1. Отмирание предпринимательской функции
возможности такой ситуации, когда экономические потребности человечества
удастся удовлетворить настолько полно, что стимулов развивать производство еще
дальше практически не останется.
Подобное состояние насыщения, несомненно,отстоит от нас еще очень далеко, даже если исходить из сложившейся структуры
потребностей; а если учесть, что рост уровня жизни сопровождается автоматическим
расширением этих потребностей и возникновением или созданием новых [Вильгельм
Вундт называл это явление "гетерогонией целей" (Heterogonic der Zwеckе).], то
насыщение превращается в некое подобие бегущей мишени, особенно если к числу
потребительских товаров мы относим досуг. Однако давайте все же рассмотрим такую
возможность, предполагая, хотя это еще менее правдоподобно, что методы
производства достигли такой степени совершенства, которая не допускает
дальнейшего их улучшения.
Возникнет более или менее стационарное состояние. Капитализм, который по
существу является эволюционным процессом, истощится. Предпринимателям будет
нечем заняться. Они окажутся примерно в таком же положении, как генералы в
обществе, которое совершенно уверено, что мир утвердился раз и навсегда.
Прибыль, а вместе с прибылью и норма процента будут стремиться к нулю.
Буржуазия, живущая за счет прибыли и процента, начнет исчезать. Управление
промышленностью и торговлей сведется к рутинному администрированию, а сами
управляющие неизбежно обюрократятся. Почти автоматически возникнет самый
настоящий социализм. Человеческая энергия отвернется от бизнеса. Иные,
неэкономические дали станут увлекать умы и давать простор для приключений.
Применительно к обозримому будущему эта картина никакого значения не имеет.
Однако все большее значение приобретает то, что многие из тех перемен в
структуре общества и организации производственного процесса, которых можно было
бы ожидать вследствие почти полного удовлетворения потребностей или абсолютного
совершенства технологии, могут быть обусловлены и той тенденцией развития,
которая совершенно четко прослеживается уже сегодня. Прогресс можно
механизировать точно так же, как и управление в стационарной экономике, и эта
механизация прогресса может оказать на предпринимательство и капиталистическое
общество влияние не менее сильное, чем остановка экономического прогресса.
Чтобы показать, почему это так, давайте еще раз вспомним, во-первых, в чем
заключается предпринимательская функция и, во-вторых, что она значит для
буржуазного общества и выживания капиталистического строя.
Мы уже видели, что функция предпринимателей заключается в том, чтобы
реформировать или революционизировать производство, используя изобретения или,
в более общем смысле, используя новые технологические решения для выпуска новых
товаров или производства старых товаров новым способом, открывая новые
источники сырья и материалов или новые рынки, реорганизуя отрасль и т.д. Начало
строительства железных дорог, производство электроэнергии перед первой мировой
войной, энергия пара и сталь, автомобиль, колониальные предприятия - все это
яркие образцы большого семейства явлений, включающего также и бессчетное
множество более скромных представителей - вплоть до выпуска новых сортов колбас
и оригинальных зубных щеток. Именно такого рода деятельность и есть главная
причина периодических "подъемов", революционизирующих экономический организм, и
периодических "спадов", возникающих вследствие нарушения равновесия при
производстве новых товаров или применении новых методов. Делать что-то новое
всегда трудно, и реализация нововведения образует самостоятельную экономическую
функцию, во-первых, поскольку все новое лежит за пределами рутинных, понятных
всем задач и, во-вторых, поскольку приходится преодолевать сопротивление среды,
которое в зависимости от социальных условий может происходить в самых разных
формах, начиная от простого отказа финансировать или покупать новые товары и
кончая физической расправой с человеком, который попытается создать что-то
новое.
Чтобы действовать уверенно за пределами привычных вех и преодолевать этосопротивление, необходимы особые способности, которые присущи лишь небольшой
части населения, и именно эти способности определяют как предпринимательский
тип, так и предпринимательскую функцию. Но главное в этой функции - не
изобретение чего-либо нового и не создание каких-либо условий, которые
предприятие затем эксплуатирует. Главное в ней - делать дела.
Эта социальная функция уже сегодня утрачивает свое значение, а в будущем,
несомненно, будет играть еще меньшую роль, даже если сам экономический процесс,
первейшей движущей силой которого является предпринимательство, будет
развиваться прежними темпами. Дело в том, что сегодня гораздо проще, чем
когда-либо прежде, делать вещи, выходящие за рамки привычного, - новаторство
само превращается в рутину. Технологический прогресс все больше становится делом
коллективов высококвалифицированных специалистов, которые выдают то, что
требуется, и заставляют это нечто работать предсказуемым образом. Романтика
прежних коммерческих авантюр отходит в прошлое, поскольку многое из того, что
прежде могло дать лишь гениальное озарение, сегодня можно получить в результате
строгих расчетов.
С другой стороны, личность и сила воли, по-видимому, уже не играют такой роли в
условиях, когда экономические изменения вошли в привычку, - лучшим
подтверждением этому служит нескончаемый поток новых потребительских и
производственных товаров, которые не только не встречают сопротивления, но
воспринимаются как должное. Сопротивление со стороны тех, чьи интересы
оказываются под угрозой в результате нововведений в производственном процессе,
вряд ли исчезнет до тех нор, пока существует капиталистический уклад. Например,
оно стало серьезным препятствием на пути массового производства дешевого жилья,
которое предполагает радикальную механизацию и отказ от неэффективных методов
работы строителей.
Но все другие виды сопротивления - в частности, сопротивлениепотребителей и производителей новым видам товаров просто потому, что они новые,
- практически уже исчезли.
Таким образом, экономический прогресс имеет тенденцию становиться
персонифицированным и автоматизированным. На смену личности приходят бюро и
комиссии. Здесь опять будет уместно сослаться на примеры из военной истории.
В прежние времена, вплоть до наполеоновских войн включительно, быть генералом
означало быть полководцем, а военный успех означал личный успех командующего,
который получал соответствующие "дивиденды" в виде высокого социального
престижа. При существовавшей тогда технике ведения войны и структуре армий
индивидуальные решения и авторитет командующего - даже его личное присутствие
верхом на красивом коне - были важными элементами стратегических и тактических
ситуаций. Присутствие Наполеона на полях сражений должно было ощущаться и
действительно ощущалось. Нынче же все изменилось. Рационализация и специализация
кабинетной работы постепенно вытесняют личность, строгий расчет вытесняет
"озарение". Полководец уже не имеет возможности лезть в гущу сражения. Он все
более превращается в обыкновенного служащего - и перестает быть незаменимым.
Или возьмем другой пример из военной истории. В средние века войны были делом
глубоко личным. Искусство закованных в латы рыцарей требовало постоянных
упражнений в течение всей жизни, каждый рыцарь был на особом счету и ценился в
зависимости от личного искусства и доблести. Нетрудно понять, почему этот род
занятий послужил основой для возникновения нового социального класса в самом
полном и широком смысле этого слова. Однако социальные перемены и технический
прогресс подрывали и со временем разрушили как функцию, так и положение этого
класса. Но войны от этого не прекратились. Просто они становились все более
механизированными - со временем их механизированность достигла такого уровня,
что успех на военном поприще, которое сегодня превратилось в заурядную
профессию, уже не несет на себе той печати личной заслуги, которая не только
самому человеку, но и социальной группе, к которой он принадлежит, обеспечивала
прочное положение социального лидерства.
В наши дни аналогичный, а если разобраться, то и тот же самый - социальный
процесс подрывает роль, а вместе с нею и социальное положение капиталистического
предпринимателя. Его роль, хотя она и не может сравниться славой с ролью больших
и малых средневековых военачальников, также есть или была одной из форм
индивидуального лидерства, основанной на авторитете личности и личной
ответственности за успех. Его положение, как и положение класса военачальников,
ставится под угрозу, как только эта функция начинает утрачивать свое значение в
социальном процессе, причем не важно, чем это вызвано - отмиранием социальных
потребностей, которые эта функция обслуживала, или тем, что эти потребности
стали обслуживаться иными, более обезличенными методами.
Однако это сказывается не только на положении предпринимателей, но и на
положении всего класса буржуазии в целом. Хотя в начале своего пути
предприниматели не обязательно принадлежат к классу буржуазии и даже, как
правило, к нему не принадлежат, они тем не менее входят в него в случае успеха.
Таким образом, хотя предприниматели сами по себе социального класса не образуют,
класс буржуазии впитывает в себя их самих, их семьи и родственников, укрепляя
тем самым свой численный состав и жизненные силы, при этом семьи, которые
отстраняются от активного участия в бизнесе, выпадают из этого класса через
одно-два поколения. Основную массу составляют те, кого мы называем
промышленниками, торговцами, финансистами и банкирами; они находятся на
промежуточной стадии между двумя полюсами: предпринимательским началом и
рутинным администрированием доставшегося по наследству дела. Доходы, за счет
которых класс буржуазии существует, и социальное положение, которое он занимает,
зависят от успеха этого более или менее активного сектора - который
необязательно составляет меньшинство, в США, например, его доля в буржуазном
классе составляет более 90% - и индивидов, находящихся на пути к вступлению в
этот класс.
Таким образом, экономически и социологически, прямо и косвеннобуржуазия зависит от предпринимателя и как класс живет и по прошествии более или
менее продолжительного переходного периода ото мрет вместе с ним - не исключено,
что это будет период, на протяжении которого буржуазия будет чувствовать, что
она не может ни жить, ни умереть, - подобно тому, как это происходило с
феодальной цивилизацией.
Подведем итог этой части наших рассуждений: если капиталистическая эволюция -
"прогресс" - остановится вообще или будет происходить совершенно автоматически,
экономический базис промышленной буржуазии сведется к зарплате, аналогичной той,
которую сегодня платят за рутинную административную работу, если не считать
рудименты квазиренты и прибыли монопольного типа, которые будут, по всей
вероятности, в течение некоторого времени сохраняться. Поскольку
капиталистическое предпринимательство в силу собственных достижений имеет
тенденцию автоматизировать прогресс, мы делаем вывод, что оно имеет тенденцию
делать самое себя излишним - рассыпаться под грузом собственного успеха.
Совершенно обюрократившиеся индустриальные гиганты не только вытесняют мелкие и
средние фирмы и "экспроприируют" их владельцев, но в конечном итоге вытесняют
также и предпринимателя и экспроприируют буржуазию как класс, который в этом
процессе рискует потерять не только свой доход, но, что гораздо более важно, и
свою функцию. Истинными провозвестниками социализма были не интеллектуалы и не
агитаторы, которые его проповедовали, но Вандербильты, Карнеги и Рокфеллеры.
Результат может оказаться не совсем по вкусу марксистским социалистам, тем более
не по вкусу социалистам в более популярном (Маркс сказал бы - вульгарном)
понимании. Но что касается самого прогноза, то здесь наши выводы полностью
совпадают.