ВВЕДЕНИЕ
Образование Отделения общественных наук в Российской академии наук в 2001 г. стало своего рода институциональным рубежом, закрепившим стремление к междисциплинарной интеграции в отечественной науке.
Это отразило наличие необходимых концептуальных и методологических предпосылок многогранного «высвечивания» сущности центрального объекта гуманитарных исследований — человека.Обращение к человеку вызвано прежде всего закрепившимся игнорированием его значимости как субъекта и объекта всех хо-зяйственных процессов, принимающего на себя испытания и достижения, стрессы и «шоки» любых социально-экономических трансформаций.
Замысел предлагаемой книги вызревал постепенно. Интенсивные продвижения в разработке основ институциональной экономики, проведенные группой ученых ЦЭМИ РАН под руководством академика Д.С. Львова, спровоцировали целый ряд вопросов, ответов на которые было великое множество, но ощущения ясности они не приносили. Среди них: в чем отличие институтов от организаций? Допустимо ли, вслед за Д. Нортом, отождествлять институты с «правилами игры», а организации — с «командами игроков»? Можно ли считать институты тождественными нормам, законам и контрактам или же последние суть атрибуты, инструменты и продукты их реализации? Чем институциональный субъект отличается от институционального агента, а он, в свою очередь, — от экономического актора? Каков институциональный механизм функционирования и развития экономики?
Уточняя в 2003 г. методологический аспект своей концепции, Дж. Ходжсон определяет институты «в основном как долго-вечные системы сложившихся и укорененных правил, которые придают структуру социальным взаимодействиям» (Ходжсон, 2003, с. 11), что также способствует расширительной трактовке данного термина и вульгарному его использованию. Он развивает свою мысль следующим образом: «Короче говоря, институты суть системы социальных правил.
Термин "правило" здесь трактуется в широком смысле, как предписание или установка в ситуации X делать Y. Тем самым сюда включаются как нормы поведения и социальные конвенции, так и юридические и формальные правила. По своей природе институты должны основываться на некоторых общих концепциях — только тогда правила будут действенными. Языковые, денежные, правовые системы, системы мер и весов, правила дорожного движения и поведения за столом, а также фирмы (равно как и все прочие организации) — все это институты» (там же, с. 11—12) .Но не кажется ли абсурдным предлагаемый вывод? Ведь далеко не все, что так или иначе упорядочено, можно рассматривать в качестве институтов. Скорее, все это можно отнести к сфере действия институтов — прямого или косвенного, непосредственного или опосредованного другими факторами и продуктами общественного бытия. Приняв же точку зрения Дж. Ходжсона в качестве методологически верной и распространяя ее на всю «картину» общественной жизни, можно прийти к парадоксальным выводам. Доводя ситуацию до гротеска, допустимо определить трудящегося как все, что так или иначе связано с трудом, неправомерно «синтезировав» в этом понятии предметы и орудия, продукты и эффекты, субъектов и факторы трудовой деятельности. Тогда трудящийся — это топор и автомобиль, дом и лесопосадка, рантье и семейный бюджет, завод и книга, штатное расписание и замочный ключ... Аналогично поступают многие современники!, расширяя понятие института до пределов предметного мира общественного бытия.
Длительная работа над теорией эндогенных факторов производства привела к выделению в их числе институции как социальной формы возникновения, типизации, закрепления и осуществления функций хозяйственными субъектами. Результаты переосмысления сути отдельных элементов категориального ряда ин-
ституциональной и эволюционной теории, взаимосвязей между ними легли в основу уже опубликованного исследования «Инсти- туционализм в российской экономической мысли» (Иншаков, Фролов, 2002) .
В нем была освещена тысячелетняя эволюция институциональных идей, понятий, проектов и решений, ставших основой формирования особого научного направления в нашей стране. Начиная с условного момента зарождения (8 62 г.) и до все еще продолжающегося «бума» современных институциональных иссле-дований была дана периодизация процесса становления и развития этого научного направления. С привлечением значительного массива первоисточников было доказано, что российский инсти- туционализм в последней трети XIX века дифференцировался, образовав несколько во многом пересекающихся направлений — политэкономическое, философско-хозяйственное, юридическое, политологическое, социологическое, историческое и др. Выщви- нутая методологическая основа институционального анализа нашла интерпретацию посредством привлечения масштабного лингвистического аппарата, позволившего выявить типовую конст-рукцию обозначения институциональных понятий в русском языке. Эти исследования показали, что институциональность пронизывает все сферы человека и общества. Следовательно, усилиями многих общественных наук только и возможно создавать поистине многогранный портрет «человека институционального».Предлагаемая книга задумывалась как попытка преодоления «растерянности умов» перед феноменом heme institutius, этого центрального объекта институционализма, как стремление описать его бытие посредством разнообразных институций и институтов, ставших реальными продуктами эволюции человеческого общества в бесконечном многообразии ее форм и проявлений.
При этом представлялось нецелесообразным искусственно ограничивать круг авторов в рамках институционального направления одними экономистами, тем более, что обособление данной профессиональной группы ученых можно связать лишь со второй половиной XIX столетия. Конечно, хотелось избежать и крайности «впадения в эклектичность», поскольку реальное богатство содержания институционального фактора отражается не только в трудах ученых (экономистов, историков, правоведов, политологов, социологов, культурологов, философов и т.д.),
но и в работах публицистов, писателей и др., охватить которые не в состоянии, пожалуй, ни одно исследование.
Наиболее развернутыми системами категориального отражения институционального устройства общества традиционно обладают социология, экономическая теория и юриспруденция, черпающие эмпирический материал из истории и актуальной реальности.
Существенные различия в категориальных системах этих наук мешают созданию полной институциональной концепции. Настало время «движения навстречу друг другу» в русле интеграции наук об обществе для преодоления разобщенности сформировавшегося конгломерата институциональной теории, перехода к системности представлений об институтах общества от односторонности в их исследовании.Так утвердилась идея осуществления междисциплинарного исследования в контексте проблем институциональной теории. На выбор его объекта натолкнули также публикации оригинальных работ Г.Б. Клейнера и Б.А. Ерзнкяна, в которых использовался теоретический конструкт «человек институциональный» (homo institutive), в том или ином виде противопоставлявшийся неоклассической модели индивидуального выбора, обобщенной в концепции «человека экономического» (homo economicus) . Однако в предлагаемой книге этот термин толкуется более широко — как человек, живущий и ведущий хозяйство в неизбежном и неотделимом от него институциональном существовании и окружении.
Стоит вспомнить, что внимание к человеку как объекту исследования в общественных науках постоянно возрастало и привело к широкому использованию, помимо основного и традиционного линнеевского homo sapiens, таких определений, как homo economicus, homo ludens, homo ierarchicus, homo aequalis, homo faber, homo contractus, homo institutius... (Тейяр де Шарден, 2002; Дюмон, 2000; Хейзинга, 2003; Автономов, 1998; Нестеренко, 2002; Клейнер, 2004) . Столь многогранен и непостижим этот объект познания, что дошло даже до создания модернизированной модели REMM (Resourceful, Evaluating, Maximizing, Man) (Бруннер, 1993) «человека экономического», а в отечественной реальности, поскольку «умом Россию не понять», и до «парадоксального человека» (Тощенко, 2001) .
Объектом исследования предлагаемой вниманию читателей книги стал человек в системе социально и нормативно закрепленных функций, человек в статусе, агент институций и институтов. Предмет ее, на первым взгляд, довольно узок, поскольку предполагает лишь институциональный анализ, но и чрезвычайно сложен, ведь даже в одной этой грани высвечивается вся неизмеримая глубина сущности человека — уникального феномена и результата эволюции Вселенной, постижение которого предполагает непрерывное переосмысление всех факторов и тенденций общественного бытия.
Открывают книгу методологические проблемы исследования институционального содержания человека, которые характеризуют актуальное состояние и перспективы развития концепции «человека институционального», сложившиеся подходы к его пониманию, проблемы интерпретации роли акторов и агентов в экономической науке.
Агенты и институты хозяйственной системы связаны в книге с проблемой институционального выбора в контексте взаимодействия комплексных норм поведения и включенных в них индивидов.
В зависимости от характера целей деятельности в современной экономической теории выщеляются два типа хозяйственных субъектов — «человек экономический» и «человек институциональный», которые сравниваются по различным критериям (рациональность действий, временной диапазон принимаемых решений, системность представлений о мире и т. д.) . Однако разделение это относительно, поскольку «человек экономический» по определению уже обрел специфический статус аспекта, в котором получает свою структурную, функциональную и эволюционную характеристику.«Человек экономический» предстает в реальном времени и пространстве одновременно как производитель и потребитель, предприниматель и принципал, кредитор и заемщик, управленец и исполнитель. Он не существует и не проявляется в обществе без статуса, вне норм и правил, вовлекается в соглашения и процедуры, исполняет должности и получает чины, становится участником ритуалов и обрядов. Все это, социально детерминируя его действия, проявляется в его поведении в хозяйственной системе.
«Человек экономический» уже содержит в себе «человека институционального», рационализм первого стоит на фундамен-
те ценностей второго. Поведение homo economicus становится фор-мой проявления и следствием социально обусловленных действий homo institutius, часто скрывая или искажая их истинный смысл и цель. Поведение выступает как демонстрация и трансляция многих аспектов трансформированного действия в зависимости от конкретной ситуации. Действие — существенно, поведение — действительно. На этой методологической основе проведен анализ институционально обусловленного выбора, выявлены взаимодействия и противоречия его субъектов и объектов, раскрываются его стадии и проблемы.
В исследовании соотношений рациональности, неполной рациональности и иррациональности с учетом психологических факторов представлена более реалистичная по сравнению с неоклассической концепция процесса принятия решений хозяйственными субъектами. Она исходит из учета величины отклонения от абсолютной рациональности под влиянием психологических характеристик личности осуществляющего выбор актора.
Обосновывается классификация психологических факторов нарушения рациональности институциональных решений и форм их проявления с использованием медицинских аналогий, что позволило выявить многочисленные «экофобии», характерные в том числе и для современного российского общества.Авторы проводят анализ культурно-исторических условий формирования пропорций между различными типами агентов в России. Теоретически моделируется образ общества homo institutius. На основании качественного анализа соотношения популяций «экономических» и «институциональных» людей в нашей стране сделан вывод о преобладании последних, что позволило прийти к ряду интересных заключений об изменении психологии и иде-ологии россиян в отечественном пространстве институциональных трансформаций. Обосновано, что средний класс и его представители — люди, отличающиеся чувством ответственности, стабильными, взвешенными взглядами и определенными нравствен-ными устоями, — должны стать объектом стратегического государственного воздействия.
Исследование приводит к методике синтеза понятия «институт» на основе системы детерминант. В книге представлен один из возможных подходов к уточнению категориального аппарата
институциональной теории, в его основе — системный базис детерминирующих характеристик определяемого понятия. Применительно к категории «институт» осуществлен анализ, в результате которого сформирована система множеств характеристик данного феномена, и синтез определения путем группирования выявленных признаков с учетом логических связей.
Используемые определения социальных институтов изначально многозначны настолько, что могут ввести в глубокое заблуждение. К институтам относят все: нормы и правила, организации и учреждения, органы и отношения, сообщества и статусы, рутины и ритуалы, обыгааи и традиции, образ мышления и поведения. При таком собирательном подходе понятие социального института теряет границы и масштабы собственного содержания, перестает быть тем особенным, которое есть результат взаимодействия всеобщего и единичного для определенного класса феноменов с качественно специфической информацией.
Экономический институт можно назвать, пользуясь метафорой Р.И. Полякова (Поляков, 1984, с. 7), «понятием-сфинксом», имея в виду предельную неопределенность предлагаемых определений и трактовок, придающую данному феномену некий мистический характер. Это понятие балансирует на грани нулевого и всеобъемлющего смысла, «лишнего» термина и «ключа к тайнам хозяйства»... Но следует иметь в виду, что «образность в научном доказательстве вообще возникает там, где обнаруживается недостаток логики, слабое место в подлинно теоретическом категориальном движении мысли» (Экономическая теория..., 1990, с. 115).
Поэтому одним из стимулов написания книги было стремление преодолеть имеющуюся фрагментацию и нарастающую вульгаризацию институциональной теории. Мощный поток якобы «институциональных исследований» заполонил отечественное информационное пространство. Сложившаяся к настоящему времени нечеткость понятийной системы институционализма, упрощение или, напротив, чрезмерное расширение определений его основных категорий порождают искаженное отражение и торможение процессов практической модернизации хозяйственной действительности. Это в значительной степени дискредитирует институциональную теорию, которая нередко рассматривается как некая скоропреходящая научная мода; институционализму
подчас отказывают в экономическом содержании, сводя его предмет исключительно к области социологии или правоведения 1. Экономисты же далеко не всегда используют достижения других наук в данной области исследований.
В отечественном институционализме имеет место плюрализм поверхностных мнений и фрагментарность суждений. В итоге теряются действительно важные моменты — четкость изложения и чуткость восприятия научных текстов. Масштабная эмиссия идей, касающихся различных вопросов институциональной теории и практики, но имеющих под собой слабую теоретическую основу, ведет к раскручиванию инфляции гносеологических продуктов институционального фактора и девальвации статуса институцио- нализма в экономической науке современной России. Категория «общественный институт» стала широко употребляться в быту, где приобретает любые значения и изменяется до неузнаваемости.
Институт и организация (в меньшей степени — институция) рассматриваются как «понятия подвижные, а не застывшие; они изменчивы и текучи. Они то употребляются как синонимы, то противопоставляются друг другу. Каждый использует их с тем большей легкостью, чем меньше знает, что именно они обозначают. Но когда пытаешься эти понятия определить и отделить друг от друга, возникает множество проблем и трудностей» (Маритен, 2000, с. 11) . Исследователями все еще отождествляются институции и институты, органы и организации, а достижения тектологии и конституционной экономики не могут проявить свой истинный эвристический и практический потенциал.
Действительно, к социальным институтам причисляют церковь и рынок, искусство и профсоюз, армию и собственность, семью и образование, здравоохранение и предприятие, дружбу и государство, суд и партии, науку и управление, религию и деньги, полицию и многие другие явления общественной жизни. Их связывают как с отдельными людьми, так и с их группами, классами, нациями, сообществами и человеческим обществом в целом. В различных науках доминируют трудносовместимые трактовки институтов, которые демонстрируют неприятие понятий смежных областей знаний. Это приводит к сохранению и углуб-лению разобщенности наук об обществе в рамках реализации институционального подхода, подтверждает и консервирует сис-
темную незавершенность его категориального аппарата, препятствует интеграции исследований и исследователей.
Феномен институции раскрывается в аспекте латентного обеспечения функции производства многообразия общественного бытия, формирования все большей глубины социума и его внутренней структуры, что отражается в сознании людей, действующих в мире смыслов и значений. Эта сторона институций противопоставляется их явным задачам формирования целей и схем поведения хозяйственных субъектов. Отсутствие рефлексии по поводу институциональной структуры и неявный характер последней определяют частичный и поверхностный характер лю- бык моделей социальной трансформации. Воспроизводство рассматривается как своего рода символический универсум, в котором институции интегрируют функционально-производственные и субъектно-ценностные аспекты быттия людей.
Авторами книги предлагается рассматривать экономического актора с позиций институционализма в облике феномена heme institutius. В гносеологическом ракурсе он предстает конкурентос-пособным антиподом неоклассической модели heme ecenemicus, которая критикуется сразу по ряду позиций. Интеграция психологических, биологических и философско-антропологических продвижений в познании природы человеческого поведения позволила развить модель экономического актора, дополнив ее ког-нитивными ограничениями, страстями и эмоциями, углубить понимание механизма взаимодействия агента и окружающих его институтов.
Достаточно продуктивно рассмотрение heme institutius как антипода heme ecenemicus, когда нерациональный, автоматически соблюдающий правила или полностью ограниченный определенной ему извне ролью агент противопоставляется полностью рациональному, изолированному от социального окружения и максимизирующему свою полезность индивиду. Это позволяет инкорпорировать в модель человека неэкономические мотивы, важность который несомненна. Схемы человеческого поведения, согласно Н. Элиасу, «многослойны, как и вся система контроля над поведением, как строение наших душевных функций вообще. В их формировании и воспроизводстве на равных принимают участие эмоциональные и рациональные побуждения» (Элиас,
2001, с. 320) . Но основанная на дихотомии этих двух социальных типов хозяйственного субъекта модель «человека институционального» по степени абстракции от реальности вполне сопоставима с неоклассической моделью человека, хотя и внесла в нее ряд существенных поправок. Такое разграничение двух непересекающихся моделей экономического поведения акторов не соответствует реальным характеристикам природы человеческого фактора, редуцируя богатство его содержания.
Современные трактовки homo institutius во многом восходят к идеям скандинавского институционалиста Н. Брунссона и являются их неявной интерпретацией применительно к наноуровню хозяйственной системы:!. Этот ученый, которого Б.Д. Скелли называет одним из основоположников «радикального институциона- лизма» (Skelley, 2000, pp. 112—122), концентрированно выразил свою точку зрения следующим образом: «Мой главный аргумент, адресуемый практикам, состоит в том, что во многих ситуациях иррациональность решений и идеологическая ограниченность может быть функционально эффективной» (Brunsson, 1985, p. 182) . В реальности «человек институциональный» иррационален, но отнюдь не органично, он рационален, но не безгранично.
Трансакционная модель бытия homo institutius, предложенная в одной из глав книги, исходит из сопоставления конструктов «институциональное поле» и «экономическое пространство», на условном «стыке» которых и возникает трансакция, понимаемая как «акция, выходящая за свои пределы». Точнее, речь идет о взаимном переходе двух встречно направленных акций, осуществляемых двумя субъектами сделки, благодаря чему разрешается возникающее между ними противоречие и удовлетворяются их потребности. Трансакция в методологическом статусе единицы! институционально-экономического анализа позволяет преодолеть многочисленные проблемы, возникающие при акценте на индивидов или институты. «Человек институциональный» представлен как модель реального хозяйственного субъекта, учитывающая его сильные и слабые стороны, а также трансакционную способность (институциональную компетентность), позволяющую преодолеть и содержательно изменить «дырявый» характер экономического пространства между акторами сделок, следующий из представлений теоретиков неоклассического направления. Осу-
ществлена оригинальная попытка семиотического моделирования механизма взаимодействия трансакторов на примере ситуации из романа У. Эко.
Доказана необходимость дополнения традиционной схемы функционально-структурного анализа «институт — агент» понятием институциональной фракции, позволяющим системно раскрыть актуальные тенденции и направления социальной фрагментации. Внутренний и межинституциональный фракциогенез представлен как взаимодействие коалиций, кланов, династий, клик и иных группировок агентов разного уровня иерархии. Внутренняя неоднородность института раскрывается через систему межфракционных противоречий, сопровождающих углубление стратификации общества по пути формирования мозаичной гетерогенности и нуждающихся в изучении соотношения статики и динамики в рамках общей кинетики. Введены и обоснованы производные понятия эко-номической рефракции, дифракции и интерференции.
В процессе раскрытия институциональной сущности человека через систему статусов и ролей определяются ее генотипический и фенотипический аспекты. Использование конструкта «институцию- нальная сфера» позволяет ввести условные индикаторы ее состояния — «радиус», «объем» и «плотность», раскрыв их экономическую природу. Как элементы социально-функциональной сферы человека, институции представлены в структурном, пространственном и временном аспектах, реализуясь как эскалаторы и конвейеры, катализаторы и ингибиторы, амортизаторы и стабилизаторы статуса акторов. Разработаны понятия институциональной интерио- ризации и экстериоризации, трансмиссии и трансляции.
Исследование институтов и институций в коммуникативном пространстве проводится на материале русского, немецкого, английского и французского языжов. Показана сложная семантическая структура существительных «институция» и «институт» в западноевропейских лингвистических пространствах, отражающая структурно-функциональную специфику соответствующих обществ. В ходе компаративного анализа, проведенного с исполь-зованием системы релевантных интегральных сем, обосновано, что институциональные наименования в русском языке представлены исторически и актуально, в потоке эволюционных трансформаций, являя собой языковое отражение реальной институ-
циональной структуры общества на разных этапах его развития. Очевидно, что «слова имеют свою историю и с течением времени изменяются в своем значении. Это — несомненная истина, однако мы, формируя свои представления о каком-нибудь новом вопросе, очень часто забываем эту истину или упускаем ее из вида, что порождает недоразумения» (Веселовский, 1936, с. 12) . Особый интерес вызывает новаторское освещение проблем межкультурной коммуникации, возникающих при статусном несоответствии субъектов и недостаточном учете институционального контекста общения. Это еще раз подтверждает идею о том, что для выяснения истины в отношении институционального содержания человека нужны совместные исследования историков, лингвистов, этнографов, антропологов, культурологов и других представителей различных областей знания.
Предлагаемый Вашему вниманию первый опыт междисцип-линарного подхода к познанию «институционального человека», предпринятый по инициативе экономистов и вовлекший в общее русло исследований представителей многих гуманитарных наук, можно оценивать и как эксперимент. А любые экспери-менты, безусловно, чреваты неожиданностями, но необходимы, ведь без них невозможно смахнуть с глаз «сон исследовательской рутины», пользуясь выражением Н. Хомского. Поэтому сердца авторов согревает надежда на благожелательное и, вместе с тем, конструктивно критическое отношение читателей. Это будет оз-начать, что коллективные издержки выполненного интеллектуального труда оказались общественно необходимыми, а выбор тематики исследования — адекватным институциональным вызовам, перед которыми находится Россия в начале XXI века.
Книга подготовлена авторским коллективом в составе: акад. РАН В.Л. Макаров — глава 1; чл.-кор. РАН Г.Б. Клейнер — гла- вы3, 9, 34; чл.-кор. РАН Ф.И. Шамхалов — главы 1, 18; чл.-кор. РАН Б. Г. Юдин — глава 17; д. филол. н. Т.Н. Астафурова — глава 30; д. ф. н. Э.В. Баркова — глава 22; д. ф. н. М.П. Бузский — глава 16; д. с. н. И.В. Василенко — глава 39; д. ю. н. Н.Н. Воплен- ко — глава 28; д. ф.-м. н. А.А. Воронин — глава 12; д. э. н. А.В. Дьяченко — глава 13; д. э. н. Б.А. Ерзнкян — главы 4, 5; д. э. н. О.В. Иншаков — введение, главы 2, 8, 10; д. филол. н. В.И. - Карасик — главы31, 32; д. и. н. Г.П. Кибасова — глава 27; д. э. н.
С. Г. Кир дина — глава 11; д. и. н. А.И. Кубышкин — глава 2 6; д. э. н. Н.Н. Лебедева — глава 20; д. ю. н. Л.В. Лобанова — глава 36; д. э. н. В.О. Мосейко — главы 7, 14; д. э. н. А.Ф. Московцев — главы 35, 38; д. филол. н. А.В. Олянич — глава 30; д. ф. н. Н.В. Омельченко — глава 25; д. ф. н. И.А. Петрова — глава 27; д. ф. н. Ю.М. Резник — глава 19; д. ф. н. О.И. Сгибнева — глава 24; д. ф. н. А.Л. Стризое — главы21, 23; д. э. н. О.С. Сухарев — главы 6, 15; д. филсл. н. Н.А. Тупикова — глава 29; д. и. н. И.О. Ткменцев — глава 37; д. филол. н. Н.Л. Шамне — глава 33; к. ю. н. Ю.Ю. Ветют- нев — глава 28; к. э. н. Р.Г. Нургалиев — глава 1; к. и. н. Н.В. Рыбалко — глава 37; к. э. н. Д.П. Фролов — главы 8, 10.