Большое время культуры
В XX веке с особой силой обнаруживается, что такой схематизм истории искусств есть лишь особый — и особенно наглядный — оборот некоего всеобщего феномена — феномена бытия в культуре.
Сегодня нетрудно увидеть и историю философии как интеллектуальную драму, действующие лица которой не уходят со сцены в новом акте. Аристотель существует и продолжает развертывать смысл своих понятий в одном — диалогическом — пространстве с Платоном, Проклом, Фомой Аквинским, Николаем Кузанским, Кантом, Гегелем, Хайдеггером, Флоренским… Но это одно пространство явно не-евклидово, это пространство многих пространств. Платон как смысловое лицо философской драмы остается лицом действующим. Он имеет бесконечные резервы ответов (и собственных вопросов) в заочном споре не только с Аристотелем, но и с Гегелем, Гуссерлем или А. Лосевым, на разные лады, казалось, окончательно его снимавшими. Бесконечная уникальность каждого философа раскрывается и имеет философский смысл только в одновременности и во взаимополагании философских систем, идей, откровений.Острота современной нравственной перипетии усилена своего рода
исторической памятливостью, со-вестью, мучительным сопряжением в
решающем сознании различных нравственных перипетий,
сосредоточенных в разных образах культуры: героя Античности, страстотерпца Средневековья, автора своей биографии в романной остраненности Нового времени. И это не релятивизм и даже не вариативность морали, но полный объем нравственной драмы, моей личностной ответственности за судьбы и смыслы жизни людей иных культур, иных смысловых спектров.
Даже в самой цитадели Познающего разума, в естествознании (прежде всего в теоретической физике) и в математике, возникают особые отношения.
(1) Современная физическая теория включает в свою логическую (даже нормально-логическую) архитектонику нечто принципиально невозможное для теоретического идеала Нового времени, а именно — историю своего формирования862.
Причем не историю снятия, но историю, развертываемую и осмысливаемую в некой переломной точке в обе стороны: назад и вперед, в прошлое и будущее. Принцип соответствия и, в862 См. выше статью «“Квантовая” история науки».
605
другом плане, принцип дополнительности устанавливают такое отношение между прошлыми и вновь возникающими теориями, между идеализациями классики (Галилей, Ньютон...) и идеализациями нового мышления, что старая теория, классическая идеализация мира, и новая индетерминистская, не-классическая идеализация мира (столь же всеобщая, как и первая) не соотнесены по схеме снятия. Старая теория, старый, классический способ мышления не только не снимается в новом способе мышления, но именно в соотношении с новым способом мышления старый способ достигает предельной закругленности, самостоятельности, необходимости. Но такой завершенности он достигает только в соотношении (соответствия или дополнительности ) с новым видением.
Чтобы понять объект, необходимо разглядеть его в двойном, тройном, многажды умноженном видении. Необходимо поместить этот объект между двумя (и более) всеобщими формами понимания (не сводимыми ни друг к другу, ни к какому-то третьему, подлинно истинному пониманию...). Необходимо включить его в процесс взаимопонимания различных, исключающих друг друга и предполагающих друг друга духовных (мыслительных) миров. Тогда апории Зенона, мерный мир пифагорейцев, геометрические симметрии платоновского космоса или топология Аристотеля окажутся вновь затребованными и идущими к делу современной теоретической мысли.
Подобные в разных сферах наблюдаемые интенции и суть интенции к особому историческому бытию, бытию в культуре, т.е., как мы помним, бытию на границах, на всемирно историческом перекрестке. Причем культура понимается здесь именно как целостное бытие, не распадающееся на отсеки и “сферы”.
В XX веке типологически различные «культуры» (целостные кристаллы произведений искусства, религии, нравственности...) втягиваются в единое временное и духовное “пространство”, сопрягаются друг с другом, почти по—боровски “дополняют”, то есть исключают и предполагают друг друга.
Культуры Европы (Античности, Средневековья, Нового времени), Азии и Америки “толпятся” в одном и том же сознании; их никак не удается расположить по “восходящей” линии (“выше — ниже, еще нет — уже да”) единой “столбовой дороги” развития человечества. Одновременность различных культур бьет в глаза и умы, оказывается реальным феноменом повседневного бытия современного человека. Современная культура способна жить и развиваться (как культура) только на грани культур, в одновременности, в диалоге с другими целостными, замкнутыми “на себя”, на выход за свои пределы культурами. В таком конечном (или изначальном) счете действующими лицами исторической606
драмы оказываются отдельные культуры целостного бытия, актуализированные в ответ на вопрос другой культуры, живущие только в вопрошаниях этой иной культуры. Только там, где есть эта изначальная трагедия трагедий, там есть культура, там оживают все встроенные друг в друга трагедийные перипетии. Но совершается это общение (и взаимопорождение) культур только в контексте настоящего, то есть для нас — в культуре конца XX века. Следует, впрочем, подчеркнуть: в культуре XX века как культурной потенции, проекции, возможности, в контексте настоящего, когда настоящее способно раскрыться как большое время (термин М.М.Бахтина) культуры, как со-временность разновременных культур.
607