Глава 4. Политико-правовое положение этнических групп в Китае в 1920-40-е годы
Помимо чуждой языковой среды, глубоких социальных и культурных различий, которые делали вопрос об ассимиляции российского населения на территории Китая неразрешимым и приводили к тому, что эмигрантские общины здесь имели ещё более замкнутый характер, чем в других странах расселения, сложным и противоречивым аспектом этой проблемы было правовое положение многонациональной российской диаспоры.
До 1918 г. правовое положение, особенно русского населения Китая, было более менее нормальным, особенно в Маньчжурии, где благодаря строительству и эксплуатации КВЖД царское законодательство гарантировало своим служащим и всем подданным из Российской империи право экстерриториальности, свободное передвижение из России в Китай по специальным заграничным паспортам. С 1898 г. в Маньчжурии действовали пограничный окружной суд и русские судебные учреждения. Особым «Временным положением о служащих КВЖД» предусматривалась заработная плата, разъездные, квартирные и другие денежные вознаграждения, а также бесплатный проезд на железнодорожном транспорте, казенная квартира, бесплатное медицинское обслуживание и выдача лекарств[144] [145]. КВЖД обеспечивала выдачу служащим единовременного содержания при увольнении, регулярное обеспечение пенсии инвалидам, 145 сиротам и вдовам . Устойчивое правовое положение служащих КВЖД, как и всех русских жителей, было нарушено в октябре 1917 г. К декабрю 1917 г. полностью прекратилась связь с Правлением КВЖД в Петербурге. С 1918 г. правовое положение русского населения Маньчжурии стало неопределённым[146]. Движение подвижного состава на КВЖД было парализовано. Последовавшая инфляция российских денег привела к снижению доходности дороги и к задержке выплат жалованья служащим. Следствием этого стали забастовки рабочих и служащих дороги. Китайские власти, заинтересованные в ликвидации русского управления КВЖД, воспользовались ситуацией, и командующий китайскими войсками Бао Гуйцин издал приказ об отстранении от власти директора-распорядителя Правления Общества КВЖД Д.Л. Китайские власти ликвидировали все русские управленческие структуры КВЖД: Управление военного коменданта города Харбина, русские судебные учреждения. Единственным российским учреждением 1 лп осталось общественное управление Харбина (ХОУ) . Был образован новый административный район - Особый район Восточных провинций (ОРВП), в который вошла зона полосы отчуждения КВЖД и где были утверждены правила административного подчинения проживающих в Китае русских: они были лишены права экстерриториальности. В ОРВП стали создаваться китайские административные, полицейские и судебные учреждения. Правовое положение русских жителей определил декрет президента Китайской республики в сентябре 1920 г., по которому китайские власти брали на себя защиту проживавших в Китае мирных жителей, их личных и имущественных интересов. Для русских эмигрантов был введен ряд ограничений: разрешалось проживание только в определённых районах и передвижение 148 лишь с позволения китайской полиции и т.д. В большинстве стран рассеяния (Европа, Южная и Северная Америка) правовое положение российских эмигрантов было значительно лучше, чем в Китае. Статус русского беженца в этих странах подтвердился принятием единого сертификата для беженцев, одобренного Советом Лиги Наций. Срок [147] [148] действия этого документа, известного как «нансеновский паспорт», устанавливался каждым государством самостоятельно и, как правило, ограничивался одним годом с последующим возобновлением. Что касается Китая, то система нансеновского сертификата здесь не была принята, хотя центральное китайское правительство формально признало этот паспорт. Российские беженцы вынуждены были регистрироваться согласно китайскому закону о регистрации. После регистрации они получали идентификационную карту, выдаваемую на год. Для перемещения внутри Китая беженцам требовалась специальная виза. Желавший покинуть Китай получал соответствующий паспорт[149]. Однако процедура их оформления была связана с бюрократической волокитой и материальными затратами. Большинство же беженцев были предоставлены сами себе, они оказались людьми вне закона и были беспомощны перед полицейскочиновничьим произволом, царившим в 1920-30-е гг. в Китае. Одним из участников этих событий донской казак-эмигрант с горечью вспоминает: «Мы испили чашу национального унижения до дна. Мы узнали, что жить на пайке, который всё больше и больше урезывали, угрожая то и дело лишить всякого пропитания и выселить из помещения. Мы узнали, что значит быть в зависимости от заносчивого коменданта и глубоко китайского солдата. Мы узнали надменность и высокомерие японцев, дерзость и заносчивость китайцев. Мы узнали, что значит не иметь права передвижения и с чем связано получение виз на выезд и въезд. На каждом шагу нам давали понять, что русским не разрешено то, что возможно другим. Мы почувствовали, что с нами можно поступать, как нельзя это сделать с другими. Мы почувствовали это, когда нас спускали с лестницы и разгоняли в толпе палками китайские полицейские, когда нас выталкивали за дверь, чтобы дать дорогу японскому офицеру. Мы поняли, что значит сделаться людьми без отечества»[150]. Мы были предоставлены самим себе, - вспоминает писатель В. Петров, - жили и варились в собственном соку, в условиях «абсолютной свободы»[151] [152]. Но что означала эта «свобода» для эмигранта? Эмигранты не несли никаких обязанностей, кроме обычной уплаты налогов, отмечает В. Петров, правительство Маньчжурии не вмешивалось в дела русских беженцев, но и не считало себя обязанным охранять их интересы. «Свобода» эмигрантов на деле означала их беззащитность перед чиновником, полицейским или хунхузом. Полуколониальная страна, раздираемая революционными волнениями и междоусобными войнами, была не в состоянии обеспечить безопасность не только эмигрантам, но и собственному населению. К началу массового притока русских беженцев Китай оставался политически раздробленным, отсутствовало единое правовое поле, большая часть территории находилась под влиянием генералов, установивших собственную диктатуру в контролируемых провинциях. Центральное правительство, представлявшее Китай на международном уровне, 152 находилось в Пекине, но властью в масштабах всей страны не обладало . Взаимоотношения эмигрантов с принимающим обществом складывались в условиях социально-политической нестабильности и правового беспредела, царившего в Китае, и были крайне сложными. Не препятствуя возникновению институтов эмигрантской диаспоры, демонстрируя лояльность по отношению к жертвам большевистской революции, диктатор Маньчжурии Чжан Цзолинь, тем не менее, не предпринимал усилий для их правовой защиты. Более того, вынужденный считаться с политической конъюнктурой, он шёл и на ущемление их интересов. Общее удручающее состояние российских эмигрантов выразил епископ Шанхайский Иоанн. «Русские люди в громадном большинстве ведут тяжелую жизнь, полную душевных переживаний и материальных лишений. Как не гостеприимно относятся к нам в некоторых странах... в том числе и в Китае, но всё же русские всюду чувствуют горечь лишения Родины. Вся окружающая их обстановка напоминает, что они суть пришельцы и должны приспосабливаться к чуждым им обычаям, питаясь крохами, падающими от трапезы приютивших их. Даже в тех странах, где к нам относятся с полным благожелательством, естественно, при распределении труда первое место даётся хозяевам страны, а пришельцы при теперешнем тяжёлом положении 153 большинства стран не могут получить заработка.» Только в Маньчжурии к началу 1930-х гг. насчитывалось примерно 110 тыс. русского населения, 60 тыс. имели статус эмигранта, около 50 тыс. являлись советскими гражданами. Центром притяжения беженцев из России стала полоса отчуждения Китайской Восточной железной дороги, где существовала развитая инфраструктура российской колонии. Её население пользовалось правами экстерриториальности и потому подчинялось собственным администрации и суду. 157 принявших китайское гражданство . Правовую незащищенность российских эмигрантов, в том числе и служащих КВЖД, пыталась компенсировать эмигрантская общественность, которая в 1924 г. учредила Харбинский комитет помощи русским беженцам (ХКПРБ). Эта организация выступала посредником между властями и эмигрантами, способствуя последним в получении вида на жительство и, 158 соответственно, в определении их правового статуса . Несмотря на активную социальную защиту русских эмигрантов со стороны общественных организаций, политика китайских властей была направлена на максимальное правовое подчинение русского населения, лишение каких-либо дополнительных прав, связанных с положением бывших подданных Российской империи. В Шанхае правовое положение российской колонии было немного лучше. В начале 1920-х гг. обустройством беженцев занимались бывшие дипломаты Российского генерального консульства, затем созданное китайскими властями Бюро по русским делам, местная администрация и полиция. Первой из общественных организаций, попытавшихся принять статус эмигрантского центра, был Комитет защиты прав и интересов русских эмигрантов Шанхая под руководством бывшего генерального консула В.Ф. Гроссе. В 1920-30-х гг. эту роль примеряли на себя Русский эмигрантский комитет, Русская национальная община, Совет объединённых русских организаций и Русский национальный комитет. Задачи этих комитетов и организаций сводились к объединению русских эмигрантов, защите их прав и интересов, улучшению их «политически-социального положения»[158] [159]. Материальные средства складывались из ежемесячных взносов от каждой организации-члена Комитета, благотворительных сумм, доходов от концертов, лекций, вечеров и т.п. Члены Комитета пытались также воспользоваться дореволюционными посольскими и консульскими вкладами в китайских банках, но безуспешно[160]. Однако в подавляющем большинстве материальное положение российских эмигрантов в Шанхае было непростым. Ван Чжичэн отмечает, что наиболее трудный период в жизни российских эмигрантов продолжался с конца 1922 г. до лета 1925 г. Безработные составляли больше половины от общего числа белых русских в Шанхае[161]. А по мнению Г.В. Мелихова, преобладание в среде российских беженцев в Шанхае в 1920-е гг. военных вообще осложняло процесс их адаптации в связи с конкуренцией со стороны местных жителей города[162]. Особенно тяжёлым было положение русских женщин в Шанхае, где «всегда был отправной пункт торговли белыми рабынями. Отсюда их отправляли в Макао, Сурбай, на Яву, в Банкок, Сингапур, в порты Индии, Египет, Турцию и даже Европу» [163]. По поводу ужасающей ситуации, в которой оказались российские эмигрантки, был даже направлен специальный меморандум в Лигу Наций[164]. Неслучайно, что одной из основных функций Комитета защиты прав и интересов русских в Шанхае стала защита их прав и трудоустройство на работу. В начале июня 1925 г., когда в Шанхае вспыхнула забастовка китайских рабочих и служащих, иностранные учреждения обратились в этот Комитет с просьбами «о снабжении их благополучными в политическом отношении российскими рабочими»[165]. Собственные суждения по поводу правового положения россиян в Шанхае высказывает профессор Е.Е. Аурилене: «Особенность правового положения эмигрантов в городе - космополите была связана с тем, что основная их масса расселилась на территориях иностранных концессий - в Международном сеттльменте и на Французской концессии. Взаимоотношения русских резидентов концессий с их муниципальными властями складывались более менее благоприятно с самого начала формирования беженской колонии. В годы подъёма национальноосвободительной борьбы в Китае эмигранты завоевали репутацию «полезных членов общества» ценой штрейкбрехерства, заменив бастующих китайских рабочих в иностранных предприятиях. Востребованным оказался и опыт русских военных, которые были привлечены к службе в волонтерских корпусах, полицейских и разного рода охранных подразделениях. Шанхайский русский полк был единственным из национальных подразделений в составе Шанхайского волонтерского корпуса, получившим право иметь собственное знамя[166]». Скрупулезно анализирует сложный процесс регистрации и получения эмигрантами паспортов Ван Чжичэн. «Регистрацией русских беженцев в Шанхае номинально занималась канцелярия Комиссариата по иностранным делам провинции Цзянсу», - пишет Ван Чжичэн. Однако число русских эмигрантов, обратившихся в канцелярию для регистрации, было лишь 2 000 с небольшим. В связи с этим канцелярия довольно часто обращалась к полиции обеих концессий за помощью и неоднократно продлевала сроки регистрации. Характерно, что в конечном итоге многие русские эмигранты по разным причинам регистрацию не прошли[167]. С 1 января 1930 г. отдел по иностранным делам Бюро общественной безопасности (БОБ) городского самоуправления Большого Шанхая начал оформлять паспорта и регистрационные свидетельства, как для белых эмигрантов, так и для советских подданных. Ежегодно в сентябре он публиковал статистический отчёт о численности населения. В мае 1930 г. БОБ Большого Шанхая опубликовало Временный устав по оформлению регистрации паспортов. Вот некоторые его разделы, касающиеся русских эмигрантов: Г лава первая. Регистрация Раздел первый. Если граждане государств, с которыми Китайская Республика не имеет соответствующих соглашений, или государств, не имеющих своих консульств в Шанхае, временно проживают или проезжают транзитом через Шанхай (их пребывание в городе при этом исчисляется менее чем десятью днями), то должны немедленно пройти регистрацию в этом Бюро; граждане, соглашающиеся пробыть здесь более 10 дней, должны пройти регистрацию не позднее 10 дней со дня прибытия в Шанхай; ...Раздел четвёртый. Проходящим регистрацию необходимо иметь при себе паспорт, выданный их государством или китайской администрацией, либо предъявить Свидетельство о регистрации или иные документы, признаваемые данным Бюро; в противном случае необходимо действовать в соответствии со следующими правилами. Бывшие подданные Российской империи должны иметь при себе рекомендательные письма двух следующих организаций: Русского эмигрантского комитета и Общества помощи при нём (Russian National Communi Shanghai); либо иметь ручательство шанхайских русских резидентов, зарегистрированных в БОБ, числом не менее двух. За новых советских граждан должна поручиться состоятельная фигура или более двух человек советских граждан, которые уже прошли регистрацию в данном бюро. Советские граждане, желающие пройти регистрацию в данном бюро, должны сдать свои советские паспорта; эти паспорта будут возвращены в случае выезда за пределы Китайской Республики; Глава вторая. Паспортный контроль. Лица бездоговорных стран, не имеющие официальных паспортов, выданных их государством, и желающие получить китайский паспорт, должны лично обратиться в Бюро для проверки их регистрационных свидетельств, сдать их и заполнить специальный бланк для последующей перепроверки; Граждане бездоговорных стран, желающие получить паспорт для проверки своих регистрационных свидетельств, сдать их и заполнить специальный бланк для последующей перепроверки; Разделы десятый и одиннадцатый главы второй для документа могут быть применены как к бывшим подданным Российской империи, так и к новым советским гражданам. Визирование документов. ...Раздел тринадцатый. Китайские граждане и граждане бездоговорных стран, обращающиеся в Бюро с просьбой визирования их заграничных паспортов для продления срока их действия, должны лично заполнить заявление[168]. .Г раждане бездоговорных стран или граждане, которые находятся вне консульской юрисдикции, имеющие паспорта для туристической поездки («туда» и «обратно»), выданные зарубежными китайскими официальными органами, должны обратиться в Бюро в течение 10 дней по прибытии в Шанхай и лично заполнить заявление, и после проверки регистрационного свидетельства они могут обратиться с прошением о выдаче визы[169]. .Граждане бездоговорных стран, желающие получить удостоверение личности, должны лично обратиться в Бюро или посредством родственников по прямой линии сдать регистрационное свидетельство и лично заполнить заявление, и после соответствующей проверки и подтверждения документов 170 Бюро выдает удостоверение личности . По словам Н.Е. Маликова, который длительное время отвечал за работу по регистрации русских в Шанхае, сумма, взимаемая с эмигрантов при регистрации и оформлении внутренних китайских паспортов, составляла 3 шанхайских долл., а для оформления выездных паспортов - 8 шанхайских 171 долл. Следует заметить, что многие остро нуждающиеся безработные русские эмигранты из-за нехватки средств никогда не обращались в БОБ для оформления документов. Иные русские вообще считали, что раз они эмигранты, живущие на территории концессий, то им совершенно не обязательно регистрироваться и обращаться в БОБ Большого Шанхая. В связи с такой ситуацией БОБ Большого Шанхая приняло решение бесплатно оформить регистрацию части бедных русских эмигрантов, а также оповестило русских эмигрантов о сроках окончания регистрации с тем, чтобы они вовремя её прошли (для этого бюро 19 января 1934 г. обратилось с письмом к Совету объединенных русских организаций с требованием довести это до сведения всех эмигрантов из России). Одновременно БОБ потребовало, чтобы этот совет представил точные данные о численности русских и оформил все необходимые документы для их регистрации в бюро[170] [171]. Всего по данным Ван Чжичэна в 1930 г. на территории Французской концессии официально было зарегистрировано 7 718 российских эмигрантов, 173 включая беженцев из Армении, Эстонии, Латвии и Литвы . Политико-правовое положение и материальное благополучие российских эмигрантов в Международном сеттльменте и во Французской концессии портового города Шанхая несколько отличалось от положения эмигрантов в других местах расселения. Во-первых, Шанхай был международным городом, где существовала большая правовая защищённость жителей Международного сеттльмента; во-вторых, в портовом городе легче было найти работу; в-третьих, здесь не было Гражданской войны и меньше была преступность. Эти обстоятельства привлекали в Шанхай представителей разных этнических групп, в т.ч. и армянских беженцев. Не случайно в 1920-е гг. Шанхай стал вторым по величине центром армянской эмиграции, куда стремились переселиться армяне из Маньчжурии и севера Китая. Особенно много их переселилось сюда после известных событий на КВЖД в 1929 г. За несколько лет в Шанхае возникли десятки армянских комитетов и организаций, в том числе благотворительного направления. В 1938 г. в Шанхае создается Армянское благотворительное общество. В него вошли почти все без исключения армяне, проживающие в «Восточном Париже», как они называли Шанхай. Перед благотворительным обществом стояла задача помощи нуждающимся в поисках пристанища, работы и средств к существованию. Социальная защита эмигрантов была не единственным направлением деятельности Армянского благотворительного общества. Снятое им помещение было хорошо обустроено, в нём происходила разнообразная общественно-культурная жизнь армянской общины Шанхая. Устраивались лекции, доклады, вечера, концерты и даже спектакли, что способствовало духовному единению прибывших в Шанхай армянских эмигрантов. В помещении общества была размещена домовая церковь, в которой время от времени совершались богослужения. Здесь же собирался кружок армянской молодёжи. Первым председателем исполнительного комитета новой национальной организации был избран Х. Асатрян, вице-председателем М. Торосян. В общество также вошли Аманждян, Мелик-Нубаров, В. Чакальян, К. Егиков и Д. Беринов[172]. Благополучный и вольный Шанхай привлекал к себе не только армян, евреев, богатых выходцев из Прибалтики, но и других состоятельных российских граждан, основные потоки из Маньчжурии которых приходятся на 1924 г. (переход КВЖД в совместное советско-китайское правление), 1929 г. (конфликт на КВЖД), 1931-1932 гг. (японская оккупация Маньчжурии и создание марионеточного государства Маньчжу-Г о). Петр Балакшин пишет: «Тучные шанхайские нивы» привлекали не только бежавших от нужды или от японцев. Из Харбина, Мукдена, Пекина, Тяньцзиня сюда съезжались «вожди» всех рангов с целью объединения эмиграции, дельцы и авантюристы. Внутри колонии уже четко обозначились социальные различия. Эмигранты не делились на касты, но «создали свои классовые подразделения, и те, кто служили клерками в Русско-Азиатском банке или на английской таможне, смотрели свысока на сторожей, охранявших 175 промышленные склады» . Приток эмигрантов из других районов Китая имел для шанхайской колонии двоякое последствие. С одной стороны, количественный рост усилил её возможности для сохранения социокультурной специфики, с другой стороны - усложнилась ситуация на рынке труда, что не могло не сказаться на материальном положении эмигрантов. Тем не менее к середине 1930-х гг. второе поколение эмигрантов уже имело созданные отцами относительно сносные условия существования и борьба за выживание отошла на второй план. Локализация основной массы колонии на территориях западных концессий оказала решающее влияние на процесс адаптации беженцев. Для русского человека овладеть французским или английским языком было проще, чем выучить китайский, да и европейская культура, сосуществовавшая рядом с восточной, расширяла адаптивные возможности беженской колонии. Власти Международного сеттльмента и Французской концессии проявляли благожелательное отношение к русским «белым» с самого начала их пребывания в Шанхае, облегчая тем самым процесс адаптации эмигрантов в новой культурной среде. В этой связи показательным является тот факт, что русские резиденты Французской концессии допускались к участию в торжествах по случаю национальных праздников Франции, им разрешались прогулки по парку, вход в который для китайцев был запрещен[173] [174]. Русские военные эмигранты приобрели репутацию надежной силы, к которой муниципальные власти обращались за помощью в критических ситуациях, требующих защиты населения концессий, - во время Гражданской войны «северян» и «южан», японокитайского конфликта 1932 г. и т.д. Многие русские эмигранты служили в иностранных фирмах и учреждениях, дети учились в иностранных учебных заведениях. Интеграция в деловую и культурную жизнь западных концессий не могла не оказать влияния на менталитет русской колонии, постепенно ослабляя связь значительного числа эмигрантов с общиной и создавая предпосылки для аккультурации. Известный эмигрантский публицист Л. Арнольдов, размышляя на страницах харбинской «Зари» об ассимиляции русских эмигрантов в Европе, писал: «В Шанхае, наоборот, несмотря на международный характер этого народа, уважением пользуется лишь то, что сохранило своё национальное лицо. Даже на спортивном поле Шанхай делится по национальностям. Каждая колония имеет здесь если не свой центр расселения, как французская, японская, португальская и даже русская, то свой флаг, свои клубы, церкви, школы... Здесь перестать быть русским значит стать никем. Усваивая английский язык, мы вполне можем сохранять своё русское лицо. Но это лицо должно знать себе цену, хранить печать национальной гордости». Далее автор признает, что в русской колонии Шанхая имеются «темные» и «разлагающие» силы, но «сплоченное ядро» может многое сделать для 177 поднятия её престижа и материального благополучия . Другой не менее известный эмигрантский автор - харбинский журналист Л. Астахов, сравнивая «душевный строй и внешний облик русского населения» Харбина, Шанхая и Тяньцзиня, писал, что лишь в Харбине русская душа не отравлена «нарядной «урбанистической» мишурой шумных портовых городов, вечно кипящих в адском котле «потогонной» борьбы за существование.». В Шанхае и Тяньцзине, по его мнению, русское население подверглось «обезличивающей обработке, которая на иностранных концессиях. внешне и внутренне смолола податливую русскую душу в ценное «удобрение» для 178 иноземной культуры» . Противоречивая оценка уровня этнокультурной [175] [176] целостности эмигрантской колонии Шанхая, наверное, неслучайна, ибо сама жизнь в этом городе была полна парадоксов и противоречий. Это подмечали и подмечают многие исследователи, как китайские, так и русские (Ван Чжичэн, Е.Е. Аурилене). Если большинство эмигрантов первого поколения руководствовалось шкалой национальных ценностей, то их дети, подраставшие в городе - космополите, дорожили традициями отцов в меньшей степени. «Шанхайская молодёжь оказалась менее подвижной в стремлении к высоким идеалам и мало воспринимающей понятие о долге к Родине», - писал по этому поводу I ^j Q В.Д. Жиганов . Атмосфера Французской концессии и Международного сеттльмента, насыщенная ценностями западной цивилизации, явилась тем фактором, который способствовал ослаблению этнокультурного сознания молодого поколения эмигрантов. Стремясь воспитать своих детей русскими, община создавала национальные учебные заведения, однако ни их количество, ни содержание образовательных программ не могло удовлетворить интеллектуальные потребности поколения, готовящегося 180 включиться в жесткий ритм жизни западных концессий . Вместе с тем, и в северном интернациональном Шанхае многие представители нерусских национальностей, в том числе цыгане, татары и другие нацменьшинства, не чувствовали себя защищёнными. Например, Ван Чжичэн пишет о бедственном положении цыган Шанхая: «Несмотря на то, что цыгане привыкли к свободной, спокойной, неторопливой жизни, в Шанхае им приходилось много хлопотать о хлебе насущном... жилище и многом другом. После того, как японцы захватили концессии в Шанхае, материальное положение цыган с каждым днём становилось все хуже. Около 181 80-90% цыган, как мужчин, так и женщин, потеряли работу» . [177] [178] [179] Нужду и притеснение испытывала на себе татаро-мусульманская община Шанхая. Уровень образования и квалификации татар-эмигрантов был значительно ниже, чем русских, поэтому им труднее было найти работу. Татарским беженцам пришлось пережить годы безработицы, нищеты, поисков работы, борьбы за выживание, годы приспособления в иноязычной и инокультурной среде. В отличие от других россиян в Шанхае, из -за малочисленности именно российская мусульманская община смогла 182 сорганизоваться относительно поздно . Основная часть беженцев из России жила на территории Французской концессии, были и те, кто вынужден был в силу своего бедственного материального положения селиться в китайском городе. Немалое число тюрко-татар селилось здесь в силу того, что они могли более-менее смешаться с китайским населением (их принимали за синьцзянцев), да и территориально это было ближе к жилью местных мусульман, близ 183 небольшой местной мечети . Татары-беженцы на рынке труда не могли конкурировать с дешевым трудом китайцев. Оставалась надежда на благотворительные организации, на помощь иностранных компаний, на шанс получить работу у богатых китайцев, экономящих на найме иностранной рабочей силы, на получение работы у богатых мусульман - выходцев из Индии и Ближнего Востока (российские беженцы получали больше, чем китайцы, но меньше, чем иностранцы с той же квалификацией). Некоторое время спустя, обосновавшись и укрепившись в Шанхае, русские беженцы начали издавать свои газеты (а тюрко-татары из-за малочисленности и недостатка творческих сил ещё 8 лет жили без своей газеты). В заметке об этом писалось: «Татарам труднее всех из эмигрантов в этом отношении, т.к. они не имеют здесь 184 никаких изданий и литературы на своём родном языке» . [180] [181] [182] 168 169 170 171 В 1935 г. татарская община Шанхая насчитывала около 120 человек . Она не замыкалась лишь на собственных узконациональных проблемах и вопросах местного масштаба. Остро волновали её вопросы общемусульманского объединения на Дальнем Востоке. Вопрос единства мусульманских землячеств Дальнего Востока давно будоражил общественное мнение тюрко-татар и стоял чрезвычайно остро. Русскоязычные издания «Шанхайская Заря», «Слово», «Заря» часто писали о распрях в тюрко-татарских общинах. Вот только названия некоторых статей, посвященных этой проблеме: «Мусульмане всё воюют в Харбине», «Раскол в тюрко-татарской эмиграции в Японии», «Члены харбинской мусульманской общины жалуются на своего муллу» и т.д.[183] [184] [185] [186] Весной 1935 г. был проведен объединяющий шанхайскую тюрко- 187 татарскую общину вечер памяти Юсуфа Акчура . Для привлечения интереса и участия соплеменников в мероприятиях литературнохудожественного кружка немало сил и труда своего отдала руководительница (председатель) кружка К. Ахмеди (литпсевдоним татарской учительницы и активистки общины Асякаевой). Проводилась разнообразная общественная работа по ознакомлению членов общины с историей жизни тюрко-татар, азербайджанцев и кавказцев за последние 50 лет. Перу К. Ахмеди принадлежало несколько пьес, повестей, заметки о 188 деятелях тюрко-татарской культуры часто появлялись в газетах . Ежегодно литературно-художественный кружок проводил 13-15 заседаний. Накануне и в период японской агрессии в Китае поток харбинских тюрко-татар в Шанхай увеличился. Быстрый отъезд из Харбина значительной части татар-мусульман объясняется тем, что власти марионеточного государства Маньчжоу-Ди-Го планировали мобилизацию эмигрантской молодёжи в армию для борьбы с СССР. Не желая этого, молодые татары, башкиры и представители других национальностей стали поодиночке переселяться в Шанхай, где можно было рассчитывать на поддержку соплеменников и помощь международного англо-французского общества. Приток новичков привел к тому, что единая шанхайская тюркотатарская община, волей-неволей, стала «размываться» на районные мероприятия-междусобойчики, т.к. можно уже было не зависеть от общего собрания всех тюрко-татар Шанхая. То или иное небольшое мероприятие 189 можно было провести в отдельном районе города независимо от других . С увеличением численности членов колонии тюрко-татарская община смогла, наконец, снять свое собственное помещение. В конце июня 1937 г. в этом помещении проведено годовое общее собрание. На повестке дня были поставлены следующие вопросы: 1. Утверждение новых членов Национально-духовной общины. 2. Доклад правления о деятельности за истекший год. 3. Доклад ревизионной комиссии. 4. Выборы и обсуждение муллы общины. 5. Текущие дела. Все оглашенные доклады общее собрание приняло, а отчетность утвердило, выразив глубокую благодарность правлению за труды для общества. После этого общее собрание приступило к выборам. В новый состав правления были избраны: председателем - А. Ямалетдинов, вицепредседателем - З. Заигнашев, казначеем - Ш. Акбердин, секретарем - Р. Фаткулин, членами правления: Ш. Хазиев, Ш. Мухаметзянов, А. Вахитов, А. Гарифуллин и кандидатами: Р. Нусратуллин, Х. Мамлеев[187] [188]. С началом Второй мировой войны осенью 1939 г. после захвата Шанхая японцами эмигрантская молодёжь, в том числе тюрко-татарская, вновь оказалась перед выбором: либо идти на услужение японцам и предать Россию-Родину, либо, не смирившись с агрессорами, покинуть Шанхай и стать гражданами какого-либо государства. Многие ратовали за переезд в Турцию, Арабские страны, США... Большая часть тюрко-татар отправилась в поисках лучшей доли в Австралию. Отдельная группа татар, башкир и других представителей мусульманской диаспоры в конце 1940-х гг. вернулась в СССР. Если политико-правовое положение основной массы российских эмигрантов в Шанхае до 1939 г. было более менее удовлетворительным, то большая часть национальных диаспор Харбина и всей Маньчжурии не просто существовала, но зачастую выживала. Причём правовой беспредел китайских властей был характерен в отношении всех национальных диаспор российской эмиграции. Легче было тому, кто имел капитал и мог купить у чиновников паспорт или вид на жительство. Основная же масса простых эмигрантов разных наций и вероисповедания пребывала в тяжёлых политико-правовых и материальных условиях. О правовом положении русской православной церкви в Маньчжурии свидетельствует архивный документ, который мы приводим полностью: «Доклад о правовом положении Харбинской епархии в 1928 г.»[189] «В течение минувшего года нашей епархии пришлось пережить не мало тяжёлых минут, в особенности настоятелям некоторых приходских церквей, вследствие неудачных попыток перед Китайскими властями в отношении регистрации Епархиальных и Приходских организаций. Со стороны Епархиальной Власти в лице Правящего Архиепископа и Епархиального Совета, а также и о. о. настоятелей разных приходов епархии, делались неоднократные попытки к регистрации уставов, но все эти попытки не привели к желательным результатам, и последний официальный ответ Китайских Властей, в самой разной форме протестующий против повторных ходатайств пред ними о регистрации, отбил всякую охоту, как у Правящего Архиепископа, так и у настоятелей церквей возбуждать о семъ новые ходатайства. Китайские власти в ОРВП по отношению к русской эмиграции руководствуются вообще, прежде всего, законоположениями Китайской республики и отчасти Сводом законов Российской империи. Исходя из этих законоположений, они допускают деятельность Правящего Архиепископа и настоятелей церквей, признавая их за юридические лица, и считаются только с ними в церковных делах. Принимая во внимание подобное положение вещей, Епархиальному собранию необходимо заняться детальным и всесторонним обсуждением этого вопроса и вынести определенное конкретное решение. По мнению Епархиального совета, было бы в высшей степени необходимым руководствоваться Соборными Положениями, постановлениями Свят ПАТРИАРХА, Св. Синода и Высшего Церковного Совета Прав. Росс. Церкви от 7/20 ноября 1920 г., а также установившейся практикой во взаимоотношениях Китайских Властей к русской эмиграции и существующими законоположениями Китайской Республики, выработать самый упрощенный Устав церковных организаций и от имени Епархиального собрания возбудить соответствующее ходатайство перед подлежащими Властями о регистрации его. Выработанный Епархиальным Советом проект такового Устава при сем прилагается. С подлинным верно: Член Секретарь Харбинского Епархиального Совета, Протоиерей. Июня 1928 г. № 1229.» В сложном политико-правовом и материальном положении пребывали рабочие, служащие и вспомогательный персонал, занятые на различных работах в полосе отчуждения, эксплуатации и охране КВЖД. А казаки в поисках работы нанимались на службу в китайские войска, полицейские структуры, в охранники и личными телохранителями. Часть эмигрантов работала на промышленных предприятиях: лесных концессиях Скидельского, Ковальского, Шевченко, Мулинских угольных копях, 192 сахарных и маслобойных заводах, табачных фабриках . На берегу озера Далай-Нор находились русские поселки-рыбалки. Значительное число россиян, в основном казаков, занималось сельским хозяйством в районе Барги, в т. ч. в Трехречье, где к концу 1920-х гг. их удельный вес в общем числе жителей достигал 91%. Отдельные селения по национальному составу были чисто русскими[190] [191]. Как мы уже отметили выше, в 1924-1925 гг. советское правительство подписало договоры с китайской администрацией о переходе КВЖД в руки обоих государств на паритетных началах, отказавшись от специальных привилегий для русских, в т. ч. от права экстерриториальности. На основании паритетности советская сторона администрации КВЖД была представлена гражданами СССР как прибывшими из Советского Союза, так и получившими гражданство непосредственно в Маньчжурии. Китайская сторона имела право использовать на этой службе своих граждан. В связи с этим те российские эмигранты, которые работали на КВЖД и не получили советского гражданства, приняли китайское[192]. В полосе отчуждения КВЖД возникла уникальная ситуация, когда на территории вне России бок о бок жили и работали россияне, одна часть из которых имела статус советских граждан, другая - китайских, а третья - эмигрантов без паспортов. Юридически это положение продолжалось с 1924 по 1935 гг. В течение этого периода ещё одна волна беженцев из СССР, относящаяся к концу 20-х - началу 30-х гг., пополнила ряды российской диаспоры в Маньчжурии. В основном это были крестьяне и некоторые городские жители, спасавшиеся от раскулачивания и политических репрессий, а также единичные беглецы из сталинских лагерей и спецпоселков. 1935-1945 гг. выделяются как последний и наиболее жесткий период истории российской эмиграции в Маньчжурии. В 1935 г. СССР продал КВЖД властям Маньчжу-Го, что сопровождалось, во-первых, массовой эвакуацией советских граждан (только из Харбина в Советский Союз выехало около 30 тыс. семей)[193]; во-вторых, новым пополнением эмигрантской среды за счёт отказавшихся от возвращения на Родину; в-третьих, дальнейшим оттоком эмигрантов из Маньчжурии. Эмигрантская газета «Заря» в 1935 г. сообщала, что только за два месяца (феврале и марте) на КВЖД прибыло 2 тыс. японцев. Эта же газета передавала панику, охватившую советских граждан накануне их возращения в СССР, под такими заголовками: «Каждый день желающих расстаться с красным паспортом - в Бюро по делам российских эмигрантов скопилось 1 200 прошений»; «Харбин накануне вещевой дешевки - перед эвакуацией железнодорожников»; «Из 153 железнодорожников 150 невозвращенцев»[194] [195]. На поездах, везущих русских харбинцев, были транспаранты с надписями: «Матушка Россия, прими своих детей!», 197 вспоминает бывшая эмигрантка И. Ильина . Оставшиеся падали в тяжелые условия японского военного режима, когда вся экономическая и общественно-политическая жизнь не только направлялась и контролировалась японскими военными миссиями, но и активно использовалась в агрессивных устремлениях Японии на Дальнем Востоке. После вступления в 1945 г. советских войск в Маньчжурию российская эмигрантская колония на этой территории практически перестала существовать: часть эмигрантов спешно выехала из Китая, оставшиеся реэмигрировали в СССР как в добровольном, так и в принудительном 198 порядке . По указу Президиума Верховного Совета СССР от 14 июня 1946 г., некоторой части эмигрантов было предоставлено право получения советского гражданства[196] [197]. Однако поскольку значительная масса русских, проживавших на территории Маньчжурии, особенно мужчин, принимала участие в антисоветских политических объединениях и военных формированиях, то многие из эмигрантов были арестованы контрразведкой «Смерш» и приговорены в Советском Союзе к различным видам уголовного наказания, вплоть до расстрела. Вернувшихся на родину стали называть «реэмигрантами» и отнеслись как к особой этнической группе, словно они не такие же российские граждане, как и все остальные. Через два года НКВД издал приказ «О мероприятиях в связи с террористической, диверсионной и шпионской деятельностью японской агентуры из так называемых харбинцев». В результате были репрессированы 49 470 человек, из них 31 226 - расстреляны[198]. Решением Политбюро ЦК ВКП (б) (протокол № 57) харбинцы, наряду с немцами, греками, поляками, подлежали расстрелу[199]. Вышеизложенное в четвертой главе позволяет нам сделать ряд выводов и обобщений. Политико-правовое положение российской эмиграции в целом и ее отдельных этнических групп и диаспор в Китае в 1920-40-е гг. было сложным и противоречивым. Российская диаспора имела несколько центров локализации в различающихся по правовым, политическим и социокультурным условиям районах Китая. Наиболее крупными центрами была Маньчжурия с главным городом эмигрантов Харбином и международный мегаполис Шанхай. Г ораздо меньшее количество насчитывали национальные колонии Тяньцзиня, Циндао и Даляня. В этих местах расселения российских эмигрантов были и разные политико-правовые режимы и разный уровень социальной защиты. Наиболее благоприятным для жизни эмигрантов был Шанхай, особенно до прихода туда японцев в 1939 г. Менее благоприятным в правовом и социально-экономическом отношении была Маньчжурия. Именно здесь российские беженцы оказались в условиях полуколониальной восточной страны, разделяемой серьезными противоречиями и Гражданской войной. Прежде всего, в Маньчжурии отсутствовало единое политико-правовое поле, что обрекало изгнанников на тяжелее, порой унизительное положение. Итак, исходное различие законодательства разных политических режимов: (китайского, Маньчжоу-Ди-Го, японского, советского в полосе отчуждения КВЖД и шанхайского) о предоставлении гражданства, унификация его в ряде мест в виде нансеновского паспорта определяло нестабильность положения многонациональной российской эмиграции в Китае. Оказавшись в условиях чужой восточной страны, с непонятным языком и культурой в положении незваного гостя без определенного статуса и средств к существованию, беженцы стремились объединиться в этнические группы, землячества диаспоры и в целом создать единую многонациональную российскую колонию. Все эти эмигрантские организации имели целью оказание помощи соотечественникам в поисках работы и пропитания. Вместе с РПЦ и другими национальными конфессиями они оказывали изгнанникам духовную поддержку. В 1920-30-е гг. в эмиграции были созданы различные филантропические общества, благотворительные комитеты и организации, оказывающие помощь этническим группам. Особую роль в деле защиты интересов эмигрантов сыграл ХКПРБ (Харбинский комитет помощи русским беженцам), а также многие национальные комитеты помощи нуждающимся.