Ilia verecundis lux est prebenda puellis, Qua timidus latebras sperat habere pudor5.  

Если она оказывается беременной, скорбь ее невыразима, и она не может примириться с несчастьем своего положения; боязнь позора охватывает ее так сильно, что каждая мысль о нем сводит ее с ума. Вся семья, в которой она живет, очень высокого мнения о ее добродетели, а ее последняя госпожа считала ее святой. Как же возрадуются ее враги, завидовавшие ее репутации! Как будут презирать ее родственники! Чем более скромна она сейчас и чем более неистово охватывает ее страх предстоящего позора, тем более злы и жестоки окажутся решения, принимаемые ею в отношении либо самой себя, либо того, кого она носит под сердцем.

Обычно воображают, что та, которая способна уничтожить свое дитя, свою собственную плоть и кровь, должна обладать неизмеримой жестокостью и быть диким чудовищем, отличным от других женщин; но это тоже ошибка, которую мы совершаем из-за недостаточного понимания природы и силы аффектов. Та же самая женщина, теперь самым отвратительным образом убивающая своего незаконнорожденного ребенка, впоследствии, если выходит замуж, может заботиться о своем ребенке, любовно растить его и испытывать к нему всю ту нежность, на какую только способна самая любящая мать. Все матери, естественно, любят своих детей; но так как это всего лишь аффекты, а все аффекты имеют конечной целью удовлетворение себялюбия, то он может быть подавлен любым более сильным аффектом, дабы удовлетворить то же самое себялюбие, которое, если бы ничто не вмешалось, заставило бы ее ласкать своего отпрыска.

Наша любовь к тому, что никогда не было в пределах досягаемости наших чувств, ничтожна и слаба, поэтому женщины не испытывают естественной любви к тому, что они носят в себе; их привязанность начинается после рождения ребенка; то, что они испытывают до этого, является результатом рассуждения, воспитания и мыслей о долге. Даже когда дитя уже родилось, любовь матери в первый момент слаба, а усиливается вместе с проявлением ребенком своих чувств и вырастает до невероятных размеров, когда при помощи знаков он начинает выражать свои печали и радости, дает знать о своих нуждах и обнаруживает свою любовь к новизне и разнообразие своих желаний. Какие только труды и опасности не переносили женщины, чтобы сохранить и спасти своих детей, какую силу и крепость духа, намного превосходящие те, которыми обычно обладает их пол, проявляли они ради своих детей! И самые плохие женщины в этом отношении проявили себя столь же неистово, как и самые лучшие. Всех их вынуждает к этому естественное стремление и природная склонность, они не думают о том вреде или той пользе, которые получает от этого обще- ство. В том, чтобы доставлять себе удовольствие, нет никакой заслуги, и сам ребенок бывает часто непоправимо испорчен чрезмерной родительской любовью: ибо, хотя для детей двух или трех лет от роду эта всепрощающая материнская забота и может быть полезна, все же впоследствии, если ее не умерить, она может совершенно их испортить, а многих она привела на виселицу.

Если читатель полагает, что я слишком утомил его многословием по поводу той разновидности скромности, при помощи которой мы стремимся казаться целомудренными, то я постараюсь поправить дело с помощью той краткости, с которой я намереваюсь говорить об оставшихся разновидностях, благодаря которым мы заставляем других верить, что уважение, которое мы испытываем к ним, превышает ту ценность, которую мы приписываем самим себе, и что свою собственную выгоду мы игнорируем в гораздо большей степени, чем выгоду других.

Я полагаю, что с этой оговоркой данному мной определению будет соответствовать все, что может быть приведено как проявление или пример либо благовоспитанности, либо дурных манер, и будет очень трудно отыскать среди всех разнообразных случаев из жизни и общения людей во всех странах и во все времена такой пример скромности или бесстыдства, который не охвачен или не пояснен здесь. Человек, который, не подумав, просит значительных услуг у того, кто ему незнаком, называется бесстыдным, потому что он открыто выказывает свой эгоизм, не имея никакого уважения к эгоизму другого. В этом мы также можем увидеть причину того, почему мужчина должен как можно реже говорить о своей жене и детях и обо всем, что ему дорого, особенно в похвалу им, и вряд ли вообще должен говорить о себе. Хорошо воспитанный человек может желать, и даже страстно желать, похвал и уважения от других, но хвала, высказанная ему прямо в лицо, оскорбляет его скромность. Причина этого следующая: все человеческие существа, до того как они становятся воспитанными, испытывают чрезвычайное удовольствие, когда слышат похвалу в свой адрес; мы все это хорошо знаем, и поэтому, когда мы видим человека, открыто радующегося и наслаждающегося этим восторгом, где на нашу долю ничего не выпадает, это возбуждает наш эгоизм, и мы сразу же начинаем завидовать ему и ненавидеть его. По этой причине хорошо воспитанный человек прячет свою радость, упорно отрицает, что он ее испытывает, и тем самым, приняв в соображение и успокоив наш эгоизм, избегает той за- висти и ненависти, которых он в противном случае имел все основания опасаться.

Воспитанный человек не выбирает самое лучшее, а скорее берет самое худшее из предложенного блюда и всегда получает самую малую долю всего, если только его не заставляют брать больше. Благодаря этой вежливости лучшее достается другим, а поскольку этот комплимент всем присутствующим, они этим довольны. Чем сильнее они любят себя, тем чаще они вынуждены одобрять такое поведение, и поскольку на сцену выходит чувство благодарности, то они обязаны почти независимо от своей воли благоприятно думать о нем. Именно таким образом благовоспитанный человек внушает уважение к себе во всякой компании, куда он вхож, и, даже если он ничего больше не получает от этого, все же то удовольствие, которое он получает, думая об одобрении, которое, как он знает, тайно ему выражается, служит для гордого человека более чем достаточным возмещением ранее проявленного им самоотречения и возвращает его себялюбию с процентами те потери, которые оно понесло, угождая другим.

Если у шести людей, соблюдающих правила хорошего тона и почти равных друг другу по положению, есть семь или восемь яблок или персиков, то тот, кого убедят выбирать первым, возьмет такой плод, который, если есть между ними сколько-нибудь значительная разница, и ребенок определил бы как самый плохой; он делает это для того, чтобы показать, что считает тех, с кем он находится, имеющими более высокие заслуги и что нет никого другого, к кому бы он относился хуже, чем к самому себе. Именно обычай и общепринятость делают этот модный обман привычным для нас, и даже его абсурдность не шокирует нас; ибо, если бы люди были приучены говорить искренне, от души, и поступать в соответствии с естественными чувствами, которые они ощущали внутри себя до того, как им исполнилось двадцать три или двадцать четыре года, им было бы невозможно участвовать в этой комедии манер без* громкого смеха или негодования; и в то же время не подлежит сомнению, что такое поведение делает нас более терпимыми друг к другу, чем мы могли бы быть в противном случае.

Чтобы нам познать самих себя, очень полезно уметь проводить четкое различие между хорошими качествами и добродетелями.

Человек может тщательно избегать всего, что в глазах света считается результатом гордости, не унижая себя или лишь в незначительной степени подавляя свой аффект. Возможно, он жертвует только незначительной внешней частью своей гордости, которой восторгаются одни только глупые невежественные люди, ради той ее части, которую все мы ощущаем внутри себя и которой с таким восторгом, но молча питаются люди самого высокого духа и самого возвышенного гения. Гордость великих и вежливых людей нигде так не бросается в глаза, как во время споров о церемониях и старшинстве, где они имеют возможность придать своим порокам вид добродетелей и могут заставить мир поверить, что все проистекающее из их собственной личной гордости и тщеславия есть их забота, их тревога о достоинстве своей должности или о чести их хозяев. Это наиболее ярко проявляется во всех переговорах послов и полномочных представителей и должно быть известно всем, кто наблюдает, как вершатся дела при публичном заключении договоров; и всегда будет справедливым, что люди, обладающие наилучшим вкусом, не ощущают ни капли прелести в своей гордости, когда любой смертный способен узнать, что они ее испытывают.