Египет

Египетский этап брачного закона может быть обозначен как лунный этап. Теперь у нас больше не чисто теллури­ческий, но пока ещё и не исключительно солярный принцип.

Таким образом, брачный этап воплощается в брачных узах.

него только через посредство матери. Гор - первый сын Исиды и только таким образом является сыном Осириса. Отец вторичен по отношению к матери, он высшая, но более отдалённая причинность. Таким образом, лунный этап превосходит теллурический тем, что включает в себя матримонию и достовер­ное рождение, но ниже солярного уровня в том, что ставит мать выше отца. Осирис сливается с луной и становится Лунусом через Луну, но никак иначе. Аполлон и Афина выражают отцовство без матери.

Лунный этап природной религии - это лишь мимолётность. Он пока ещё не возвысился над смертными творе­ниями до бессмертия принципа. Сам Осирис, как критский Зевс, по-прежнему смертен. Центр тяжести всё ещё смещён к материнской стороне, а солярный принцип вторичен. Но так же, как луна связана с солнцем строгим супружеством и не может быть оплодотворена кем бы то ни было ещё, так и смерт­ная женщина верна своему наречённому мужу. Её отпрыск - достоверное, законное дитя. Здесь мате­ринское право, конечно, связано с отцовским. Гор, достоверный потомок Осириса, всё ещё в первую очередь и в большей степени сын своей матери. Брак и материнское право сопутствуют друг другу. Выражение лунного религиозного этапа трактует жизнь в её мимолётных проявлениях, а не в неизмен­ности мужского солярного принципа. Это проме­жуточный уровень человеческого развития. Высший аполлонический этап пока ещё не наступил. А сейчас нам следует показать, как включение мифа об Эдипе в пифийскую (аполлоническую) религию отражает переход к этой крайней стадии.

Моё введение отмечает миф об Эдипе, вырисовывающийся из пассажа, в котором Софокл уподобляет дочерей Эдипа, которые следуют за своим отцом в его стран­ствиях, женщинам Египта:

О, как они обычаям Египта

И нравом уподобились и жизнью! Мужчины там все по домам сидят И ткани ткут, а женщины из дома Уходят пропитанье добывать. Вот так и вы: кому трудиться надо, - Как девушки, сидят в своих домах, А вам за них приходится страдать Со мною, несчастливцем!¹

Такое сравнение в работе греческого трагического поэта могло показаться очень странным, если бы это не воплощалось в традиции. Сфинкс, такая важная её часть, происходил из Египта. Более того, и Кадм, от которого происходят Эдип и Лабдак, соотносился с Египтом, как мы уже рассказывали по Диодору" и Павсанию³.

Религиозные представления, лежащие в основе мифическо­го образа Эдипа (Припухшая Нога) очевидны сами по себе. Опухшая нога, от которой он принимает своё имя, завещает ему быть воплощением мужско­го оплодотворяющего принципа, который р своём теллурически-посейдонском аспекте нередко ассо­циируется со стопой или обувью. Хигин называет Эдипа impudens⁴(бесстыдным), вовсе и не намекая на его отношения со своей матерью. Это отсылка к бурной чувственности оплодотворяющего принци­па, довлеющего над нерегулируемой теллурической сексуальностью болота, и это его «бесстыдство», ко­торое наделяет смыслом припухшую ногу. На данном этапе становления естественного принципа, как то показывает множество мифов, мать предстаёт также и женой, и даже дочерью мужчины, который опло­дотворяет её: каждое поколение мужчин по очереди оплодотворяет материнскую суть земли. Сын ста­новится мужем и отцом, одна и та же примордиаль­ная женщина вчера забеременела от деда, а завтра забеременеет от внука. Отсюда вытекает загадка,

решаемая Иокастой: avia filorum est, quae mater maritP (бабушка своих сыновей, мать своего мужа). Согласно этой концепции, Эдип принадлежит к роду спартов, genus draconteum(драконьему народу), вызванному к жизни мужским драконом, Ладоном влажных глу­бин. Спарты не знают отца, а только мать, как spurii, с которыми их название тождественно по смыслу. Ребёнок не знает своего отца, и это то, что делает возможным отцеубийство. Иокаста (которая, что очень характерно, именовалась также Эпикастой) - дочь Менекея и мать Эдипа. Но Менекей определённо происходит из draconteum genus, спартов[§§§§§§§]. У спартов, как мы можем полагать, наблюдалась материнская система, система материнской линии. Креон, пред­ставляемый в мифе как узурпатор, ищет возможность легитимации через союз со своей сестрой Иокастой, вдовой Лая, и, придерживаясь той же юридической системы, выдаёт свою младшую дочь Главку за­муж за Леона.

Сфинкс есть воплощение теллурического материнства. Она представляет женственное право земли в его тёмном аспекте как неумолимый закон смерти⁶* Она при­ходит из самого дальнего конца земли, из Эфиопии, земли царицы Асо, союзницы Тифона, земли, чьи царицы с древнейших времён носили имя Кандакия. В загадке, чьё решение положит конец власти сфинк­са, считались только с мимолётной, смертной сто­роной человека. Путь, нисходящий в могилу, есть единственная и окончательная идея её бытия. Это религиозный этап, в котором главенствует исклю­чительно теллурическая материя. Это этап челове­чества, который знает только мать и не знает отца. Закон жизни draconteum genusвоплощён в загадке сфинкс. Однажды она была понята, однажды огла­шённая ею безнадёжность была распознана, и этот же закон восторжествует в конце. Род спартов, который знает только матерей, порождённый драконом тём­

ных глубин, утверждает тифоническую сфинкс сво­ей правительницей. Она посылает силу материи из темноты к свету и снова поглощает её. Этот народ не отличается от болотных растений, которые приходят и уходят неоплаканными. Мужчина пока не восстал над низшим уровнем теллурического порождения. Эдип обозначает переход к высшей стадии бытия. Он явля­ется одним из тех великих образов, чьё страдание и мучение двигает человечество к высшей цивилиза­ции, которые, сами коренясь в прежнем положении вещей, представляют последнюю великую жертву этих условий и, тем самым, становятся основателями новой эры. В сфинкс отец Иокасты, Менекей, послед­ний из draconteum genus,находит свой конец. Прыжок из-за стены, который повторяется во множестве ми­фов, всегда раскрывает ту же связь с материнским теллуризмом, к чьей области и принадлежит стена, поскольку она есть производная земли и, следова­тельно, обеспечивает sanctitas(неприкосновенность) хтонического. Одновременное падение спартов и сфинкс демонстрирует единый принцип в их осно­вании. Этому основанию противостоят те принципы, которые предвосхитили Эдипа.

В сыне Лая мужской принцип приобретает независимость наравне с женским. В имени Эдипа мужественность преобладает. Более того, его мужская родословная подчёркивается в мифе. Сын оплакивает смерть Полибия, его поддерживает отец, и положение его стоп указывает на Лая. Достоверность рождения ре­бёнка начинается с Эдипа. Мужчины этого нового рода больше не спарты или spurii,но сыны Эдипа или восходят к первым главам племени, как кадмийцы и лабдакийцы, установленные сыновья и бкриеіс;: пере­ход, который также бросает свет на историю спартан­цев, лаконийцев или лакедемонян. Старые условия исключительного материнства, соответствующие теллурическому болотному поколению, в котором осмысляется только женственная материя, сейчас от­крывают путь деметрическому этапу, воплощённому в браке. Эдип порывает с гетеризмом, чтобы обрести покой в узах с Деметрой. Он лежит, погребённый в её храме, названном в последствие Эдиподеумом. Л оракул повелел, чтобы его тело никогда не выноси-

лось из этого храма.

Застёжка Иокасты передаёт то же значение. Она обладает тем же афродитическим значением, что и эгинско-а- финская традиция, рассматриваемая выше. Так же и с этой застёжкой, символом афродитического единения, которую Эдип убирает с глаз, поскольку, возлёгши со своей матерью, он преступил чистый закон богов света. Это действие есть осуждение не­чистого гетерическо-теллурического материнства, которому он обязан всеми своими страданиями, и который он преодолевает ради чистого деметриче­ского закона. Поэтому народ смотрит на него как на благотворного демона, обладающего силой от­вратить зло. В Колоне и в аттическо-беотийском пограничном городе Этеоне его могила находилась под охраной от грабителей. И женщина особенно почитала Эдипа, как организатора её лучшей жиз­ни. Проводя деметрическую жизнь, он становится её благодетелем, её избавителем. Разрушив проклятие афродитического гетеризма, который соотносился с ожерельем Гармонии и застёжкой Иокасты, закон Деметры подарил женщине мир и всё счастье любви в жизни, регулируемой исключительностью брака. Гетеризм открывал путь к материнству.

В своей эдиповой трилогии Эсхил выделяет кровавый при­мордиальный закон земли - который творит убий­ство из убийства, закон мести, который отплачивает преступлением за преступление и не знает искупле­

ния, а только гибельную загадку сфинкс, и он разру­шает целые народы, основы и частности - и новый, более снисходительный закон Аполлона. Тот же кон­траст мы видим в Орестее. Как и в «Плакальщицах» эринии ждут возможности приступить к своим кро­вавым обязанностям, переменяясь из мстительных богинь земли в благословенных матерей, здесь они тоже берут под свою защиту его, того кого так долго преследовали⁷ и принимают его к себе. Он возвраща­ется, чтобы обрести почтение в союзе с эриниями так же, как и с Деметрой. Когда ярость теллурических земных матерей угрожает плодородию для их народа, оракул советует фивским Эгидам соорудить общую святыню Эдипу и эриниям⁸. Здесь матери четко ори­ентированы начистоту аполлонического закона. Бог Эгидов - Аполлон, чьи Карнеи распространились от Фив до Спарты, от Тиры до Кирены Баттиадов. Спасение приходит с Аполлоном, и эринии добро­вольно преклоняются перед его высшим законом. Ради него они охотно жертвуют своими кровавыми обязанностями. Бог Эгидов ввёл порядок искупи­тельной жертвы Эдипа и эриний Лая. Здесь земные матери становятся мстящими за отца духами так же, как в Орестее матереубийство вызывает их из глубин. Это не противоречит их исключительно материнской природе, но просто усиливает его, воплощая это даже в аполлоническом законе. Только их ориентация на Аполлона сделала возможной связь между ними и отцом, связь, возникшую из слияния культа эри­ний с высшим аполлоническим культом. Введение Пифийского оракула ко всем частям Эдиподеи⁹ есть отражение этого развития.

Согласно примордиальному образу мышления земные матери не могли больше восстать от имени Лая, как и убитого Агамемнона. То была их ориентация на Аполлона, который первым сделал их защитницами отца и его попранных прав. В этой новой связи они больше не непримиримые, кровавые матери, знающие только закон земли. Они стали примирительными, благо­желательными силами, которые охотно внемлют высшему искуплению. Когда оракул советует Лаю построить храм Эдипу и эриниям, он обращается не от кровавых примордиальных сил, а от дружествен­

ных матерей, ныне близких к Аполлону, который пе­ременил в них ненависть и месть на любовь и заботу. Таким образом, Эдиподея занимает своё место рядом с Орестеей. В обоих случаях теллурический закон эри­ний восходит до высшего аполлонического закона и ориентируется на него. Эдиподея таким образом яв­ляется завершением и продолжением Орестеи. Через Ореста Аполлон сражается с материнскими эрини­ями и побеждает их в их собственной обособленной области, и, наконец, помилование Эдипа показывает, что даже преступление против отцовского принципа Аполлона можно искупить. Сейчас снисходительный закон пифийского бога становится универсальным. Отцовские эринии Лая, примирившиеся с Эдипом, показывают благую силу Аполлона в её высшем со­вершенстве. В Орестее ZEpvaf (Почтенная) умиро­творена, но всё ещё остаётся представлением мате­ринского, а только потом она - основной союзник Аполлона. Сейчас они приходят к теснейшему союзу с отцовским богом. Это в храме почтенных матерей, который Аполлон объявил Эдипу последним раз­решением его судьбы, аполлонические Эгиды сами распространяли культ матерей. Эдип и патриархаль­ные эринии Лая вырисовываются в пифийской ре­лигии. Они становятся теми, кем должны были стать - частью аполлонической природы, сближающейся с сияющим отцовским правом теснее, чем с матри­архальными эриниями Клитемнестры, чья связь с женственным принципом навсегда исключала их из любого союза с пифийцами.

Что делает это постепенное развитие особенно значимым, так это соответствие историческому развитию человече­ских институтов. Память о переходе от ранних рели­гиозных этапов к чистейшим идеям, и все страдания и катастрофы, которые вызывали и сопровождали это преобразование, лежат в основе мифов и об Эдипе и об Оресте. Залог самой ранней национальной па­мяти, миф в то же время источник знаний, касаю­щихся древнейших религиозных представлений. Исторические события создают наполнение, рели­гия - образ и выражение. В человеческой памяти все события приобретают религиозную форму. В этой примордиальной эпохе судьба мужского правле­

ния - исключительно в образе мысли. Один и тот же религиозный миф направляется религиозными и историческими фактами, которые связаны между собой, а, зачастую, и неразделимы. И Эдип, и Орест принадлежат как к религии, так и к истории и обла­дают добродетелями друг друга. Каждый великий шаг в развитии человеческого рода располагается в области религии, которая всегда - лучший и един­ственный проводник цивилизации в примордиаль­ной эпохе. Но хотя я и приложил некоторые усилия по отношению к развитию религиозных воззрений в согласии с той формой, которую приняла легенда, я и не думаю отрицать историческую основу судьбы лабдакидов. Я и не думаю создавать фантом позитив­ных составляющих, но исключительно делаю это, чтобы найти ключ к иероглифике. Чтобы мы могли расшифровать эти иероглифы, нам нужно обозреть недоступные в противном случае нашему полю зре­ния древнейшие времена нашего рода. Даже если картина, что разворачивается перед нами, находит в себе мало приятного, даже если она может и нс вызывать гордость за наши начинания, демонстрация постепенного человеческого возвышения над живот­ным в его природе может предложить твёрдую почву для убеждённой веры, что сквозь все превратности человеческий род найдёт силу завершить своё три­умфальное путешествие наверх из самых глубин, из ночи материи к свету небесно-духовного принципа. Женственный принцип как выражение и источник закона

- это концепция, не ограничивающаяся Египтом. Рядом с Исидой другие матери природы предстают в том же значении. Принцип, который находится на высшей ступени материального творения, должен быть источником и основой справедливости, каса­ющейся только материальной жизни человека. Это представление выделяется в пифагорейском число­вом мистицизме. Основное число iustitia(справед­ливости) - женственная двойка. Двойка открывает нумерическую последовательность так же, как жен­щина стоит на вершине материального мира, оратос; кострос (видимого космоса). Единица не признаёт раз­деления на чётное и нечётное. Она обозначает един­ство естественного принципа. С двойки начинается

разделение на две числовые природы, на чётное и нечётное. Она обозначает переход от единства к прин­ципу бисіс; (дуальности) полов, как выражающихся в материальном творении. Следовательно, двойка есть сама материя, и как материя она женщина, 1)Xikov, лаѲг|Тік6ѵ¹⁰(материал, пассивный принцип), Х&ра каі бе^ареѵі] уеѵеоеох;¹¹(место и дом становления), и в то же время она справедлива, поскольку располагается и выражается в материи и её равном разделении.

Таким образом, число два объединяет те же атрибуты, какие сочетаются в Исиде и других матерях природы. Идея материи и воспринимаемый принцип с одной сто­роны, и идея справедливости и равного разделения с другой стороны, есть совершенно различные сто­роны одного и того же порождения, так что iustitia и aequitasесть врождённые атрибуты женственного естественного принципа. Вследствие этого, число два

- это синоним левой стороны. Левое, как мы увидели,

- женственная сторона и в то же время сторона спра­ведливости. И в самом деле, антики отождествляли чётные числа с левой стороной, а нечётные - с правой стороной. Прошлое принадлежит женщине, буду­щее - мужчине. Соответственно, Платон соотносил правую сторону и нечётные числа с олимпийскими богами, их противоположности с демонами, то есть, с земным и смертным. Богам земли должны были жертвоваться животные, выбранные вторыми, т.с. в чётной последовательности, и части левой сторо­ны. В то время как нечётные числа, первый выбор и части правой стороны должны были приноситься олимпийским богам¹². Здесь чётное число соотносит­ся с левой стороной, оба они обозначают теллуризм, женственный природный принцип.

Таким образом, справедливость соединяется с женственно-ма­териальным аспектом природы, с чётными числами и левой стороной. Характер этой справедливости очевиден сам по себе. Dyas - это число идеально рав­ных частей без малейшего остатка. Из этого следует, что справедливость, основанная на двойственности, должна быть законом возмездия. Наказание долж­но соответствовать преступлению, две чаши весов должны быть полностью уравновешены. Воздаяние и расплата полностью наполняют такую дуальную

справедливость. Это игра двух противоборствую­щих сил, которые погашают страдание страдани­ем, отсюда следует пифагоровское «страдание как противовес страданию»¹³, отсюда следует аристоте­левское «страдание чисел»⁴, отсюда следует «делать несправедливость и терпеть несправедливость»^ Плутарха. После страдания следует действие, и из двух создаётся одно, secundus motus,которое противо­стоит primus motus.Справедливость, представленная числом два - кровава, она всегда гарантирует подзем­ным богам две жертвы, как мы рассмотрели выше в связи с теллурической справедливостью эриний. Двойственный принцип - это раздор и конфликт, и, согласно Плутарху, этими терминами Пифагор определяет dyas¹⁶.Справедливость и раздор отож­дествились в двойке.

Изображением такой справедливости возмездия, которую антики называли N£onToX£|i£io