Постановка проблем аргументации западноевропейскими и североамериканскими философами
Резкое возрастание интереса к феномену аргументации было вызвано рядом тенденций, проявившихся в западноевропейской и североамериканской философии в первой половине XX века. Прежде всего это математизация логики и возникновение неопозитивизма с его беспощадной критикой «прежней» философии.
Вчисле «дефектов», обнаруженных неопозитивистами в философии, - отсутствие доказательности, прогресса в развитии и «роста» знания, постоянное наличие разногласий по всем сколько-нибудь важным вопросам. «Назовите хотя бы одного философа, у которого найдется хотя бы одно доказательство», - предлагал своим оппо- нентамГ.Райл(см.: 156, р. 159-165), врядлирассчиты- вая на выполнение данного «запроса».Математизация логики вела к вытеснению из сферы исследований и образования так называемой традиционной логики, содержавшей в качестве раздела учение о доказательстве. Характерный для символической логики взгляд на доказательство как на последовательность формул, построенную по определенным правилам, способствовал пессимистическому видению перспектив применения «строгой логики» к анализу рассуждений в гуманитарных науках, в том числе и в философии. «В своей современной форме, - писал Х.Перельман, - доказательство есть вычисление, совершаемое в соответствии с заранее установленными правилами. При этом не допускается обращения к какой-либо иной очевидности или интуиции. Единственное требование - способность различать знаки и осуществлять операции в соответствии с правилами. Доказательство оценивается как правильное или неправильное в зависимости от того, соответствует оно правилам или нет. Заключение считается доказанным, если оно получено выполнением серии правильных операций, которое начинается с посылок, принятых в качестве аксиом. Независимо от того, рассматриваются ли эти аксиомы как очевидные, истинные или гипотетические утверждения, отношение между ними и выводимыми из них теоремами остается неизменным» (177, р.
10). Если мы приняли рамки формальной системы и знаем, что она свободна от двусмысленностей, тогда, считает Х.Перельман, доказательства, которые могут быть осуществлены в этой системе, являются вынуждающими и безличными, их правильность может быть проверена чисто механически.Перспективы изучения способов рассуждения, обоснования и убеждения в гуманитарных науках Х.Перельман связал с «новой риторикой». Выдвинутая им идея «новой риторики» есть не что иное, как идея теории аргументации, необходимой в условиях, когда, как утверждал бельгийский ученый, потребности разума не могут быть удовлетворены средствами логики (при этом логику автор воспринимал именно в том математизированном состоянии, которого она достигла к середине XX века). «Вынуждающий», «механический» характер доказательства, его «безличность» определяют, по Х.Перельману, главное отличие доказательства от аргументации. Аргументация предполагает столкновение умов, она не «вынуждает» к принятию того или иного положения, а ее правильность не может быть установлена механическим путем.
Символическая логика, оставив без внимания многие из так называемых содержательных вопросов, дала импульс к поиску вне ее сферы инструментария для исследований аргументации. Х.Перельман признавал, что без «современной теории демонстрации» роль аргументации не была бы осознана в надлежащей степени.
Характеризуя факторы, обусловившие «открытие» феномена аргументации, нельзя обойти вниманием и то обстоятельство, что в философии первой половины XX века развивались направления, отвергавшие правомерность уподобления философии естествознанию и точным наукам, а то и вовсе пригодность идеалов научности для этой сферы человеческого духа. B то же время наметился рост интереса к характеру и особенностям гуманитарных наук, специфике обоснования и накопления знаний в соответствующих областях.
B различных трактовках аргументации, выдвинутых учеными в середине XX века, изначально усматривались по крайней мере две общие черты.
Первая - «ад- ресованность» и «авторство» аргументации, противопоставляемые «безликому» и «безадресному» доказательству. Вторая - «нежесткий», «невынуждающий» характер аргументации, отличающий ее как от «механического» доказательства, так и от вербальных способов воздействия, не допускающих несогласия. Именно эти черты подчеркивались в работах лидеров наиболее влиятельных центров исследования аргументации - брюссельского (Х.Перельман) и пенсильванского (Г.Джонстон).«Аргументация, - писал Х.Перельман,- всегда адресуется лицом, называемым оратором, независимо от того, является ли он говорящим или пишущим, аудитории слушателей или читателей. Ee цели - достижение или усиление приверженности аудитории некоторому тезису, согласие с которым надеется получить оратор» (176, р. 18). Контекст аргументации, создаваемый целями и желаниями «оратора» и «аудитории», предполагает ситуацию, которую бельгийский философ называет «встречей умов». Это ситуация, когда оратор желает побуждать, а не вынуждать или командовать, а аудитория расположена слушать. «Такая взаимная добрая воля, - подчеркивал Х.Перельман, - должна носить не только общий характер, но должна также относиться к частному вопросу, который выносится на обсуждение» (177, р. 11).
Для Г .Джонстона характерен коммуникативно-антропологический подход к аргументации, где на первый план выступают намерения участвующих в ней сторон, их отношения, возможности понимания друг друга. Существенное значение приобретают здесь ценностные аспекты аргументации, ее специфически человеческий характер. Г.Джонстон предложил трактовку аргументации как особого рода управления действиями или взглядами другого человека. «Когда мы желаем контролировать действия или убеждения другого человека, но не имеем эффективных средств контроля или не желаем ими пользоваться, мы обращаемся к этому человеку с аргументацией, - утверждает он. - Аргументация есть, следовательно, неэффективный контроль» (167, р. 1). Развивая эту мысль, Г.Джонстон пишет: «Обращаться к кому-либо с аргументацией - значит рассматривать его как находящегося вне сферы жесткого управления и, следовательно, в действительности выводить его за рамки этой сферы...
Мы даем ему возможность сопротивляться нам, и как только мы лишаем его этой возможности, мы уже не аргументируем. Аргументация содержит в себе риск провала, так же как игра всегда содержит риск поражения. Аргументация, в которой нам гарантирована победа, является аргументацией не больше, чем игра, в которой нам гарантирована победа, является реальной игрой» (167, p.l).Вопросы власти, эффективности и риска связаны здесь с вопросами права (в широком, не сводимом к юридическому, смысле) и человечности. Гуманный по своей основе характер аргументации как деятельности определяется тем, что субъект этой деятельности рассматривает реципиента как свободную в данном контексте личность, признавая его интеллектуальное и моральное право отвергнуть аргументацию. Г.Джонстон противопоставляет аргументацию принудительным способам воздействия: «Аргументация есть всепроникающая черта человеческой жизни. Это не значит, что не бывает случаев, когда человек поддается гипнозу, подсознательной стимуляции, наркотикам, «промыванию мозгов» и физической силе и что не бывает случаев, в которых он может контролировать действия и взгляды своих собратьев-людей средствами иными, чем аргументация. Однако только тот человек, которого можно назвать бесчеловечным, будет получать удовольствие от воздействия на поведение других людей лишь неаргументационными средствами, и только идиот будет охотно подчиняться ему. Мы даже не властвуем над людьми, когда мы только манипулируем ими. Мы можем властвовать над людьми, лишь рассматривая их как людей» (167, р. 1-2).
Фигура адресата аргументации приобретает самостоятельное значение. Г.Джонстон убежден, что «...подлинная аргументация может иметь место только тогда, когда респондент не является ни бесстрастным, ни пассивным по отношению к тому, что говорит аргумента- тор. Она может иметь место только тогда, когда респондент сам заинтересован в результате аргументации, т.е. когда респондент подвергает себя риску» (167, р. 4). Итак, вступая в аргументативную «игру», рискует не только тот, кто аргументирует, но и тот, кто воспринимает аргументацию.
Если для первого риск связан с возможностью «поражения» - с тем, что адресат не согласится с его доводами, то для второго риск приобретает иное качество. Риск, которому подвергается человек, воспринимающий аргументацию, считает Г.Джонстон, состоит в том, что человек этот может оказаться в ситуации, когда он вынужден изменить самому себе. Речь идет именно о собственном «Я», а не о каких-то отдельных взглядах, убеждениях или способах поведения. Подобного риска, как и риска изменить поведение или взгляды под воздействием аргументации можно избежать, «закрыв для нее свой разум». Признавая, что отказ от восприятия аргументации, в тех или иных ситуациях неизбежен для человека, Джонстон тем не менее связывает «бытие человеком» именно со способностью воспринимать аргументацию: «Закрывая свой разумдля аргументации, можно совершенно избежать риска... Мы не можем быть, конечно, готовы к восприятию любой аргументации, обращенной к нам. Ho мы не можем всегда держать свой разум закрытым, тем более что человек с абсолютно закрытым разумом перестает быть человеком» (167, р. 2-3). Для человека с открытым разумом, по Г.Джонстону, характерно внутреннее напряжение особого рода. C одной стороны, такой человек желает сохранить себя, свое «Я», с другой стороны, он должен подвергать себя риску изменения в результате аргументации. Такое напряжение - характерная, необходимая черта человеческого существования, связанная с потребностью преодолеть границы собственного опыта.
Рассмотренные позиции далеко не исчерпывают всего многообразия подходов к изучению аргументации вообще и философской аргументации в частности, представленных в западноевропейской и североамериканской литературе середины XX века. Некоторым из этих подходов будет уделено внимание в ходе изложения вопросов, освещаемых в последующих параграфах данной главы.