§2. “Миссия С. Уэллеса” и американо-германские отношения (февраль - март 1940 г.)

3 января 1940 г. президент США Ф. Рузвельт выступил с ежегодным посланием к Конгрессу. Произнося речь, глава Белого дома отметил: “Во время предыдущих подобных выступлений я неоднократно предостерегал, что, нравится нам это или нет, американцы в своей повседневной жизни ощутят воздействие событий, происходящих на других континентах.

В словах президента Соединенных Штатов явно ощущался намек на действия нацистской Германии, хотя эта страна и не была прямо упомянута в ходе выступления. Весьма показательным также выглядит тот факт, что Рузвельт сделал упор на то, что изоляционизм в свете разворачивающихся событий не может считаться доктриной, способной обеспечить спокойствие и защищенность американских граждан.

В этом отношении интересна дневниковая ремарка, сделанная 5 января по поводу выступления Рузвельта министром народного просвещения и пропаганды Германии Й. Геббельсом: “Были косвенные, но очень злобные выпады в адрес нашего режима и рейха”. Однако, при этом Геббельс добавлял, что Америка, тем не менее, вряд ли будет вовлечена в войну^{[508] [509]}.

Европейская обстановка - поражение Польши и вялотекущий, но непредсказуемый характер “странной войны” побуждали американскую администрацию к действиям, направленным на возможное восстановление мира в Старом свете.

В связи с этим заместитель государственного секретаря С. Уэллес отмечал, что “в первых числах января президент пригласил меня побеседовать с ним... Он

сказал, что с некоторого времени, - по существу, с начала войны, - спрашивал себя, не остается ли еще какого-нибудь шага, который он, как глава США, мог бы предпринять с целью предотвращения тех опасностей, которые столь очевидно встанут как перед американцами, так и перед людьми всего цивилизованного мира в случае продолжения европейской войны.

Продолжение войны, по мнению Рузвельта, было сопряжено с двумя опасностями, первая из которых заключалась в том, что победа Гитлера немедленно создаст угрозу жизненным интересам США, а вторая - в том, что конечная победа западных держав может быть достигнута только после продолжительной борьбы, которая приведет Европу к полному экономическому и социальному крушению, что, несомненно, будет представлять для Соединенных Штатов весьма негативные последствия.

В завершение встречи Рузвельт сказал, что он решил отправить своего личного представителя посетить Германию, Англию, Францию, а также Италию с целью выяснения “взглядов четырех правительств относительно возможности заключения справедливого и долговременного мира” и намекнул, что этим человеком в ближайшем будущем, скорее всего, станет именно Уэллес^{[510] [511]}.

Готовность администрации США к поиску путей прекращения войны была подтверждена 8 января 1940 г., когда К. Хэлл объявил о создании в государственного департаменте совещательного комитета по проблемам внешней политики. Фактически же этот комитет был основан еще раньше, в самом конце 1939 г. Его деятельность предполагалось осуществлять на трех направлениях - разрешение политических задач, экономических проблем и вопросов, связанных с ограничением вооружений ^[512] . Главной задачей этого комитета являлось “рассмотрение принципов, которым надлежит стать основой желательного миропорядка после прекращения текущих военных действий в соответствии с

интересами Соединенных Штатов” . Возглавил образованный комитет как раз

С. Уэллес.

Данное событие недвусмысленно говорило о том, что США, являвшиеся невоюющим нейтральным государством, уже в начальный период Второй мировой войны стремились выработать подходы, которые потенциально могли стать фундаментом благоприятного для себя послевоенного мироустройства.

В конце января Ф. Рузвельт принял окончательное решение отправить С. Уэллеса в европейское турне. Президент вызвал заместителя государственного секретаря и обозначил, что “после дальнейшего и тщательного обдумывания вопроса” он полагает, что поездка в Европу “должна состояться без всякого промедления” . Начались оперативные приготовления к отбытию Уэллеса в

Старый свет.

Суждения, свидетельствовавшие о стремлении Рузвельта к урегулированию военного противостояния в Европе, также были заявлены в докладе, направленном 7 февраля в Берлин поверенным в делах Германии в США Г. Томсеном. Он был посвящен перспективам переизбрания Рузвельта на следующий срок на предстоявших осенью президентских выборах. В нем, в частности, отмечалось, что “с момента начала войны все больше признаков свидетельствует о том, что Рузвельт пойдет на третий срок” и что “основной интерес президента сосредоточен на внешнеполитическом направлении... Его желание осуществить мирное посредничество никуда не исчезло, также как и желание того, чтобы Америка сыграла при этом свою роль” .

На следующий день Г. Томсен сообщил И. фон Риббентропу: “Сегодня со мной связался заместитель государственного секретаря США С. Уэллес и сообщил, что в ближайшем будущем президент Рузвельт собирается отправить его в Европу в качестве личного представителя. Поступила просьба заранее ^{[513] [514] [515]}

подтвердить, примут ли Уэллеса в Берлине фюрер и министр иностранных

дел .

Следует отметить, что в тот же день, 8 февраля, государственный секретарь К. Хэлл направил главам 46 нейтральных государств предложение Ф. Рузвельта рассмотреть возможность обмена мнениями по поводу “мира, в котором им предстоит жить по окончании текущего конфликта”. В этом послании утвеждалось, что “нейтралы имеют свой интерес в исходе нынешней войны” и что их организация могла бы обеспечить условия посредничества и установления мира, где они обладали бы “равными со всеми прочими мировыми силами правами” ^{[516] [517]} .

9 февраля было обнародовано официальное заявление Ф. Рузвельта о предстоящем европейском турне С. Уэллеса. В нем говорилось, что “визит совершается с единственной целью осведомления президента и государственного секретаря о существующих условиях в Европе” и что Уэллес “не уполномочен выдвигать предложения или принимать обязательства от имени администрации США”^[518].

Интересна ремарка статс-секретаря министерства иностранных дел Германии Э. фон Вайцзеккера, сделанная им в мемуарах относительно данной инициативы американской стороны. Он расценил официально озвученную Рузвельтом информацию о поездке Уэллеса как “пришедшее из США важное предупреждение повременить с атакой на Запад”. При этом Вайцзеккер отметил, что в Германии данная новость была встречена с осмотрительностью, добавив, что лично он воспринимает ее скорее как следствие американской внутриполитической ситуации, поскольку “в 1940 году Рузвельт не мог предстать перед избирателями, не совершив какого-либо видимого шага для восстановления мира”^[519].

10 февраля министерство народного просвещения и пропаганды Германии оповестило представителей прессы о предстоящей миссии Уэллеса и подчеркнуло, что к “этому ходу Рузвельта следует отнестись с предельной осторожностью”^{[520] [521] [522]. Тогда же Г. Томсен сообщил в Берлин: “Одновременно с объявлением Рузвельта о поездке Уэллеса, государственный секретарь Хэлл заявил о совместном с нейтральными государствами рассмотрении вопросов восстановления мира, оживления торговли и подготовки всеобщего}

разоружения... Эти два действия, несомненно, предприняты в связи с грядущей предвыборной президентской кампании, в которой Рузвельт будет давить на то, что его переизбрание на третий срок неизбежно и обусловлено сложившимися обстоятельствами.

Томсена, он был склонен рассматривать инициативы Рузвельта в контексте предвыборных шагов, которые должны были продемонстрировать американцам его непосредственную заинтересованность в разрешении международных противоречий.

Министр народного просвещения и пропаганды Германии Й. Геббельс, комментируя 11 февраля информацию о европейском турне С. Уэллеса, также отметил, что “эта мера зиждется на внутриполитической основе” . На

следующий день начальник штаба Верховного командования сухопутных войск вермахта Ф. Гальдер выразил схожее суждение: “Рузвельт думает о выборах и хочет преподнести себя как “ангела мира”^[523].

Таким образом, исходя из общего совпадения оценок, заявленных высокопоставленными немецкими чиновниками и дипломатами, можно сделать вывод о том, что восприятие ими грядущего прибытия в Европу С. Уэллеса основывалось на убеждении, что данный ход американской стороны является мерой, в первую очередь выгодной для Ф. Рузвельта в свете предстоявшей президентской кампании.

В свою очередь, американские изоляционисты отнеслись к миссии Уэллеса неоднозначно. Так, например, Г. Фиш и Р. Рейнольдс восприняли ее со сдержанным оптимизмом . Тем не менее, звучали и противоположные точки зрения - в частности, сенатор Х. Джонсон подчеркнул, что “Соединенные Штаты, видимо, не заботятся о собственных проблемах, если отправляют в Европу скитальца-слушателя” .

14 февраля государственный секретарь К. Хэлл был вынужден ответить на прозвучавшие упреки. Он выступил со специальным заявлением, в котором отметил, “что ничего экстраординарного в действиях властей США нет и что Уэллес - наиболее подходящая кандидатура для осуществления задачи подобного

рода”

В тот же день поверенный в делах США в Германии А. Кирк констатировал, что “новость о грядущем приезде [Уэллеса] вызывает громадный интерес высших правительственных кругов” ^{[524] [525] [526] [527]} .

Руководство Германии действительно не знало, каковы были мотивы и задачи приезда С. Уэллеса в Европу; об этом говорилось как в приведенной выше цитате, так и в ходе беседы начальника политического отдела МИД Германии Э. Верманна с японским консулом в Берлине, в ходе которой Верманн отметил, что немецкому правительству известно об истинных целях миссии Уэллеса не более того, что было заявлено в официальном американском коммюнике^{[529] [530] [531].}

17 февраля С. Уэллес отбыл в Европу морским путем. Его ассистентом стал руководитель европейского отдела государственного департамента Дж. Моффат . Вместе с ними в Старый свет отправился миллионер-католик М. Тейлор, ранее занимавший пост руководителя крупнейшей в США металлургической монополии “Юнайтед Стейтс Стил Корпорейшн”, а теперь назначенный личным представителем президента США в Ватикане, консульские отношения с которым не поддерживались с 1870 г.

25 февраля корабль, на борту которого находились Уэллес, Моффат и Тейлор, прибыл в Неаполь, откуда американские дипломаты незамедлительно отправились в Рим .

На следующий день в итальянской столице состоялась встреча С. Уэллеса и министра иностранных дел Италии Г. Чиано, в ходе которой они сошлись во мнении, что если появится возможность для установления долговременного и стабильного мира, два нейтральных государства - США и Италия - могли бы эффективно содействовать выработке его основ. Как отмечал Уэллес, во время беседы Чиано не пытался скрыть презрение к Риббентропу и неблагожелательное отношение к Гитлеру; в то же время он, однако, не выказывал ни малейшей расположенности к Великобритании и Франции^[532].

Вскоре после завершения беседы с Г. Чиано, С. Уэллес встретился с Б. Муссолини. Представитель президента вручил дуче личное послание от Рузвельта, в котором глава Белого дома приветствовал итальянского лидера, выражал надежду на то, что “обмен мнениями будет ценен не только для США и Италии, но и для будущего всего мира”, а также на свою встречу с Муссолини в будущем. Помимо этого, Уэллес представил Муссолини меморандум, заключавший в себе взгляды США относительно необходимости оздоровления международной экономической ситуации, а также сокращения и ограничений вооружений (его содержание совпадало с текстом обращения США, уже направленным 46 нейтральным странам, в том числе Италии). Ознакомившись с ним, Муссолини выразил свое согласие с упомянутыми в нем положениями.

В свою очередь, коснувшись текущей ситуации с войной в Европе, дуче сказал что, Англия и Франция недооценивают военный потенциал Германии, отметив, тем не менее, что переговоры между Германией и союзниками о долгосрочном мире вполне возможны ^[533]. По его убеждению, они могли быть осуществлены при двух условиях: во-первых, Германия удовлетворит свои жизненные интересы в Центральной Европе и, во-вторых, Италия освободится от ограничений в Средиземноморье^{[534] [535] [536].}

Комментируя итог встречи Уэллеса и Муссолини, присутствовавший не ней Чиано записал в дневнике: “После беседы Муссолини заметил: “Между нами и американцами невозможно какое-либо понимание, поскольку они подходят к решению проблем поверхностно, а мы глубоко” . Характерно, что Муссолини распорядился передать немецкому послу в Риме Г.Г. фон Макензену протокол встречи с Уэллесом, чему, как отмечал Чиано, дипломат весьма обрадовался .

Следующим - и основным - пунктом европейского турне С. Уэллеса был Берлин. Следует еще раз отметить, что немецкая сторона подошла к визиту представителя американского президента очень внимательно. Так, 29 февраля рейхсканцлер Германии А. Гитлер поступил в не свойственной для себя манере, издав специальную директиву, в которой были зафиксированы тезисы, но основе которых представителям политического и дипломатического руководства Третьего рейха следовало выстраивать свою линию общения с Уэллесом.

В ней, в частности, повторялись высказанные ранее суждения о том, что состояние германо-американских отношений является неудовлетворительным для обоих государств, а также о том, что точка зрения Германии на международную ситуацию и войну уже озвучивалась во время выступлений фюрера - не Германия объявила войну европейским державам, а они ей; у Англии и Франции нет причин, оправдывавших их войну против Германии; в начале октября 1939 г. Франция и Англия отклонили предложение о мирном урегулировании; их цель - уничтожение Германии ^[537]. Основной смысл директивы сводился к тому, что Германия в настоящее время ни в коей мере не заинтересована в установлении мира, а также к тому, что у Уэллеса не должно остаться ни малейших сомнений в том, что Германия нацелена победоносно завершить войну.

Рано утром 1 марта Уэллес прибыл в Берлин. Касаясь запрета немецких властей на широкое освещение в прессе его визита, он отметил, что даже над отелем, где он остановился, не было разрешено вывесить американский флаг^[538].

В тот же день состоялась его встреча с министром иностранных дел Германии И. фон Риббентропом. Риббентроп отметил, что отношения рейха и США находятся в неудовлетворительном состоянии, но немецкой вины в этом нет. При этом он подчеркнул, что внешняя политика Берлина не идет вразрез c интересами США и что Германия не имеет никаких намерений в отношении Западного полушария: “Ничто не может столкнуть интересы Германии и США, если обе стороны будут реалистично подходить к их трактовке”.

Риббентроп, однако, упомянул про существование “германской доктрины Монро”, согласно которой Третий рейх считает Центральную Европу зоной своего влияния. Что касается войны в Европе, то сделанное фюрером в октябре мирное предложение было отвергнуто Лондоном и Парижем. Кроме того,

Риббентроп сослался на недавнее заявление британского министра по делам доминионов Э.Идена, отметившего, что военной целью Англии будет

уничтожение гитлеризма .

По словам Риббентропа, при этом Иден приравнял гитлеризм к германскому народу; таким образом, согласно логике министра, Англия стремилась именно к уничтожению немецких граждан. Итоговый посыл Риббентропа заключался в том, Германия намерена сокрушить своих врагов.

Касаясь, в свою очередь, американской доктрины Монро, Уэллес отметил, что она претерпела изменения и в настоящее время речь идет о союзе равных государств. Резюмируя беседу, представитель президента подчеркнул, что если на Западе разразится война на уничтожение, то это затронет не только воюющие страны и может привести к катастрофическим последствиям; также он выразил

надежду на то, еще сохраняется возможность разрешения ситуации .

Следующим пунктом пребывания С. Уэллеса в Берлине стала неформальная встреча со статс-секретарем министерства иностранных дел Германии Э. фон Вайцзеккером. В ходе беседы Вайцзеккер проявил известную степень откровенности, сообщив, что он строго проинструктирован относительно того, чтобы не обсуждать прямую или косвенную возможность установления мира .

Уэллес подчеркнул, что если война приобретет широкомасштабный характер, то это неизбежно ударит по США, поэтому Вашингтон не может проявлять пассивность перед лицом данной угрозы. Если же, исходя из слов Риббентропа, цели Германии могут быть достигнуты исключительно военным путем, это означает, что миссия тщетна. В то же время, Уэллес дал понять, что итоги его разговора с Муссолини таковы, что оставляют надежду на установление мира, пока не произошло необратимое: “если путь для переговоров все-таки будет найден, Рузвельт, возможно, совместно с Муссолини выступит с инициативой их проведения”^{[539] [540] [541] [542]}.

Весьма показательно, что в тот же день, 1 марта, рейхсканцлер Германии А. Гитлер подписал директиву о проведении операции “Везерюбунг” по вторжению в Данию и Норвегию, намеченной на начало апреля 1940 г.^[543] Присутствие Уэллеса в Берлине и возможность обсуждения перспектив восстановления европейского мира ничуть не интересовали фюрера.

2 марта С. Уэллес был принят А. Гитлером. Данная аудиенция по духу и содержанию была максимально сходна со встречей Уэллеса и Риббентропа, состоявшейся накануне. Основным исключением стало то, что гораздо меньшее внимание было уделено собственно германо-американским отношениям.

Уэллес заявил, что Рузвельт не заинтересован в установлении временного, непрочного мира. Кроме того, отметил Уэллес, если война на уничтожение в Европе все же начнется, то она неизбежно скажется на социальной, экономической, финансовой и коммерческой жизни США, являющихся крупнейшей нейтральной страной. При этом, он, однако, дал понять, что итоги состоявшегося в Риме разговора с Муссолини таковы, что позволяют вести речь об установлении мира^{[544] [545]}.

Что касается Гитлера, то его тезисы находились в рамках привычной риторики о том, что не Германия объявила войну европейским демократиям, а наоборот, что 6 октября 1939 г., он, тем не менее, предлагал заключить мир, но ему было в этом отказано. При этом он подчеркнул, что именно мир является конечной целью Германии, в то время как цель противостоящих ей государств - война на уничтожение .

Таким образом, встреча с Гитлером не принесла представителю Рузвельта ни новых сведений, ни пищи для размышлений, ни надежд на возможность мирного урегулирования.

На следующий день состоялась встреча С. Уэллеса с заместителем фюрера по партии Р. Гессом. Гесс повторил те же мысли, что ранее были произнесены Риббентропом, попутно дав понять, что достижение мира посредством переговоров невозможно, и речь о мире следует вести лишь после того, как Германия одержит военную победу^{[546] [547].}

Непосредственно после завершения беседы с Гессом Уэллес отправился на встречу с рейхсмаршалом Г. Герингом. Касаясь внешней политики Германии, Геринг вновь произнес уже хорошо знакомые Уэллесу тезисы Риббентропа и Гитлера, а также отметил, что ему непонятно, в связи с чем американцы считают, что их жизненные интересы могут быть затронуты войной в Европе.

Уэллес сказал Герингу, что Муссолини верит в возможность установления справедливого и продолжительного мира в Европе, повторив, однако, уже заявленную им Вайцзеккеру мысль о том, что если для Германии война является единственным путем достижения целей, то его миссия бесполезна.

Тем не менее, далее Уэллес ознакомил рейхсмаршала с меморандумом, содержавшим взгляды администрации США на необходимость ограничения вооружений и установления оздоровленной системы международной торговли. Геринг уверенно ответил, что он согласен с этими принципами и даже сказал, что может впоследствии официально объявить о позиции Германии в данном вопросе. Однако, Геринг настаивал на том, что возможность для установления мира появится лишь тогда, когда “враги Германии откажутся от идеи ее

уничтожения .

Следует также упомянуть о том, что в ходе их беседы были затронуты национальные и расовые вопросы, связанные с некоторыми внутриполитическими особенностями обоих государств. Геринг косвенно признал, что в Германии осуществляются меры антиеврейской направленности, но тотчас же указал, что в США “неграм вообще нельзя ездить в одном вагоне с белыми”. Уэллес, в свою очередь, попытался смягчить ситуацию, отметив, что такое положение вещей характерно не для всех американских штатов и что в Конгрессе даже заседает афроамериканец^[548].

Завершая беседу, Геринг сказал Уэллесу: “В Париже и Лондоне Вы осознаете, что надежды на мир нет. Правительства Франции и Британии не приемлют никакого мира, кроме такого, который будет установлен в случае победы над Германией”^[549].

Как представляется, встреча с рейхсмаршалом еще более убедила Уэллеса в непримиримом настрое и непоколебимой позиции руководителей рейха, отклонявших любые мысли о возможности урегулирования ситуации невоенными средствами.

В этом отношении весьма показательным является комментарий личного переводчика фюрера П. Шмидта о пребывании Уэллеса в Берлине: “Гитлер, Геринг и Риббентроп в продолжительных беседах... старались, с различной степенью умения, продемонстрировать силу Германии, мощь и решимость вступить в бой. Они тщательно избегали проявлений какой-либо готовности к компромиссам, так как Гитлер с его комплексом неполноценности всегда опасался, что их могут принять за признак слабости. Единственным содержанием этих разговоров, которые привлекли так много внимания, оказалось проигрывание одних и тех же “граммофонных пластинок”^[550].

Затрагивая миссию Уэллеса, 4 марта 1940 г. газета “Нью-Йорк Таймс” образно, но метко отмечала: “Она по-настоящему начнется только тогда, когда он вернется в Вашингтон, поскольку в Европе он занимается лишь сбором информации, которая только по возвращении может быть проанализирована, став основой для выработки плана дальнейших действий. За три дня в Берлине он узнал о Германии больше, чем мог бы узнать за год в Вашингтоне”^[551]. Подобное суждение выглядит достаточно закономерным - заместитель госсекретаря действительно собрал обширный массив информации, в то же время получив возможность лично убедиться в непреклонной позиции нацистского руководства, скрывавшейся за риторикой о стремлении Германии к миру и желании защитить себя от Великобритании и Франции.

7 марта С. Уэллес и Дж. Моффат прибыли в Париж. По свидетельству последнего, город жил в привычном русле - на улицах было оживленное движение, в ресторанах можно было выпить шампанское^{[552] [553] [554] [555] [556] [557]. Вскоре Уэллес был принят в Елисейском дворце президентом Франции А. Лебреном. Полноценного диалога на встрече не получилось - Лебрен лишь сообщил американскому представителю банальную информацию о состоянии франко-германских}

отношений .

В свою очередь, премьер-министр Э. Даладье в беседе с Уэллесом отметил, что “в отношении Германии единственным мирным решением может быть обоюдное разоружение. Но оно должно проходить под контролем достаточно сильной нейтральной страны, а таковой являются лишь США”. При этом он добавил: “Чтобы добиться мирного решения, имеется лишь одно средство: великая нейтральная страна - Соединенные Штаты - должна взять на себя ответственность за переговоры и организовать международные воздушные силы для полицейских целей” . По сути, Даладье выразил готовность к переговорам с

нацистской Германией, пусть и облек ее в несколько неожиданную форму.

Уэллес, тем не менее, ответил, что США не возьмут на себя обязательства подобного характера, содержащие потенциальную возможность американского

военного вовлечения .

На следующий день состоялись беседы Уэллеса с председателем Палаты депутатов Э. Эррио и главой Сената Ж. Жанненэ . Эррио считал, что ни при каком раскладе не следует вступать в переговоры с противником. Что касается Жанненэ, то в отношении Третьего рейха он выразился категоричнее: “Есть

только один способ обращения с бешеной собакой — убить ее или сковать стальной цепью, которую нельзя разбить” .

9 марта состоялась встреча С. Уэллеса с министром финансов П. Рейно. Он был настроен пессимистически и пожаловался Уэллесу на то, что Франция

приближается к тому моменту, когда все ее ресурсы будут брошены на закупку

вооружений в США .

Тем временем, в стане европейских государств “оси” стали происходить весьма важные события, требующие упоминания. 8 марта посол Германии в Риме Г.Г. фон Макензен проинформировал министра иностранных дел Г. Чиано, что его коллега И. фон Риббентроп прибудет в Италию для встречи с Муссолини и предоставит давно ожидавшийся ответ Гитлера на обращение дуче от 3 января 1940 г.^{[558] [559]}

Тот факт, что фюрер ответил Муссолини лишь через длительный промежуток времени, был обусловлен двумя причинами. Первая из них состояла в том, что наступил выгодный для Германии тактический момент: 1 марта Великобритания объявила, что блокирует поставку немецкого угля морем через Роттердам в Италию. Это был тяжелый удар по итальянской экономике, вызвавший негодование Муссолини и, в то же время, послуживший предпосылкой для потепления отношений с Германией, имевшей возможности для доставки угля железнодорожным путем.

Вторая причина заключалась в осуществлявшемся С. Уэллесом европейском турне. Германия понимала, что крайне важно сохранить Италию в своей обойме, не допустив того, чтобы она отдалилась от рейха и, тем более, сблизилась с США. Свою роль при этом, видимо, сыграли и неоднократно произнесенные Уэллесом в Берлине слова о том, что Муссолини готов к компромиссу и началу мирного процесса.

10 марта состоялась встреча Б. Муссолини с прибывшим в Рим И. фон Риббентропом. Министр иностранных дел Германии вручил дуче ответное письмо фюрера. Не извиняясь за задержку, в нем Гитлер в весьма корректном тоне детально излагал свои соображения относительно текущего характера европейской обстановки.

Касаясь пребывания в Берлине личного представителя американского президента, Гитлер отмечал: “Визит Уэллеса не внес никаких элементов, которые могли бы повлиять на переоценку ситуации. В таких обстоятельствах следует прислушаться к тем, кто утверждает, что единственными целями его турне были выигрыш времени для союзников и охлаждение наступательного пыла Германии” . Фюрер по-прежнему был непреклонен и решителен в своем

стремлении осуществить полномасштабное наступление на Западе.

Письмо Гитлера завершалось предложением о вступлении Италии в войну. Муссолини незамедлительно заверил Риббентропа в своем глубоком убеждении, что его место - на стороне Гитлера.

Во время второй беседы на следующий день дуче полностью встал на позицию войны. Он был готов выступить заодно с Германией и сказал, что ему нужно лишь решить, когда наступит наиболее подходящее время. Риббентроп явно успокоился, так как приехал в Рим с большими сомнениями относительно “вероломного партнера по “оси” и счел момент подходящим, чтобы озвучить инициативу фюрера о его встрече с Муссолини в скором времени на Бреннерском перевале . Дуче с энтузиазмом согласился .

10 марта С. Уэллес и Дж. Моффат прибыли в британскую столицу. Как заметил Моффат, на улицах Лондона ощущалась расслабленность и мало что напоминало о войне .

11 марта Уэллес встретился с премьер-министром Великобритании Н. Чемберленом. Чемберлен подчеркнул, что в настоящей войне Великобритания лишь желает “покончить с правительством, проводящим жестокую ^{[560] [561] [562] [563] завоевательную политику”, а планов по уничтожению немецкой нации и дезинтеграции Германии оно не имеет[564].}

На следующий день состоялись беседы С. Уэллеса с министром по делам доминионов Э. Иденом и Первым лордом Адмиралтейства У. Черчиллем. Оба британских политика выразили отрицательное отношение к возможности проведения мирных переговоров, а также отметили, что единственным вариантом завершения войны должно стать полное сокрушение Германии и гитлеризма^[565].

14 марта Уэллес вернулся в Париж, где у него состоялась короткая встреча с П. Рейно, в ходе которой французский политик сообщил о своей недавней беседе с У. Черчиллем, требовавшим ведения войны до конца, и сокрушенно заметил: “Этот человек выдающихся способностей потерял эластичность мышления”. В ходе беседы Рейно дважды упомянул про свою убежденность в том, что возможность проведения переговоров не должна быть упущена^{[566] [567]. Высказывания Рейно с предельной отчетливостью свидетельствовали о его стремлении, если не сказать, заинтересованности в переговорах с Берлином. Очевидно, что ни война, пусть и вялотекущая, ни воинственность Гитлера не склонили его к осознанию необходимости целенаправленного противостояния нацизму.}

Исходя из результатов пребывания Уэллеса в Лондоне и Париже, представляется логичным отметить, что в столицах европейских демократий господствовали апатичные настроения, вполне соответствовавшие ходу “странной войны”. Английские и французские политики, за редким исключением, не стремились к оказанию отпора деструктивной внешнеполитической программе гитлеризма.

16 марта С. Уэллес и Дж. Моффат вновь прибыли в Рим. Встретившись с личным представителем Рузвельта при папском престоле М. Тэйлором, Моффат узнал от него, что Ватикан не рассчитывает на возможность проведения мирной конференции, стремясь, в то же время, удержать Италию от войны .

Уэллес, в свою очередь, поочередно встретился с королем Италии Виктором Эммануилом III, Г. Чиано и Б. Муссолини и провел с ними беседы на общие темы . Во время встречи с Муссолини Уэллес обнаружил в его состоянии серьезную перемену: “Казалось, он сбросил с себя какой-то огромный груз. Я часто размышлял, не решился ли он за две недели, прошедшие со времени моего первого визита в Рим, перейти Рубикон, а во время визита Риббентропа втянуть Италию в войну”^{[568] [569] [570]. Действительно, потепление отношений с Германий и понимание того, что фюрер рассчитывает на него, повлияли на настрой Муссолини, склонившегося к тому, чтобы в нужный момент присоединиться к разворачивавшемуся в Европе противостоянию.}

Что касается Ф. Рузвельта, то 16 марта он заявил: “Сегодня мы ищем моральную основу для мира. Не может быть истинного мира, если отрицается братство [народов]. Не может быть крепкого мира, если малые государства вынуждены жить в страхе перед могущественными соседями. Не может быть справедливого мира, если людям отказывают в праве почитать Бога .

На следующий день Уэллес по телефону обратился к Рузвельту с просьбой санкционировать “общую инициативу, направленную на достижение мира”. Ответ, однако, был отрицательным. Рузвельт хотел сначала ознакомиться с докладом Уэллеса “из первых уст”, прежде чем занять определенную позицию в этом отношении^[571]. Следует отметить, что в отечественной историографии вплоть до конца 1980-ых гг. была достаточно распространена версия о том, что подобный поворот ситуации был обусловлен состоявшимся 12 марта 1940 г. подписанием мирного договора, завершившего советско-финляндскую войну ^[572] и расстроившего планы Вашингтона по отвращению дальнейшей гитлеровской агрессии на Западе и переносе ее вектора на Восток^[573].

С нашей точки зрения, более взвешенной представляется позиция В.Л. Малькова и Д.Г. Наджафова, указывавших на осознание американским руководством того, что “безрассудные решения могли дорого обойтись прежде всего самим Соединенным Штатам” ^{[574] [575] [576]} и что “возможности антисоветских маневров в условиях войны нацистской Германии против Англии и Франции

были более чем ограниченны” .

Тем не менее, мы вправе обратить внимание на то, что роль Москвы в советско-финляндском конфликте была воспринята в США весьма негативно. В частности, Ф. Рузвельт в одном из личных писем назвал произошедшее “отвратительным актом насилия со стороны Советского Союза” , а в

официальном заявлении подчеркнул, что “новости о бомбардировках финской территории глубоко шокировали администрацию и народ Соединенных Штатов” ^[577]. Бурная реакция была проявлена рядом конгрессменов и средств массовой информации, выступивших с жесткой критикой в адрес СССР^[578] ; в начавшемся противостоянии 88 % американцев поддерживали Финляндию ^{[579] [580]}. Кроме того, Вашингтон предоставил Хельсинки денежный займ в размере 30 миллионов долларов, который, однако, мог быть использован только для гражданских закупок в силу действовавшего в США законодательства .

В свою очередь, нацистская Германия заняла в отношении советскофинляндской войны позицию формального нейтралитета. Однако, Берлин неофициально оказывал Хельсинки содействие, заключавшееся в разрешении транзита через свою территорию финских военных закупок в Венгрии и

Италии . Как отмечал Г.Л. Розанов, именно такая позиция “в сложившейся конкретной обстановке в наибольшей степени отвечала агрессивным планам

гитлеровского руководства .

Немаловажно и то, что ход войны продемонстрировал германскому генералитету наличие определенных слабостей и недостатков Красной Армии, следствием чего стало распространение в немецких руководящих кругах идеи о возможности достижения относительно легкой победы в будущем противостоянии с Советским Союзом^{[581] [582] [583] [584].}

18 марта на Бреннерском перевале в личном вагоне Б. Муссолини состоялась его встреча с А. Гитлером. Как отмечал переводчик фюрера П. Шмидт, наиболее подходящим определением для их бесед были бы “монологи Гитлера”, так как фюрер занимал своими речами практически все время, а Муссолини имел возможность лишь вставить несколько слов. Гитлер, приводя подробные данные, представил подробное описание своей успешной польской кампании и заговорил о подготовке к большой битве на Западе. Характерно, что в то же время он ничего не сказал про ближайшие военные планы, связанные с нападением на Норвегию и Данию. Муссолини, в свою очередь, воспользовался несколькими оставленными ему минутами и убежденно подтвердил свое намерение вступить в войну .

Весьма показательно, что вскоре после встречи Гитлера и Муссолини на Бреннерском перевале министр народного просвещения и пропаганды Германии Й. Геббельс проинструктировал сотрудников своего ведомства о необходимости начать подготовку немецкого народа к долгожданному продвижению на Запад: “Слово “мир” должно полностью исчезнуть со страниц германской прессы. Для Германии не может быть какого бы то ни было компромисса”^[585].

19 марта С. Уэллес встретился с министром иностранных дел Италии Г. Чиано. Чиано поведал Уэллесу про бреннерскую встречу Муссолини и Гитлера, сосредоточив внимание на обсуждавшихся в ее ходе экономических вопросах. Затем, явно слукавив, он заверил, что абсолютно никаких изменений в нейтралистской позиции Рима в результате встречи дуче и фюрера не произошло. В завершение беседы Чиано попросил передать Рузвельту, что до тех пор, пока он является министром иностранных дел Италии, его страна не вступит в войну на стороне Германии и он будет прилагать все возможные усилия, чтобы утвердить в Муссолини аналогичный настрой^[586].

Интересно, что в дневнике Чиано отмечена упомянутая тогда же Уэллесом возможность встречи Муссолини и Рузвельта на Азорских островах, хотя ни в официальном отчете заместителя государственного секретаря, ни в его воспоминаниях подобных сведений не приводится^[587].

20 марта С. Уэллес и Дж. Моффат покинули Европу на корабле, отплывшем из Генуи. Спустя 8 дней они прибыли в Нью-Йорк^{[588] [589].}

Уэллес незамедлительно направился в Вашингтон, дабы представить президенту развернутый отчет о своем пребывании в Европе. Его встреча с Рузвельтом состоялась на следующий день в Белом доме. Заместитель государственного секретаря подробно поведал президенту о своем пребывании в европейских столицах и сущности проведенных им бесед. Подводя общий итог, Уэллес резюмировал: “Я не вижу, что кто-либо в посещенных мною странах способен переломить сложившуюся ситуацию... и не вижу даже малого шанса для проведения переговоров об установлении долговременного мира .

Оповещая общественность о завершении миссии С. Уэллеса, президент США Ф. Рузвельт выступил со специальным заявлением. В нем, в частности, отмечалось: “Информация, которую Уэллес получил от глав правительств посещенных им стран, будет представлять великую ценность для нашей администрации в плане выстраивания общей внешнеполитической линии. Я рад говорить о том, что результат миссии Уэллеса заключается в прояснении отношений США с посещенными им странами”^{[590] [591] [592].}

Таким образом, турне заместителя государственного секретаря, в ходе которого был собран богатый фактический материал, способствовало складыванию у американского руководства целостного представления о сущности европейской обстановки. В этом смысле правомерно утверждать, что задекларированная задача миссии Уэллеса была выполнена. На основе полученной информации Соединенным Штатам предстояло выработать обновленный подход к европейской войне.

Говоря об американо-германских отношениях в феврале-марте 1940 г. и миротворческих инициативах Вашингтона, необходимо также осветить берлинскую миссию Дж. Муни, в целом совпавшую по времени с турне С. Уэллеса.

24 января 1940 г. у Дж. Муни состоялась встреча с Ф. Рузвельтом, в ходе которой президент предложил бизнесмену отправиться в Европу с неофициальным визитом для сбора сведений о целях воюющих государств и условиях, на которых они готовы начать обсуждение урегулирования ситуации .

Видимо, это предложение Рузвельта явилось следствием его предыдущей встречи с Муни, проведенной в Белом доме 22 декабря 1939 г. В тот день Муни поведал президенту о своем пребывании в Европе в течение предшествовавших месяцев и сущности бесед с немецкими и британскими политиками. Рузвельт, ознакомившись с сообщением Муни, тогда заявил ему, что хотел бы отказа Германии от своих амбиций относительно мирового доминирования, не исключив того, что мог бы выступить в роли посредника для восстановления мира .

Сотрудники государственного департамента, в свою очередь, отрицательно отнеслись к очередной поездке Муни в Европу. Видимо, это было связано с опасениями осложнений, которое могли возникнуть в связи с одновременным пребыванием в европейских столицах двух независимых друг от друга американских эмиссаров - официального и неофициального. Однако, после

получения информации о том, что миссия Муни санкционирована президентом,

госдепартамент смягчил настрой .

Прибыв в Берлин в середине февраля, Муни направил рейхсканцлеру Германии А. Гитлеру прошение о встрече. В нем, в частности, отмечалось: “Народ моей страны считает, что война неизбежно окончится большими бедствиями для Европы и будет иметь очень серьезные последствия для Америки. Также я знаю, что Вы... принадлежите к той группе европейцев, которая считает, что начавшаяся война - плохой путь исправления многих международных политических и экономических ошибок, совершенных с 1914 года, и на этом основании я бы хотел обсудить с Вами всю эту проблему в целом”^{[593] [594]}.

Поскольку Муни действовал как неофициальное лицо и не был уверен в том, что получит от фюрера согласие на встречу, он установил контакт с Г. Вольтатом и Г. Дикгофом и продемонстрировал им подписанное Рузвельтом письмо, в котором президент желал Муни удачи и выражал готовность встретиться с ним по его возвращении из Европы. Вольтат и Дикгоф со вниманием отнеслись к этому факту; через некоторое время при их посредничестве состоялась встреча Муни с министром иностранных дел И. фон Риббентропом. Риббентроп попытался выведать у Муни цель его прибытия, но американец ответил, что он рассчитывает на личную беседу с Гитлером. Риббентроп дал понять, что займется ее организацией^[595].

В итоге Муни был принят Гитлером 4 марта, спустя два дня после встречи фюрера и С. Уэллеса. Муни передал рейхсканцлеру, что Рузвельт с теплотой вспоминает детские годы, проведенные им в Германии^[596] и на самом деле относится к Берлину гораздо лучше, чем принято считать в немецкой столице.

После этого бизнесмен заявил, что президент США готов оказать помощь в

проведении мирных переговоров, если имеются предпосылки к их организации .

Гитлер, в свою очередь, вновь выступил с привычной риторикой - он отрицал какую-либо ответственность за развязывание войны и настаивал, что единственным вариантом ее окончания должен стать отказ Британии и Франции от их цели уничтожения Германии, сопровождающийся прекращением дискриминации немецкой торговли в их колониальных империях, а также возвратом колоний, отторгнутых от Германии после Первой мировой войны. Наряду с этим, фюрер отметил, что у Германии и Соединенных Штатов нет никаких причин для конфронтации.

Муни покинул Рейхсканцелярию с чувством, что ему удалось достичь ощутимого прогресса на пути к прекращению войны. Он, однако, упустил из вида, что Гитлер не выразил готовности идти на какие бы то ни было уступки и ни словом не обмолвился относительно возможного посредничества Рузвельта в установлении мира^{[597] [598]}.

В тот же день состоялась встреча Дж. Муни и Г. Дикгофа, после которой немецкий дипломат заключил: “Я не верю, что почин Муни несет существенную значимость, поскольку он исходит из ошибочной, пусть и несомненно искренней, трактовки отношения Рузвельта к Германии... Нам доподлинно известно, что на самом деле Рузвельт думает о Германии. Если какая-либо американская инициатива и может привести к результату, то это будет миссия Уэллеса, но не Муни”^{[599] [600].}

Спустя несколько дней состоялась встреча Дж. Муни и Г. Геринга, в ходе которой рейхсмаршал настаивал, что именно Лондон должен сделать первый шаг

к установлению мира .

Выполнив свою берлинскую программу, неофициальный эмиссар президента США направился в Рим. С 11 по 15 марта он составил пять

пространных писем о своих действиях в Германии и направил их Рузвельту. В них Муни отмечал “теплый отклик немецких лидеров на личный интерес президента Соединенных Штатов к проблеме” и их готовность к сотрудничеству “в разрешении нынешних трудностей ради установления более справедливого политического и экономического мирового устройства”. Муни уверял, что Рузвельт является единственным в мире человеком, способным остановить

войну

Тем не менее, ответ президента на высланные письма задерживался. Вследствие этого Муни отправил своего помощника У. Вахтлера в США с их копиями, а сам остался в Риме ожидать развития событий.

С нашей точки зрения, причина медлительности реакции Ф. Рузвельта на сообщения Дж. Муни коренилась в том, что президент не спешил отвечать на них до ознакомления с официальным отчетом С. Уэллеса.

Достаточно пессимистический, но при этом обстоятельный и взвешенный доклад заместителя государственного секретаря о положении дел в Европе еще более убавил президентский интерес к поиску возможностей для мирных переговоров. Следствием этого стала лишь краткая благодарность, направленная

Рузвельтом в начале апреля в ответ на позитивные сообщения Муни^{[601] [602]}.

Характеризуя миссию Самнера Уэллеса и ее роль в американо-германских отношениях, следует отметить, что она вполне укладывалась в рамки общей нейтралистской линии внешней политики Соединенных Штатов, которая “провозглашала миролюбивые цели, но использовала для их достижения малоэффективные средства”^[603]. Как представляется, миссия Уэллеса в первую очередь действительно была нужна руководству США для получения объективной информации о состоянии дел в Европе, что, несомненно, облегчило бы дальнейший процесс принятия внешнеполитических решений.

На наш взгляд, миссия Уэллеса оказала свое влияние на руководство нацистской Германии в том смысле, что она сподвигла Гитлера пойти на сближение с Муссолини, который, в силу ряда причин, весьма позитивно воспринял этот шаг фюрера. Таким образом, если в Вашингтоне и существовали мысли о том, что Уэллесу удастся повлиять на руководство Италии и склонить его к ослаблению зависимости от Германии и принятию миролюбивой позиции, следует заключить, что они не оправдались. Более того, Третий рейх во многом вследствие пребывания американского представителя в Европе и неясности его истинных целей счел необходимым укрепить союз с Италией, гарантировав себя от возможной утраты союзника и необходимости пересматривать долгосрочные стратегические планы установления континентального доминирования.

Миссию Уэллеса следует рассматривать как одну из заключительных попыток “умиротворения” нацистской Германии со стороны Соединенных Штатов. Ее осуществление отвечало интересам Вашингтона, стремившегося воспрепятствовать упрочению связей европейских ревизионистских держав, а также, по возможности, оттянуть решительное немецкое наступление на Западе.

Несмотря на то, что повлиять на позицию Берлина не удалось, Уэллес за время пребывания в Европе собрал множество важных сведений о ситуации в Старом свете и, по сути, прояснил все интересовавшие Вашингтон вопросы. Заявленный им Рузвельту вывод о невозможности прекращения войны в значительной степени повлиял на определение актуальных внешнеполитических приоритетов Соединенных Штатов. Руководству страны становилась все более очевидной перспектива затяжной европейской войны, которая неизбежно затронет американские интересы и окажет значительное влияние на международный баланс сил.