1.1. Форма парадокса.
Говоря о парадоксах, я в самом деле имею в виду парадоксы, не "трудности" или "проблемы", а парадоксы в узком (или строгом) смысле слова. Логический казус, именуемый парадоксом, возникает там, где понятие, высказывание, язык относятся не к чему-то инородному (к вещам, объектам, положениям,...), не к тому, о чем они, а к самим себе, причем так, что невозможно провести границу между "языком" и "метаязыком" (автореферентность).
Тут внутренне сталкиваются разнородность и однородность, включенность и исключенность. Идея двуногого существа — не ходит на двух ногах, но идея идеи… Язык есть язык (а не набор звуков или черточек), только если на нем можно говорить о том, что языком не является (а если речь идет о “языке”, то этот язык-объект должен быть языком в другом смысле, чем метаязык описания, язык-субъект), — поэтому, обращенный на себя, он и попадает в парадокс806.Если афиняне говорят о критянах, что все они лжецы, это просто брань, но если это говорит критянин, перед нами фигура парадокса807. Только фигура, софизм, обязанный, кажется, простой невнимательности, -вот придет логик и во всем разберется. Но именно в логике-то, где язык хочет привести себя в окончательный порядок, как раз и выясняется окончательная неизбежность парадокса.
В парадоксальных софизмах обычно уличают скептические высказывания по фигуре: «Ни одно высказывание не истинно». Множество изречений и даже учений о человеке (вообще) страдают схожей парадоксальностью. Такие высказывания, как «Все люди лжецы» или «Человек по природе лжец», — легко отбрасываются как софизмы. Но
806 Значимость и содержательное богатство парадоксов самореференции демонстрирует
знаменитая книга Дугласа Хофштадтера, недавно переведенная на русский язык. См. Хофштадтер
Д. Гедель. — Эшер. — Бах: эта бесконечная гирлянда. Самара 2000.
807 Ср. Аристотель. Софистические опровержения.
25, 180b 2-7.563
сентенции чуть посложнее, мы уже слушаем с гораздо большим вниманием. «Ничто не может претендовать на окончательную истинность»808. «Человек, — говорит человек, — существо греховное, ум его испорчен грехом, не может он судить о себе!». «Человек, — говорит человек, — существо, погруженное в стихию бессознательного. Его речь есть лишь симптом неких психо-соматических катаклизмов». «Все человеческие идеи суть идеологии, т.е. превращенные формы волевых инстинктов, классовых интересов, ментальных устройств...». Сколько толстенных трактатов доказывают узость, плоскость, схематичность рационализма, наивную ограниченность веры в разум и делают это с такой интеллектуальной тонкостью и логической неопровержимостью, что просвещенные народы не знают, что им предпринять: расстаться ли навсегда с иллюзией собственной разумности и — с разрешения умных людей — очертя голову отдаться на волю иррациональных стихий, или сначала поучиться интеллектуальной проницательности авторов, сумевших столь вразумительно приоткрыть — и доказать — эти бездны в своих сочинениях.
Вот, к примеру, мы слышим от одного из современных авторов: «Прекрасные, но тщетные взлеты мысли: Бог, Универсум, Теория, Практика, Субъект, Объект, Тело, Дух, Смысл, Ничто — всего этого не существует. Все лишь словечки для юнцов, профанов, клерикалов и социологов"809. Кто же это к нам пришел, кто говорит? Не тело, не дух, не субъект, не смысл, даже не ничто… И о какой такой “мысли” с ее взлетами он (она, оно) говорит, еще, видимо, не умея отбросить и это “словечко”? Насколько точнее и внимательнее к тому, что говорят, честные митьки: они не пишут толстенную «Критику цинического разума», а ограничиваются вразумительным: «Дык! Елы-палы!..»810.
Подобные мнения-"доксы" не замечают таящихся в них пара-доксов, поскольку избегают ситуаций автореференции, отнесения к себе. Они неприметно для себя занимают по отношению к своему предмету положение потустороннее, они говорят на мета-языке.
Психоаналитик, конечно, человек, но по отношению к пациенту он мета-человек.808 Так тургеневский Рудин вызывает одобрительную улыбку окружающих дам, когда в ответ на
решительное заявлление собеседника «Никаких убеждений вообще нет!» — спрашивает: «Вы в этом
убеждены?»
Слотердайк П.. Критика цинического разума. Екатеринбург. 2001. С. 9.
Кстати: вместе с “социологами” в процитированном пассаже были бы вполне уместны и “культурологи”. В самом деле; как только что-то умирает, оно попадает в ведение культурологов, которым надлежит объяснить, как это люди (“юнцы и профаны”) выдумывали подобные “ценности” и верили в них, какие “механизмы” приводили в действие весь этот исторический театр. Ведь даже когда культурология рассказывает, положим, о “веке Разума”, речь ведется так, что этот самый “Разум” — в отличие, надо полагать, от разума самой культурологии — заранее трактуется как очередное суеверие, которое, впрочем, настолько мертво, что его следует изучать, а не оспаривать..
564
Мыслитель, утверждающий (и показывающий), что человек живет в мире мифа, тоже, конечно, человек, но по отношению к внутримифическим существам он — знающий структуру и диалектику мифа — занимает мета-позицию: они существуют, а он и знает, зная же, может и управлять стихиями, которые управляют человеческими массами...
Не впасть, а войти в парадокс способна как раз предельно ответственная — логичная — мысль, принимающая всерьез свои изречения, слушающая, что говорит, задумывающаяся о том, как она думает, замечающая свое участие, присутствие в мыслимом, озадачивающаяся собой в целом. Одно дело, к примеру, — утверждать: «Всякое утверждение обусловлено (положим, "социо-культурно")». Другое — применить истину этого утверждения к нему самому.
Ясно, что сферы, особо чреватые такими парадоксальными подвохами, те, где человек явно относится к себе, занимается, положим, самоописанием, — рассказывает, гадает, судит о самом себе, о человеческом. Такова, в частности, та сфера, которую мы называем "науками о духе" или "гуманитаристикой". Но культурология ("науки о культуре"), о которой идет речь, как раз сюда и относится, так что следует, пожалуй, заранее ожидать здесь разные парадоксальные ситуации.