§ 2. Замечание к интерпретации Де Рийком В 2. 3 DK
Действительно, поскольку нам говорится, что любое нечто, которое мы актуально мыслим, не может не существовать, то наиболее естественная попытка опровергнуть это утверждение попытаться актуально помыслить хоть чтонибудь, заведомо не существующее. Однако, по Пармениду, любая такая попытка обречена на провал, ср.: «нельзя не высказать, ни помыслить, будто бы [пропущенный субъект] не существует» [164] (ou yap fatov ouSe vohtov eativ oprng ouk eati) (В 8. 89 DK). Предположим, у Парменида пропущенным субъектом здесь является «любой актуально мыслящийся кемлибо объект»; тогда можно сказать, что в В 2. 3 DK и В 8. 89 DK Парменид имеет в виду в качестве подразумеваемого допущения: «любой актуально мыслящийся кемлибо объект существует, по крайней мере, в мышлении того, кто его мыслит, и в этом смысле не может не существовать». Иначе говоря, мы имеем необходимое для дальнейшего обоснования «признаков сущего» положение «всё то, что актуально мыслится (если таковое имеется), существует».
Теперь рассмотрим, могут ли иметься у Парменида веские доводы в пользу принятия указанного допущения. Пусть некто мыслит некий полагаемый им полностью несуществующим объект, скажем, сирену. Поскольку он полагает, что эта мыслимая им сирена является полностью несуществующей, то можно сказать, что он полагает, что она не существует во всех возможных аспектах.
Иначе говоря, он принимает посылку: «полностью (= во всех возможных аспектах) несущая сирена актуально мыслится». Полностью несущая сирена (= сирена, не существующая во всех возможных аспектах), в соответствии с приведённым выше допущением, не существует также и в его собственной мысли. В силу дополнительного допущения «то, что не существует в мысли, не мыслится актуально», полностью несущая сирена не мыслится актуально. Таким образом, мы пришли к противоречию с исходной посылкой: «полностью несущая сирена актуально мыслится»; значит, эта посылка оказалась недопустимой и должна быть отброшена.Заметим, что приведённое выше дополнительное допущение «то, что не существует в мысли, не мыслится актуально» исходит из того, что «акт мышления сирены (= мысль о сирене) есть сирена, существующая в мысли». Может ли последнее быть оспорено? Имеем ли мы право говорить об «объекте, существующем в мысли» вообще? Заметим, что оспорить тождество «мысли о сирене» и «сирены, существующей в мысли» можно только в том случае, если мы согласимся, что некоторый объект может существовать не в мысли, и только в этом последнем случае корректно называть объект «существующим». Однако текст поэмы не даёт ясных свидетельств того, что Парменид «на пути Истины» допускал такой способ существования, хотя это, конечно, очень трудный вопрос, требующий анализа обширной современной полемики. Не касаясь вопроса о том, насколько адекватна и исторична трактовка Парменида как допускающего существование только в мысли, заметим, что допущение существования вне мысли делает его рассуждение противоречивым (см. ниже).
Итак, «любой актуально мыслящийся кемлибо объект», если он актуально мыслится полностью несуществующим, не может быть полностью несуществующим. Это значит, что любой актуально мыслящийся объект существует, по крайней мере, в мышлении или как мысль [165], из чего и следует искомое положение «всё то, что актуально мыслится (если таковое имеется), существует».
* * *
Приведённое обоснование выглядит довольно надежным, но в ходе рассуждения была неявно использована посылка: «акт мышления объекта (= мысль об объекте) [166] есть объект, существующий в мысли».
Заметим, что для успеха вышеприведённой аргументации вовсе не требуется допущение: один и тот же объект может существовать и «вне мысли» и «в мысли», не переставая быть тем же самым объектом. Для указания на то, что «всё то, что актуально мыслится (если таковое имеется), существует (хотя бы в мысли того, кто его мыслит)», нет необходимости утверждать, что объект имеет и первый, и второй из указанных способов существования; поскольку без объекта, существующего в мысли, рассуждение об этом объекте невозможно, то утверждение существования объекта «в мысли» явля ется необходимым. Необходимость же существования некоторогообъекта «вне мысли» из наличия некоторого акта мышления не следует.
* * *
Позволим себе небольшое отступление, иллюстрирующее осмысленность последнего тезиса (о том, что мы не можем не признавать существования объекта «в мысли», но не «вне мысли») для некоторых гораздо более близких к нам по времени философов. Для того чтобы показать осмысленность приведённого выше тезиса, можно апеллировать к типичному для Нового времени ходу мысли. Например, в Началах философии, § 13, у Декарта мы явно видим утверждение, что суждения, не выходящие за пределы «внутреннего мира», более достоверны, чем те, которые рискуют коснуться «внешнего мира». Наша душа, по Декарту, «находит в себе идеи о некоторых вещах; пока она их просто созерцает, не утверждая и не отрицая существование вне себя чеголибо подобного этим идеям, ошибиться она не может» [167]. Примерно такую же мысль мы обнаруживаем на протяжении всей последующей истории философии у множества авторов самых разных направлений, например у Г. Фреге, сыгравшего роль «отправной точки» для аналитической философии: «... мы обнаруживаем во внутреннем мире достоверность, в то время как с переходом во внешний мир сомнение никогда не покидает нас полностью» [168].
Ср. также с Б. Больцано: «.имеются представления, не имеющие никакого предмета, например, представление "ничто", "круглый квадрат" и другие...
Или, например, представление, которое передаётся выражением "страна без гор", где указываются части [горы], на самом деле не входящие в состав предмета представления.. ,»[169]. И далее: «Под таким представлением ["ничто". И. Б.] понимается само мыслимое представление, сама мысль. Этим представлениям ["круглый квадрат" и "зелёная добродетель". И. Б.] не может соответствовать никакой предмет, поскольку приписываемые предмету свойства являются противоречивыми. Но имеются также представления, которые являются беспредметными по другой причине, например: гора из золота.»[170].Также и Ф. Брентано полагает, что имманентный сознанию предмет, имеющий «интенциональное внутреннее существование», «не нуждается в дополнительном существующем во внешнем мире вещном корреляте. .
При анализе феноменов сознания можно отвлечься от объективного существования вещей окружающего мира и работать с предметами или "со держимостями" актов в модусе их "интенционального существования"» [171]. Кроме того, по Ф. Брентано, мы не можем считать, что только суждения о существующих вне мысли объектах могут быть истинными или ложными, так как в этом случае суждения «несущее не существует», «сирены не существуют» и т. п. не могут быть объявлены истинными [172]. Пытаться сохранить их осмысленность можно лишь через отказ от допущения, что только суждения о внемысленных объектах имеют истинностное значение. А это значит, что признание «реального» существования объектов мышления в принципе не важно для логических операций, т. е. для функционирования мышления, иными словами, из наличия акта мышления не следует внемысленное существование того, на что направлена мысль.
Эту позицию Ф. Брентано разделяет и Э. Гуссерль. С его точки зрения, тот факт, что объекты референции не могут рассматриваться как существующие «реально», не служит препятствием для построения логической теории, поскольку «для объекта, данного сознанию, не имеет большого значения, существует ли он, или он выдуман, или полностью абсурден» [173].
Объекты трактуются Э. Гуссерлем как специфицированные данным понятием, и вопрос об их реальном существовании не имеет, с его точки зрения, никакого отношения к логическому исчислению [174]. Все объекты нашего представления суть, так сказать, гипотетически предполагаемые, и эти объекты «имеют одни свойства и не обладают другими точно так же, как если бы данное представление было безусловно истинным» [175]. С точки зрения Э. Гуссерля, «ноэма» как объект интенции сознания не является объектом референции. С одной стороны, ноэма есть внутренний объект, порождаемый самим сознанием; таким образом, по Э. Гуссерлю, этот объект рассматривается в рамках (индивидуального) сознания как такового, вне зависимости от внешнего мира [176]. Таков изначальный смысл понимания ноэмы Э. Гуссерлем. С другой стороны, ноэма, будучи смыслом (а не референтом!) понятия или имени, имеет интерсубъективное существование [177]. Однако в рамках некоторого индивидуального сознания она вполне может рассматриваться как его собственное порождение, «внутренний объект сознания».В итоге, можно сказать, что в первом, исходном для Э. Гуссерля аспекте, ноэма не есть «ноэма (= мысль) о референте», но определяется, понимается и существует в рамках сознания, как «объект, существующий в сознании и производимый им» 16.
Кроме того, к выводу о том, что допущение существования вне мысленных объектов является излишним для обеспечения возможности построения «науки о мышлении», подводит теория Т. Парсонса, который создаёт для её формализации особый язык О [178]: «Но в теории О недоказуемо утверждение о том, что имеются существующие [вне мышления. И. Б.] объекты. Кроме того, доказательство непротиворечивости исчисления О это наиболее полное решение логической проблемы логического объекта. Оно прямо доказывает, что несуществующие (чувственно невос принимаемые) объекты не противоречат логике, что логика наука о мышлении вполне совместима с мысленными объектами» [179].