>>

Введение

Проблема генерализации занимает во французской историографической традиции нового времени особое место и имеет свою особую специфику. Разумеется, генерализация, понимаемая как отбор и обобщение содержания, является неотъемлемым элементом процесса познания вообще, в том числе и научно-исторического (причем не только в его сциентистском варианте).

Поэтому, говоря о специфике проблемы генерализации во французской историографии, следует, прежде всего, отметить ее тесную связь с имеющими глубокие корни в данной традиции направлениями всеобщей истории, истории цивилизации и культуры, а также с неизбежно возникающими в ходе данных разработок проблемами отбора и организации фактов и введения осмысления обобщающих понятий. Достаточно вспомнить такие яркие имена как Вольтер и Кондорсэ, Гизо и Фюстель де Куланж, Анри Берр и представители школы «Анналов». Более того, опираясь именно на данный комплекс идей французская историография ХХ в. смогла в условиях кризиса исторической науки выработать плодотворные концепции и заняла лидирующее место в мировой историографии.

Учитывая указанные обстоятельства, представляется совершенно уместным осмыслить опыт французской историографии и, прежде всего, лежащие в его основе методы генерализации исторической эмпирики. Отсюда и фигура Вольтера, стоящего у истоков данной традиции, а также являющегося наиболее ярким и в тоже время типичным представителем французского Просвещения, чье творчество стало своего рода квинтэссенцией духовного климата эпохи, абсолютно закономерно может служить в качестве отправной точки в исследовании этой проблемы.

Видный отечественный философ Густав Шпет писал в этой связи: «Именно Вольтер дает опыт распространенных к концу XVIII в. и в начале XIX в. исторических обзоров, известных под именем Всеобщей или Универсальной истории, и отличающихся от прежних обзоров всеобщей истории «точкой зрения», объединяющей события в связное целое.

Поскольку универсальная история имеет в виду внутреннее единство и преемственную связь в исторической последовательности...». Далее он замечает: «Если универсальная история, действительно, может осуществить задачу изображения внутреннего единства и преемства на протяжении всемирного существования человечества, тем самым она необходимо должна отбросить многое, что является второстепенным, и что на различных стадиях истории может возникнуть и без необходимой внутренней преемственности. В этом смысл того различия, которое было предметом столь горячих дебатов в XIX в., дебатов не оконченных до сих пор, может быть, главным образом в силу неудачного терминологического противопоставления oppositorum: истории политической и истории культурной». Итак, одним из первых в отечественной вольтеристике, и, пожалуй, наиболее основательно, Шпет обозначает принципы, на основании которых строилась универсальная история у Вольтера. В данном случае не играет важной роли то, что в качестве организующего принципа выступила культура как таковая. Для нас, скорее, важно в исторических воззрениях французского просветителя сам факт наличия некоего генерализирующего феномена. Примечательно еще, что Вольтер не использовал для обозначения объекта своих исторических сочинений терминов культура и цивилизация, хотя последний был уже известен в его время, а глагол civiliser встречается в его работах нередко. Зато в своих программных заявлениях французский историк говорил о необходимости создания общей истории (так Вольтер предпочел выражению l’histoire universelle (всеобщая история) выражение l’histoire generale (общая история), что опять же ставит на первый план именно проблему генерализации.

Коль скоро в предлагаемой работе поднимается проблема генерализации, следует учитывать специфику исторического знания как такового. Рассматривая генетический аспект существования различных текстов в культуре, Ю.М. Лотман писал: «Перевод мифологического текста в линейной повествование обусловил возможность взаимовлияния двух полярных видов текстов - описывающих закономерный ход событий и случайные отклонения от их хода.

Взаимодействие это в значительной степени определило судьбы повествовательных жанров». И если к первой группе текстов относятся тексты космологического, философского, научного (сциентистского) характера, то вторая группа включает в себя эпос, хронику, летопись, историю, литературу. Т.е. история оказывается принадлежащей к текстам, посвященным случайности, эксцессу, единичному, индивидуальному. Однако, процесс сциентизации истории, начавшийся в XVIII в., а в XIX в. получивший свое окончательное завершение, придал ей черты противоположной текстовой группы. «Всеобщая и всемирная история Просвещения есть возврат истории из сферы сугубо аномальной, случайной, выбивающейся из принципов мироустройства, носящей характер эксцесса в сферу закономерного, регулярного, мироупорядоченного».

Это обстоятельство породило апории исторического знания, связанные с тем, что история, будучи обращена к случайному и индивидуальному, должна была, как наука заниматься закономерным и общим. Ситуация усугублялась традиционно сложившейся в европейской культуре непримиренностью общего и индивидуального, абсолютного и частного, вневременного и только временного, иерархически-ценностного и эмпирически-текучего и т.п. Следовательно, обращаясь к проблеме генерализации в историческом наследии Вольтера, во многом выразившего этот перелом исторического знания, требуется обратить внимание на общекультурные механизмы взаимодействия индивидуализирующего и генерализирующего начал той эпохи, в значительной мере связанных с особенностями риторической ориентации европейской культуры от античности до начала XIX в.

Помимо этого, существует еще одно обстоятельство, с которым нельзя не считаться. Речь идет, с одной стороны, о весьма заметном месте Вольтера в развитии исторической науки, а с другой, о нередко отмечаемой у него теоретической слабости и даже его поверхности и пустоватости. Последние обвинения встречаются как у его современников, например у Мабли, так и в последующих оценках. Д.И. Писарев, вообще отличающийся хлесткостью оценок, просто поражает своей безжалостностью к Вольтеру: «Вольтер ненавидел всякие метафизические тонкости, которые, сказать по правде, были ему решительно не по силам.

Вольтера ни под каким видом нельзя назвать великим или даже просто замечательным мыслителем. Его ум хватал очень недалеко и был совершенно неспособен проследить какую бы то ни было идею до конца, до самых последних и отдаленных ее проявлений. По своим умственным силам Вольтер стоял гораздо ниже многих людей, убивших все свои природные дарования на бесплодные метафизические построения. Вольтер был совершенно застрахован от всякой метафизической заразы своею - извините за выражение! - своею ограниченностью, соединенною с колоссальным тщеславием и с неподражаемым искусством персифилирования». Ему вторит Г.Шпет - уже не литературный критик, но серьезный ученый: «Вольтер много писал, но мало и поверхностно думал». Можно привести немало подобных оценок, высказанных с разной степенью тактичности и категоричности, но все они, так или иначе, сходятся в признании за Вольтером подобных недостатков.

Суть данной ситуации была выражена опять-таки Шпетом, указавшим, что «новое в историческом методе находит у него (у Вольтера - А.С.) не теоретическое обоснование, а заключается в самом факте решения им поставленной задачи». Иначе говоря, историческая методология у Вольтера выражается в первую очередь через сферу историописания, что выдвигает ее на первый план, а также связанные с ней проблемы. В этом убеждают и программные рассуждения историко-методологического характера о задачах исторической науки и ее предмете, затрагивающие, в том числе, и интересующую нас проблему генерализации. К таковым, прежде всего, следует отнести известные требования французского историка очистить историческое повествование от массы мелких, неинтересных подробностей, писать только о том, что повествует о человеческом духе и т.д. (подробнее об этом речь пойдет ниже). Таким образом, в зоне нашего внимания неизбежно должны оказаться приемы историописания Вольтера, воплощающие содержательно-выразительное единство сообщения, о котором писал Ю.М.Лотман: «Превращение события в текст, прежде всего, означает пересказ его в системе того или иного языка, т.е.

подчинение его определенной заранее данной структурной организации. Само событие может представать перед зрителем (и участником) как неорганизованное (хаотическое) или такое, организация которого находится вне поля осмысления, или как скопление нескольких взаимно-несвязанных структур. Будучи пересказано средством языка, оно неизбежно получает структурное единство. Единство это, физически принадлежащее лишь плану выражения, неизбежно переносится на содержание».

Итак, если исторические воззрения Вольтера получали, прежде всего, практическое выражение в способе историописания, а выразительное оформление информации в текст уже само по себе представляет акт генерализации (т.к. здесь неизбежно присутствует процедура отбора и организации материала), то именно выразительные приемы, структура исторических текстов, манера изложения исторического материала и стилистика должны занять главное место в исследовании историко-генерализирующего опыта французского просветителя.

Территориальные рамки, с учетом того, что основное внимание в предлагаемой работе будет уделяться Вольтеру, как типичному и наиболее яркому представителю французской историографии той эпохи вообще, будут охватывать историческую науку Франции. Хронологические рамки в первую очередь охватывают XVIII век, а с учетом общекультурных закономерностей эпохи, могут быть расширены и на весь период классической эпохи - XVII-XVIII вв.

Историография - литература, посвященная творчеству Вольтера и эпохе Просвещения, поистине огромна. Достаточно отметить, что только за период с 1825 г. по 1925 г. было издано 1579 работ, посвященных одному Вольтеру, не считая газетных статей и работ русских авторов. В период с 1925 г. по 1965 г. за рубежом вышло более 2200 работ. Что касается отечественной литературы, то общее число работ о Вольтере с 1735 г. по 1993 г. составляет более 3700. Такая необозримость, разносторонность вольтеристики, под стать самому творчеству французского просветителя, литературы не позволяет дать полный историографический обзор.

Следует только указать, что за общим обзором отечественной вольтеристики и переведенных на русский язык по этой теме можно обратиться к статье П.Р. Заборова «Вольтер в русской печать XVIII-XX вв.». Здесь же представляется возможным ограничиться очерком основных историографических аспектов в изучении интересующих нас проблем, т.е. на литературе анализирующей исторические воззрения Вольтера и эпохи Просвещения в целом, а также проблемы исторической генерализации.

Начнем с эпохи Просвещения в целом, как более общей системе взглядов. Хотя изучение идей Просвещения имеет давнюю традицию, общий характер оценок кардинально не изменился, начиная с последней трети XIX в. Все расхождения трактовок Просвещения, начиная с этого времени, носят, как правило, либо аксиологический, либо уточняющий характер.

Одна из первых попыток осмыслить направленность идей Просвещения принадлежит Канту. В своей статье «Ответ на вопрос: что такое Просвещение?» он пытается определить сущность этого феномена: «Просвещение - это выход человека из состояния своего несовершеннолетия, в котором он находится по своей вине. Несовершеннолетие есть неспособность пользоваться своим рассудком без руководства со стороны другого. Несовершеннолетие по собственной вине - это такое, причина которого заключается не в недостатке рассудка, а в недостатке решимости пользоваться им без руководства со стороны кого-то другого. Sapere aude! - имей мужество пользоваться собственным умом! - таков, следовательно, девиз Просвещения».

В рамках романтизма, разочаровавшегося в просветительских идеалах, Просвещение подвергалось критике за холодную рассудочность, доктриальность, враждебность поэзии и воображению, непониманию специфики иных эпох и культур. Что касается Гегеля, то в своей «Истории философии», он различает два направления - критика религии и государства, и материализм и атеизм. Первое им оправдывается, поскольку, по его мнению, просветители воевали не против религии вообще, а против «презреннейшего суеверия и поповщины», не против государства вообще, а против абсолютной тирании тунеядцев, живших за счет народа. Материализм же просветителей третируется как «скучное пустословие», наряду с общим метафизическим характером философии XVIII в.

Начиная с середины - последней трети XIX в. складывается устоявшаяся характеристика Просвещения, основные положения которой дошли до наших дней. В качестве основных из них можно назвать:

1 Рационализм, как стремление во всем опираться на разум - абсолютный, верховный авторитет и универсальный познавательный принцип.

2 Теория естественного права, как определяющая и выражающая мировоззрение эпохи; тождество между неизменными законами природы и разума.

3 Учение о человеке, базирующееся на теории естественного права, трактует его природу как естественную, разумную, а потому вечную и неизменную во все эпохи и во всех странах.

4 Отсюда упрек просветителям в «антиисторизме», т.к. в центр истории ставился неизменный, метафизический, абстрактный человек, не позволяющий осмыслить специфику людей и обществ других эпох, понять истинных причин их поступков и взглядов. Но признавая наличие подобной неисторической основы, многие исследователи настаивают на неправомочности понятия «антиисторизм» применительно к Просвещению.

5 Критическое отношение к предшествующей традиции, антифеодальная направленность идей, антиклерикальный пафос и т.п.

6 Вера в прогресс, общий оптимизм, опирающийся на безграничную веру в разум.

7 Закладывание научных основ истории, путем ее рационализации, соотнесением с общей картиной знания, рационалистической критикой источников, изгнанием из нее всего сверхъестественного, десакрализацией ее, расширением поля исследования.

Если же говорить об изменениях внутри данной картины, то можно отметить, что представления о Просвещении развивались в сторону их углубления и концептуализации. Значительно больше стало уделяться внимания сферам, влиявшим на идеологию Просвещения - особенностям новоевропейской философии XVII-XVIII вв., мироощущению эпохи классицизма, связи с общей картиной мира и передовыми для для той эпохи областями научного знания (в первую очередь классической механике). Особое место заняла теория естественного права и естественного договора. Ряд исследователей, отталкиваясь от анализа этих теорий, ставят вопрос о мифологических представлениях эпохи Просвещения. Однако все это лишь дополняет и уточняет ту общую картину представлений, которая сложилась в XIX в.

Историография, посвященная собственно Вольтеру, также как и историография Просвещения, обладает традиционным кругом характеристик, сложившихся в тот же период. Все расхождения и споры тоже происходят либо по аксиологическим, либо по уточняющим направлениям. Огромная работа, проведенная исследователями его творчества, не внесла ничего принципиально нового в его оценки, многие фразы и определения о Вольтере и характере его творчества кочуют из произведения в произведение, начиная с конца XIX в. Но несмотря на отсутствие кардинальных изменений в представлениях о Вольтере, была проделана огромная работа по уточнению его взглядов и позиций по различным направлениям его творчества.

Пожалуй в качестве первого опыта осмысления творчества Вольтера, в том числе и его заслуг как историка, можно назвать сочинение Ж.-А.Кондорсэ «Жизнь Вольтера». В нем автор, по крайней мере в том, что касается исторических трудов, указал те характеристики, которые обычно приводятся в качестве новаторства Вольтера в исторической науке.

Прежде всего Вольтер провозгласил не историю королей, войн и внутренних потрясений, а историю нравов, искусств, наук, законов, общественной администрации и т.д.

Также Кондорсэ указывает, что Вольтер, «не останавливаясь на одних только европейских народах, дал сокращенную картину состояния других частей земного шара». Позднее, это получило в работах Косминского Е.А. не очень удачное определение «отказа от европоцентризма», в зарубежной же историографии используется более подходящее название - космополитизм.

«Он первый ввел в историю настоящую критику, - пишет Кондорсэ, - он первый показал, что естественная вероятность событий должна соизмеряться с вероятностью свидетельства и что философская история должна не только отбрасывать необкновенные факты, но тщательно взвешивать поводы верить тем, которые удаляются от обыкновенного хода природы.

Далее Кондорсэ указывает на то, что позже стали расценивать как свидетельство метафизичности философской истории Просвещения, ее антиисторической основой: «В его сочинениях она сделалась не рассказом событий и картиной народных переворотов, но описанием человеческой натуры, начертанной на основании фактов и по философским результатам опыта всех времен и всех народов».

Помимо этого, автор еще указывает на влияние Вольтера на английскую историографию, в произведении «настоящего переворота в манере писать историю».

Что касается интересующей нас проблематики исторической генерализации в его трудах, то Кондорсэ отмечает в своем сочинениии и это. «Вольтер, - пишет он, - составил план истории, в которой можно найти все, что для людей наиболее важно знать, т.е. следствия, которые произвели на спокойствие и счастье народов предрассудки, просвещение, добродетели или пороки, обычаи и искусства различных веков». Развивая свою мысль, автор в конце заключает: «Автор предлагает не историю веков, но именно то, что всего более хочется схватить при чтении истории, что хочется всегда помнить». Эта, достаточно невнятная формулировка указывает на наличие в трудах Вольтера, прежде всего, не описание эмпирики, а некой квинтэссенции из совокупности «того, что наиболее важно знать, т.е. следствия...», картины нравов, наук, законов и т.д. Иначе говоря, Кондорсэ фиксирует не очень ясный для него, не несомненно им ощущаемый, генерализирующий историческую эмпирику момент вольтеровских сочинений.

Такова в целом оценка заслуг Вольтера-историка в труде, который как бы выражает и подводит итог мнений современников и вместе со всем творчеством Кондорсэ закрывает эпоху Просвещения.

«Во время Революции, при Империи и позднее в XIX в., его имя было предметом жестоких споров, а его сочинения символом объединения наследников Просвещения, либеральных и антиклерикальных», - говорится об историческом наследии Вольтера в «Словаре французской литературы». Романтики, отрицательно относившиеся к Просвещению вообще, критиковали с новых позиций классическую историю, в том числе и Вольтера. Так Абель-Франсуа Вильмен отзывался о «Веке Людовика XIV» следующим образом: «Век Людовика XIV» расчленен на части - сперва войны, потом анекдоты, потом внутреннее управление, финансы и т.д. Нет эпохи, нет единства, развития, взаимосвязи между всеми этими явлениями, так как нет единого повествования. Поэтому нет композиции и заключения, и почти нет основной, пронизывающей все произведения идеи». Однако это не означало полного неприятия Вольтера. Например, Шатобриан признавал достижения историографии Просвещения в области расширения поля исследования, а Жюль Мишле прямо именовал Вольтера своим учителем.

Начиная с середины XIX в. фигура Вольтера вновь начинает привлекать исследователей. Не в последнюю очередь это связано с духовным родством и преемственностью идей Просвещения и позитивизма, распространившегося в то время. Большое внимание Вольтеру-историку уделял Ф.-К. Шлоссер. Среди наиболее значительных работ, посвященных собственно Вольтеру, можно назвать сочинения зарубежных авторов Д.Морли, Д.Штрауса, Г.Лансона. Из отечественных работ этого периода следует назвать В.И. Засулич , статью А.И. Веселовского в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона. Выделяется в этом списке включением творчества Вольтера в широкий культурный контекст эпохи глубокая работа Шахова А.А. «Вольтер и его время», изданная уже в ХХ в.

Рубеж XIX - ХХ вв. ознаменовался всплеском интереса к проблемам историографии и методологии истории, вызванным нарождающимся кризисом традиционной исторической науки, который был, в свою очередь, обусловлен накоплением деструктивных элементов в европейской культуре вообще. Соответственно фигура Вольтера не могла быть обойдена в общих обзорных трудах, посвященных философии и историографии. В числе таковых можно назвать работы Н.И. Кареева , В. Виндельбанда , Г.Шпета , Е.В. Тарле , Р.Ю. Виппера.на эти труды в силу своего общего обзорного характера, по большей части огрантчивались констатацией значительного вклада Вольтера в развитии европейской историографии и кратким разбором его трудов и концепций. Пожалуй, отрадное исключение составляет книга Густава Шпета «История как проблема логики». Анализируя в ней исторические воззрения французского философа, автор не просто указывает на их новизну и влияние на историческую науку той эпохи, но стремится выделить те специфические познавательные принципы, на которых строится и проблематика всеобщей, универсальной истории, и приемы историописания, связанные с ней, и то, как это все реализуется у Вольтера.

Советская историография, в целом, продолжила традиции дореволюционной вольтеристики. На этом этапе, пожалуй, тоько сильнее начали акцентировать антиклерикальность и антирелигиозность Вольтера. Особо подчеркивалась прогрессивная сторона его творчества, как идеолога прогрессивного, на том историческом этапе, молодого класса буржуазии, борца против реакционных феодальных пережитков. Данная акцентуация в немалой степени способствовала выходу вольтеристики на более высокую ступень. Социально-экономический детерминизм и его важное место в отечественной марксистской истории обратили исследователей к анализу закономерного характера творчества Вольтера в ту эпоху. Стимулировали стремление представить его в более целостном виде, обратить внимание на более глубокие причины характера его творчества, нежели личные пристрастия и взгляды французского просветителя . В целом, это способствовало развитию исследований в сторону большей концептуальности и цельности в оценках Вольтера.

В качесве авторов наиболее выдающихся работ можно назвать К.Н.Державина, чей труд, вышедший сразу после войны, представляет собой удачную попытку целостного рассмотрения разностороннего творчества Вольтера , поставленного в контекст и идейно-духовного климата эпохи, и социально-экономического уровня развития общества. Из трудов, посвященных историческим взглядам Вольтера нужно прежде всего выделить работы Е.А.Косминского, где достаточно подробно рассматриваются воззрения Вольтера и его исторические труды. Несмотря на то, что Е.А.Косминский работал над этими проблемами в 30-40-х гг. , его разработки до сих пор не потеряли своей актуальности. Помимо этого следует еще особо отметить книгу М.А.Барга « Эпохи и идеи». Данная работа, посвященная историографии, не содержит специального очерка о Вольтере. Но высококонцептуальный уровень, широкий охват, выявления связей между историческими концепциями и общим стилем мировоззрения эпохи, картиной мира (в том числе и в главе, посвященной Просвещению), ставят ее на ожно из самых видных мест среди современных работ в области современной историографии.

Так же среди отечественных авторов, создававших специальные труды, посвященные Вольтеру, нужно отметить академика В.П.Волгина, С.Д.Артамонова, А.А.Акимову, В.В.Соколова, В.Н.Кузнецова и И.И. Сиволап, чья работа интересна широким привлечением, в качестве источника , исторических трудов французского просветителя , не переводившихся на русский язык. Кроме того сущесвуют историографические исследования , где Вольтеру и просветительской историографии уделено заметное место, таких авторов как О.Л.Вайнштейн, А.Л.Шапиро.

Касательно традиционного круга оценок Вольтера-историка, следует сказать, что характеристики, данные Кондорсэ, легли в основу традиции трактовки вклада Вольтера в историческую науку. Со временем, однако, они дополнялись другими, ныне, столь же неотъемлемыми в анализе его творчества.

При рассмотрениии генезиса идей Вольтера, прежде всего называются имена Локка, Бейля, и, конечно же, Ньютона. При этом в ХХ в. стала отмечаться не только пропаганда французским просветителем идей ньютонианства, но и анализироваться связь между общими закономерностями его творчества и мировоззрения и принципами, выраженными в классической механике Ньютона.

Разумеется, все отмечают историческую критику Вольтера, которая получила в его трудах наиболее яркое для своей эпохи воплощение. «Критика - самая сильная сторона дарования Вольтера как историка», - справедливо замечал Е.А.Косминский.

Содержание исторического процесса для Вольтера заключалось, как и для остальных просветителей, в странствиях человечества на пути к разуму, через преграды невежества, предрассудков и низменных страстей. «Нервный, колеблющийся ход человечества является в его глазах, - писал в прошлом веке Г.Лансон, - результатом действия противоположных сил: суеверного, фанатичного и тупого невежества и благодетельного, просвещенного разума».

Изгнание из истории божественного промысла выдвигало новое представление о движущих силах природы. Все события объяснялись естественными причинами, аналогичными причинно-следственным связям мира механического. Отсюда и теория малых причин в истории, и неясность в понимании ее движущих сил. «Когда Вольтер, - писал Косминский Е.А., - сам пробует давать связь фактов, то здесь мы видим у него отсутствие какой бы то ни было определенной точки зрения. То он

говорит о «духе времени», который производит важнейшие события, не определяя точнее это понятие, то он приписывает прогресс развитию естественных наук и техники, то обосновывает исторические события гением каждого народа... Наряду с этим, исторические события часто является в представлении Вольтера результатом сознательной деятельности тех или иных личностей».

Особо выделяется глубокая связь литературных приемов и правил как самого Вольтера, так и классицизма в целом, со способом изложения и организации исторических фактов. «История, - отмечал Державин К.Н., - вырисовывалась как искусство, равное величавому трагическому искусству классицизма».

В числе новаторских заслуг французского историка, несомненно, стоит попытка создания всеобщей истории. Широкий, всемирный охват «Опыта о нравах и духе народов» помножается на расширение горизонтов исторического знания, который стал отныне включать в себя систематическое изучение сфер, ранее, чаще всего, случайно попадавших в поле зрения историка - экономики, социальной и бытовой жизни, явлений культуры, науки и техники и т.д. История становится всеобщей, потому что освещает все сферы жизни человека и общества.

Вот здесь начинается та область исторических воззрений Вольтера, которая непосредственно связана с генерализаторской проблематикой. Коль скоро событийно-хронологическая канва была оттеснена мыслителем на периферию исторического исследования, поставлена в одном ряду с другими сферами человеческого бытия, при этом далеко не на самое почетное место, то каким образом автор собирался организовывать и отбирать исторический материал. Тем более, что сам Вольтер достаточно много говорил о необходимости отметать второстепенное и вычленять главное. Под главным он подразумевал то, что было названо им нравами и духом народов, в соответствии с заглавием его самого главного исторического труда. Помимо этого, сюда включался путь, пройденный человеческим разумом, его состояние и изменения в различные эпохи и, разумеется, все то, что его характеризует: нравы, законы, управление, торговля, науки и искусство. Таким образом, вычленяется целый комплекс чего-то «главного и важного» в истории. «Прежде рамками истории служили битвы, политика дворов, восшествие или падение великих династий. Под их знаменами выстраивались, как придется, искусство, науки, литература. Отныне следует все перевернуть. Эпохам истории человечества придают особую окраску самые утонченные проявления человеческого духа, благодаря изменчивому ходу своего развития. Вряд ли найдется другая идея, несущая на себе столь явственный отпечаток вольтеровских когтей», - писал Марк Блок.

Так чем же является это «главное» в истории, выделяющееся из всего массива фактов, в том числе и из перечисленных сфер? Что генерализирует историческую эмпирику, каковы его принципы и природа? Пожалуй наиболее близко в историографии подходят к этим вопросам те исследователи, которые характеризуют это генерализирующее начало в исторических трудах Вольтера как культуру и/или цивилизацию и их историю. Подобные трактовки можно встретить у Г.Лансона, Г.Шпета, Р.Ю.Виппера , Е.А.Косминского , Б.Кроче, А.Л.Шапиро. Однако сами по себе эти трактовки ничего не проясняют. Во-первых, Вольтер не использовал подобных понятий в своих работах, да и в исторической науке они получили распространение намного позже - в XIX в., то есть в подобных оценках имеется определенная доля модернизации. Во-вторых, даже если принять их, все равно остаются непроясненными вопросы относительно понимания их природы, механизма отбора и обобщения материала для отражения этих феноменов. Иначе говоря, если принять, что культура и цивилизация выступают в исторических сочинениях Вольтера в качестве объекта изучения и описания, а также организующим принципом исторической эмпирики, то вопросы: как организуется эмпирический материал, каков этот принцип - остаются нерешенными, несмотря на то, что между Лансоном, который одним из первых пришел к подобной точке зрения, и современными работами ( А.Л.Шапиро ) лежит промежуток около ста лет.

Любопытно, что более адекватная оценка была дана в прошлом веке Джоном Морли, которая, несмотря на свою неопределенность и расплывчатость, достаточно верно раскрывала суть видения Вольтером данной проблемы. «Вольтер вполне признавал, - пишет английский ученый, - хотя и не так отчетливо как писатели нынешнего времени, тот основной исторический принцип, что кроме выдающихся личностей известного поколения существуют еще иные активные силы в самой глубине общественного строя, - существует какое-то живое общественное течение, которое и порождает великих исторических деятелей. Он никогда не называл его ни одним из тех имен, которые мы теперь употребляем с легкостью, ни тенденцией времени, ни общественным мнением, ни духом века (тут Морли ошибается - Вольтер употреблял два последних понятия. - А.С.); вообще ему не были известны эти обобщающие термины для различения чувств и сил, действующих в одном общем направлении. Тем не менее, не употребляя особенного термина, он имел все-таки ясное представление об этом действительном взаимодействии различных сил и условий».

Морли безусловно прав в том, что у Вольтера существовало представление о некоем едином факторе, определяющем движение истории. Нас в этом случае будут интересовать основные черты этого фактора и его влиянии на организацию эмпирического материала.

Если же в целом говорить о разработанности проблемы генерализации в вольтеристике, то нужно отметить, что она, как правило, затрагивается вскользь. Исключение составляют работы Г.Шпета и А.Л. Шапиро, в которых она связывается с трактовкой истории как историей культуры и цивилизации. Но анализ этих особенностей истории Вольтера у названных авторов на сегодняшний день явно не достаточен. Таково состояние изучения вопросов, связанных с проблемами всеобщей истории и исторической генерализацией в творчестве Вольтера.

Помимо этого нельзя обойти вниманием, традицию изучения творчества Вольтера за рубежом, прежде всего во Франции. Здесь наиболее значительны имена П. Азара ,Р. Помо , работы, которые получили должную характеристику у В.Н.Кузнецова . А также книги Р. Нава , Ж. Пико , Ж. Орье . Помимо этого существует ряд историографических трудов Лефевра, Бурде и Мартина, Барррет-Крьежеля, а также сочинения известного итальянского историка Б. Кроче и англичанина Р.-Дж. Коллингвуда .

Вызывает любопытство одна деталь. И отечественная, и зарубежная литература, посвященная Вольтеру, вращается примерно в одном круге идей, который сформировался еще в прошлом веке. Никаких принципиальных различий в трактовках творчества французского философа нет. Даже свободолюбивый, антирелигиозный и антиклерикальный пафос Вольтера, так импонировавший отечественной советской науке, в силу ее общей ориентации находил точно такой же живой отклик у французских авторов, воспитанных в рамках культуры, во многом сформированной Просвещением. Точно также обстоит дело с историографическими работами. Во Франции ситуация усугублялась еще и традиционной нелюбовью французских историков к теоретизированию, которая переносилась и на историографию. Интересно, что в предисловии переводчика к книге Кроче говорится о слабой изученности вопросов, связанных с историографией во Франции, что и призвана исправить эта книга , то же самое можно встретить и в книге Жоржа Лефевра. Более того, почти через 25 лет, в своей книге Ш. Грей отмечает, что историография во Франции долгое время находилась в небрежении во многом из-за «атак, наносимых школой «Анналов» против старой истории и ее методов»

Однако следует признать, что в последнее время ситуация во французской историографии меняется. В частности, это видно и по работам, где рассматривается Вольтер как историк и историческая наука эпохи Просвещения, в целом. Так, еще в 1975 г. вышло интересное исследование Жулемо Ж.-М. «Дискурс, история и революции». Данная книга посвящена исследованию политико-идеологических аспектов культуры Просвещения (l’Age Classique), влияния на них новых для той эпохи исторических воззрений (линейное видение, как источник новой проблематики времени и длительности; теория прогресса и т.д.), в которых большое место уделено Вольтеру. Разумеется, все это рассматривается прежде всего с точки зрения революционных тенденций, приведшим к событиям 1789 г. Особый интерес вызывает то, что исследователь пытается рассматривать в единстве методологию исторического познания XVIII в. и дискурсивные практики эпохи, стиль ее мышления. В 1982 г. вышел фундаментальный труд Бернарда Гросперена «Представление об истории Франции в историографии Просвещения», занимающий свыше девятистот страниц. В нем рассматриваются многие историки Франции, причем не только традиционно выделяемые просветители, но и историки традиционного направления: иезуиты, антиквары, эрудиты. Работа подразделяется на три части. В первой автор исследует исторические источники и способы их обработки в то время. Вторая выделяет направления исторической науки. Третья посвящена вычленению сущностных черт представлений об истории Франции в XVIII в.

В работе Дажена Ж. «История esprit humain во французской мысли от Фонтенеля до Кондорсэ» на широком материале рассматривается специфика понимания истории человеческого разума (духа) как особого направления в историографии, фигура Вольтера, естественно, не могла быть обойдена . В обширной главе, посвященной французскому историку-просветителю , автор делает акцент на практическо-воспитательном и пропагандистском аспекте исторических трудов Вольтера, на двойственности истории в его глазах (невежество и наука, варварство и искусство, фанатизм и гений постоянно сталкиваются) и на специфике понимания им прогресса.

Из последних работ можно выделить труды Ж. Вальша и Ш. Грэя . Первая посвящена генезису и основным чертам структурной, серийной истории. Вторая обращена к проблемам исторической науки XVIII в., обусловленным переходом от традиционной, событийной истории, изобилующей подробностями, к новой «философской истории». Грэй указывает, что подобное противопоставление, выделяемое в качестве тенденции в развитии исторической науки, во многом благодаря рефлексии философов, есть противопоставление истории-анализа и истории-рассказа, описания, вокруг которого и происходило развитие исторического знания. При этом вторая тенденция не уступила постепенно место первой, но была снята в историческом методе XIX в.

Что касается вопроса исторической генерализации у Вольтера, да и вообще французской историографии эпохи Просвещения, то во всех этих работах он специально не освещается, а анализ творчества Вольтера проводится в связи с собственной проблематикой данных исследований. К тому же традиционное для французских историков предпочтение примера перед абстрагированными схемами и дефинициями затрудняют вычленение и более или менее однозначную трактовку интересующих нас аспектов.

Наиболее полезными в этом отношении оказались труды Грэя Ш., где проблема противопоставления эрудиции и философии отражает апории исторического научного знания, и Дажена, определение специфики истории esprit humain которого вызывает интерес как феномена, имеющего несомненный историко-генерализирующий характер.Таково на сегодняшний день состояние вольтеристики.

Кроме того, в исследовании будут привлекаться работы, характеризующие общую культурную парадигму эпохи классицизма, без учета которой проблема будет освещена явно неполно. А также разработки в области особенностей механистической картины мира, лежавшей в основе мироощущения той эпохи.

И, разумеется, проблема генерализации и отношения генерализирующего и индивидуализирующего начал не могут быть раскрыты без учета особенностей европейской культуры в аспекте ее риторической ориентации, механизмы которой и определили специфику рассматриваемой проблематики. Данное направление достаточно глубоко развито в отечественной гуманитарной науке, главным образом, в работах А.В.Михайлова, С.С.Аверинцева и др. (литературу см. Гл.I).

Целью диссертационной работы стало исследование способов исторической эмпирики и вычленение лежащего в их основе образа общего, общности как общемировоззренческого плана, так и историко-социального у Вольтера. В соответствии с этим были выдвинуты следующие задачи. Во-первых, зафиксировать сферы индивидуального и универсального, а также их проявление и выражение в мировоззрении и культурной практике Вольтера и его современников. Во-вторых, выявить структуру взаимоотношений особенного и всеобщего в исторических текстах Вольтера. В-третьих, раскрыть выразительные приемы генерализации французского просветителя. В-четвертых, вычленить в образе общего, общности аспекты, касающиеся проблематики отношений общего и особенного, постоянного и изменчивого и т.п., с учетом обращенности к индивидуальному исторического познания .

Методологической основой работы стали историко-культурные концепции, трактующие проблему положения частного и общего в европейской культуре и динамику изменения их взаимоотношения . Также в работе учитывается культурная типологизация рассматриваемого периода (классицизм) и его характерные черты, рассмотренные с этой точки зрения.

Помимо этого используется, в соответствии с классификацией академика И.Д.Ковальченко, историко-типологический метод, направленный на типологизацию приемов исторического изложения Вольтера. Существенное место занимает историко-системный подход,

который будет воплощаться в соотнесении и идентификации различных уровней обобщения в исторических трудах Вольтера. А также историко-сравнительный метод для определения специфики работ Вольтера в сопоставлении с историческими сочинениями английских авторов той эпохи.

В качестве источниковой базы были использованы основные исторические труды Вольтера: «Век Людовика XIV» и “Опыт о нравах и духе народов”( причем последний не имеется в русском переводе, и его использование в отечественной исследовательской литературе весьма ограничено, несмотря на то, что он является его самым значительным историческим сочинением), а также статьи, помещенные им в “Философском словаре” и в “Энциклопедии” Дидро и Д’Аламбера. Публикации, посвященные «Опыту о нравах» и его философские работы.

Помимо этого привлекались труды французских историков эпохи Просвещения: Монтескье «О Духе законов», Мабли «Об изучении истории. О том, как писать историю», Кондорсэ «Эскиз картины истории прогресса человеческого разума».

Работа состоит из введения, трех глав и заключения. Первая глава посвящена восприятию обобщенного образа мира и места индивидуального в нем в риторической традиции европейской культуры в классическую эпоху (включая сюда и барокко) и в механицизме XVII-XVIII вв. Во второй главе идет вычленение сфер общего и особенного в исторических трудах Вольтера и в культуре в целом, описание механизма их взаимодействия и взаимовыражения, а также определение на их основе образа общего у Вольтера. Третья – раскрывает соответствие между спецификой представлений об общем, общности и особенностями стилистики Вольтера.

| >>
Источник: Соломеин Аркадий Юрьевич.. Историко-генерализирующий опыт французской историографии эпохи Просвещения. Вольтер.. 1998

Еще по теме Введение:

- Археология - Великая Отечественная Война (1941 - 1945 гг.) - Всемирная история - Вторая мировая война - Древняя Русь - Историография и источниковедение России - Историография и источниковедение стран Европы и Америки - Историография и источниковедение Украины - Историография, источниковедение - История Австралии и Океании - История аланов - История варварских народов - История Византии - История Грузии - История Древнего Востока - История Древнего Рима - История Древней Греции - История Казахстана - История Крыма - История мировых цивилизаций - История науки и техники - История Новейшего времени - История Нового времени - История первобытного общества - История Р. Беларусь - История России - История рыцарства - История средних веков - История стран Азии и Африки - История стран Европы и Америки - Історія України - Методы исторического исследования - Музееведение - Новейшая история России - ОГЭ - Первая мировая война - Ранний железный век - Ранняя история индоевропейцев - Советская Украина - Украина в XVI - XVIII вв - Украина в составе Российской и Австрийской империй - Україна в середні століття (VII-XV ст.) - Энеолит и бронзовый век - Этнография и этнология -