33

Уилл Кимликд. Современная политическая философия

как они, вероятно, ещё зелены. Трудно жить с разочарованием от неудо­влетворённых предпочтений, и один из способов справиться с ним — убедить себя, что недостижимая цель и не заслуживала того, чтобы к ней стремиться. Крайней формой этого феномена является ситуация «до­вольного раба*, ксторый приспосабливается к рабству, утверждая, что и не хочет свободы.

Это создаёт серьёзную проблему для оценки политических институ­тов в плане их способности удовлетворять предпочтения людей. Если люди адаптируют свои предпочтения к тому, чего достичь достаточно реалистично, то даже репрессивное общество, лишающее большое чис­ло людей важных зоэможностей. может, тем не менее, хорошо выпол­нять (адаптированные) предпочтения людей. Действительно, оно может делать это даже лучше, чем открытое и демократическое общество, гор­дящееся тем, что даёт людям свободу и возможности. Вполне возможно, что в свободном обществе больше неудовлетворённых предпочтений, чем в репрессивном обществе, с рождения приучающем людей не же­лать определённых вещей.

г. Предпочтения, основанные на полной информации

Четвертая трактовка полезности пытается решить проблему ошибоч­ных и адаптированных предпочтений, определяя благополучие как удо­влетворение -рациональных-, или «информированных», предпочтений. Утилитаризм, с этой точки зрения, стремится к удовлетворению тех предпочтений, которые основаны на полной информации и правиль­ных суждениях, отвергая ошибочные и иррациональные. Мы стремимся обеспечить то, для чего есть хорошие основания, чтобы предпочесть то, что действительно сделает жизнь людей лучше.

1 Обсуждение адаптивных предпочтений см.: |Elster 1982b: 1983fV. Barry IVSVfr; Sunslein 1991; 1997: th. I-2| В применении к тендерным ролям см.: fSuruiein 1999-.Okin I999-, Nuubaum 2000). Это,конечно.связано и с марксистской кори-ей io»noiu сшнания. согласно которой рабочих соцнали 1ирук>1 п>«-дом. чтобы они были неспособны видеть свою реальную заинтересованность • социализме.

И

I. Утилитаризм

35

Этот четвёртый подход кажется правильным — главным благом для людей является удовлетворен и с рациональных предпочтений'. Но в то время как такой взгляд неуязвим для возражений, он крайне туманен и представляет трудности в плане применения или измерения. Счастье, по крайней мере, имеет то достоинство, что оно, в принципе, измеримо. Мы все приблизительно понимаем, что может увеличить счастье, что увеличило бы соотношение приятных ощущений к неприятным. Маши­на удовольствий сделала бы это лучше всего. Но как только мы начи­наем рассматривать полезность как удовлетворение информированных предпочтений, это даёт нам мало руководящих указаний.

Во-первых, откуда мы знаем, какие предпочтения имели бы люди, если бы были информированными и рациональными? Каких, к при­меру, религиозных веэований придерживались бы информированные люди? Откуда мы знаеи, когда желание следовать традиционной тендер­ной роли является подлинным выражением блага личности, а не чисто адаптивным предпочтением? Какой отрезок времени рационально при­нимать во внимание? Является ли иррациональным больше заботиться о том, что будет со мной сегодня, чем о том. что случится со мной завтра? Всё это затрагивает сложные вопросы, а ведь мы нуждаемся в ответе на них, для того чтобы начать утилитарные расчёты.

Более того, даже если мы знаем, какие предпочтения рациональны, есть много различных видов информированных предпочтений, и не­понятно, как их суммировать. Как сопоставить достижения в карьере с романтической любовью, если нет единой охватывающей их ценности вроде счастья, которая позволила бы их измерить? Два вида блага могут быть несоизмеримы — неизмеримы в рамках любой одной шкалы*.

Ещё более озадачивает то, что мы отбросили -требование пережи-вания», т.е. то, что основанные на полной информации предпочтения могут быть удовлетворены и полезность (с четвёртой точки зрения) для нас возрасти даже без какого бы то ни было воздействия наших осознан ■ ных переживаний. Например, как утверждает Ричард Хэар, моя жизнь становится хуже, если супруга совершает измену, даже если я никогда

' Конечно, ion я могу предпочесть А. будучи информирован, из зтосо не сле­дует, что А будет для меня сколько-нибудь полезно при полном отсутствии информации. Это осложняет подход к полезности как основанным на полной информации предпочтениям, но не подрывает сю. То, что способствует моему благополучию,отлично от того, что удовлетворяет мои существующие иредпо-чтения, даже если отлично и от того, что удовлетворяет мои идеально основан ные на полной информации предпочтения (см: (Griffin 1986:1 1-12; 32-3|). Воз­можно, однако, что полное развитие такого подхода приблизит его к тому, что иногда называется теорией •обвективиогоспи^кл- (см.: (РягтИ 1984:493-902)).

* Обсуждение 'несоизмеримое ти- и тех проблем, которые она создает для ути-литариэма.см. [Kinnis 1983:86-93: Raz 1986: 321 -368;George 1993:88-90|.

Уилл Кимлик*.. Современная политическая философия

3*

об этом не узнакх Моя жизнь делается хуже потому, что случилось не­что, чего я не хотел, чтобы случилось. Это совершенно рациональное и основанное на информации предпочтение, но тем не менее мой созна­тельный опыт не изменяется в зависимости от того, удовлетворено это предпочтение или нет |Нагс 1971: 1311.

Я согласен с Хэаром в том, что эти «не основанные на опыте предпо­чтения» должны учитываться в определении благополучия. Ведь когда мои предпочтения нарушаются без моего знания об этом, моя жизнь действительно от этого становится хуже. Например, если я продолжаю поступать по отношению к моей супруге как раньше, веря в то, что она не изменяла мне, то тогда я действую на основе фальши. Я живу во лжи, а мы не хотим вести такую жизнь (см. [Raz 1986: 300-301]). Мы часто говорим о других, что то, чего они не знают, не ранит их. Но трудно так думать о своём собственном благе. Я не хочу продолжать думать, что я хороший философ, если таковым не являюсь, или что у меня любя­щая семья, если эго не так. Не сообщающий мне правды может избавить меня от некоторых неприятных состояний сознания, но ценой этого мо­жет быть обесмысливание всей моей деятельности. Я занимаюсь фило­софией потому, что думаю, что делаю это хорошо. Ксли я не делаю это хорошо, то лучше бы я занялся чем-то другим. Я не хочу продолжать заниматься ею, исходя из ложного убеждения, что я делаю это хорошо, ибо это означало бы, что я зря трачу время и живу во лжи, а это не то, что я хотел бы делать. Если в будущем обнаружилось бы, что мои пред­ставления были ложны, то моя деятельность потеряла бы всякий смысл. И она потеряла бы смысл не тогда, когда я обнаружил бы, что убеждение не истинно, но тегда, когда оно перестало быть истинным. В тот момент моя жизнь стала бы хуже, ибо в тот момент я не мог бы более достигать целей, к которым стремился.

Или рассмотрим желания родителей относительно своих детей. Как замечает Джеймс Гриффин, «если отец хочет, чтобы его дети были счаст­ливы, то то, чего он хочет, что ценно для него, — это состояние мира, а не состояние его сознания; следовательно, обманом заставить его думать, что его дети процветают, не даст ему того, что ценно для него» IGriffin 1986: 113]. Его жизнь хуже, если дети страдают, даже если он находится в счастливом неведении об их страданиях.

Мы должны признать возможность того, что наши жизни могут стать хуже даже тогда, когда состояние нашего осознанного опыта пере­живаний останется неизменным. Но это ведёт к некоторым странным результатам. Например, Хэар расширяет понятие полезности до того, что оно включает предпочтения умерших. Я могу иметь рациональное предпочтение того, чтобы моя репутация не была затронута клеветой после моей смерги. или чтобы моё тело не было оставлено разлагать-

i. Утилитаризм

ся без погребения. Кажется странным учитывать предпочтения мёрт­вых при исчислении полезности, но что отличает их от предпочтения о том, чтобы супруг не совершал измены, остающейся в тайне для дру­гого? В обоих случаях мы имеем рациональные предпочтения вещей, не влияющие на состояния нашего сознания. Не каждое действие, идущее против предпочтений умершего, делает его жизнь хуже, но где провести разграничительную шнию? И как сопоставить предпочтения умерших с предпочтениями живых?'*

Короче говоря, утилитаризм -основанных на полной информации предпочтений- и принципе правдоподобен, но его применение на мрак-тике очень затруднительно Кеть трудности и в определении того, какие предпочтения, будучи удовлетворены, увеличивают благополучие (то есть какие предпочтения -рациональны* или -основаны на информа­ции-), и трудности в измерении благополучия, даже когда мы действи­тельно знаем, какие предпочтения рациональны (то есть сопоставление -несоизмеримых- форм полезности). В результате мы можем оказаться в ситуации, когда невозможно знать, какое действие максимизирует по­лезность либо для данного индивида, либо для общества в целом.

Некоторые из этого сделали вывод, что следует отвергнуть утилита­ризм. Если мы принимаем четвёртое понимание благополучия как удо­влетворения основанных на полной информации предпочтений, и если различные виды благополучии нельзя ясно идентифицировать или под­вести под эту точку зрения, то тогда нет способа узнать, какое действие максимизирует благеполучие, и нам нужна другая оценка того, что яв­ляется правильным действием с моральной точки зрения.

Но этот аргумент, если он и имеет смысл, является слишком сильным. В конце концов, эти трудности определения и баланса информирован-ных предпочтений возникают не только в утилитаристских рассужде­ниях о морали, но и в любых благоразумных рассуждениях о том, как вести свою жизнь (си. [Bailey 1997: 18-19]). Нам постоянно требуется принимать решения на протяжении различных отрезков времени о том, как уравновесить различные виды благ, и высказывать суждения о том. от чего наша жизнь может оказаться лучше или хуже. Если у нас нет ни­какого рационального основания для того, чтобы делать эти суждения,

Я не думаю, что предпочтения умерших всегда лишены моральной значимо­сти. То. что случается после нашей смерти, может повлиять на то. насколько хороню прошла наша жизнь, и наше желание иметь что-то после смерти может быть важным средоточием кашей деятельности при жизни. Действительно, если бы предпочтения умерших не имели бы иногда морального веса, невоз­можно было бм объяснить то, как мы поступаем с завещаниями. Обсуждение этого вопроса см.: (Umasky 1987: 212-221; Няпкг 1990; и hcinberg 198ft 173-176]. О ■требовании переживания- в целом см.: [Scanlon 1991: 22-23; Urmore 1987:48-4>. Ьзтыику 1987: 231-233. Crilttn 1986:13-23; Parfit 1984: M9 1$J|.

37

Уилл Кимликл.Современная политическая философия

в силу нехватки информации или несоизмеримости благ, то тогда вся структура практического разума, а не только утилитаризм, поставлена под угрозу. В реальности, однако, мы принимаем такие решения (более или менее успешно), даже если у нас и нет процедуры для гарантии дей­ствительной информированности наших предпочтений и никакой мате­матической формулы для агрегирования всех различных видов благ, что были в нашей жизни.

Конечно, утилитаризм как политическая философия требует, чтобы мы были в состоянии сравнивать потери и приобретения полезности в течение жизни разных людей, а не просто в рамках одной конкретной жизни. Чтобы решить, кому дать редкие ресурсы, нам может потребо­ваться судить о том. перевешивает ли выполнение стремлений одного человека разочарование другого. Это проблема «межличностных срав­нений- полезности и некоторые думают, что даже если возможно де­лать рациональные суждения о том, как максимизировать полезность в ходе чей-то одной жизни, мы не можем сделать этого относительно жизни нескольких людей. Мы не можем проникнуть в головы людей, чтобы узнать, болыте или меньше исполнения наших желаний и наши разочарования, чем их*.

Но, опять же, это слишком поспешно. Если бы мы не могли сравни­вать полезность в своей жизни и в жизни других, то были бы не в состо­янии принимать рациональные решения о том. помогать или нет дру­зьям, соседям и даже своим детям. Но родители постоянно рассуждают о том, перевешивают ли блага одного ребёнка тяготы или разочарования другого или самих родителей. Нужно придерживаться крайней формы солипсизма, чтобы полагать, что мы не можем делать рациональные суждения, сравнивая полезность в жизни разных людей.

Более того, есть различные косвенные пути преодоления этих труд­ностей. Например, концепция основанных на полной информации предпочтений велит нам «отфильтровывать' те предпочтения, которые адаптивны или иррациональны. Однако на практике для государства нет реалистичных способов прямо принимать такие решения; это по­требовало бы огромного количества информации о прошлом, способ­ностях, эмоциональной конституции и т.д. каждого лица. Вообще-то не­многие и хотели бы, чтобы государство собирало такую информацию о них. Однако государство может решать проблему иррациональных или адаптивных предпочтений косвенным образом: не изучая конкретные предпочтения индиэидов, но стараясь обеспечить подходящие условия для формирования таких предпочтений. Мы можем быть не в состоянии определить, какие именно предпочтения искажены ложными представ­лениями или адаптивными предпочтениями. Но можем исследовать со-