§3. Американо-германские отношения накануне вступления США в войну

Рассмотрение американо-германских отношений в период, непосредственно предшествовавший официальному началу войны между Соединенными Штатами и Третьим рейхом 11 декабря 1941 г., в значительной степени связано с необходимостью обращения внимания на японский фактор, сыгравший весьма важную роль в том, что нацистская Германия объявила войну США спустя 4 дня после трагедии Перл-Харбора.

18 ноября начальник разведывательного управления генерального штаба Японии К. Окамото связался с военным атташе посольства Германии в Токио А. Кречмером и попросил его передать в Берлин следующее сообщение: “Генеральный штаб полагает, что мирное решение японо-американских противоречий невозможно. Решение Японией проблем в одностороннем порядке, которое при таком раскладе станет необходимым, вероятно, повлечет вступление США в войну... Генштаб считает, что в таком случае лучшим представляется вариант, при котором взаимная помощь будет подтверждена обязательством обоих государств, Германии и Японии, не заключать сепаратный мир или перемирие, а только совместное”^[1004].

Рассмотрение выдвинутого Окамото предложения заняло в немецкой столице два дня, и 21 ноября министр иностранных дел И. фон Риббентроп поручил посольству в Токио устно сообщить японской стороне, что в Берлине “идея исключительно совместного заключения перемирия или мира в том случае, если Япония или Германия - неважно, по каким причинам - окажется вовлеченной в войну с Соединенными Штатами, считается само собой

разумеющейся и что... Германия рассчитывает зафиксировать ее в форме

„1024

соглашения .

23 ноября военный атташе А. Кречмер озвучил К. Окамото ответ немецкой стороны, после чего состоялась встреча последнего с немецким послом О. Оттом. Окамото был весьма обрадован немецкой реакцией, передал благодарность от премьер-министра Х. Тодзио и в порядке уточнения запросил, “означает ли это, что в случае, если Япония откроет военные действия против Соединенных Штатов, Германия тоже будет считать себя находящейся в состоянии войны с ними” ^{[1005] [1006]} . Следует отметить, что противоположный сценарий, связанный с обязательством Германии, Японии и Италии оказать коллективное

противостояние возможной агрессии со стороны Соединенных Штатов в отношении кого-либо из них, был зафиксирован в подписанном в сентябре 1940 г. Тройственным пакте.

На следующий день телеграмма Отта, содержавшая в себе вопрос Окамото, достигла Берлина. Однако, в силу отсутствия источников, свидетельствующих о каком-либо ответе на этот запрос, достоверно установить непосредственную реакцию Германии не представляется возможным^{[1007] [1008].}

Тем временем, 26 ноября 1941 г. ударное соединение японского императорского флота под командованием вице-адмирала Т. Нагумо по приказу командующего флота И. Ямамото покинуло базу на острове Итуруп и направилось к Гавайским островам. С этого момента японо-американские переговоры конфиденциально были сочтены окончательно провалившимися. Вследствие этого японская сторона стала предпринимать все возможное для того, чтобы как можно скорее добиться от Германии договорно закрепленных заверений о ее незамедлительном вступлении в начинаемую Японией войну и отказе Берлина от заключения сепаратного мира .

28 ноября состоялась встреча министра иностранных дел Германии И. фон Риббентропа и японского посла в Берлине Х. Осимы. Согласно немецкому протоколу их беседы, обсуждался широкий круг проблем, но ни одна из сторон не упомянула про уточняющий запрос К. Окамото о реакции Германии на возможное развязывание Японией войны с Соединенными Штатами^[1009].

Тем не менее, она была зафиксирована в отчете Осимы, направленном в Токио на следующий день. Согласно данному отчету, в самом конце встречи “Риббентроп со ссылкой на Гитлера сказал, что если Япония вступит в войну с Соединенными Штатами, то Германия незамедлительно присоединится к ней и что никакого сепаратного мира невозможно” ^[1011]. Таким образом, исходя из утверждений Осимы, возможно утверждать, что вопрос, ранее поставленный японской стороной, нашел недвусмысленный ответ. Два государства были готовы к выработке условий соответствующего соглашения.

Дипломатическая подготовка к нему также осуществлялась и в Токио - 30 ноября министр иностранных дел Японии С. Того встретился с немецким послом О. Оттом и обстоятельно поведал ему о весьма напряженной ситуации в японо-американских отношениях. При этом Того выразил заинтересованность в том, что в случае начала японо-американского конфликта Германия поддержит Японию. Отт, в свою очередь, ответил, что японской стороне не следует испытывать каких-либо сомнений на данный счет^[1012].

1 декабря посол Японии в Берлине Х. Осима получил из Токио указание активизировать свою деятельность и добиться подписания Германией документа в соответствии с устно достигнутыми соглашениями. Вечером того же дня он встретился по этому поводу с И. фон Риббентропом, но министр иностранных дел уклонился от принятия конкретных обязательств, заявив, что прежде ему следует посоветоваться с фюрером. Гитлер в эти дни совершал инспекционную поездку на Восточный фронт и, по уверениям Риббентропа, связаться с ним было нельзя. Тем не менее, министр пообещал, что 4 или 5 декабря он будет проводить с фюрером совещание и обязательно обсудит с ним данный вопрос^{[1013] [1014].}

Вечером 4 декабря А. Гитлер возвратился с русского фронта в свою штаб- квартиру “Вольфсшанце”.

В 2.20 ночи 5 декабря немецкий посол в Риме Г.Г. фон Макензен представил данный проект министру иностранных дел Италии Г. Чиано. Первая статья проекта предполагала, что в случае войны между Японией и США, Германия и Италия также незамедлительно провозглашают себя находящимися в состоянии войны с Соединенными Штатами и будут вести эту войну с применением всех имеющихся сил. Япония также брала на себя аналогичные обязательства в отношении начала войны. Вторая статья фиксировала отказ от заключения сепаратного мира или перемирия с США, а также с Великобританией, если Япония вступит с ней в войну .

Чиано незамедлительно одобрил данный проект, и уже в 2.45 ночи в Берлин было сообщено об итальянском согласии ^[1015]. В 4 часа утра находившийся в Берлине помощник Риббентропа Э. фон Ринтелен вручил японскому послу Х. Осиме одобренный Италией проект соглашения^[1016].

Однако в силу вызванных техническими причинами трудностей со связью между Берлином и Токио и из-за уточнения формулировок переговоры с японской стороной об утверждении соглашения затянулись настолько, что оказались “опрокинутыми” вследствие внезапного японского нападения на Перл- Харбор, произошедшего утром 7 декабря 1941 г.^{[1017] [1018]}

Поскольку Япония никогда не открывала Берлину свои планы в отношении Перл-Харбора, атака на него стала для руководства Третьего рейха достаточно неожиданной.

Несмотря на это, по-прежнему находившийся в “Вольфсшанце” рейхсканцлер А. Гитлер воспринял известие о японском нападении в высшей степени положительно: он выглядел так, словно “избавился от кошмара”, и впал в “состояние эйфории” . Фюрер сказал присутствовавшему там же офицеру связи

штаб-квартиры и своему личному другу В.

Министр иностранных дел И. фон Риббентроп и статс-секретарь немецкого МИДа Э. фон Вайцзеккер сначала не поверили в новость о нападении на Перл- Харбор^[1020]. По свидетельству П. Шмидта, Риббентроп “был чрезвычайно сердит, что его беспокоят по поводу непроверенных сообщений”^[1021]. Риббентроп со всей отчетливостью осознал произошедшее лишь после скорого получения многочисленных подтверждений. В связи с этим следует отметить, что он специально позвонил министру иностранных дел Италии Г. Чиано, чтобы выразить свою “радость от нападения японцев на Соединенные Штаты”^{[1022] [1023].}

Как только посол Японии в Берлине Х. Осима узнал об атаке на Перл- Харбор, он сразу же позвонил И. фон Риббентропу. К тому моменту министр был уже в курсе событий и сказал, что, хотя он еще не получил санкцию Гитлера на такие высказывания, но “немедленное участие в войне Германии и Италии - само собой разумеющееся дело” .

Что касается поверенного в делах Германии в США Г. Томсена, то он вскоре сообщил в Берлин, что нападение на Перл-Харбор стало для администрации и народа Соединенных Штатов “полной неожиданностью”^{[1024] [1025].}

Тем не менее, руководство США приняло оперативные действия, связанные с необходимостью адекватной реакции на японскую атаку. 7 декабря в 15.00 по вашингтонскому времени президент Ф. Рузвельт созвал военный совет. По интересному замечанию присутствовавшего на нем Г. Гопкинса, “совещание открылось в не слишком напряженной атмосфере, поскольку... все мы считали, что в конечном счете противником является Гитлер и что его никогда не удастся разгромить иначе, как силой оружия; что рано или поздно нам пришлось бы вступить в войну и что Япония дала нам такой повод .

Присутствовавшим было известно, что президентское послание Конгрессу, которое будет содержать просьбу об объявлении войны Японии, назначено на следующий день.

В первую очередь это объясняется тем, что сам Рузвельт не был намерен форсировать сложившуюся ситуацию. Основой занятой им позиции была информация, содержавшаяся в перехваченном и расшифрованном отчете Х. Осимы от 29 ноября, в котором утверждалось, что если Япония окажется вовлеченной в войну с Соединенными Штатами, Германия незамедлительно присоединится к войне ^[1027] . Кроме того, как отмечает В.С. Коваль, в психологическом плане было выгоднее, чтобы Германия выступила в роли нападающей стороны. Это должно было усилить в американском народе понимание не только справедливости, но и необходимости войны против Гитлера, поднять боевой дух армии^[1028].

Тот факт, что президент США был уверен в скором объявлении войны Берлином и был готов к нему, подтверждается свидетельством Г. Икеса, согласно которому “во время встречи кабинета 7 декабря Рузвельт сказал и повторил, что он ожидает, что Германия и Италия объявят войну США”^[1029]. Добавим, что еще 13 ноября Рузвельт был оповещен о частном мнении поверенного в делах Германии в Вашингтоне Г. Томсена, согласно которому в случае начала японоамериканской войны Германия незамедлительно вступит в нее^[1030]. Данная точка зрения была высказана им в ходе беседы с лидером американских квакеров М. Ловеллом, являвшимся негласным осведомителем Отдела по координации информации^[1031].

8 декабря в 13.00 по берлинскому времени Х. Осима связался с И. фон Риббентропом и, следуя полученным к тому моменту указаниям министра иностранных дел Японии С. Того, настоял, чтобы Германия объявила войну Соединенным Штатам. Риббентроп ответил, что Гитлер проводит консультации в “Вольфсшанце” о том, какую пропагандистскую пользу можно извлечь из объявления войны США и пообещал незамедлительно передать фюреру японское требование.

Кроме того, Риббентроп сообщил, что утром текущего дня Гитлер отдал ВМФ Германии распоряжение топить при встрече любые американские корабли ^[1032] . Затем Риббентроп вручил Осиме проект соглашения между Германией, Италией и Японией, который предусматривал, что три державы будут совместно вести до победного конца войну против США и Англии и берут на себя обязательство не заключать сепаратный мир или сепаратное перемирие с любой из этих стран ^[1033] . Риббентроп попросил Осиму направить этот документ правительству Японии.

На протяжении трех последующих дней между Берлином и Токио осуществлялся обмен мнениями относительно “шлифовки” формулировок проекта соглашения. К утру 11 декабря был достигнут консенсус, и посол в Берлине Х. Осима был уполномочен подписать соглашение. В итоге документ был подписан им, а также итальянским послом в Германии Д. Альфиери и министром иностранных дел Третьего рейха И. фон Риббентропом^[1034].

8 декабря президент США Ф. Рузвельт обратился к Конгрессу с короткой речью. Назвав нападение агрессора “днем бесславия”, он предложил объявить войну Японии. За исключением члена Палаты представителей Дж. Рэнкин, - ультрапацифистки, также голосовавшей против вступления страны в Первую мировую войну в 1917 году - все конгрессмены поддержали президента. В 16.10 по вашингтонскому времени Ф. Рузвельт подписал закон, провозглашавший состояние войны между США и Японской империей.

Помимо этого, в стране была объявлена всеобщая мобилизация. Следует отметить, что “с целью борьбы против шпионов и диверсантов” были отданы распоряжения по задержанию и аресту не только японцев, но также немцев и итальянцев, “представлявших угрозу для безопасности США”^[1035].

Г. Томсен незамедлительно сообщил в Берлин о стремительной консолидации всех политических сил Соединенных Штатов ^[1036] . Во время состоявшейся в тот же день очередной беседы с М. Ловеллом он упомянул, что “не знает, как будет действовать германское правительство, но чувствует, что сам он вряд ли задержится в Вашингтоне”^[1037].

9 декабря глава Белого дома выступил в радиоэфире с очередной “беседой у камина”, заявив, что США “намереваются выиграть войну и добиться мира”^[1038]. Характерной чертой высказываний Рузвельта стало то, что он явно связывал японскую атаку на Перл-Харбор с агрессивными действиями Германии на протяжении всех последних лет; общий посыл его выступления заключался в том, что Соединенные Штаты противостоят не только Японии, но и Германии с Италией^{[1039] [1040] [1041].}

9 декабря Гитлер прибыл в Берлин из своей восточнопрусской штаб- квартиры. В тот же день Г. Дикгоф приступил к составлению перечня антигерманских акций Рузвельта, необходимого фюреру для его специального выступления в Рейхстаге, намеченного на 11 декабря. Что касается И. фон Риббентропа, то он в беседе с послом Италии Д. Альфиери отметил: “Главное, что Япония сейчас находится в войне на стороне держав “оси”. Это стало тяжелым ударом для Америки и еще более тяжёлым - для Англии. Это самое важное событие с момента начала войны .

Поверенный в делах Германии в США Г. Томсен, в свою очередь, получил указание уничтожить секретные коды и бумаги. Вечером того же дня он сообщил в Берлин, что американская администрация, вероятно, находится в курсе осуществлявшихся в Берлине подготовительных действий: “Здесь считают, что в

течение 24 часов Германия объявит войну Соединенным Штатам или, по крайней

„1060

мере, разорвет дипломатические отношения .

Показательно, что аналогичная точка зрения была тогда же зафиксирована и на страницах газеты “Уолл Стрит Джорнал”: “Вашингтон осознает скорое начало войны с Германией и Италией... Из-за границы приходят заслуживающие доверия предупреждения о надвигающейся опасности.”^[1042].

Общаясь с недавно назначенным на пост посла СССР в Вашингтоне М.М. Литвиновым, президент Рузвельт заявил, что “схватка, в которую были вынуждены вступить США, тесно связана, если не является его составной частью, с гигантским по масштабу противостоянием, инспирированным родственными агрессивными силами, подогреваемыми амбициями мирового завоевания и доминирования” ^[1043] . Можно сказать, что таким образом глава Белого дома обозначил неотделимость американо-японской войны от необходимости ведения глобальной борьбы против держав “оси”.

Тем временем, напряженность американо-германских отношений начала подходить к своей кульминационной точке. 10 декабря министр иностранных дел И. фон Риббентроп обратился к Г. Томсену с предписанием предъявить на следующий день в 15.30 по берлинскому времени государственному секретарю ноту с объявлением войны (ее текст прилагался), запросить свой паспорт и возложить на Швейцарию дипломатическое представительство Германии в Соединенных Штатах ^{[1044] [1045]}. Таким образом, решение о войне с Соединенными Штатами было принято Берлином окончательно и бесповоротно. На следующий день произошло его оформление.

11 декабря в 14.18 по берлинскому времени министр иностранных дел Германии И. фон Риббентроп принял американского поверенного в делах в Берлине Л. Морриса и, не предлагая сесть, вручил ему ноту, в которой отмечалось, что Соединенные Штаты, “начав с первых нарушений нейтралитета, после состоявшегося 11 сентября 1941 г. выступления Рузвельта перешли к открытым актам войны против Германии и фактически создали состояние войны между двумя странами” и констатировалось, что Германия с текущего дня считает себя находящейся в состоянии войны с США. При этом Риббентроп сухо добавил: “Ваш президент получил войну, которую он хотел”. Встреча длилась 3

1064

минуты .

Менее чем через час, в 15.00 по берлинскому времени началось выступление рейхсканцлера Германии А. Гитлера перед специально созванным Рейхстагом. Оно продлилось почти полтора часа.

В начале речи Гитлер достаточно развернуто поведал о ходе войны, которая, по словам фюрера, складывалась для рейха весьма успешно.

Впрочем, уже вскоре он перешел к вопросу о взаимоотношениях с США, являвшимся центральным сюжетом всего выступления. Фюрер подверг персональной критике Ф. Рузвельта, с “фанатичной враждебностью” относившегося к Германии. Гитлер заявил, что Германия никогда не имела никаких политических интересов на Американском континенте и не проявляла враждебности к Соединенным Штатам^{[1046] [1047].}

Указав, что Рузвельт сам культивирует враждебное отношение к Германии, тем самым инспирируя войну, Гитлер в многословной манере выделил причины, побуждавшие президента США к этим действиям.

Во-первых, фюрер подчеркнул, что в свое время Рузвельт, в силу принадлежности к классу капиталистов, наживался на Первой мировой войне - “он знал лишь приятные стороны всемирного конфликта”. При этом Гитлер резко противопоставил собственную судьбу жизненному пути Рузвельта, упомянув про сражения на полях брани и непреходящую бедность. После войны Рузвельт, по словам фюрера, пустился в финансовые махинации и наживался на росте

инфляции. Сам же фюрер в то время “наряду c сотнями тысяч других раненых”

1066

лежал в госпиталях .

Во-вторых, Гитлер заявил, что президент США целенаправленно растравливал нынешнюю войну, чтобы избежать ответственности за провал своей внутриполитической деятельности. Данное обвинение также было преподнесено в сравнительной форме: “... Президент Рузвельт не добился ни малейшего улучшения жизни своей страны... И это неудивительно, поскольку каждому ясно, что интеллектуалы, которых он призвал себе на помощь, или, точнее, которые поставили его президентом, - евреи, заинтересованные только в разложении общества и беспорядках. В то время как национал-социалистическая Германия предпринимала меры против финансовых спекуляций, при Рузвельте они процветали. Законодательство Рузвельта, связанное с “новым курсом”, являлось недееспособным и, следовательно, было величайшей ошибкой, каковой никто никогда не совершал. Не может быть никаких сомнений в том, что продолжение этой экономической политики привело бы к краху его президентства еще в мирное время... В европейском государстве его карьера закончилась бы в верховном суде за преднамеренное растранжиривание национального богатства; он вряд ли избежал бы гражданского суда за преступные методы ведения бизнеса”^{[1048] [1049].}

После этих слов Гитлер сделал вывод о том, что единственным средством противостояния усилившейся оппозиции для Рузвельта было переключение общественного внимания исключительно на внешнеполитические проблемы. Подстрекаемый и поощряемый евреями, Рузвельт “выискивал споры по миру, но прежде всего в Европе, чтобы связать одну из сторон узами американских

экономических обязательств, что ввергло бы Америку в войну и, таким образом,

- - „1068 отвлекло внимание от его запутанной внутренней экономической политики .

Затем Гитлер привел длинный перечень антигерманских действий американского президента, включавший в себя карантинную речь 5 октября 1937 г., миротворческое обращение 15 апреля 1939 г., “представлявшее собой смесь географического и политического невежества, в сочетании с высокомерием миллионера”, отмену эмбарго на поставки оружия 4 ноября 1939 г., передачу пятидесяти эсминцев Великобритании в сентября 1940 г., принятие “обременившего американский народ” закона о ленд-лизе в марте 1941 г., “заморозку” германских активов и закрытие консульств в июне 1941 г., акты “необъявленной войны” в Атлантике осенью 1941 г.^[1050]

Нацистский диктатор продолжал: “Я думаю, что все вы почувствовали облегчение, когда нашлось государство, первым предпринявшее акцию протеста против этого беспрецедентного и бесстыдного злоупотребления правдой и правом... Тот факт, что японское правительство, которое годами вело переговоры с этим человеком, устало от его недостойных насмешек, вызывает у нас, у всего немецкого народа и, я думаю, у всех честных людей во всем мире чувство глубокого удовлетворения... Что касается немецкой нации... она обеспечит себе право на жизнь, даже если тысячи Черчиллей и Рузвельтов будут плести заговоры против нее... Поэтому я дал распоряжение сегодня же выдать паспорт американскому поверенному в делах”. Эти слова фюрера потонули в возгласах шумного одобрения и аплодисментах .

В завершающей части речи Гитлер объявил об оформленном соглашении Германии, Италии и Японии, декларировавшем “их непоколебимую решимость не складывать оружия и не заключать сепаратного мира до тех пор, пока не будет достигнуто успешное завершение совместной войны против Соединенных Штатов и Англии”^{[1051] [1052]}.

Таким образом, рейхсканцлер в очередной раз выступил с речью, в значительной степени состоявшей из набора антиамериканских штампов, а также передергивания фактов из истории двусторонних отношений. Путем сравнения Германии и США, себя и Рузвельта, фюрер стремился обосновать правомерность, если не сказать, обязанность Третьего рейха вступить в военное противостояние с заокеанской державой.

В тот момент, когда Гитлер уже начал свою речь (15.30 по берлинскому времени/09.30 по вашингтонскому времени), поверенный в делах Германии в США Г. Томсен явился в государственный департамент, чтобы вручить К. Хэллу ноту об объявлении войны. Хэлл, однако, избежал встречи с ним; Томсен был перенаправлен к начальнику европейского отдела Р. Атертону. Принимая ноту, Атертон отметил, что он просто подтверждает осознание того факта, что “администрация и народ США с самого начала войны в 1939 году столкнулись с угрозой и притязаниями немецкого правительства и режима в отношении Западного полушария и свободной американской цивилизации”^[1053].

Имеет смысл кратко упомянуть и про формальное начало войны США с третьей державой “оси” - Италией. В 10.40 по вашингтонскому времени итальянский посол в Вашингтоне А. Колонна появился в государственном

департаменте и озвучил принимавшему его советнику К. Хэлла Дж. Данну вербальную ноту, в которой констатировалось, что Италия находится в состоянии войны с США. В ответ Данн заявил, что Соединенные Штаты отчетливо осознают, что Италия “покорно повинуется курсу Германии” .

В свою очередь, в 14.30 по римскому времени (08.30 по вашингтонскому времени) министр иностранных дел Италии Г. Чиано также объявил американскому поверенному в делах Дж. Уодсуорту, что отныне Италия находится в состоянии войны с Соединенными Штатами. Что касается Б. Муссолини, то с 15.00 до 15.15 по римскому времени дуче выступал в итальянской столице с балкона дворца Палаццо Венециа. Он объявил войну США, причем сделал это даже хронологически раньше, чем А. Гитлер. По словам Муссолини, указывавшим на Рузвельта, но не называвшим его прямо, “только один человек, настоящий тиран-демократ, путем бесконечных провокаций, в высшей степени предательских по отношению к народу его страны, жаждал войну

„1074

и день за днем готовился к ней с дьявольским упрямством .

11 декабря в 12.21 по вашингтонскому времени Конгрессу было зачитано обращение Рузвельта с просьбой объявить войну Германии и Италии. Голосование в поддержку данного решения было единогласным. В 15.05 по вашингтонскому времени президент США Ф. Рузвельт подписал декларацию насчет объявления войны Германии, а спустя минуту - аналогичный документ в отношении Италии^{[1054] [1055] [1056]}. Таким образом, Соединенные Штаты в течение трех дней вступили в войну со всеми державами “оси”.

Необходимо указать, что начало войны с этими государствами также выступило в роли фактора, определившего окончательный крах американского изоляционизма и, в первую очередь, его ведущей силы - комитета “Америка прежде всего”. Организация была распущена 11 декабря. В официальном

заявлении комитета по этому поводу выражалось сожаление о том, что продвигавшиеся им внешнеполитические принципы не возобладали, но далее отмечалось: “Сегодня мы уже вовлечены в войну... Наша главная цель - победа”^{[1057] [1058].}

Серьезность вызова, брошенного Вашингтону ревизионистскими

державами, требовала решительного отхода от изоляционистской доктрины ради защиты своих национальных интересов в условиях ширившегося военного противостояния. Вступление Соединенных Штатов в войну способствовало стремительной консолидации всех внутриполитических сил страны.

Начало войны между Германией и Соединенными Штатами стало логичным этапом в отношениях двух государств. Весь ход событий предыдущих месяцев и, в особенности, участившиеся морские столкновения, к декабрю 1941 г. уже фактически создали состояние “необъявленной войны” Вашингтона и Берлина. На этом фоне нападение Японии на Перл-Харбор явилось достаточно мощным импульсом, подтолкнувшим фюрера к совершению решительного шага - официальному объявлению войны заокеанской державе.

Необходимо отметить, что, несмотря на положительное восприятие японской атаки на Перл-Харбор, общий настрой Гитлера в те дни был далеко не триумфальным. Причина заключалась в том, что 5 декабря 1941 г. началось контрнаступление Красной армии в ходе битвы под Москвой, опрокинувшее планы нацистов относительно молниеносной победы и ставшее свидетельством краха “блицкрига” на Востоке.

В таких условиях фюрер был вынужден сам поставить крест на собственной политике уклонения от войны с Америкой. Он предпочел взять инициативу объявления войны в свои руки, “чтобы не подрывать еще больше моральное состояние фашистских войск, терпящих поражение на Восточном фронте” .

Исходя из этих фактов, следует заключить, что в стратегическом плане приобретение нового противника представляло для Германии явно негативный факт.

США, в свою очередь, были готовы к тому, что Третий рейх решится на объявление войны и сами не форсировали ситуацию, дабы утвердить в общественном мнении четкое представление о том, что в начинавшемся противостоянии Вашингтон будет бороться с агрессивной державой, притязающей, среди прочего, и на территории Западного полушария. Уже к ноябрю 1941 г. 68 % американцев были убеждены, что для их страны более важно сокрушить Германию, нежели избежать вовлечения в войну с ней^[1059]. Подобный расклад свидетельствовал о том, что линия действий американской администрации была вполне оправданной.