Штольц*
Штольцу уже за тридцать лет. Он служил, вышел в отставку, нанялся своими делами и нажил дом и деньги. Он участвует в какой-то компании, отправляющей товары за границу.
Он беспрестанно в движении: понадобится обществу послать в Бельгию или Англию агента — посылают его; нужно написать какой-нибудь проект или приспособить новую идею к делу — выбирают его.
Между тем он и ездит в свет, и читает. Когда он успевает — бог весть.Он весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь. Он худощав. Цвет лица ровный, смугловатый и никакого румянца. Глаза хотя немного зеленоватые, но выразительные.
Кате в организме нет у него ничего лишнего, так и в нравственных отправлениях своей жизни он искал равновесия практических сторон с тонкими потребностями духа. Две стороны шли параллельно, перекрещиваясь и перевиваясь на пути, но никогда не запутываясь в тяжелые, неразрешимые узлы.
Простой, то есть прямой, настоящий взгляд на жизнь — вот что было его постоянной задачей, и, добираясь постепенно до ее решения, он понимал всю трудность ее и был внутренне горд и счастлив всякий раз, когда ему случалось заметить кривизну на своем пути и сделать прямой шаг.
«Мудрено и трудно жить просто!» — говорил он часто себе и торопливыми взглядами смотрел, где криво, где косо, где нить шнурка жизни начинает завертываться в неправильный, сложный узел.
Мечте, загадочному, таинственному не было места в его душе. То, что не подвергалось анализу опыта, практической истины, было в глазах его оптический обман или же факт, до которого еще не дошла очередь опыта. Он упрямо останавливался у порога тайны, не обнаруживая ни веры, ни сомнения, а ожидал появления закона, а с ним и ключа к ней.
Так же тонко и осторожно, как за воображением, следил он за сердцем. Он горячо благодарил судьбу, если в этой неведомой области удавалось ему заблаговременно отличить нарумяненную ложь от бледной истины. Он считал себя счастливым уже и тем, что мог держаться на одной высоте и, скача на коньке чувства, не проскакать тонкой черты, отделяющей мир чувства от мира лжи и сентиментальности, мир истины от мира смешного, или, скача обратно, не заскакать на песчаную, сухую почву жестокости, умничанья, недоверия.
Увлекаясь, он чувствовал землю под ногами и довольно силы в себе, чтоб в случае крайности рвануться и быть свободным. Он не ослеплялся красотой и потому не забывал, не унижал достоинства мужчины, не был рабом, хотя не испытывал огненных радостей.
У него не было идолов, зато он сохранил силу души, крепость тела. От него веяло какой-то свежестью и силой, перед которой невольно смущались и незастенчивые женщины.
Он знал цену этим редким и дорогим свойствам и так скупо тратил их, что его звали эгоистом, бесчувственным. Удержан- ность его от порывов, умение не выйти из границ свободного состояния духа клеймили укором и тут же оправдывали. Не видели, чтоб он задумывался над чем-нибудь болезненно и мучительно. По-видимому, его не пожирали угрызения утомленного сердца. Не болел он душой, не терялся никогда в трудных или новых обстоятельствах, а подходил к ним так, как будто он жил вторично, проходил знакомые места.
Выше всего он ставил настойчивость в достижении целей: это было признаком характера в его глазах. Людям с этой настойчивостью он никогда не отказывал в уважении, как бы ни были не важны их цели.
Нужно ли прибавлять, что сам он шел к своей цели, отважно шагая через все преграды, и разве только тогда огказывался от задачи, когда на пути его возникала стена или отверзалась непроходимая бездна. (548)
По И. А. Гончарову