XII КИР — ОСНОВАТЕЛЬ ПЕРСИДСКОЙ МОНАРХИИ

1. Юность Кира, конец царства Мидийского

О детских и юношеских годах Кира историк Геродот сохранил для нас предание, которым он старается доказать неизбежность судьбы, предопределенной человеку и непреодолимость гения, предназначен­ного для великих подвигов.

В первый год супружества Камбиза с Манданой Астиагу приснился сон, что из недр дочери его вырастает виноградная лоза, осеняющая тенью своей всю Азию. Снотолкователи объяснили этот сон Астиагу в том смысле, что дитя Манданы со временем будет царствовать вместо него. Тогда царь вызвал дочь свою к себе с целью убить дитя, имеющее у нее родиться. Как только родился Кир, Астиаг приказал позвать к себе Гарпага — верного и необыкновенно дружески расположенного к нему мидянина — и сказал ему: «Дело, которое я поручаю тебе, испол­ни со всем усердием и не обмани меня! Возьми мальчика, которого то­лько что родила Мандана, в дом свой и убей его. Затем похорони его, как сам пожелаешь». Гарпаг отвечал: «До сих пор ты не мог найти во мне ничего, достойного осуждения, и я остерегусь провиниться перед тобой и на будущее время; а так как ты желаешь, чтоб это совершилось, то долг мой — послужить тебе в этом со всем старанием».

Затем Гарпаг получил ребенка и с плачем отправился к себе домой, где и рассказал жене своей все, что говорил ему Астиаг. Тогда жена спросила: «Что же ты предполагаешь делать?» Гарпаг отвечал: «Не то, что приказал Астиаг. Если б даже он разгневался еще более, чем те­перь, то и тогда я не исполнил бы его приказания. Я не убью ребенка как потому, что он мне сродни, так и потому, что Астиаг стар и не име­ет мужского потомства. Когда, со смертью ребенка, правление должно будет достаться дочери, сына которой он хочет умертвить моими рука­ми, то чего же останется ждать мне, как не величайшей опасности? Од­нако ребенок ради моей безопасности все-таки должен умереть, поэто­му убийцей его должен быть кто-нибудь из людей Астиага, а не из моих».

Сказав это, Гарпаг тотчас послал за одним пастухом Астиага, кото­рый, как ему было известно, пас свое стадо в горах, изобиловавших зверями. Горы эти лежали к северу от Экбатаны, у Черного или скорее У Каспийского моря; здесь Мидия очень возвышенна и гориста, а оста­льные части ее ровны и плоски. Когда пастух поспешно явился, как

было приказано, Гарпаг сказал ему следующее: «Астиаг приказывает тебе взять этого мальчика и закинуть его в такое место, где горы всего более дики, для того, чтоб он как можно скорее погиб. Сверх того он приказал мне еще сказать, что если ты не убьешь его, а где-либо и ка­ким-либо образом сохранишь, то он поступит с тобой самым жестоким образом. Я сам потом посмотрю, куда ты кинешь ребенка».

Пастух выслушал, взял дитя и возвратился с ним в свою хижину. Между тем жена его была в страшном беспокойстве, так как не знала, зачем Гарпаг посылал за ее мужем. Когда пастух вернулся, жена спро­сила его, зачем так поспешно призывал его к себе Гарпаг. Он отвечал:

«О жена! Прибыв в город, я увидел и услышал там такие вещи, что не желал бы, чтобы они случились с нашим господином. Весь дом Гар- пага был полон горя. Испуганный вошел я туда. Войдя в дом, я увидал лежащего ребенка, барахтающегося, плачущего и разодетого в золото и разноцветное платье. Когда Гарпаг увидел меня, то приказал мне как можно скорее взять дитя, унести его и кинуть в такое место, где горы всего более полны диких зверей, прибавив, что Астиаг жестоко разгне­вается, если я этого не исполню.

И я взял ребенка и унес его в уверенности, что он принадлежит ко­му-нибудь из домашних, так как никак не мог сообразить, откуда он родом. Однако я удивлялся, что увидел его одетым в золото и дорогое платье, и стонам, бывшим в доме Гарпага. Дорогой я узнал скоро все дело от слуги, провожавшего меня из города и вручившего мне ребен­ка, а именно, что это было дитя Манданы, дочери Астиага и Камбиза, и что Астиаг приказал умертвить его. Вот он».

С этими словами пастух раскрыл ребенка и показал его.

Рассудив, что жена дает очень хороший совет, пастух тотчас же с ней согласился. Он отдал своей жене предназначенное к смерти дитя, одел в его платье и положил в ящик, в котором принес его, своего соб­ственного мертвого ребенка, снес последнего в горы и оставил там в самом диком месте. На третий день, оставив сторожем вместо себя своего подпаска, пастух пошел в город и, придя к Гарпагу, сказал ему, что он готов показать труп младенца. Гарпаг послал вернейших своих телохранителей, приказав им удостовериться и похоронить ребенка

пастуха; другого же, названного впоследствии Киром, взяла к себе жена пастуха и дала ему другое имя.

Когда мальчику исполнилось десять лет, то тайна раскрылась сле­дующим образом. В деревне, где находились стада, он играл с мальчи­ками одного с ними возраста. Мальчики в своей игре выбрали его, это­го мнимого пастуха, своим царем. Одним из них он приказал строить дома, другим быть его телохранителями, иным — «очами царя», другим поручил докладывать дела. Один из игравших мальчиков, сын знатно­го мидянина Артембара, не исполнил того, что приказал ему Кир и, по его приказанию, был схвачен и наказан. Возмущенный таким недо­стойным обращением, мальчик поспешил в город и пожаловался свое­му отцу на то, что он вытерпел от Кира.

Разгневанный Артембар в сопровождении своего сына отправился к Астиагу и, пожаловавшись ему на то, что сын его вытерпел от недо­стойного, сказал: «О, царь! так осрамлен я сыном пастуха!» и обнажил при этом у мальчика спину. Когда царь увидал это и выслушал рассказ, он приказал дать мальчику удовлетворение, сообразное положению его отца, и позвать к себе пастуха и его сына.

Когда оба они явились, Астиаг, взглянув на Кира, сказал: «Ты, та­кой мальчишка! как смел ты так поступить с сыном его, моего первого сановника?» Кир отвечал: «О, государь! я поступил с ним по праву. Наши мальчики, между которыми был и он, выбрали меня в игре ца­рем; все другие исполняли то, что им было приказано; этот же был не­послушен, за что и был наказан. Если же я виноват, ну так вот я стою здесь».

Когда мальчик сказал это, Астиаг тотчас узнал его. Черты лица его показались ему похожими на его собственные, а манеры благородны­ми. Он сообразил также возраст мальчика со временем, когда его под­кинули. Пораженный этим, он долго оставался безмолвным. Придя, наконец, в себя, он отпустил Артембара, обещав ему всевозможное удовлетворение. Когда он остался один с пастухом, то спросил, кто ему дал мальчика. Пастух отвечал, что это его ребенок и что мать его живет еще при нем. Астиаг возразил, что он нехорошо делает, добровольно подвергая себя большому наказанию. С этими словами он подал знак своим телохранителям схватить его. Когда пастуха хотели уже вести наказывать, он открыл истину, рассказав все как было, и просил за это помиловать его.

Как только пастух раскрыл истину, Астиаг более уже не сердился на него. Но, воспылав страшным гневом против Гарпага, он приказал своим телохранителям привести его к себе. Когда Гарпаг предстал пе­ред ним, Астиаг спросил: «Каким образом умертвил ты мальчика, ре­бенка моей дочери, которого я передал тебе». Гарпаг, увидя пастуха, не пошел путем лжи, на котором мог быть изобличен, а сказал: «О, царь! когда я получил ребенка, то подумал, как должен я исполнить твою волю, чтобы остаться правым перед тобой.

позвал этого пастуха, передал ему ребенка и сказал, что ты приказал умертвить его. И, говоря это, я не лгал, ибо таково было твое приказа­ние. Но я передал ему ребенка и приказал бросить его в самое дикое место в горах и оставить там до тех пор, пока он не умрет. При этом я всячески пригрозил ему, если он этого не исполнит. Когда во исполне­ние твоего приказания ребенок умер, то я послал самых верных из моих служителей удостовериться в смерти ребенка и похоронить его. Вот как происходило дело и как умер мальчик».

Хотя Гарпаг откровенно рассказал всю правду, но Астиаг все-таки остался недоволен его поступком. Затаив в себе неудовольствие, он рассказал Гарпагу все, что слышал от пастуха, и в заключение сказал, что мальчик жив и что такой оборот дела он признает совершенно справедливым. «Ибо, — продолжал он далее, — мне было очень при­скорбно, что так поступили с мальчиком и, к тому же, я не мог остава­ться нечувствительным к упрекам моей дочери. Так как, по счастью, все хорошо устроилось, то я желаю, чтобы ты прислал своего сына к вновь отыскавшемуся мальчику. Затем я хочу возблагодарить богов за его спасение и желаю, чтобы ты явился к моему обеду».

Услышав такие речи, Гарпаг бросился к ногам царя, а потом пошел домой, полный восторга, что его недосмотр окончился так благополуч­но и что в довершение счастья он приглашен даже к царскому столу. Вернувшись к себе, он тотчас послал за своим единственным тринад­цатилетним сыном и приказал ему отправиться во дворец к Астиагу и делать там все, что тот ему прикажет; сам же с радостью рассказал жене своей обо всем, что с ним случилось. Но когда сын Гарпага пришел к Астиагу, то царь приказал убить его, разрезать на куски, одни из них сварить, а другие зажарить, и, когда все было в точности исполнено, держать их наготове.

Наступило время обеда, явились приглашенные и с ними Гарпаг. Всем гостям и самому Астиагу подали баранину, а Гарпагу мясо его сына, за исключением головы, ног и рук, которые положены были в за­крытую корзину.

Так отомстил Астиаг Гарпагу. Относительно же Кира он обратился к совету тех же магов, которые известным уже образом объяснили ему его сон. Когда они явились, то Астиаг спросил их, как объяснили они ему сон. Они снова повторили, что мальчик, если жив, будет царство­вать. Тогда он сказал им следующее: «Мальчик жив и налицо, воспитан в провинции, был выбран в цари мальчиками своей деревни и обзавел­

ся при этом телохранителями, привратниками, послами; что должно означать это?» Маги отвечали: «Если он жив и был царем неумышлен­но, то будь покоен и не теряй хорошего расположения духа, потому что он не будет уже вторично царствовать. Многие наши предсказания сбывались часто и в безделицах, а следствия сновидений бывают часто очень ничтожны». Астиаг отвечал магам: «Я сам того же мнения, что если мальчик был уже царем, то не может быть для меня более опасен. Однако посоветуйте мне, по зрелом обсуждении, что может быть всего безопаснее для дома моего и для вас». На это маги отвечали: «О, царь! для нас самих очень важно, чтобы власть твоя укреплялась. Ибо если она попадет к этому мальчику-персу, то перейдет в чужие руки. Мы, как мидяне, сделаемся рабами, и персы будут смотреть на нас не иначе как на чужеземцев. Если же ты останешься царем, то и мы будем гос­подствовать вместе с тобой и пользоваться при тебе большим уважени­ем. Поэтому мы обязаны как можно более заботиться о тебе и о твоей власти, и если бы теперь мы видели еще что-либо опасное, то обо всем этом сказали тебе. Но так как сон твой окончился ничем, то мы про­должаем надеяться и советуем и тебе делать то же, а мальчика отослать в Персию к его родителям».

Астиаг, услышав это, обрадовался, позвал к себе Кира и сказал ему: «О сын! ради одного сна я поступил с тобой несправедливо, но твое счастье сохранило тебя. Возвращайся теперь радостный в Персию! Я велю проводить тебя. Там ты найдешь отца и мать, но уже других, а не пастуха и жену его».

С этими словами Астиаг отпустил Кира. По возвращении в дом Камбиза Кира встретили его родители. Когда они услышали, что он сын их, то приветствовали его как такого, которого они почитали уже умершим. Они спросили его, каким образом он спасся. Он рассказал им, что об этом сначала сам ничего не знал и был в большом заблужде­нии. В первый раз он узнал всю свою историю дорогой. Он ничего дру­гого не предполагал, как только то, что был сыном пастуха. Все дело уз­нал он на обратном пути от своих провожатых. Он рассказал, как вос­питала его жена пастуха, и не переставал восхвалять ее. Когда его родители узнали его настоящее имя Кюно, то для того, чтобы спасение его могло показаться делом богов, они разгласили между персами, буд­то брошенного Кира вскормила собака, ибо Кюно по-персидски озна­чает собака. Так возникла об этом народная молва.

Когда Кир вырос и сделался храбрейшим и любимейшим между своими товарищами, Гарпаг привлек его к себе подарками и соблазнил страстным желанием отомстить за себя Астиагу. Он очень хорошо по­нимал, что сам он, как частный человек, никоим образом не мог ото­мстить Астиагу. Но наперед он сделал еще следующее: так как Астиаг был суров к мидянам, то Гарпаг собрал вокруг себя нескольких знат­нейших мидян и представил им, что следует призвать Кира, а Астиага лишить царского достоинства.

Исполнив это, Гарпаг пожелал сообщить о своем намерении Киру, проживавшему в Персии, но так как все дороги были охраняемы, то мог исполнить это благодаря лишь следующей хитрости. Он достал себе зайца, вырезал ему внутренности и, не снимая с него шкурки, вло­жил в него письмо, в котором было изложено то, что он задумал. Зашив снова зайца, он дал вернейшему своему слуге тенета, как будто тот был охотник, и послал в Персию с словесным поручением — сказать Киру при поднесении зайца, чтобы он разрезал его сам и чтобы при этом ни­кого не было.

Поручение было исполнено. Кир принял зайца и разрезал его. За­тем он прочел найденное в нем письмо. Содержание его было следую­щее: «Сын Камбиза! тобой руководят боги, ибо в противном случае ты не был бы так счастлив. Ты жив благодаря богам и мне. Полагаю, что это тебе давно уже известно, равно как и то, что должен был я выстра­дать от Астиага за то, что не убил тебя, а отдал пастуху. Если ты захо­чешь теперь послушаться меня, то будешь царем над всем царством, которым правит Астиаг. Призови персов к восстанию и поведи их про­тив мидян! Когда я, как предводитель, буду послан против тебя Астиа- гом, то сделается так, как ты пожелаешь. То же самое произойдет и тог­да, когда послан будет кто-либо другой из знатных мидян. Ибо они на­перед отпадут от Астиага перейдут к тебе и будут стараться свергнуть его. Все этоу нас подготовлено, и потому действуй и действуй скорее».

Прочтя это письмо, Кир задумался о том, как поступить ему, чтобы лучше уговорить персов отложиться, и скоро нашел лучшее к тому средство. Он написал письмо и затем собрал персов. Тут открыл он пи­сьмо и, прочитав его, сказал, что Астиаг назначает его предводителем персов. «В силу этого, — присовокупил он, — приказываю вам, чтобы завтра каждый из вас явился с серпом». Но персы состояли из различ­ных родов, между которыми знатнейшими были пассаргады; к этим последним принадлежали ахамениды, и из них происходили персид­ские цари. Кир собрал некоторых из ахаменидов и побудил их отложи­ться от мидян.

Когда все, снабженные серпами, явились, Кир приказал им вспа­хать в один день определенный участок земли (то было пространство земли в 18—20 стадий). Когда персы исполнили заданную им работу, то он приказал им снова явиться на другой день в праздничных одеж­дах. В то же время Кир велел согнать в одно место стада коз, овец и ро­гатого скота своего отца, заколоть их и приготовить из них разные ку­шанья для угощения персидского войска, для чего приказал принести еще вина и другие дорогие кушанья. Когда на другой день явились пер­сы, он пригласил их расположиться на траве и приняться за пир. Когда они кончили есть, то он спросил их, какой день кажется им лучше: вче­рашний или сегодняшний? Они отвечали, что между ними чрезвычай­ная разница, ибо вчерашний доставил им явную заботу, а сегодняш­ний — очевидную радость. Тогда Кир открыл им свой план в следую­щих словах: «Мужи Персии! таково и ваше положение. Если

послушаетесь меня, то без рабского труда будете наслаждаться этим и другими удовольствиями; если же вы этого не желаете, то вам предсто­ят тысячи печалей, подобных вчерашним. Послушайтесь меня и будьте свободны! Я верю, что волей богов я призван к жизни для того, чтобы доставить вам свободу, и полагаю, что вы ни в чем не хуже мидян, по крайней мере в отношении воинских доблестей. Поэтому скорее отла­гайтесь от Астиага».

Персы, имея такого предводителя, охотно провозгласили себя неза­висимыми, будучи давно уже недовольны господством мидян. Когда

Персидская одежда.

По Р. Hottenmth. Trachten der Yδlker.

Астиаг узнал о том, что сделал Кир. то отправил к нему посла и потре­бовал его к себе. Кир через того же посла велел ответить Астиагу, что он прибудет ранее, чем Астиаг того желает. После такого ответа Астиаг вооружил всех мидян и, как бы ослепленный богами, поставил над ними предводителем Гарпага, забыв совсем, что он ему сделал.

Когда мидяне сошлись с персами на поле битвы, то некоторые из них, ничего не зная о заговоре, вступили с ними в бой; другие же пере­шли на сторону персов; многие представились трусами и бежали.

Как только Астиаг узнал о постыдном бегстве мидянского войска, то в гневе на Кира сказал: «Кир не должен так этому радоваться». По­сле этих слов он приказал распять магов-снотолкователей, убедивших его оставить Кира в живых. Затем он вооружил остальных мидян в го­роде, молодых и старых, и вывел их в поле. Но в сражении с персами войско его было разбито, сам Астиаг взят в плен, а мидяне, которых он повел в битву, погибли.

К пленному Астиагу явился Гарлаг, ликующий и издевающийся. Между другими язвительными речами, играя тем угощением, которое

тот приготовил ему из мяса его ребенка, он спросил его, по вкусу ли ему в сравнении с царской властью рабство, являющееся последствием этого поступка? Астиаг, устремив на него взор, спросил его, приписы­вает ли он себе дело Кира. Гарпаг отвечал, что это он побудил к тому Кира и тем отплатил за свою обиду. Тогда Астиаг назвал его безрассуд­нейшим и несправедливейшим. Безрассуднейшим потому, что если бы он сам выполнил это дело, то мог сам сделаться царем, а не передавать власть другому; несправедливейшим же потому, что он обратил в раб­ство мидян ради своей мести, потому что, если он не может оставаться царем и им должен быть другой, то лучше было бы отдать такое пред­почтение мидянину, а не персу. Таким образом ни в чем неповинные мидяне из господ должны сделаться рабами, а персы, бывшие до тех пор рабами мидян, сделаются их господами.

Так окончилось господство мидян. Но Кир не покончил на этом своих завоеваний, а выступил против Малой Азии, против процветав­шего там царства Лидийского.

2. Падение царства Лидийского при Крезе

(540 г. до Р. X.).

Обширная, плодоносная, богатая и прекрасная страна Азии, изве­стная под именем Малой Азии, была населена многими народами раз­личного происхождения. Восточную часть ее занимали киликий- цы и каппадокийцы, принадлежавшие по языку и обычаям к си­рийскому племени. Западная часть полуострова была занята фригийцам и, карийцам и, лидийцами и мизерийцами; из них три последних, а может быть, и весьма распространившиеся впоследствии фригийцы, по всем вероятиям, были одного происхож­дения. Кроме того, вдоль морского берега жило множество переселив­шихся народов, между которыми в особенности выделялись греческие колонии на западе и финикияне на юге. Другие различные племена жили в горах, преимущественно в северо-восточных.

Это разнообразие различных племен породило множество отдель­ных государств, и между ними фригийское и лидийское прославились ранее других. Затем чуждый, завоевательный народ — киммерий­ский вторгнулся в переднюю Азию и на некоторое время сделался повелителем всех этих народов; однако лидийцы были настолько сча­стливы, что выгнали чужеземцев (около 564 г.), составили могущест­венное государство и скоро завладели большей частью Малой Азии. При Крезе, завоевавшем греческие колонии после продолжительной с ними войны его предшественников, власть лидян простиралась от берегов Средиземного моря до реки Галиса и до Памфилии и Ликии. Но государство это близилось к падению в ту самую минуту, когда до­стигло высшего своего положения. Когда после Астиага, бывшего в свойстве с Крезом, власть перешла к Киру, а принадлежавшая мидя­

нам Каппадокия также была покорена персами, то подвигавшийся все вперед молодой завоеватель приблизился к лидийскому царству. Крезу скоро пришлось отважиться на решительный бой, в котором должна была решиться его участь и в котором лидийский царь нашел свою по­гибель. Но этому падению предшествовали происшествия такие нео­быкновенные и столь прославленные преданиями, сохраненными гре­ком Геродотом, что мы намерены рассказать их здесь, ибо они живо изображают нравы и образ мыслей того времени.

Двор Креза как богатого, образованного и могущественного госуда­ря был сборным местом для всех людей, прославившихся в области наук и искусств, а так как он в то же время владычествовал над греками, то к нему являлись и знаменитейшие из этих последних. В числе других гос­тей прибыл однажды к Крезу афинянин Солон, который после состав­ления своих законов, о чем будет изложено ниже, путешествовал по Египту и Малой Азии. Крез принял его весьма радушно и несколько дней спустя приказал своим слугам проводить его по своим сокровищ­ницам и показать ему, что у него было самого лучшего и блестящего.

Когда Солон все осмотрел, Крез спросил: «Афинский пришелец! до нас дошла великая слава о твоей мудрости, о твоих путешествиях и о том, что ты, как мыслитель, объезжаешь многие страны ради знания. Поэтому я желаю спросить, видел ли ты где-либо человека счастливее меня?» Солон, не привыкший льстить, а любивший говорить только правду, отвечал: «О, государь! афинянина Телла».

Крез удивился такому ответу и спросил с любопытством: «Почему считаешь ты Теллаза самым счастливым?» Солон отвечал: «Этот Телл во время цветущего положения своего отечества имел, во-первых, пре­красных и добрых детей и от всех их видел внуков, и все они остались в живых. Но и эта, по нашим понятиям, счастливая жизнь заключилась блистательнейшим концом. Ибо, когда афиняне вступили в сражение с своими соседями при Элевзисе, он помог обратить неприятеля в бегство и умер с величайшей славой. Афиняне похоронили его на обществен­ный счет на том самом месте, где он пал и почтили его великой честью».

Похвала Телла раздражила Креза, и он спросил: «Кого же ты счита­ешь счастливейшим после Телла?», в полном убеждении занять второе затем место. Солон отвечал: «Клеобиса и Битона. Эти родом аргивяне имели достаточное состояние и, сверх того, обладали большой физи­ческой силой. Поэтому оба они получали награды на общественных играх. Про них рассказывают следующее. Был у аргивян праздник, и мать их должна была ехать в храм. Но волы ее не вернулись вовремя с поля. А так как нельзя было терять время, то юноши сами запряглись в повозку и привезли мать в храм, проехав сорок пять стадий. Наградой за такой удививший все собрание поступок была прекраснейшая смерть. Аргивские мужи провозгласили их добродетель, а аргивские жены прославляли их мать за обладание такими сыновьями. Но мать, восхищенная поступком своих сыновей и общими похвалами, просила богиню даровать ее сыновьям, которыми она была так почтена, лучшее

118

Первый и второй периоды (от начала времен до Кира) благо в мире. По этой молитве, когда жертвоприношение и жертвен­ная трапеза кончились, юноши заснули в храме и более уже не просы­пались и окончили таким образом свою жизнь. Этим боги хотели пока­зать, что человеку лучше умереть, чем жить. Аргивяне воздвигли юно­шам статуи и поставили их в Дельфах, чтобы каждый мог почитать их как достойнейших».

Таким образом Солон предоставил Клеобису и Битону второе мес­то благополучия. Недовольный Крез воскликнул: «О, афинский при­шелец! неужели ты так мало ценишь мое благополучие, что сравнива­ешь меня с двумя простыми гражданами?» Солон отвечал: «О, Крез! меня ли, знающего, насколько боги завидуют и противодействуют сча­стью людей, спрашиваешь ты о делах человеческих? В жизни своей че­ловек должен видеть и переносить многое, чего бы не желал. Жизнь че­ловеческую я определяю в семьдесят лет; эти семьдесят лет составляют двадцать пять тысяч двести дней, не считая високосных месяцев. Ни один из этих дней в течение семидесяти лет не похож на другой по сво­им случаям. Поэтому, о, Крез! судьба человека подвержена превратно­стям. Мне известно, что ты очень богат и повелеваешь многими людь­ми. Но о том, о чем ты меня спрашиваешь, я могу сказать только тогда, когда услышу, что ты счастливо окончил жизнь свою, потому что са­мый богатый человек не счастливее последнего бедняка, обеспеченно­го пропитанием лишь на один день, если счастье не остается ему вер­ным до конца его жизни. Во всяком деле, о, государь! следует смотреть на конец его. Ибо многим боги дарят сначала благополучие, а под ко­нец жизни лишают всего».

Солон, не только не доставивший своими речами удовольствия Крезу, но и не оказавший ему никакого предпочтения, был им отпу­щен. Он показался весьма незнающим, так как, не придавая цены на­стоящему счастью, предписывал ожидать окончания каждого дела. Однако вскоре после отъезда Солона Крезу пришлось испытать жесто­кий гнев богов, вероятно, за то, что он почитал себя счастливейшим. Из двух сыновей своих, из которых один был немой, он потерял здоро­вого. Он нечаянно был убит дротиком на охоте.

Многолетняя скорбь о потере этого сына заставила его-еще сильнее испытать ненадежность своего счастья. Но еще тягостнейшие испыта­ния готовила ему судьба в лице Кира. Военное счастье этого нового го­сударя и совершенная им гибель мидийского царства вывели Креза из его печали и обратили на себя все его внимание, может быть, еще и по­тому, что он пожелал остановить возраставшее могущество персов.

Для этого он захотел воспользоваться советом оракула, для чего и за­просил всех оракулов, находившихся в Греции и Ливии. Из них самыми знаменитыми были: в Дельфах, посвященный богу Аполлону, и в оазисе Сивахе (на западе от Египта), посвященный Юпитеру Аммонскому. Но прежде он хотел испытать оракулов, и когда они окажутся правдивыми, тогда уже намерен был послать спросить их о том, должен ли он воевать с персами или нет. Итак, он послал лидийцев, которые в двадцатый день

со времени выезда своего из Сардеса должны были спросить всех ораку­лов, что делал в этот день лидийский царь, записать их ответы и привез­ти царю. Что ответили другие оракулы — неизвестно; когда же лидийцы прибыли в Дельфийский храм и обратились к его божеству с заранее на­писанным вопросом, то пифия отвечала следующее:

«От меня никогда не скрыта глубь моря; все песчинки, Немых слышу я; понимаю не меньше глухих. Обоняю теперь запах я черепашьего мяса, С мясом ягненка варимого вместе в медном сосуде, И медью ж покрытом».

Этот ответ пифии лидийцы записали и отправились с ним в Сардес. Когда возвратились остальные посланные с своими ответами ораку­лов, Крез рассмотрел написанное. Большая часть ответов не понрави­лась ему. Когда же он услыхал ответ Дельфийского оракула, то ощутил благоговение и признал Дельфийского оракула единственным, так как тот сказал, что он делал. Ибо он, послав людей к оракулам, сделал в на­значенный день то, что, по его мнению, никто не был в состоянии уз­нать или угадать. Он разрезал черепаху и ягненка и сварил их вместе в медном сосуде, накрытом медной же крышкой.

Желая снискать расположение божества, Крез послал в дар Дель­фийскому оракулу три тысячи животных и богатые подарки; между по­следними были в особенности знамениты сто семнадцать золотых кир­пичей, золотой лев, множество золотых и серебряных сосудов, золотая женская статуя в три локтя вышиной и, наконец, ожерелье и золотой пояс его супруги. Посланным с подарками Крез приказал спросить оракула, должен ли он начать войну против персов. Посланные полу­чили в ответ: «Когда Крез выступит против персов, то разрушит боль­шое государство!» Вместе с тем оракул советовал ему заключить союз с сильнейшими из эллинских государств.

Услышав это прорицание, Крез очень обрадовался потому, что ни­сколько не сомневался, что он разрушит персидское государство. Он одарил каждого дельфийского жителя золотым статером (приблизите­льно 15 рублей) и велел в третий раз спросить оракула, так как с тех пор, как он убедился в его правдивости, желал узнавать все более и бо­лее. Теперь он предложил оракулу вопрос, долго ли будет продолжать­ся его царствование. Пифия отвечала ему следующее:

«Когда над мидянами царствовать будет лошак, Тогда, легконогий лидянин, беги к берегам каменистого Термоса, Сопротивление брось и не стыдися быть робким».

Этому ответу Крез обрадовался еще более, чем предыдущим, в том предположении, что лошак никогда не будет царствовать над мидяна­ми вместо царя и что не только он, но и его преемники не потеряют своей власти. Затем он усердно стал разузнавать, кто из греков могуще­

ственнее. Он узнал, что Спарта и Афины были важнейшими их госу­дарствами и что первая из них как раз в это время была сильнейшей. Узнав об этом, Крез отправил в Спарту послов с подарками и с предло­жением вступить с ним в союз.

Послы, прибыв в Спарту, сказали: «Крез, царь лидийцев и других народов, прислал нас к вам сказать следующее: О лакедемоняне! так как божество посоветовало мне заключить с греками дружбу и как я уз­нал, что вы стоите во главе Греции, то, во исполнение воли богов, при-

ФригиНекая и лидийская одежды. По Р. Hottenroth. Trachten der V6lker.

зываю вас сделаться моими друзьями и союзниками без обмана и ко­варства». Лакедемоняне, слышавшие уже о прорицании оракула Крезу и обязанные царю за оказанные им прежде услуги, обрадовались при­бытию лидийцев и поклялись в союзе о взаимной помощи.

Но помощь спартанцев могла также мало принести пользы Крезу, как и помощь двух других могущественных государств того времени: вавилонского и египетского, с царями которых Набунагидом и Амесом II (Амазис), которым не менее угрожало возраставшее могущество пер­сов и с которыми Крез также заключил наступательные и обороните­льные союзы, ибо быстрота Кира уничтожила все расчеты Креза.

В надежде на ложно понятое прорицание оракула Крез повел вой­ско свое в Каппадокию, чтобы уничтожить власть Кира и персов. В то время, когда он еще был занят приготовлениями против персов, один лидиец, славившийся еще прежде своей мудростью, а в это время имевший еше большую известность, дал Крезу следующий разумный совет: «О, царь! ты намерен вести войну против людей, которые одева­ются в звериные шкуры и едят не столько, сколько хотят, а сколько

дает им их скудная земля. Сверх того, они пьют не вино, а только воду, и не имеют ни фиг, ни других каких лакомств. В случае твоей победы что можешь ты взять у них, когда они сами ничего не имеют? Напро­тив, если побежден будешь ты, то подумай, сколько потеряешь? Пото­му что, раз вкусив наших благ, персы так крепко усядутся здесь, что не дадут уже себя отсюда выгнать. Я благодарю богов за то, что они не на­вели персов на мысль напасть на лидийцев».

Действительно, до покорения Лидии персы не знали никакой изне­женности и удобств жизни. Однако эти речи не изменили образа мыс­лей Креза; у него по-прежнему осталось желание завоевать Каппадо­кию и отомстить за Астиага, и он торопился выступить с войском в по­ход. Придя к Гадису, он переплыл эту реку на судах или, как гласит другое сказание, по совету прославившегося своей философией Фале­са Милетского устроил в реке в виде полукружия идущий назад канал, через что река сделалась переходимой. Затем, опустошая все на своем пути, Крез вступил в Каппадокию, между тем как Кир, тщетно стара­ясь склонить азиатских греков отпасть от Креза, выступил против него со своим войском. В последовавшей затем битве обе стороны сража­лись без решительного для себя результата, и когда ночь разделила оба войска, то ни одно из них не одержало победы.

Крез сваливал вину на недостаточное число своих войск, так как Кир превосходил его численностью. Он решил поэтому отступить к Сардесу с тем, чтобы призвать к себе туда на помощь своих египетских, вавилон­ских и лакедемонских союзников, а следующей весной снова напасть на Кира. До тех пор он распустил на зиму служившие ему против персов наемные войска. Между тем персидский царь, тотчас же узнавший об отступлении Креза, хотел было также распустить свое войско, но по зре­лом рассуждении решил за лучшее как можно скорее идти к Сардесу, чтобы явиться туда раньше, чем соберется второе лидийское войско. Этот план был исполнен с такой быстротой, что Кир, прежде чем о том дошел слух, как бы первый дал знать Крезу о своем прибытии.

Теперь Крез убедился, к величайшему своему смущению, что дела, против его ожидания, приняли совсем иной оборот. Тем не менее он повел своих лидийцев в битву. В то время не было народа сильнее ли­дийского. Они сражались конные, носили длинные копья и считались лучшими всадниками. Оба войска расположились друг против друга на огромной, открытой, расстилавшейся перед Сардесом равнине, по ко­торой протекала река Гермос. Так как Кир опасался лидийской конни­цы, то по совету Гарпага сделал следующее. Он приказал снять вьюки со всех верблюдов, служивших для перевозки тяжестей и провианта для его войска, и посадил на них людей в виде вооруженных всадни­ков. После этих приготовлений приказал он им идти впереди всего остального войска навстречу лидийской коннице. За верблюдами сле­довала пехота, а за пехотой была расположена конница.

При таком расположении Кир имел следующую цель. Лошади бо­ятся верблюдов и не переносят не только их вида, но даже и запаха. По-

122

Первый и второй периоды (от начала времен до Кира) тому-то Гарпаг и придумал это, чтобы сделать для Креза его конницу, которой лидийцы в особенности гордились, бесполезной. И действи­тельно, как только лошади почуяли и увидели верблюдов, они поворо­тили назад, и надежда Креза осталась неисполненной. Но лидийцы не были трусливы и потому, как только заметили хитрость, то тотчас же соскочили с коней и вступили в бой с персами пешие. Наконец, после больших потерь с обеих сторон, лидийцы были обращены в бегство, и когда они заперлись в своем городе, то персы осадили последний. Крез, надеясь, что осада затянется на долгое время, отправил послов ко всем союзникам с просьбой явиться к нему на помощь ранее договор­ного срока. Но при всей готовности этих последних, в особенности спартанцев, они не могли прийти с такой же быстротой, с какой поги­бель настигла лидийского царя.

Хотя Сардес мужественно защищался, но один солдат из войска Кира по имени Гироиад нашел на стене место, оставленное без охраны ввиду его неприступности. Он вознамерился взобраться на него. В том, что это было возможно, он убедился, увидя, как один лидиец, у кото­рого свалился шлем, спустился оттуда и, подняв последний, снова взобрался с ним на стену. Гироиад вскарабкался наверх, и благодаря этому обстоятельству город после сорокадневной осады достался в руки персов, а вместе с ним и сам царь Крез, которого Кир приказал ни в каком случае не убивать, а непременно захватить в плен живым.

Однако он чуть-чуть не был убит. Один перс, не знавший Креза, бросился уже было на него. Когда увидал это бывший до того времени немым сын Креза, то страх возвратил ему дар слова, и он воскликнул: «Человек, не убивай Креза!»

Когда царственный пленник был приведен к персидскому царю, то последний приказал воздвигнуть большой костер и возвести на него за­кованного в цепи Креза и с ним четырнадцать лидийских юношей д ля того ли, чтоб принести их в жертву богам, как первенцев своей победы, или во исполнение своего обета, или же, наконец чтоб посмотреть, спа­сет ли Креза, славившегося своей набожностью, кто-либо из богов.

Стоя на костре, находясь в такой крайности, Крез должен был вспомнить Солоновы слова, что ни один человек до самой своей смер­ти не может считать себя счастливым. Когда воспоминание об этом проникло в его душу, он, после долгого молчания и прерывая глубоки­ми вздохами, трижды произнес имя «Солон». Кир, услыхав это, прика­зал через переводчиков спросить Креза, чье имя он призывает. Когда переводчики спросили, то Крез долго оставался безмолвным; наконец, вынужденный отвечать, сказал: «Имя одного человека, беседа с кото­рым могла бы быть полезна для всех государей». В объяснение он пере­дал разговор, который имел с Солоном. Тогда Кир подумал, что и он человек, и что он также может испытать на себе превратности судьбы человеческой, приказал потушить огонь, а Креза снять с костра.

При этом Киру пришлось убедиться, насколько Крез был доброде­тельный и любимый богами человек. Когда по приказанию персидско-

го царя старались потушить костер и не могли справиться с объявшим его пламенем, Крез, заливаясь слезами, обратился с мольбой к Апол­лону. Тотчас же ясное небо заволоклось тучами и проливной дождь за­тушил огонь.

На это благодеяние сослался и оракул, когда Крез послал дельфий­ским богам свои цепи с вопросом, неужели греческие боги так лживы и неблагодарны. Пифия извинялась также неизбежностью судьбы, пред­назначавшей Крезу это несчастье и собственной беспечностью лидий­ского царя, так как он при первом прорицании оракула не спросил, о каком именно государстве шла речь, а при втором не догадался, что под именем лошака можно было подразумевать Кира, рожденного от родителей не только разного происхожде­ния, но и различного состоя­ния. Тогда Крез познал, что он должен был обвинять себя, а не богов, и стал терпеливее переносить свою судьбу, ко­торую персидский царь об­легчил ему тем, что из-за его ума и опытности сделал сво­им другом.

Благодаря этой дружбе и своему влиянию Крез в скором времени спас свой народ и в особенности Сардес от полно­го уничтожения. Лидийцы тот­час по уходе персидского царя возмутились, побуждаемые к тому одним лидийцем по имени Пакгиес, которому Кир поручил надзор за захваченными в добычу сокровищами. Но Пакгиес на эти сокровища собрал наемное войско и осадил им в Сар- десе персидского главнокомандующего. В наказание за это Кир хотел всех лидийцев обратить в рабство.

Тогда Крез сказал ему: «О, царь! не дай гневу всецело овладеть то­бой и не разрушай старинный город, нисколько не виновный ни в про­шлом, ни в настоящем. В прошлом виноват я, что и искуплено мною, а в настоящем — Пакгиес, за что он и должен претерпеть наказание. Ли­дийцев же прости! А для того, чтобы они вперед не восставали и не были опасны, обяжи их следующим. Запрети им носить оружие, при­кажи им носить исподнее платье и высокие башмаки. Установи, чтобы

они учили детей своих игре на цитре, пению и мелочной торговле. Тог­да, о, царь! скоро увидишь, что из мужчин они превратятся в женщин, и тебе не придется более опасаться, что они отпадут от тебя».

Крез, говорит Геродот, дал такой совет потому, что считал это вы­годнее для лидийцев, чем обращение в рабство. Кир одобрил совет,

приказал привести его в исполнение и продолжал свой поход дальше. Гарпага он, однако, оставил, чтобы покорить карийцев и другие мел­кие народны, в особенности же греческие колонии, за исключением Милета, с которым Кир заключил мирный договор.

Остальные греки также желали этого, но Кир, быв ими недоволен за то, что они, когда он предлагал им это прежде, не пожелали поки­нуть Креза, не был к тому расположен теперь. Когда явились послы их сделать ему предложение о том, что греки желают подчиниться ему на тех же условиях, на каких только что перед тем подчинились лидийцы, то Кир отвечал им следующее: «Один флейтист, увидевший в море рыбу, начал играть на флей­те, воображая, что она выйдет на берег. Когда же он увидел, что об­манулся в своих ожиданиях, то взял сеть, поймал в нее множество рыбы и выташил ее на берег. Когда он увидел, как заигрывали рыбы, то сказал им: «Пляшите теперь за то, что не хотели плясать тогда, когда я играл на флейте».

Кир так и поступил. Гарпаг должен был захватить в крепкую сеть его могущества всех азиатских греков. Однако Кир оставил им их учреждения. Только он поставил над ними правителей, так называе­мых «тиранов», то есть знатных греков, которые были преданы персам и должны были быть в не­котором роде высшими чиновни­ками. Только два города, Фокея и Теос, избегли рабства тем, что жи­тели их выселились из них. Фокей- цы отправились сперва в Корсику, а позднее — в Массилию; теосиы основали Абдеру. Абдера, подобно «Шильде» Средних веков, прославилась глупостью своих жителей, как и шильдские жители. Ионийцы, ко вреду своему, не последовали сове­ту мудреца Бианта из Приены вообще оставить Ионию, но зато этим самым приобрели историческое значение. Они составили центр, где сталкивались между собой европейские греки и персы.

Угрожаемые в это время со стороны персов, азиатские греки обра­тились за зашитой к Спарте и умоляли это государство о помощи и спа­сении. Спартанцы также отправили в Азию послов и велели сказать персидскому царю, чтобы он не захватывал ни одного греческого горо­да, так как Спарта не будет смотреть на это равнодушно. Но Кир, осве-

домившийся у присутствовавших эллинов о том, кто такие были спар­танцы, велел им на это ответить: «Я никогда не боялся людей, имею­щих среди своего города место, где они сходятся, чтобы под видом клятв обманывать друг друга^[18]. Если я останусь здоров, то им придется сожалеть о страданиях не ионийцев, а о своих собственных».

3. Падение царства Ново-Вавилонского. Смерть Кира

Покорив таким образом царство Лидийское и включив его в состав Персидской монархии, Кир возвратился в Малую Азию, чтобы нака­зать союзников Креза и из них прежде других Набунагида, правителя и царя незадолго перед тем образовавшегося Халдейско-Вавилонского государства, который сына своего Бель-сар-уссура (Бельзацар, Валта­сар) сделал своим соправителем.

Столица этого государства, Вавилон, благодаря своему великоле­пию, громадности, многочисленному населению и богатствам сделался целью его наступления, что, однако, было далеко нелегко, так как бла­годаря своим укреплениям город этот мог оказать сильное сопротивле­ние. Крепкие, соединенные цементом из асфальта стены, настолько, должно быть, широкие, что на них могла повернуться повозка, располо­жены были вокруг города сплошным кругом. Протекавший через город Евфрат разделял его на две равные части; в одной из них стоял велико­лепный дворец царя, а в другой — роскошный храм Бела, с вершины ко­торого халдеи производили свои астрономические наблюдения. Внутри города, по обоим берегам реки, возвышались стены, к которым сходи­лись поперечные улицы обеих его частей. Они могли запираться медны­ми воротами так, что обе части города могли быть совершенно разобще­ны между собой. Далее, за городом, между обеими реками, Тигром и Ев­фратом, пролегала так называемая Мидийская стена для удержания неприятельских нападений мидян, страшных до персидского покоре­ния. Геродот рассказывает об одной царице Нитокрисе, которая, с це­лью затруднить мидянам путь наступления на Вавилон, изменила ис­кусственными извилинами течение реки Евфрата.

Но явившийся теперь завоеватель из Мидии и эти новые враги, «кото­рые не ценят ни серебра, ни золота, чьи стрелы пронзают столько юно­шей, которые остаются безжалостны даже к детям в утробах матерей», не позволили задержать себя в наступлении на гордый Вавилон. На пути к Вавилону Кир подошел к реке Инду. Один из белых коней, посвященных солнцу, бросился в реку, но был увлечен быстрым течением и погиб в во­довороте. Кир остановил свое войско и, спустив воду в несколько проры­тых каналов, настолько ослабил течение реки, что даже женщины могли

переходить ее, не замочив себе колен. Так наказал реку раздраженный царь за гибель священного коня, говорит Геродот, в чем, по понятиям его народа, выразилась надменность азиатского деспота; но при этом он мог иметь и другую цель — доставить удобства и безопасность своему войску. Такой проницательный и опытный полководец, как Кир, не провел бы для этого целого лета и тем самым не дал бы вавилонянам времени еще более увеличить свои оборонительные средства.

Таким образом вавилоняне имели достаточно времени собрать в своем городе столько съестных припасов, что, будучи разбиты Киром в сражении, они отступили в город и могли за его стенами не обращать внимания на осадившего их Кира. Долго персидский царь стоял пред оборонительными валами города, возведенными Бель-сар-уссуром, борясь с тысячами затруднений и не достигая цели. Только благодаря одной хитрости удалось привести тщетные до тех пор попытки к счаст­ливому окончанию.

Кир приказал лучшим своим войскам занять места по обе стороны города, а именно там, где входит и выходит из него Евфрат, с приказа­нием ворваться в город тогда, когда они заметят, что река настолько обмелела, что ее можно перейти вброд. Сам же он с остальными частя­ми своего войска направился к одному озеру, лежавшему недалеко от города и устроенному известной уже царицею Нитокрисой для отвода течения реки. Этим озером воспользовался Кир и отвел посредством канала в него течение реки, через что она внезапно настолько обмелела в своем старом русле, что его можно было перейти в брод.

Войска тотчас спустились в реку и вошли в город. Вторжение это произведено было так неожиданно, что вавилоняне не успели принять никаких мер к обороне. В противном случае они могли бы, заперев во­рота, поймать, как в сети, персов, вошедших в русло реки. Но послед­ние беспрепятственно проникли в город, причем Геродот дает нам описание о пространстве его, удостоверяя, что когда наружные части города были уже захвачены, то жители центральных частей ничего об этом не знали и продолжали еще долгое время беспечно торжествовать какое-то празднество, когда неприятель находился уже в городе.

Вдруг среди праздничного веселья раздался воинс’твенный клик персов, и пораженная толпа дала изрубить себя без сопротивления. Сам Бель-сар-уссур погиб в суматохе, а царский дворец сгорел в огне (см. Даниила, глава 5). Набунагид, спасшийся бегством во время пер­вого сражения, сдался и был помилован. Своим благоразумным пове­дением он приобрел даже благосклонность персов и был назначен Ки­ром правителем одной провинции. В 561 году до Р. X. умер могущест­венный Набу-кудур-уссур — повелитель половины Азии, а уже третьему из его слабых преемников, Набунагиду, в 538 году пришлось пережить падение великого Вавилонского царства, обнимавшего со­бой, кроме Халдеи, Мессопотамии и Ассирии, Сирию и Палестину и перешедшего теперь в руки персов.

Развалины Вавилона.

Завоевание Египта составляло насколько важную, настолько же и трудную задачу. Поэтому со стороны Кира было мерой благоразумия, когда после падения Набунагида иудеи с восторгом приветствовали Кира как своего избавителя от плена, он позволил им возвратиться в Палестину. Он желал иметь на границе Египта, столкновение с кото­рым рано или поздно было неизбежно, преданный себе и энергичный народ. Дозволением этим воспользовалось сорок две тысячи большей частью бедных людей из колен Иудина и Вениаминова. Их предводи­телями были Зерувавел и первосвященник Иесуя (536 г.). Они немед­ленно принялись за восстановление Иерусалимского храма и, несмот­ря на неприязненные отношения самаритян, при Санебаллате (Нсс- мия, 4, 17), в 515 г. окончили его.

Безопасность границ прежнего Мидо-Бактрийского государства или другие какие причины принудили Кира повести свои войска про­тив народов, кочевавших на севере Малой Азии, по обеим сторонам Каспийского моря. По сказанию Геродота, победоносный Кир во вре­мя этого похода против массагетов и скифов потерял сражение и жизнь. Но тот же греческий историк вместе с тем уверяет, что ему пере­давали и другие рассказы о смерти Кира, из которых он, как достовер­нейший', приводит следующий.

¹Почему именно этот страдающий, по новейшим изысканиям, грубыми противоре­чиями приводимый ниже рассказ нашел одобрение у Геродота, можно, между прочим, объяснить и тем, что он как нельзя лучше отвечает основной мысли Геродота, сквозя­щей во всем его историческом сочинении, а именно идее, что за заносчивостью и само­обожанием (хибрис), ставившими себя наравне с богами, всегда следовало возмездие (Немезида).

Массагетами правила царица Томириса. Кир отправил к ней послов с предложением вступить с ним в брак. Но Томириса, верно угадав, что он помышляет не столько о ней самой, сколько о том, чтоб завладеть властью над массагетами, отклонила его предложение. Когда хитрость не удалась, тогда Кир пошел к Яксарту, ныне Сыр-Дарья на востоке от Каспийского моря, с целью напасть на массагетов. Он построил мосты для перехода через реку своих войск и суда для их перевозки.

Когда он был занят этими приготовлениями, Томириса отправила к нему посла и приказала сказать следующее. «О, царь мидян! не утруждай себя так, о чем ты так хлопочешь, потому что ты не можешь знать, будет ли оно тебе полезно, когда ты его выполнишь. Послушай, управляй свои­ми народами и оставь меня спокойно владеть тем, чем я владею. Но, мо­жет быть, ты не желаешь принять этого совета и тебе приятнее что-либо другое, чем оставаться покойным. Если тебе и после этого такая охота по­бороться с массагетами, так хорошо же! Я не доставлю тебе никакого тру­да с твоими мостами! Мы отступим от реки на три дня пути, а ты между тем перейди в нашу страну. Если же ты предпочитаешь, чтобы мы при­шли к тебе, то сделай то же самое со своей стороны». Получив этот ответ, Кир созвал знатнейших персов и изложил их собранию положение дела с тем, чтобы рассудить, как следовало поступить ему. Все мнения сошлись в том, что следовало Томирисе и ее войску перейти к ним.

Но присутствовавший при этом Крез порицал это мнение и противо­поставил ему следующее: «О, царь! я уже часто говорил тебе, что с тех пор, как Зевс предал меня в твои руки, когда я замечаю, что в твоем доме показывается несчастье, то стараюсь всеми силами отвратить его. Вследствие моих потерь, крайне мне неприятных, я сделался благоразу­мен. Будь ты бессмертен и поведи ты такое же войско, мне не зачем было бы и говорить тебе моего мнения. Но если ты вникнешь в то, что ты то же человек и правишь подобными же людьми, то познай сперва, что человеческие дела вращаются в известном кругу и вследствие своей изменчивости не всегда могут быть счастливы. По предложенному во­просу я имею иное, совершенно противоположное мнение. А именно, если мы желаем дозволить неприятелю прийти в нашу страну, то по­следствием этого будет следующее. Если ты будешь побежден, то вместе с этим потеряешь и все государство, так как совершенно ясно, что мас- сагеты в случае победы никогда не отступят, а завладеют твоим царст­вом. Если же победа будет на твоей стороне, то ты не извлечешь из нее столько пользы, сколько извлечешь, победив массагетов по ту сторону реки и имея возможность преследовать их в бегстве. Поэтому я во вся­ком случае держусь того мнения, что если ты останешься победителем, то будешь иметь возможность отнять у Томирисы и само царство. Вдо­бавок ко всем этим основаниям было бы постыдно, если бы Кир, сын Камбиза, принужден был уступить женщине место в своем государстве.

Поэтому мне кажется, что мы должны теперь перейти реку и идти вперед так далеко, насколько массагеты будут отступать. Когда мы это исполним, то должны будем постараться одолеть их. Насколько я по-

Гробница Кира.

нимаю, массагеты не имеют понятия о благах персидской жизни и не способны благоразумно пользоваться ими. Поэтому следует, не со­блюдая никакой экономии, собрать и убить в нашем лагере как можно больше скота, приготовить из него кушанья и ко всему этому будущему пиршеству заготовить множество чистого, неразбавленного вина. Ког­да это будет приготовлено, то самые негодные наши воины останутся там, остальные же обратно перейдут реку. Если я не ошибаюсь, то при виде стольких привлекательных вещей массагеты примутся за них и это послужит поводом к важным событиям·.

Таковы были оба мнения. Кир отверг первое из них и, объявив себя на стороне мнения Креза, известил Томирису, что она должна отсту­пить потому, что он желает перейти реку и прийти к ней. Согласно своему обещанию, Томириса отступила. После этого Кир передал Кре­за на попечение Камбизу, назначенного им своим преемником и про­сил его почитать и обходиться с ним хорошо в случае, если нападение его на массагетов окончится несчастливо. Затем он отослал их обоих назад в Персию, сам же он и войско его перешли реку.

Пройдя один день, Кир привел в исполнение план Креза. Для этого он с отборнейшими войсками перешел обратно реку, а худшую часть войска оставил за рекой. Третья часть массагетского войска пришла туда, разбила оставленных там Киром и оказавших сопротивление во­инов и, увидев приготовленный обед, принялась за него. Наевшись и напившись, массагеты заснули. Вернувшиеся персы убили многих из них, а еще большее число взяли в плен и в том числе сына Томирисы, предводителя массагетов, по имени Спаргаписа.

Томириса, узнав об уничтожении ее войска и сына, отправила к Киру посла со следующей речью: «Кровожадный Кир! не радуйся тому,

⁵Древня» история

что ты не в жарком бою, а одурманив массагетов соком винограда, упо­требление которого и вас самих лишает настолько рассудка, что вы на­чинаете произносить непристойные речи, обманным образом одержал победу над войском моего сына. Поэтому прими от меня благой совет. Возврати мне моего сына и оставь эту страну, торжествуя безнаказанно победу над третьей частью массагетского войска. Если же ты этого не сделаешь, то клянусь тебе именем солнца, божеством массагетов, что я вполне утолю твою ненасытную кровожадность».

Когда Кир не послушался Томирисы, то она собрала все массагет- ское войско и вступила в сражение с Киром. Эта битва была, должно быть, ужаснейшей из всех бывших между варварскими народами и по­этому из всех, когда-либо происходивших. Сперва они издали метали друг в друга стрелами. Когда же стрелы все вышли, они схватились вру­копашную, поражая друг друга копьями и мечами. Сражение долго оставалось неопределенным, так как никто не хотел отступать; нако­нец массагеты победили. Значительная часть персидского войска оста­лась на поле сражения, и сам Кир был убит.

Томириса наполнила мех человеческой кровью и стала искать меж­ду убитыми персами труп Кира. Когда она нашла его, то положила го­лову его в мех и, издеваясь над мертвым, сказала: «Несмотря на то, что я жива и победила тебя, ты сделал меня несчастной, похитив хитро­стью у меня сына. Теперь я напою тебя кровью, как я тебе обещала и угрожала». Так окончил жизнь свою Кир после почти тридцатилетнего царствования (в 529 г.)^[19].

Благодаря Киру рассказанные нами в историческом порядке разно­образные движения азиатских народов нашли под конец свое успокое­ние и сосредоточились во всеобъемлющем Персидском государстве. После того как к нему присоединился Египет, государство это соеди­нило в себе всю культуру древнего исторического мира. Теперь Азия выступила против Европы, и первенствующий народ Азии — персы — столкнулся с первым и влиятельнейшим народом Европы — греками.