§3. Капитуляция Франции и становление англо-американской антигитлеровской коалиции

Миссия С. Уэллеса не смогла, да и не могла повлиять на руководство Третьего рейха и склонить его к отказу от своих захватнических амбиций. Нацистская Германия продолжила курс на осуществление своей агрессивной внешнеполитической линии.

Соединенные Штаты восприняли этот факт весьма негативно. Уже на следующий день поверенный в делах Германии в США Г. Томсен доложил И. фон Риббентропу, что “американская общественность шокирована действиями

Германии в Скандинавии и осуждает их” и что “лидерские позиции Рузвельта

окрепли .

Исходя из происходивших в Европе событий, Ф. Рузвельт 10 апреля специальной прокламацией более чем вдвое расширил границы зоны боевых действий вокруг Британских островов, а также подтвердил сохранность

размещенных в США норвежских и датских активов, которые были оперативно

заморожены министерством экономики .

Вскоре внимательно следивший за ситуацией в Соединенных Штатах Г. Томсен сообщил, что “отношение к Германии существенно ухудшилось даже среди изоляционистов. Это характерно для всей страны, но, в особенности, для Среднего Запада, где силен скандинавский элемент”^{[604] [605] [606]}. Подобная оценка весьма наглядно подтверждалась данными статистических опросов, проведенных институтом Гэллапа: 93 % американцев считали нацистское нападение на Данию и Норвегию “ничем не оправданным”^[607].

В связи с немецкой агрессией в Скандинавии следует упомянуть про сравнительно малоизвестный, но достаточно примечательный в психологическом

отношении эпизод - гитлеровские воздушные атаки на Норвегию повлекли первую в ходе Второй мировой войны смерть гражданина Соединенных Штатов, обладавшего статусом официального лица.

Тем временем нацистская Германия перешла к дальнейшему вооруженному наступлению на европейские государства. 10 мая началось вторжение немецких войск в Голландию, Бельгию и Люксембург.

В тот же день Ф. Рузвельт выступил с речью, в которой в декларативной манере осудил очередной акт немецкой агрессии^[609]. Министерство экономики США откликнулось на события в Европе, “заморозив” активы подвергшихся нападению государств, находившиеся в американских банках^{[610] [611]}. Данная мера

была предпринята для исключения возможности их будущего использования

нацистами. Видимо, это действие дало повод вернувшемуся в США Дж. Дэвису в беседе с К.А. Уманским выразить мнение, что позиция его страны может быть скорее определена как позиция страны “невоюющей”, нежели нейтральной^[612].

11 мая ввиду осложнения европейской обстановки у военного атташе Германии в США Ф. фон Беттихера состоялась беседа с высокопоставленными чиновниками американского оборонительного ведомства, по итогам которой он сообщил в Берлин, что вступление США в войну будет исключено до тех пор, пока Вашингтон не будет ощущать прямую угрозу Западному полушарию. Тем не менее, при этом он констатировал, что в американском генштабе произошло

существенное ухудшение отношения к Германии вследствие расширения географии ее агрессии в Старом свете^[613].

Действительно, продвижение сил вермахта по Европе было весьма стремительным: 13-14 мая немецкие войска, пройдя южную часть Бельгии, вышли на франко-бельгийскую границу. Таким образом, над Францией, являвшейся основным континентальным союзником Соединенных Штатов, нависла серьезнейшая военная угроза.

13 мая премьер-министр Франции П. Рейно^[614] , постепенно начавший осознавать масштаб опасности, решил осуществить попытку склонить Соединенные Штаты к предметному сотрудничеству. Через американского посла У. Буллита П. Рейно обратился к Ф. Рузвельту с просьбой предоставить некоторому числу молодых французских авиаторов пройти летную подготовку в США^[615]. Как представляется, данная инициатива была крайне запоздалой и даже в случае ее теоретической реализации не могла обусловить оперативный эффект.

Однако, в любом случае, просьба Рейно не была удовлетворена - отвечая, Рузвельт указал на то, что “подобное соглашение в настоящее время скомпрометировало бы нейтральный статус США” и предложил Рейно направлять летчиков в Канаду^{[616] [617]}.

15 мая обеспокоенный развитием ситуации глава французского правительства отправил Рузвельту телеграмму, в которой умолял президента “послать хотя бы 70 самолетов, погрузив их на стоявший в нью-йоркском порту французский корабль”. Кроме того, он просил танки, “пусть даже самых

устарелых типов .

Вскоре Рузвельт поручил Хэллу дать очередной отрицательный ответ на просьбу Парижа. Государственный секретарь известил Рейно, что отправить самолеты не представляется возможным, поскольку по международному праву “военный корабль не может увеличивать свою боевую мощь в нейтральных портах”. В телеграмме Буллиту Хэлл был более откровенным, назвав обращение Рейно “глупым”^[618].

В свою очередь, поверенный в делах Германии в США Г. Томсен в те же дни отмечал, что “расширение войны... произвело глубокое впечатление на администрацию и общественность США” ^[619] . Действительно, результаты проводившихся в мае 1940 г. институтом Гэллапа социологических опросов отобразили весьма интересную картину: 51 % респондентов полагал, что в результате расширения нацистской агрессии Соединенные Штаты рано или поздно присоединятся к войне; в то же время, 93 % американцев возражали против войны с Германией и отправки войск в Европу^[620].

16 мая Ф. Рузвельт, явно обеспокоенный ситуацией в Европе, выступил перед Конгрессом и потребовал ассигновать более миллиарда долларов на развитие и комплектование военно-воздушных сил страны. При этом Рузвельт обозначил, что нападение с воздуха на американскую территорию вполне вероятно и “припугнул” Конгресс печальной участью страны в случае, если американская промышленность не будет производить 50000 самолетов и 100000 моторов ежегодно. Конгресс, впечатленный доводами Рузвельта, выделил

запрошенную сумму, тем самым воплотив стремление президента к необходимости наращивания обороноспособности США^[621].

Оценивая произошедшее, Г. Томсен отметил: “Сегодняшнее выступление Рузвельта перед Конгрессом, возможно, является первым шагом на пути к дальнейшему перевооружению. в результате пропаганды многие американцы начинают верить в угрозу германской атаки на Западное полушарие после поражения Англии и Франции. Эти необъективные и наивные взгляды изо дня в день преподносятся на страницах прессы... Было бы весьма полезно выступить с официальным заявлением... что мы не заинтересованы в колониальных владениях Англии и Франции в Западном полушарии, а также неизменно будем уважать

суверенитет латиноамериканских государств .

В тот же день Ф. фон Беттихер передал в Берлин свою оценку, согласно которой “политические махинаторы и евреи стремятся настроить американцев против Германии двумя способами. Первый заключается в том, что Германия захватит Гренландию, Бермудские острова, Азорские острова, Кабо-Верде, получит английские и французские владения в Карибском море, создаст угрозу Панамскому каналу и будет оказывать определяющее влияние на южноамериканские государства, настраивая их против Вашингтона. Второй же состоит в том, что “рейх продолжает внедрять в Соединенные Штаты своих

секретных агентов и шпионов .

Таким образом, видно, сколь сосредоточенным было внимание немецких дипломатов к развитию обстановки в США. В то же время, сущность оценок (особенно, у Беттихера), сводившаяся к тому, что американцы подвергаются интенсивной пропагандистской обработке, соответствовала действительности в незначительной степени. Стремление Соединенных Штатов к выстраиванию мощной оборонительной системы диктовалось в первую очередь самой Германией, вернее, ширившимися агрессивными действиями с ее стороны.

Тем временем, 18 мая премьер-министр Франции П. Рейно встретился с У. Буллитом. Рейно выразил отчаянную просьбу о том, чтобы США объявили войну Германии или хотя бы поддержали Париж, заявив, что “поражение Англии и Франции затронет жизненно важные интересы США”^{[622] [623] [624]}.

Буллит, ответивший, что такой вариант представляется крайне маловероятным, не ошибся - во время состоявшегося вскоре телефонного разговора Рузвельт заявил послу, что позиция администрации остается неизменной и что письменное обращение с указанными просьбами, с которым Рейно намеревался обратиться в Белый дом, “нежелательно”^[625].

В связи с этим представляется правомерным отметить, что через несколько дней У. Буллит сообщил, что он каждый день сотнями получает письма от французских граждан, умоляющих убедить администрацию США помочь Франции “не просто выражением симпатии, но и вооруженными силами”^[626]. Впрочем, несмотря как на обращения Рейно, так и на мольбы рядовых граждан, Соединенные Штаты, осознававшие бедственное положение Франции, принципиально не собирались расставаться со статусом нейтральной державы.

По словам немецкого военного атташе в Соединенных Штатах Ф. фон Беттихера, постепенно это начало приводить к тому, что “американцы начали мириться с идеей о поражении Франции и Англии и, пожалуй, даже с крушением Британской империи” ^[627] . Данная оценка представляется преувеличенной; тем не менее, перспектива падения Франции действительно выглядела с другой стороны Атлантики практически неизбежной.

Ссылаясь на “почти невероятные события двух последних недель войны в Европе”, 31 мая Ф. Рузвельт заявил о необходимости дальнейшего расширения национальной военной программы^[628]. Конгресс поддержал доводы президента и ассигновал на оборонительные цели значительную сумму, составлявшую 1,7 миллиарда долларов. Таким образом, Рузвельт, исходя из общей европейской обстановки и распространявшейся в географическом отношении нацистской агрессии, проявил себя как политик, умело воспользовавшийся моментом в государственных интересах США.

В отношении Франции, явно уступавшей гитлеровскому натиску, Соединенные Штаты ограничились лишь декларативной акцией поддержки. 9 июня, когда силы вермахта уже заметно углубились на французскую территорию, посол США У. Буллит с группой французских политиков и архиепископом Парижа отправился из столицы в расположенную в Лотарингии деревню Домреми^{[629] [630]. Там от имени Рузвельта он возложил к памятнику Жанне д’Арк букет белых роз и произнес речь о “немецких жестокости и зверствах”, в конце которой выразил надежду на французскую победу.}

Стоит отметить, что это необычное в условиях войны действие было осуществлено за 5 дней до падения Парижа и за сутки до того, как в Домреми

вошли немецкие войска .

Совсем скоро положение Франции еще более осложнилось, приблизившись к критическому рубежу - 10 июня ей объявила войну фашистская Италия. Немецкий рейхсканцлер А. Гитлер был весьма доволен произошедшим и незамедлительно поздравил Б. Муссолини с этим событием^[631].

Реакция США на присоединение Италии к войне была заявлена президентом страны Ф. Рузвельтом на следующий день во время речи в Вирджинском университете (город Шарлотсвилл), куда он прибыл по случаю получения его сыном диплома об окончании данного учебного заведения. Президент отметил, что Соединенные Штаты будут продолжать помогать Франции и Англии, а также наращивать собственную мощь. Также он недвусмысленно дал понять, что в текущий момент внутриполитические интересы США подчиняются внешней политике, подчеркнув при этом, что улучшение социальной и экономической жизни американцев “является составной частью национальной обороны” ^[632] . Комментируя итальянскую агрессию в отношении Франции, президент произнес ставшую впоследствии знаменитой фразу: “Рука, державшая кинжал, ударила им в спину соседа”^[633].

Тем временем, 14 июня немецкие войска вступили в Париж. Премьер- министр П. Рейно, находившийся в городе Тур, даже тогда продолжал сохранять свои иллюзии в отношении США. В тот день он писал Рузвельту: “Единственный шанс спасения французской нации... станет реальным лишь в том случае, если

Америка бросит на весы, и притом немедленно, всю свою мощь” ^[634]. По сути, Рейно вновь, пусть и в форме намека, призывал Вашингтон к военному вмешательству в европейский конфликт.

На следующий день Рузвельт вежливо ответил, что “американский народ с восхищением следит за несравненным мужеством, проявляемым французскими армиями в борьбе с захватчиками”, добавив, что США не могут принять на себя какие-либо военные обязательства^[635].

Комментируя этот обмен посланиями между Рейно и Рузвельтом, бывший посол Германии в Соединенных Штатах Г. Дикгоф впоследствии отмечал, что “он отразил беспомощность США” ^[636] . С нашей точки зрения, более корректно говорить о нежелании Вашингтона связывать себя обязательствами и непосредственно присоединяться к военному противостоянию, шедшему на другом континенте. Тем более, прямых предпосылок к этому, даже ввиду максимально приблизившегося краха Франции, не существовало.

Касаясь оценок, заявленных немецкой дипломатией в те дни, следует упомянуть, что статс-секретарь немецкого министерства иностранных дел Э. фон Вайцзеккер указал поверенному в делах Германии в США Г. Томсену: “Вступление в войну Италии и коллапс Франции являются провалом внешней политики США и ударом по престижу страны” и рекомендовал распространять эту точку зрения среди представителей американского истеблишмента^[637].

Становившееся очевидным поражение Франции побуждало государственный департамент к тому, чтобы обозначить свою позицию в отношении европейских колониальных владений, расположенных в Западном полушарии, предупредив тем самым возможные действия Третьего рейха в их отношении.

17 июня государственный секретарь К. Хэлл подчеркнул, что Соединенные Штаты не признают переход каких бы то ни было территорий в Западном полушарии из рук одного в руки другого неамериканского государства . Соответствующие ноты были направлены Германии и Италии, а также французскому, британскому и голландскому правительствам. Кроме того, министерство экономики “заморозило” все французские активы, размещенные в

американских банках .

Отметим, что реакция Германии на декларацию Хэлла, хотя и не отличалась оперативностью, но была выдержана в формулировках, свидетельствовавших о заинтересованности Берлина в изоляционистской линии Вашингтона - 1 июля министр иностранных дел И. фон Риббентроп заявил, что правительство рейха “не понимает, зачем было нужно это заявление... у Германии нет владений на американских континентах, Германия не давала повода полагать, что у нее есть намерения заполучить эти владения. В то же время, такая трактовка доктрины Монро, согласно которой одни европейские страны могут владеть территориями в Западном полушарии, а другим это запрещено, несостоятельна. Правительство Германии еще раз хочет подчеркнуть, что невмешательство европейских государств в дела американского континента является оправданным только при условии того, что американские государства будут воздерживаться от вмешательства в дела Европы .

Отметим, что 17 июня администрация США также разослала американским республикам приглашение на встречу министров иностранных дел. Экстренность этого шага мотивировалась тем, что правительство Франции могло пойти на перемирие, условия которого будут включать продажу или приобретение Германией колоний Франции в Западном полушарии^{[638] [639] [640] [641]}.

В связи с этими действиями Вашингтона крайне интересной выглядит позиция, заявленная поверенным в делах США в Германии А. Кирком. Он направил в Вашингтон меморандум, в котором выразил мнение, что у нацистов отсутствуют планы по атаке Западного полушария. Помимо этого, он выдвинул предложение о том, что Соединенным Штатам следует выдвинуть лидерам

Германии, Италии, Великобритании и Франции конфиденциальное предложение об установлении мира. Согласно Кирку, оно должно было включать в себя положения о восстановлении границ Германии в пределах 1914 г., возвращение немецких колоний, эвакуацию сил вермахта из Норвегии, Дании, Голландии, Бельгии и Франции, а также об ограничении вооружений и обновлении мировой экономической системы. Для решения этих вопросов должен быть сформирован совещательный орган. В случае, если это предложение будет отклонено, США должны заявить, что силовыми методами будут противостоять развитию европейской ситуации и разорвать дипломатические отношения с Германией и Италией^[642].

Впрочем, инициативы Кирка, не нашли не только поддержки, но и ответа вышестоящих дипломатов. Как представляется, переговорная форма разрешения противоречий уже не рассматривалась Вашингтоном в качестве оправданного средства борьбы с притязаниями гитлеризма.

Немецкая дипломатия в США в эти дни также проявляла заметную активность. 18 июня поверенный в делах Г. Томсен, сославшись на сообщения прессы, довел до сведения Берлина, что “американские секретные службы ведут расследования в отношении деятельности нашего генерального консула в Новом Орлеане К. фон Шпигеля, генерального консула в Сан-Франциско Ф. Видеманна, консула в Бостоне Г. Шольца, а также торгового советника посольства Г. Вестрика”^[643].

Тем не менее, на следующий день Томсен, невзирая на только что им же зафиксированное внимание американских органов безопасности к работе высокопоставленных немецких дипломатических работников, отчитался о деятельности посольства, направленной на разжигание в США изоляционистских настроений.

В первую очередь он сообщил, что изданием в США на английском языке “Германской Белой книги”^{[644] [645]} завершен первый этап пропагандистской кампании против “интервенционистской политики Рузвельта” и отметил, что значительное количество ее экземпляров разослано сенаторам, конгрессменам и журналистам, а десятки тысяч экземпляров находятся в свободной продаже. Кроме того, Томсен отметил, что поддерживаются постоянные контакты с “надежными” американцами и что на грядущий конвент Республиканской партии отправляются

“около 50 конгрессменов, которые будут продвигать выгодные для Германии

взгляды” .

Таким образом, в год важнейших президентских выборов нацистская Германия пыталась интенсифицировать свою пропагандистскую активность в Соединенных Штатах. Ее основная цель заключалась в стремлении понизить шансы Ф. Рузвельта на переизбрание ^[646] и утвердить в американском истеблишменте представления о необходимости сохранения традиционных изоляционистских доктрин.

Заметной пропагандистской акцией Третьего рейха стала организация интервью А. Гитлера американскому журналисту К. фон Виганду ^[647] , состоявшегося 14 июня 1940 г. в штаб-квартире фюрера в бельгийском местечке Брюли-де-Пеш. В частности, Гитлер подчеркнул, что у Германии не было и нет никаких “территориальных и политических интересов на Американском континенте” и назвал “лжецами” тех, кто настаивал на обратном. Отвечая на вопрос о помощи, оказываемой Соединенными Штатами европейским демократиям, немецкий лидер заявил: “Она не повляет на исход войны. Нет нужды перечислять причины этого”. Фюрер решительно отверг информацию о существовании в Америке “пятой колонны” нацизма, назвав ее “химерой, порожденной бессовестными пропагандистами”. Основной же посыл Гитлера заключался в том, что следование соответствующему доктрине Монро тезису “Америка - для американцев, Европа - для европейцев” будет являться наиболее подходящим modus vivendi Третьего рейха и Соединенных Штатов^[648].

Исходя из утверждений рейхсканцлера, правомерно заключить, что Германия стремилась повлиять на США, подстегнув за океаном изоляционистские настроения и, в то же время, ослабив активность интернационалистов. Кроме того, Гитлер отмечал, что Америке не стоит опасаться Германии, а также прозрачно намекал на то, что противостоявшие силам вермахта европейские государства обречены и что в интересах Соединенных Штатов прекратить оказание им помощи. Подобные заявления полностью отвечали стремлениям Берлина, рассчитывавшего создать в Вашингтоне иллюзию безопасности и навязать американской администрации инертную внешнеполитическую линию.

Рузвельт, однако, действовал в ином направлении. 19 июня он назначил на ответственные посты военного министра и военно-морского министра двух известных республиканцев-интернационалистов Г. Стимсона^[649] и Ф. Нокса^[650], тем самым избавившись от изоляционистски настроенных членов администрации Г. Вудринга и Ч. Эдисона ^[651]. Этот шаг был выгоден сразу в нескольких отношениях - ключевые ведомства получали опытных руководителей, а сам Рузвельт обретал единомышленников среди руководства армии и флота.

Тем временем, 22 июня в Компьенском лесу было заключено франкогерманское перемирие, согласно которому Германия оккупировала

2/3 территории Франции^[652]. В тот же день Г. Геринг в качестве уполномоченного по четырехлетнему плану поручил министру экономики В. Функу провести предварительные работы по включению оккупированных и присоединенных к рейху территорий в экономику Германии, установлению новой структуры континентальной экономики, руководимой Германией, а также экономической борьбе с вражескими государствами^[653].

Данное событие имело негативное значение для Соединенных Штатов. Вашингтон утратил важнейшего континентального союзника и столкнулся с еще более мощной в военно-промышленном отношении нацистской Германией, не скрывавшей своих агрессивных амбиций. С. Уэллес отмечал, что “американцы были шокированы пониманием надвигающейся опасности”^[654]. В таких условиях ключевым направлением американской внешней политики неизбежно должна была стать Великобритания - европейская держава, правительство которой 10 мая 1940 г. возглавил убежденный противник гитлеризма У. Черчилль.

Капитуляция Франции побуждала Соединенные Штаты к поиску новых путей предоставления помощи Великобритании, которая, в свете произошедших событий, фактически осталась единственным европейским государством, активно противостоявшим немецкому натиску.

Следует отметить, что 11 июня, то есть еще за две недели до падения Франции, военно-морской атташе США в Лондоне Алан Кирк выступил с тревожной оценкой, согласно которой “немцы вторгнутся в Великобританию, которая готова к обороне не более, чем Лонг-Айленд ^[655] , до 1 августа” ^[656] . Помощник государственного секретаря Б. Лонг^[657] 1 3 июня также отмечал, что не исключает падения Британии в течение месяца ^[658]. Подобный пессимизм в оценках, выражавшийся компетентными официальными лицами, не мог не служить поводом для беспокойства как администрации, так и

интернационалистов Конгресса.

Исходя из складывавшейся ситуации, сенатор-демократ М. Шеппард 10 июня предложил узаконить возможность предоставления “списанных или избыточных видов оружия и техники государствам, испытывавшим в них нужду”^[659]. Основная цель билля Шеппарда заключалась в том, чтобы обеспечить основание для передачи Великобритании нескольких десятков устаревших американских эсминцев времен Первой мировой войны.

У. Черчилль просил Ф. Рузвельта предоставить Великобритании эсминцы еще 15 мая 1940 г., но получил тогда от президента США отказ, связанный с отсутствием юридических предпосылок к осуществлению этой просьбы^[660]. Дело в том, что в Соединенных Штатах с 1917 г. существовал закон, который запрещал передачу американских военных судов иным государствам, вовлеченным в боевые действия.

2 июля билль Шеппарда был принят значительным большинством голосов^[661]. Его особенность заключалась в том, что военные суда могли быть предоставлены иностранному государству, если руководитель штаба ВМФ “признает факт их передачи не несущим угрозы безопасности страны”^[662].

В то же время, следует указать, что 6 июля Ф. Рузвельт в письме Г. Икесу отметил, что, соглашаясь на предоставление эсминцев Великобритании, он не может не задумываться о возможности ее поражения, вследствие которого корабли перейдут к Германии и будут затем использованы против самих Соединенных Штатов ^[663]. Впрочем, у бывшего посла США в Берлине Хью Вильсона существовало иное мнение относительно перспектив столкновения с нацистской угрозой - в письме к государственному секретарю К. Хэллу он утверждал, что атака на Соединенные Штаты или Западное полушарие не входит в планы Гитлера^[664].

Также имеет смысл упомянуть, что 6 июля в немецком Штабе руководства морской войной был составлен меморандум, в котором выдвигалось

предположение о том, что “Великобритания будет искать помощи Соединенных Штатов, которые заинтересованы в сохранении ее сильных позиций, вследствие чего США неизбежно станут противником Германии” . В этом документе

отсутствовали какие-либо выкладки о перспективах возможного столкновения с американской стороной; скорее, в нем констатировалось, что сближение Лондона и Вашингтона не антигерманской основе с большой долей вероятности повлечет за собой обретение Берлином нового врага в лице могущественной заокеанской державы.

19 июля Рузвельт произнес в радиоэфире речь, во время которой официально заявил, что будет баллотироваться на президентский пост третий раз подряд. При этом, представляя свою внешнеполитическую программу, он подверг жесткой критике диктаторские режимы, “стремящиеся к уничтожению

демократии, в том числе и нашей”^{[665] [666]}, обозначив тем самым свою непреклонность в деле противостояния гитлеризму.

Весьма показательно, что в этот же день глава Белого дома подписал одобренный Конгрессом законопроект о “флоте двух океанов” ^[667] , предусматривавший строительство 13 линейных кораблей и линейных крейсеров, 18 авианосцев, 27 крейсеров, 115 эсминцев, 43 подводных лодок и 15000 самолетов палубной авиации, а также патрульных, эскортных и малых кораблей других классов^[668]. Принятое решение означало расширение американских ВМС почти на 70 %^[669]. Подобный шаг говорил о стремлении Соединенных Штатов обладать военно-морскими силами, способными в случае необходимости противостоять как Японии на Тихом океане, так и Германии в Атлантике.

Выступление Рузвельта, естественно, не осталось незамеченным в Третьем рейхе - комментируя его, Г. Дикгоф употребил достаточно категоричные выражения: он расценил речь главы Белого дома как “проявление внешнеполитического эксгибиционизма” и указал на “фанатичную ненависть президента к тоталитарным странам - прежде всего, Германии и Италии”^[670].

Вскоре произошло очередное важное событие - 24 июля

Ф. Рузвельт, Ф. Нокс и У. Черчилль в результате консультаций и интенсивного обмена посланиями договорились о заключении соглашения,

предусматривавшего передачу Лондону необходимых ему эскадренных миноносцев в обмен на право организации в ряде расположенных в Западном полушарии английских владений морских и военно-воздушных баз Соединенных Штатов ^[671] . Обеим сторонам предстояло выработать окончательные условия данного соглашения.

Заинтересованность США в решении вопроса о статусе европейских колониальных владений в Западном полушарии обусловила проведение с 21 по 30 июля 1940 г. в столице Кубы Гаванской конференции министров иностранных дел американских республик. Соединенные Штаты на ней представлял государственный секретарь К. Хэлл.

Следует отметить, что внимание Германии к этому мероприятию, анонсированному 17 июня, было весьма острым. Спустя три дня после объявления о проведении форума начальник политического отдела министерства иностранных дел Третьего рейха Э. Верманн разослал всем немецким дипломатическим миссиям в Латинской Америке циркуляр, в котором предписывал их сотрудникам “проинформировать правительства стран пребывания о нашем ожидании того, что конференция не примет постановлений, прямо или косвенно направленных против Германии”^[672].

В свою очередь, 6 июля Г. Томсен сообщал, что США, помимо решения колониальных вопросов, нацелены на то, чтобы в ходе конференции добиться принятия мер по недопущению интенсификации германской торговли с латиноамериканскими республиками^[673].

Чиновник экономического отдела министерства иностранных дел Германии Р. Памперьен предоставил 16 июля советнику И. фон Риббентропа Э. Кордту меморандум, в котором также освещал ряд особенностей грядущего форума. В частности, Памперьен сообщал, что для противодействия намерениям США по снижению уровня экономических связей республик континента с Германией сотрудники немецких дипломатических миссий в Южной Америке регулярно выступают в прессе с критическими комментариями относительно целей Вашингтона. В то же время, по его утверждению, немецкие дипломаты в ходе своих контактов с местными официальными лицами подчеркивали выгодность торговли с Третьим рейхом, готовым к потреблению произведенных в Латинской Америке товаров^[674].

Конференция открылась в означенный срок, и на состоявшемся 22 июля пленарном заседании К. Хэлл изложил план по “совместной опеке” над колониями европейских стран в Америке, заверив, что США не намерены присоединять их, а главная цель Вашингтона заключается в том, чтобы “эти районы не стали объектом сделки или урегулирования европейских разногласий”^[675].

Однако, согласно позиции Аргентины, смена владельца колоний не являлась угрозой миру и безопасности американских республик. Данную точку зрения поддерживали Перу, Чили и Парагвай - группа стран, не имевших непосредственных претензий к колониям европейских держав в Карибском море и не желавших связывать себя обязательствами конкретных действий в этом районе, чреватыми, к тому же, осложнением отношений с нацистской Германией.

Смысл предложений большинства латиноамериканских стран сводился к предоставлению независимости колониям или передаче их странам Америки в соответствии с желанием народов этих колоний, а вовсе не к “совместной опеке” над ними до окончания войны, как предлагали США.

23 июля принимавший участие в конференции аргентинский посол в США Ф. Эспил заявил К. Хэллу, что Аргентина не может не считаться с позицией Германии. Такой оборот дела не устраивал Вашингтон, поскольку он настаивал на континентальной солидарности в вопросе об опеке .

Тем не менее, к исходу конференции аргентинская делегация, предлагавшая создать на территории колоний независимые государства ^{[676] [677]} , фактически оказалась в изоляции, чему способствовала активная работа американских дипломатов с представителями остальных латиноамериканских республик.

Кроме того, важнейшую, если не ключевую роль в успешном для США завершении конференции сыграло упомянутое выше согласие британского правительства предоставить Вашингтону право использования своих колониальных территорий для организации баз, продиктованное как собственным тяжелым положением вследствие военных побед Германии, так и стремлением избежать утраты своих владений в Западном полушарии. Таким образом, вопрос об английских колониях был частично урегулирован, и Аргентина, действовавшая в Гаване до некоторой степени под влиянием Англии, также согласилась с предложениями США^{[678] [679].}

В результате, на конференции был принят Гаванский акт о “временном управлении европейскими колониями и владениями, находящимися на американском континенте”, а также дополнительная конвенция,

предусматривавшая, что режим временной администрации должен

осуществляться “межамериканской комиссией территориального управления” .

Другим важнейшим итогом совещания было принятие “Декларации о взаимной помощи и сотрудничестве в обороне американских государств”, согласно которой “всякое покушение на территориальную целостность, неприкосновенность или независимость любого американского государства будет рассматриваться как акт агрессии против всех государств, подписавших данную

декларацию .

Кроме того, Гаванская декларация также подтверждала разработанный ранее принцип межамериканских консультаций, а три принятые на совещании резолюции были направлены против подрывной деятельности держав “оси” на американском континенте. В связи с этим не лишним будет упомянуть, что меры по минимизации идеологического и пропагандистского влияния Германии на государства Западного полушария действительно являлись весьма актуальными; пронацистские настроения по-прежнему были присущи некоторым группам “фольксдойче”. Так, в мае 1940 г. корреспондент “Фихтеанского общества”^{[680] [681]} из города Сукре (Боливия) с уверенностью отмечал, что “симпатия к Германии, особенно среди молодежи, существенно возросла” ^[682] ; корреспондент из бразильского города Куритиба писал в июне 1940 г., что “местные немцы верят в триумф фюрера и рейха”^{[683] [684] [685]} , а корреспондент из Чарльстона (штат Западная Виргиния, США) тогда же указывал, что “все “фольксдойче” Соединенных Штатов радуются великим победам вермахта” .

Оценивая состоявшийся форум, 8 августа статс-секретарь немецкого министерства иностранных дел Э. фон Вайцзеккер составил циркуляр, посвященный завершению Гаванской конференции и разосланный всем дипломатическим миссиям Германии. В нем он признал, что администрация США “добилась на конференции определенных успехов, но не преуспела в том, чтобы склонить государства региона к антигерманской линии” .

Тем не менее, исходя из сущности принятых в Гаване постановлений, представляется возможным прийти к иным выводам - решения конференции позволяли Соединенным Штатам еще более усилить свое влияние в регионе, ослабив тем самым позиции Третьего рейха. Они обеспечивали исходную юридическую базу военно-политическому союзу американских стран под эгидой США . Достигнутая сплоченность латиноамериканских государств перед лицом потенциальной военной угрозы также являлась весьма важным фактором, добавлявшим Вашингтону уверенности в отношении Западного полушария.

В августе 1940 г. США и Великобритания осуществляли подготовку соглашения по обмену эсминцев на базы.

4 августа в его поддержку высказался авторитетнейший американский военный - восьмидесятилетний генерал Дж. Першинг^{[686] [687] [688]. Произнося речь по этому поводу, он отметил: “Помогая Великобритании, мы можем рассчитывать на то, что война останется на противоположной стороне Атлантики; именно там должны быть разбиты агрессоры. Сейчас, возможно, имеется последняя возможность предотвратить войну, не вступая в нее” . Как отмечает В. О.}

Печатнов, деятельное участие в подготовке данного выступления принимал известный журналист У. Липпман^{[689] [690] [691]; сама же речь “прозвучала как нельзя более убедительно и произвела в стране огромное впечатление” .}

В изоляционистской прессе, однако, выражалось негативное восприятие призывов Першинга. В частности, 6 августа изоляционистская газета “Чикаго Трибьюн” писала: “Передача эсминцев государству, находящемуся в состоянии войны, будет представлять акт войны с нашей стороны. Если мы хотим

вовлечения в войну, это станет верным путем к данной цели” .

Германия также отслеживала развитие событий. 8 августа статс-секретарь министерства иностранных дел Германии Э. фон Вайцзеккер поинтересовался у поверенного в делах Германии в США Г. Томсена, следует ли Берлину “предостеречь” Вашингтон от заключения соглашения с Лондоном. При этом он указывал на то, что сделка будет представлять собой нарушение принципов Гаагской конвенции о правах и обязанностях нейтральных держав в случае морской войны 1907 г.^{[692] [693] [694] [695]}

Дело в том, что согласно одному из ее положений, запрещалась прямая или косвенная передача военных судов, амуниции или материалов военного назначения от нейтральной державы государству, являвшемуся участником войны. В то же время, необходимо отметить, что реальных предпосылок к тому, чтобы “разыграть эту карту”, Германия не имела, поскольку Великобритания подписала, но не ратифицировала означенную конвенцию .

На следующий день Томсен, отвечая на вопрос Вайцзеккера, указал, что возможное предупреждение Вашингтона со стороны Берлина на этот счет может иметь контрпродуктивные последствия, поскольку это даст повод президенту и “влиятельной еврейской клике” исказить его, проведя активную кампанию в средствах массовой информации .

13 августа президент США Ф. Рузвельт, военно-морской министр Ф. Нокс, военный министр Г. Стимсон, министр финансов Г. Моргентау и заместитель государственного секретаря С. Уэллес в общих чертах выработали проект соглашения . В тот же день он был направлен премьер-министру Великобритании У. Черчиллю. США соглашались передать Великобритании 50 списанных из состава ВМФ эсминцев, но при выполнении ряда условий. В частности, Лондону предлагалось заверить Вашингтон в том, что если королевский флот не сможет удержаться в водах, омывающих Великобританию, он не будет сдан немцам или затоплен, а будет переведен в другие части империи для продолжения ее обороны. Второе условие предполагало передачу Соединенным Штатам в аренду сроком на 99 лет баз в английских владениях в Западном полушарии .

Имея в виду возможность заключения американо-британского соглашения, начальник политического отдела министерства иностранных дел Германии Э. Верманн вскоре указал главе отдела США Г. В. Фрейтагу на необходимость “внимательно следить за нарушениями нейтралитета со стороны США” .

18 августа поверенный в делах Германии в Вашингтоне Г. Томсен, прогнозируя возможный ход развития ситуации, отметил, что “передачу эсминцев Великобритании вряд ли следует рассматривать как показатель решимости США вступить в войну”, добавив, однако, что “этот акт окончательно исключит Соединенные Штаты из когорты нейтральных держав” .

Следует отметить, что по данным немецкого внешнеполитического ведомства, 19 августа посол США в Великобритании Дж. Кеннеди раздраженно заявил, что уйдет в отставку в связи с тем, что он не был оповещен о том, что в Лондон для обсуждения условий грядущей сделки прибудет американская делегация и узнал об этом лишь непосредственно от У. Черчилля. Телефонный разговор с Рузвельтом остудил порыв Кеннеди, но, тем не менее, посол в свойственной ему манере отметил, что “предоставлять помощь уже слишком поздно”^{[696] [697] [698] [699] [700] [701].}

Несмотря на скепсис Кеннеди, 22 августа Ф. Рузвельт заверил негативно относившегося к возможности заключения соглашения сенатора Д. Уэлша , что соглашение необходимо и будет представлять собой “лучшее дело для народа, совершенное за время нашей жизни” .

В итоге, 2 сентября государственный секретарь США К. Хэлл и посол Великобритании Ф. Керр заключили в Вашингтоне долгожданное соглашение. По его условиям Соединенные Штаты передавали Великобритании 50 эсминцев постройки 1917-1918 гг. Великобритания, в свою очередь, предоставляла США на 99 лет суверенные права на морские, военные и авиационные базы в ряде своих владений Западного полушария . Руководитель штаба ВМФ США адмирал Г. Старк, чья санкция формально требовалась для оформления соглашения, считал сделку весьма успешной, поскольку “корабли могут быть потоплены, а базы - нет”^{[702] [703] [704].}

Правомерно утверждать, что заключенное соглашение было выгодно обеим сторонам: Лондон получал возможность реального усиления охраны своих морских коммуникаций, а Вашингтон - сформировать стратегически важную цепочку военных баз, прикрывающих Америку со стороны Атлантики. Кроме того, весьма велико было политико-идеологическое значение соглашения. США посылали нацистской Германии отчетливый сигнал о том, что намерены неизменно оказывать Великобритании поддержку даже в усложнявшейся международной обстановке. Следует отметить, что американская администрация внимательно следила и за состоянием общественного мнения страны в связи с заключением соглашения. В результате опросов была выявлена достаточно позитивная картина: 62 % американцев поддерживали соглашение .

Премьер-министр Великобритании У. Черчилль, в свою очередь, впоследствии отмечал, что “передача эсминцев явилась событием, которое, безусловно, приблизило Соединенные Штаты к нам [к Британии] и к войне... этот шаг свидетельствовал о переходе США из положения нейтральной к положению невоюющей стороны”^[705].

Известие о передаче кораблей вызвало в Германии некоторый разброс оценок; однако, в общем, все они носили сугубо негативную окраску. Так, еще за несколько дней до заключения соглашения осведомленный о возможности его

оформления начальник штаба Верховного командования сухопутных войск вермахта Ф. Гальдер записал в дневнике: “Очень заметно намерение Америки “поглотить” Англию” .

По свидетельству министра иностранных дел Италии Г. Чиано, американо-английское соглашение привело к “обеспокоенности и негодованию” Берлина . Действительно, 2 сентября генштаб кригсмарине констатировал выгодность для США и Великобритании их тесного сотрудничества, в то же время расценив приобретение баз как очередной шаг Соединенных Штатов по установлению гегемонии в Западном полушарии .

В свою очередь, газета “Фелькишер Беобахтер” в привычных выражениях охарактеризовала произошедшее как “продажу хлама задешево”^{[706] [707] [708] [709] [710] [711] [712].}

3 сентября поверенный в делах Германии в США Г. Томсен отметил, что заключенное соглашение рассматривалось администрацией в качестве фактора, способного убедить американцев в том, что Великобритания может выстоять и вести затяжную войну с Германией вплоть до победы над ней . В тот же день военный атташе Ф. фон Беттихер выразил достаточно резкое суждение о том, что оно являлось “составной частью пропаганды по оболваниванию американцев, нацеленной на убеждение их в том, что Англия может продержаться достаточно долгое время” .

Схожую точку зрения озвучили и американские изоляционисты. В частности, конгрессмен-республиканец Я. Торкельсон посетовал, что соглашение не несет США никаких выгод , а его коллеги Г. Кнутсон и Дж. Тинкхэм заявили, что “мир сошел с ума” и что “между действиями Рузвельта, Гитлера и Сталина нет никакой разницы”^[713].

Постепенное формирование американо-британского альянса побуждало агрессивные державы к тому, чтобы также объединить свой потенциал. 27 сентября в Берлине был заключен Тройственный пакт, подписи под которым поставили министр иностранных дел Германии И. фон Риббентроп, министр иностранных дел Италии Г. Чиано и посол Японии С. Курусу. Его условия предусматривали раздел мира между тремя агрессивными державами - Германии и Италии предназначалась ведущая роль при создании так называемого “нового порядка в Европе”, а Японии — в Азии. Помимо этого, участники обязывались оказывать друг другу политическую, экономическую и военную помощь в случае, если одна из трех договаривающихся сторон подвергнется нападению со стороны какой-либо державы, не участвовавшей в европейской войне и в японо-китайском конфликте .

Оценивая влияние пакта на Соединенные Штаты, министр иностранных дел Германии И. фон Риббентроп полагал, что он усилит изоляционистские тенденции и позволит несколько “погасить” внешнеполитическую активность Рузвельта . Военный атташе в США Ф. фон Беттихер, в свою очередь, считал, что вследствие заключенного в Берлине договора “американцы первый раз очнулись от своей безграничной заносчивости” . Очевидно, Беттихер в

своеобразном стиле выразил идею о том, что объединившиеся державы “оси” представляли собой мощный блок, превосходивший по силам формировавшуюся благодаря действиям Ф. Рузвельта и У. Черчилля американо-английскую коалицию.

5 ноября состоялись выборы президента США. Ф. Рузвельт одержал победу, взяв верх над кандидатом от Республиканской партии У. Уилки.

Характеризуя данное событие, находившийся в Берлине У. Ширер^{[714] [715] [716] [717]} на следующий день радостно отметил в дневнике: “Это громкая пощечина Гитлеру,

Риббентропу и всему нацистскому режиму” . Действительно, победа Рузвельта

означала, что американский народ выразил свою поддержку его

внешнеполитическому курсу и стремлению противостоять гитлеровской агрессии.

Вскоре после официального объявления результатов выборов статс- секретарь министерства иностранных дел Германии Э. фон Вайцзеккер направил всем немецким дипломатическим миссиям циркуляр, в котором указывал на необходимость подчеркивать при их комментировании, что переизбрание Рузвельта не стало неожиданностью для рейха^{[718] [719]}.

В то же время, внутриполитический триумф не освобождал Рузвельта от необходимости решения насущных международных задач, тем более что в среде военного руководства страны постепенно утверждались идеи о весьма вероятном непосредственном вовлечении США в войну. Так, 12 ноября руководитель штаба ВМФ США Г. Старк направил военно-морскому министру Ф. Ноксу меморандум, в котором утверждал, что европейские государства не смогут одолеть Германию и Соединенным Штатам необходимо будет присоединиться к вооруженному противостоянию с Третьим рейхом, отправив свои войска в Европу и Африку^{[720] [721].}

Реакция Германии на данные тенденции была весьма негативной - Берлин не был заинтересован в том, чтобы Вашингтон вступил в войну; это бы нарушило всю стратегическую картину, разработанную нацистами. В связи с этим 19 ноября в отделе США и американских государств министерства иностранных дел Германии был составлен меморандум по поводу пропаганды в отношении заокеанской державы. Его центральная идея заключалась в том, что находившимся в Америке дипломатам рекомендовалось при любой возможности

обращать внимание на “очевидную военную слабость формирующегося англо-

американского блока .

В рамках этой же линии статс-секретарь министерства народного просвещения и пропаганды О. Дитрих отметил, что находившаяся в

затруднительном положении и стремившаяся к получению всесторонней помощи Британия избрала новую тактику, давившую на “сентиментальность США” .

Однако, 7 декабря военный атташе Германии в Вашингтоне

Ф. фон Беттихер выразил иное мнение. Согласно его точке зрения, перспектива возрастания военной мощи Лондона вследствие наращивания поставок из США не выглядела реалистичной, поскольку американская военная промышленность не могла с эффективностью осуществлять параллельное обеспечение как собственных нужд, так и потребностей Великобритании^{[722] [723] [724] [725].}

Положение Великобритании на самом деле было крайне непростым. Осознание этого факта вкупе с необходимостью продолжения борьбы с Германией заставило премьер-министра Великобритании У. Черчилля 8 декабря обратиться к президенту США с достаточно длинным посланием. Предельно четко описав характер сложившейся ситуации, он просил Рузвельта помочь вооружением и судами. “Бывший военный моряк” открыто предупреждал, что в скором времени Лондон столкнется с нехваткой наличных денег, требовавшихся для оплаты американских поставок и обозначал, что для Вашингтона будет крайне невыгодно, если Британия, уже получившая от США достаточно обширные и разнообразные поставки, будет вынуждена прекратить борьбу. Резюмируя обращение, Черчилль оставлял на усмотрение Вашингтона выбор средств продолжения помощи, “которые встретят одобрение и восхищение будущих поколений по обе стороны Атлантики” .

17 декабря, после продолжительных уединенных размышлений над полученным от У. Черчилля посланием, Ф. Рузвельт выступил на прессконференции и заявил, что “успехи Англии в ее самообороне укрепляют оборону самих Соединенных Штатов”. После этого лидер США озвучил идею о необходимости продолжения помощи Лондону, несмотря на его тяжелое положение. Она была сопровождена емким примером, который весьма доходчиво проиллюстрировал позицию президента: “Я не говорю попавшему в беду соседу

перед тем, как дать ему садовый шланг для борьбы против огня: “Он стоит 15 долларов, заплати мне их”. Мне не нужны эти 15 долларов, но я хочу, чтобы он возвратил мне шланг после того, как потушит пожар” . Как отмечает

отечественный исследователь В.Л. Мальков, находка с данным примером предопределила последующее благополучное прохождение законопроекта о ленд- лизе через Конгресс США, где он мог застрять надолго^{[726] [727] [728].}

Реакция на выступление Рузвельта вскоре проявилась со стороны немецкого штаба руководства морской войной - 20 декабря его сотрудниками был составлен меморандум, в котором указывалось на то, что наращиваемая поддержка Великобритании с американской стороны представляет собой “весьма опасное явление, способное существенно затянуть продолжительность войны и весьма негативно повлиять на общую военную стратегию Германии” . Кроме того,

немецкое военно-морское руководство полагало, что программа ленд-лиза, в случае ее принятия, будет представлять собой “подтверждение американского вступления в войну”, на которое Германии, “по меньшей мере, следует отреагировать контрмерами дипломатического характера”. Основной целью рейха при этом должно было стать воспрепятствование осуществлению американских поставок, что вынудило бы Англию сдаться уже в скором времени^[729]. Курс Вашингтона на продолжение оказания помощи Лондону, таким образом, серьезно нарушал планы Берлина, рассчитывавшего сокрушить истощенную

Великобританию, но вынужденного столкнуться с проблематичностью реализации этой цели вследствие занятой Соединенными Штатами позиции.

29 декабря Ф. Рузвельт выступил в радиоэфире с очередной “беседой у камина”. Он заявил, что американская цивилизация, вследствие подписанного державами “оси” Тройственного пакта, находится под серьезной угрозой, и если Соединенные Штаты будут препятствовать экспансионистскому курсу этих держав, они предпримут против США “самые решительные объединенные

действия” . Высказывания Рузвельта были расценены немецким публицистом

П. Бангом как “поток клеветы и оскорблений” .

В этой же речи глава Белого дома употребил ставшую впоследствии знаменитой фразу “Мы должны стать великим арсеналом для всей мировой демократии”^{[730] [731] [732], означавшую, что Вашингтон, исходя из национальных интересов, намерен оказывать поддержку странам, противостоявшим действиям агрессивных держав.}

Рузвельт, отчетливо понимавший крайне высокую степень опасности сложившегося международного положения, прямым текстом говорил о том, что Соединенные Штаты не останутся в стороне от событий и будут предоставлять таким государствам широкую материальную помощь.

На следующий день один из лидеров изоляционистского комитета “Америка прежде всего” , генерал Р. Вуд, заявил, что вчерашняя речь Рузвельта

представляла собой “практически объявление войны Германии” .

31 декабря Г. Томсен в своем донесении в Берлин также прокомментировал выступление президента США. По его оценке, Рузвельт стремился к тому, чтобы разжечь в американском общественном мнении “панический страх”, тем самым побудив соотечественников к осознанию необходимости реализации американской военной программы. Кроме того, по словам Томсена, Рузвельт рассчитывал поощрить Великобританию к продолжению борьбы и целиком возложить на Германию ответственность за войну^{[733] [734].}

4 января 1941 г. заметно взволнованный активностью американского президента и полученными от Томсена оценками министр иностранных дел Германии И. фон Риббентроп заявил, что “Франклин Рузвельт является психопатом, контролируемым сварливой женой и евреями” .

На следующий день еженедельник “Райх”, являвшийся печатным органом министерства народного просвещения и пропаганды Германии, опубликовал статью про внешнюю политику Рузвельта. В ней, в частности, отмечалось: “Мы никогда не давали американцам повода для враждебного отношения... Разумно ли с их стороны отказываться от нейтралитета, стремясь защитить себя от неких планов мирового завоевания, которых в принципе не существует? Разумно ли подвергать себя реальным опасностям, избегая воображаемых?” .

Таким образом, реакция немецкой стороны свидетельствовала как о ее прежней заинтересованности в сохранении изоляционистских подходов в США, так и о постепенном нарастании тревоги в связи с непреклонностью Рузвельта, стремившегося продолжать помогать Великобритании.

Что касается самого Рузвельта, то 6 января он выступил с очередным ежегодным посланием Конгрессу. В нем глава Белого дома критически отозвался о представлении, согласно которому Соединенным Штатам следовало оградиться от разворачивавшихся на мировой арене событий. В связи с этим президент упомянул о намерении администрации направить на рассмотрение Конгресса билль о ленд-лизе .

Однако, данное послание вошло в историю под названием “Четыре свободы” в силу того, что в концовке выступления Рузвельт задекларировал, что основной целью администрации в ближайшие годы станет борьба за “четыре гуманитарные свободы; свободу слова, свободу вероисповедания, свободу от нужды и свободу от страха”^{[735] [736] [737] [738].}

При всей абстрактности формулировок, содержавшихся в послании, было очевидно, что они носят отчетливо альтернативный характер по отношению к той ценностной парадигме, которую отстаивали державы “оси” . И это в полной

мере соответствовало действительности - завершая выступление, Рузвельт

охарактеризовал задекларированные принципы в качестве “антитезиса так называемому новому порядку” . По сути, президент противопоставил

обозначенное им стремление и особенности, присущие гитлеровскому режиму. Прозвучавшие заявления не только подтверждали антинацистский настрой администрации США, но и служили свидетельством готовности к оказанию содействия государствам, боровшимся с Третьим рейхом.

Наряду с этим, следует отметить, что выраженная Рузвельтом идея о ленд- лизе сразу же обрела поддержку в среде крупного американского бизнеса. Так, уже 9 января Р. Леффингвелл, являвшийся одним из руководителей финансового дома Морганов, сообщил президенту Соединенных Штатов, что представляемая им организация обещает оказывать всемерную поддержку программе помощи Британии^{[739] [740]}.

Столь же высоко идея о ленд-лизе была оценена американскими промышленными монополиями, поскольку расширение производства вследствие правительственных заказов могло обеспечить стабильный рост их прибылей.

В свою очередь, бывший посол Германии в Вашингтоне Г. Дикгоф составил меморандум, в котором указал на ошибочность точки зрения о том, что если США в силу тех или иных обстоятельств непосредственно вступят в войну, для Германии ничего принципиально не изменится.

Он полагал, что президент и администрация при таком раскладе сосредоточат в своих руках широчайшие властные полномочия, что позволит им повлиять на интенсификацию промышленного производства. Кроме того, было подчеркнуто, что в случае вовлечения США в войну следует ожидать аналогичных действий и от латиноамериканских республик, что окажет на Германию “невыгодный материальный и психологический эффект”. При этом Дикгоф отмечал, что если Соединенные Штаты совершат этот шаг, то достичь мира с ними будет крайне затруднительно.

Исходя из перечисленных аргументов, он заключил, что важнейший интерес Берлина коренится в том, чтобы Вашингтон не был вовлечен в войну. Для того, чтобы достичь этой цели, дипломат предлагал осуществление следующих мер: разгром Великобритании в максимально короткий срок и подчеркнуто корректное отношение к самим США^[741].

Правомерно утверждать, что Дикгоф все-таки преувеличивал

существовавшую на тот момент вероятность непосредственного вступления Соединенных Штатов в войну. Ни Рузвельт, ни его администрация не стремились к этому. Их основная задача состояла в том, чтобы противостоять Германии упомянутыми главой Белого дома еще два года назад “невоенными средствами”, оказывая помощь продолжавшей сражаться Великобритании.

Ключевым пунктом на этом пути должно было стать принятие закона о ленд-лизе; 10 января соответствующий билль поступил в Конгресс^[742].

На следующий день один из лидеров изоляционистского комитета “Америка прежде всего” генерал Р. Вуд заявил, что сделает все возможное, дабы не допустить его одобрения на Капитолии^{[743] [744].}

12 января немецкая газета “Райх”, явно отталкиваясь от происходивших в США событий, опубликовала пространную статью, в которой сравнивала американских президентов Франклина Рузвельта и Вудро Вильсона, причем в итоге действовавший глава Белого дома оказался даже более “ограниченным и примитивным”, чем его идейный предшественник .

Следует отметить, что одним из наиболее активных сторонников принятия закона о ленд-лизе был министр экономики США Г. Моргентау, в ведомстве которого были разработаны его принципы. Выступая 28 января перед сенатским комитетом по иностранным делам, он твердо заявил: “Великобритания ежедневно тратит на войну 12 миллионов долларов. Я пришел к заключению, что у нее больше нет долларовых запасов и убежден, что если Конгресс не сделает для нее возможным и дальше приобретать товары в Америке, она будет вынуждена прекратить борьбу”^[745].

Вскоре комментарий поступил и от А. Гитлера. Произнося 30 января в Берлине большую речь, приуроченную к восьмой годовщине прихода национал- социалистов к власти, рейхсканцлер упомянул, среди прочих тем, и про Соединенные Штаты. Гитлер заявил, что немцы не имеют ничего против американцев, а Германия никогда не преследовала никаких интересов на Американском континенте. При этом он подчеркнул, что “если государства Западного полушария попытаются вмешаться в европейский конфликт, Европа защитит себя от этого... Любой, кто думает, что может оказать помощь Англии, должен осознать раз и навсегда, что любой корабль, идущий в одиночку или с эскортом и столкнувшийся с нашим торпедным катером, будет потоплен!”^{[746] [747]. Следует отметить, что это был яркий пример “бряцания оружием”, поскольку утвержденные самим же Гитлером директивы для немецких ВМС предписывали избегать морских столкновений с американской стороной и никаких изменений в них внесено не было.}

В то же время, согласно проведенному в конце января опросу, 54 %

американцев высказались в пользу принятия закона о ленд-лизе . Этот результат показывал, что в американском обществе на тот момент не существовало однозначного одобрения инициатив администрации; количество сторонников ленд-лиза лишь незначительно превосходило количество его противников.

Тем не менее, 8 февраля Палата представителей проголосовала за принятие билля о ленд-лизе (260 конгрессменов высказались “за”, 165 - “против”)^{[748] [749].}

Комментируя исход голосования в Палате представителей, немецкая газета “Фелькишер Беобахтер” отмечала, что “США распрощались с традиционной политикой невмешательства и намереваются поработить Европу, покончив с ее

экономической и политической независимостью” .

Еще одним проявлением германской реакции на произошедшее стало то, что 18 февраля министерство народного просвещения и пропаганды дало прессе разрешение выступать с жесткой критикой в адрес представителей американского истеблишмента, придерживавшихся антинацистской ориентации^{[750] [751] [752] [753] [754] [755]}.

Ленд-лиз по-прежнему продолжал занимать важное место на страницах нацистских изданий - 24 февраля “Фелькишер Беобахтер”, имея в виду окончательный выбор интернационалистского пути администрацией США, писала, что “американская загадка разрешилась” , а на следующий день в

аналогичной стилистике отмечала, что Рузвельт “сбросил последнюю маску” .

Военный атташе в США Ф. фон Беттихер, однако, по-прежнему выражал уверенность в том, что стремления администрации не приведут к кардинальным изменениям в международной обстановке. 26 февраля он отметил, что даже если закон о ленд-лизе будет окончательно принят, военные поставки в ближайшие

месяцы стремительно не возрастут .

Однако, подобная позиция была свойственна не всем высокопоставленным германским чиновникам. Так, 7 марта состоялась встреча поверенного в делах США в Берлине Л. Морриса и советника Г. Геринга по экономическим вопросам Г. Вольтата, по результатам которой Моррис отметил отсутствие у собеседника уверенности в том, что Германии непременно удастся сломить британское

сопротивление .

8 марта Сенат почти двукратным преимуществом голосов (60 сенаторов высказались “за”, 31 - “против”) одобрил прохождение билля о ленд-лизе,

включив в него некоторые поправки .

На следующий день Г. Томсен, комментируя итоги голосования, указал на определенные сложности в американской промышленности и добавил, что не следует ожидать “внезапных чудес” в сфере военных поставок. Кроме того,

дипломат достаточно категорично расценил ленд-лиз как один из инструментов “американской империалистической политики, в которой Великобритании - сейчас и в будущем - уготовано играть вассальную роль” .

10 марта бывший посол США в Германии Г. Дикгоф, опираясь на результаты голосования в Сенате, составил меморандум, в котором признал, что “Рузвельт мастерски исполнил свою партию”. При этом он указал на то, что изоляционистская оппозиция не смогла выдвинуть харизматичных лидеров, способных воспрепятствовать стремлениям администрации. Проанглийски настроенное американское общество, в свою очередь, также сыграло важную роль в реализации планов Белого дома. В заключение Дикгоф повторил высказанные ранее суждения Беттихера и Томсена, указав, что практический эффект ленд-

лизовских мер может проявиться не ранее, чем через несколько месяцев .

11 марта Палата представителей подавляющим большинством голосов (317 - “за”, 71 - “против”) приняла билль о ленд-лизе. В тот же день президент США Ф. Рузвельт подписал его. Билль обрел статус закона.

Допустимо говорить о том, что результаты голосования свидетельствовали о пусть и небесспорной, но реальной победе Рузвельта в его противостоянии с Конгрессом. Кроме того, принятие закона о ленд-лизе стало весьма важным шагом на пути организации американо-английской коалиции, противостоявшей гитлеризму. США недвусмысленно подтверждали антигерманскую

направленность своей внешней политики.

Отталкиваясь от произошедшего события, военный атташе Германии в США Ф. фон Беттихер в тот же день направил в Берлин донесение, в котором указал, что в пересмотре и дополнении его предыдущих отчетов об американском военно-промышленном потенциале нет необходимости. Он настаивал, что промышленность Соединенных Штатов не будет в состоянии удовлетворить растущие потребности дружественных государств в получении американской

помощи . ^{[756] [757] [758]}

12 марта президент США Ф. Рузвельт, не теряя времени, направил Конгрессу предложение о выделении 7 миллиардов долларов для реализации

закона о ленд-лизе .

В тот же день министерство народного просвещения и пропаганды Германии выступило со специальными инструкциями для прессы, в которых указывалось на необходимость исключительно краткого комментирования принятия закона о ленд-лизе, которое должно было сопровождаться словами о том, что данное решение являлось вполне ожидаемым. Кроме того, следовало заострять внимание на “еврейском лобби” ленд-лиза и давлении, оказывавшемся

на оппонентов принятия данного закона .

Касаясь темы ленд-лиза, газета “Фелькишер Беобахтер” отмечала, что США, явно встав на сторону врагов Германии, “расставили все точки над i”. “Теперь мы точно знаем, за что и против кого мы боремся; решающая схватка уже началась - резюмировало издание . Вскоре на страницах этой же газеты появился материал о том, что “организаторами ленд-лиза являются евреи”, сопровождавшийся фотографиями Ф. Франкфуртера, Г. Моргентау и Б. Баруха . Нацистская пропаганда восприняла ленд-лиз в качестве очередного нарушения американского нейтралитета и “интервенционистской меры”, реализация которой была во многом обусловлена активной лоббистской деятельностью

президентского окружения

В свою очередь, 18 марта Верховное главнокомандование вермахта сошлось на точке зрения, что вступление в силу закона о ленд-лизе может быть расценено как объявление войны Германии ^{[759] [760] [761] [762] [763] [764] [765]}. Таким образом, внимание к заокеанской державе еще более усилилось.

27 марта завершились длившиеся почти два месяца американо-английские штабные переговоры, нацеленные на выработку совместной военной стратегии

Вашингтона и Лондона в случае вступления США в войну . Их основные итоги были зафиксированы в плане ABC-1, согласно которому врагом № 1 признавалась нацистская Германия, против которой надлежало обратить основные силы и средства; против Японии на Тихом океане предполагалось вести “сковывающую

войну на истощение .

В тот же день Конгресс ассигновал запрошенные Рузвельтом 7 миллиардов долларов, необходимых для выполнения программы ленд-лиза^{[766] [767] [768] [769] [770].}

4 мая состоялась встреча министра иностранных дел Германии И. фон Риббентропа и специального корреспондента американского журнала “Лайф”, бывшего посла США в Польше и Бельгии Дж. Кадехи . Кадехи отметил, что американское общественное мнение не имеет целостной позиции в отношении возможного вовлечения страны в войну. Риббентроп, в свою очередь, заявил, что Германии “в политическом плане ничего не нужно от Америки” и указал, что у Соединенных Штатов нет никаких причин, чтобы вступить в войну с Германией. Далее Риббентроп подчеркнул, что поражение Великобритании предрешено при любом раскладе и добавил, что США, оказывая ей помощь, подвергают себя серьезному риску “изоляции и войны против всего остального мира” .

Сам Кадехи, сообщая о содержании беседы с И. фон Риббентропом государственному секретарю, отмечал, что министр иностранных дел Германии акцентировал внимание на том, что рано или поздно американцы возмутятся руководством, “ведущим их к войне”. По словам Риббентропа, если вступление США в войну все же произойдет, данный факт будет означать лишь ее затягивание, но победить Германию будет невозможно^[771]. В конце мая схожие утверждения прозвучали в одной из речей министра народного просвещения и пропаганды Й. Геббельса, заявившего, что “при благожелательном

попустительстве Рузвельта Америка пребывает в состоянии истерии, нагнетаемой кликой поджигателей войны” .

23 мая состоялась встреча Дж. Кадехи и рейхсканцлера Германии А. Гитлера. По своему содержанию она была практически аналогична встрече Кадехи и Риббентропа. Гитлер вновь опроверг утверждения о том, что Германия вынашивает какие-либо планы в отношении Америки .

Представляется правомерным утверждать, что нацистские лидеры в своих беседах с иностранным корреспондентом (Кадехи, естественно, уже не обладал никаким дипломатическим статусом) придерживались той же линии, которая были избрана ими более года назад в ходе бесед с С. Уэллесом и Дж. Муни. По сути, единственное различие заключалось в том, что на этот раз повторение знакомых американской стороне банальных фраз сопровождалось высказываниями о бесполезности, напрасности потенциального присоединения Соединенных Штатов к войне.

Отметим, что в те же дни произошел инцидент, обусловивший дальнейшее ухудшение отношений двух государств. 21 мая в 700 милях к западу от африканского побережья немецкая подводная лодка U-69 под командованием капитан-лейтенанта Й. Метцлера затопила американский пароход “Робин Мур”, перевозивший смешанный груз из Нью-Йорка в Мозамбик транзитом через Кейптаун. Жертв, тем не менее, удалось избежать.

Данное происшествие определило характер очередной “беседы у камина”, с которой Ф. Рузвельт выступил 27 мая. Отметив, что война, начинавшаяся как европейский конфликт, переросла в схватку за мировое господство, Рузвельт указал, что если наступление гитлеризма не остановить сейчас, Западное полушарие скоро окажется в пределах досягаемости для “нацистских орудий разрушения”.

В то же время, глава Белого дома подчеркнул, что державам “оси” никогда не достичь мирового господства без контроля над морями, для чего им ^{[772] [773]}

необходимо сокрушить Великобританию, после чего добавил: “Никакие

фальшивые аргументы, никакая игра на чувствах, никакие лживые заверения вроде тех, которые Гитлер давал в Мюнхене, не заставят американский народ поверить, что вождь нацистов и его партнеры по “оси” ограничатся победой над Британией; мы знаем, что после этого они обрушатся на наше полушарие”.

В связи с этим Рузвельт заявил, что США будут решительно, используя по мере необходимости все ресурсы, препятствовать любым попыткам или угрозам Гитлера распространить нацистское господство на Западное полушарие, а также противостоять любым его попыткам установить контроль над морями. Кроме того, президент подтвердил, что Соединенные Штаты будут оказывать всю возможную помощь Британии и всем государствам, которые ведут вооруженную борьбу с гитлеризмом.

Завершая речь, Рузвельт объявил о введении в стране неограниченного чрезвычайного положения . Этот шаг президента означал, что все американские службы военной, военно-морской, воздушной и гражданской обороны переводились на режим готовности к отражению актов агрессии или угроз в отношении любой части Западного полушария^{[774] [775] [776].}

28 мая немецкий поверенный в делах в Вашингтоне Г. Томсен, комментируя значение выступления Рузвельта, отмечал, что Соединенные Штаты намерены решительно противостоять Германии на морях. Затронув введение неограниченного чрезвычайного положения, дипломат подчеркнул, что его значение заключалось в том, чтобы продемонстрировать гражданам США серьезность ситуации. При этом основной смысл действий Рузвельта сводился к тому, чтобы задекларировать готовность страны к “противостоянию всеми средствами, в том числе военными, германским планам мирового завоевания в

интересах всех демократических государств” .

Исходя из действий американского руководства, 9 июня посол по особым поручениям К. Риттер, обеспечивавший контакты министерства иностранных дел

Германии с Верховным главнокомандованием вермахта, составил меморандум о текущей ситуации. Ссылаясь на начальника штаба оперативного руководства ОКВ А. Йодля, Риттер сообщал, что рейхсканцлер А. Гитлер заинтересован в том, чтобы избегать каких бы то ни было морских инцидентов с Соединенными Штатами ^{[777] [778] [779]} . С большой долей вероятности можно говорить о том, что подтверждение фюрером своих прежних взглядов было связано с недавним выступлением Рузвельта, указавшего на то, что США будут защищать свои интересы на морях.

Данная позиция президента Соединенных Штатов разделялась и его личным политическим советником Г. Гопкинсом - в меморандуме, направленном главе Белого дома, он утверждал, что “потопление парохода “Робин Мур” бросает вызов американской политике свободы морей” .

14 июня, “в связи с объявленным президентом неограниченным

чрезвычайным положением”, Вашингтон пошел на достаточно резкий шаг, “заморозив” все размещенные в США немецкие и итальянские активы. Кроме того, аналогичной процедуре подверглись активы оккупированных Германией европейских государств, которые не были “заморожены” ранее, а также активы нейтральных государств Старого света^[780].

На следующий день начальник отдела экономической политики министерства иностранных дел Германии Э. Виль, отвечая на запрос И. фон Риббентропа о возможных контрмерах, выразил идею о необходимости заблокировать все американские активы, размещенные в Третьем рейхе. При этом он указывал на необходимость проинструктировать прессу, чтобы она представляла дело таким образом, будто Германия не давала никакого повода к подобным действиям Соединенных Штатов и последствия аналогичной реакции Берлина будут для Вашингтона весьма серьезными^[781].

Американо-германские отношения вступили в фазу своего очередного обострения, приведшего к тому, что уже 16 июня заместитель государственного секретаря С. Уэллес, ссылаясь на “незаконную деятельность” немецких консульств, вручил Г. Томсену ноту, в которой говорилось о требовании Соединенных Штатов к Германии закрыть все свои консульства на территории страны и отозвать их сотрудников в срок до 10 июля 1941 г. При этом речь не шла о закрытии немецкого посольства в Вашингтоне^[782].

Вскоре Г. Томсен от имени правительства Германии заявил С. Уэллесу протест, в котором отмечались “произвольные и необоснованные обвинения”, выдвинутые американской стороной против немецких консульств, а также указывалось на то, что действия США нарушают Договор о дружбе, торговле и консульских отношениях, заключенный обоими государствами в 1923 г.^[783]

Собственно, ответ Германии на действия Вашингтона был “зеркальным” - 19 июня статс-секретарь министерства иностранных дел Германии Э. фон Вайцзеккер вручил поверенному в делах США в Берлине Л. Моррису ноту, в которой указывалось, что функционирование американских консульств в Германии и на оккупированных ею территориях вызывает серьезную обеспокоенность Берлина, поскольку имеются сведения о том, что деятельность их сотрудников “наносит вред рейху” и “не является совместимой со статусом дипломатических представителей”. В связи с этим в ноте указывалось на необходимость прекращения деятельности консульств США в срок до 15 июля

1941 г.^[784]

На следующий день Л. Моррис, действуя по указанию К. Хэлла, оповестил министра иностранных дел Германии И. фон Риббентропа, что Соединенные Штаты “категорически отвергают все подозрения в неправомерной деятельности сотрудников американских консульств”, однако отметил при этом, что Вашингтон в течение указанного срока удовлетворит требование Берлина по закрытию

консульств и отзыву дипломатов .

Характеризуя упомянутые обоюдные действия Соединенных Штатов и Германии, представляется логичным прийти к выводу, что Вашингтон в известной степени сам обострил ситуацию, настояв на закрытии немецких дипломатических миссий. В то же время, американская сторона располагала данными о причастности немецких дипломатов к разжиганию в стране изоляционистских настроений и попытках влияния с их стороны на некоторых политических деятелей. Таким образом, Вашингтон имел определенные основания для совершения этого, безусловно, важного шага.

20 июня Ф. Рузвельт выступил со специальным обращением к Конгрессу в связи с потоплением американского судна “Робин Мур”. Он полностью возложил ответственность на произошедшее на Германию и заявил, что США ожидают от немецкого правительства “полного возмещения понесенного ущерба”. Резюмируя выступление, президент заявил: “Произошедший инцидент - своеобразный сигнал Соединенным Штатам, нацеленный на то, что мы откажемся противостоять стремлению нацистов к мировому завоеванию... Если мы примем этот сигнал, то неизбежно подчинимся мировому доминированию главарей немецкого рейха. Мы его не принимаем и не собираемся принимать в будущем”^{[785] [786] [787].}

Белый дом незамедлительно стал получать письма, выражавшие как одобрение, так и осуждение прозвучавших высказываний Рузвельта по поводу инцидента с “Робин Мур”. Так, сторонники президентской линии утверждали, что Рузвельта приветствуют “все свободолюбивые люди”. В то же время, некоторые отклики были выдержаны в противоположном духе: “Стыдитесь, что вводите

народ в заблуждение своими нечестными заявлениями. Вы ведете страну к войне,

несмотря на мнение народа” .

Таким образом, американцы по-прежнему не проявляли единства в своем восприятии интернационалистского курса, претворявшегося в жизнь

администрацией Рузвельта.

21 июня 1941 г., на следующий день после выступления президента США, в Берлине состоялось совещание рейхсканцлера А. Гитлера и главнокомандующего кригсмарине гросс-адмирала Э. Редера. Одним из основных итогов встречи стало то, что фюрер настоял на принятии директивы, в которой указывалось на необходимость “избегать даже возможности возникновения морских инцидентов с США, пока не прояснится ход проведения операции “Барбаросса” .

Вступая в войну с Советским Союзом, нацистская Германия, помимо решения основных континентальных задач по расширению “жизненного пространства”, стремилась к тому, чтобы гарантировать себя от возможных осложнений, связанных со все более ярко проявлявшейся международной активностью Соединенных Штатов.

Состояние американо-германских отношений в период с апреля 1940 г. по июнь 1941 г. определялось целым рядом объективных факторов, важнейшими из которых были капитуляция Франции и последовавшее за ней нарастание нацистской угрозы в отношении Великобритании.

Осознание масштаба проблем, с которыми могли столкнуться Соединенные Штаты в случае немецкого триумфа в разворачивавшейся “битве за Англию”, побуждало американское руководство как к действиям по существенному увеличению военного потенциала страны, так и по расширению помощи Великобритании, с огромным трудом сдерживавшей гитлеровский натиск. Убежденный в необходимости реализации этих мер и их прямом соответствии национальным интересам США, Ф. Рузвельт смог преодолеть по-прежнему мощный изоляционистский настрой Конгресса, в очередной раз проявив себя в качестве активного интернационалиста. Американо-британское соглашение “эсминцы в обмен на базы”, расцененное немецкой пропагандой как “вопиющее ^[788] нарушение нейтралитета , а также принятие закона о ленд-лизе свидетельствовали о том, что Вашингтон явно рассчитывал на продолжение английского сопротивления натиску рейха.

Формально оставаясь невоюющим государством и сохраняя нейтралитет, США оказывали ощутимую поддержку Великобритании. Таким образом, американский внешнеполитический курс был явно ориентирован против нацистской Германии, что, естественно, обостряло и без того непростые отношения Вашингтона и Берлина. Обоюдные решения о закрытии консульств закрепили свойственную им негативную динамику. ^[789]