Параграф четвертый. Образы права в мелодиях славянского народного творчества

Следующий источник правового мира славян — памятники народного творчества и художественной литературы. В них, как отмечал замечательный советский ученый И.Т. Голяков, как в «зеркале жизни», отражены многие правовые явления[710].

Одной из основных мелодий легенд, сказаний и песен славянских народов был призыв к вольной жизни и свободе. В восприятии древних славян свобода была самым драгоценным даром. Так, в одной из сербских песен поется:

«Я не голоден и пить не жажду,

Я по воле только стосковался,

Как попал к тебе в полон в темницу,

Невтерпеж сидеть в темнице стало»[712].

Во многом созвучны слова украинской песни «Маруся Богу- славка»:

«Ой, вызволи, Боже, нас всех, бедных невольников,

Из тяжкой неволи,

Из веры басурманской На ясные зори,

На тихие воды,

В край веселый,

В мир крещеный.

Выслушай, Боже, в просьбах наших,

В молитвах несчастных»[713].

Такие же слова звучали во многих песнях западных славян — поляков и чехов, словаков и моравов. Не случайно в одной из польских песен сказано: «Вольность измеряется количеством крестов», — иными словами, количеством тех, кто погиб, защищая ее[714].

Вместе с тем древнеславянские песни нередко предупреждали об опасности, таившейся в безудержном стремлении к свободе. Об этом поется в новгородских былинах «О Василии Буслаевиче», который принес много бед со своими «веселыми удалыми добрыми молодцами»[715].

Вольница были причиной многих междоусобных войн, которые обескровили славянские земли, о чем повествуют все славянские летописи. Вместе с тем все они призывали защищать свободу от иноземных врагов. Так, в одной из древнерусских былин есть такие строки:

«Вы седлайте-тко добрых коней И садитесь-тко на добрых коней,

Поезжайте-тко в чисто поле под Киев-град,

И постойте вы за веру за отечество,

И постойте вы за славный стольный Киев-град,

И постойте вы за церквы-ты за Божии,

Вы поберегите-тко князя Владымира»[716].

Такой же мотив звучал в песнях южных славян. При этом отметим, что они, как правило, не разделяли былинных героев между народами и государствами. Все они были славянами. Так, Марко Королевич стал героем песен сербов и болгар, боснийцев и хорватов, македонцев и черногорцев.

Столь же мощно в славянском народном творчестве звучала вторая мелодия — равенства. Многие русские, польские, чешские народные сказания рассказывали о том, что цари, короли и князья происходили из крестьян, ремесленников либо иных простых людей. Так, согласно легендам, сохраненным в «Повести временных лет», первый князь Киева был перевозчиком на Днепре[717].

Во многом сходные предания сохранились в летописях других славянских народов. В частности, в «Чешской хронике» Козьмы Пражского утверждается, что первый король Чехии Пржемысл был крестьянином («пахарем») и что, вступая на престол, он пожелал взять с собой «свои лапти, сплетенные из лыка, и велел сохранить их на будущее» и что они «хранятся в Вышеграде в королевских палатах доныне».

В «Великой польской хронике» отмечено, что один из первых польских князей Лешек Первый был «искуснейшим в золототканом деле мастером». Простолюдином был и его преемник Лешек Второй. Как повествует летопись, вступая на престол в царских одеяниях, «он положил одежды своей бедности по правую сторону трона, показывая этим добродетель своего положения и своей покорности, желая также показать потомкам, что короля более красивым и видным делает скорее смирение, чем пурпурные одежды»[718]. К простому сословию — землепашцев — относился и Пяст, основатель новой княжеской династии в Польше[719].

Герои всех древних сказаний славян признавали власть правителей. Но только до той поры, пока не появлялась угроза предательства, произвола либо нарушения исконного порядка и вольностей.

Здесь проявлялась третья основная мелодия народных сказок, песен и былин — борьба добра со злом.

В русской «Голубиной книге» эта вековечная борьба представлена так:

«Это не два зверя собиралися,

Не два лютые собегалися,

Это Кривда с Правдой соходилися,

Промежду собой бились-дрались,

Кривда Правду одолеть хочет,

Правда Кривду переспорила.

Правда пошла на небеса К самому Христу, Царю Небесному;

А Кривда пошла у нас вся по всей земле,

По всей земле по свет-русской,

По всему народу христианскому.

От Кривды земля восколебалася,

От того народ весь возмущается;

От Кривды стал народ неправильный,

Неправильный стал, злопамятный:

Они друг друга обмануть хотят,

Друг друга поесть хотят.

Кто не будет Кривдой жить,

Тот причаянный ко Господу,

Та душа и наследует Себе Царство Небесное»[720].

В приведенных строках «Голубиной книги» отчетливо слышна еще одна мелодия славянских песен и былин — призыв к праведной жизни. Те, кто следовал ему, могли воссиять как «солнце праведное»[721] и в этом уподобиться Христу[722].

Борьба со злом, конечно, требовала жертв. И народные песни славили тех, кто, невзирая на опасности, жертвовал собой. Так, в одной из них Марко Королевич, отправляясь на бой с турецким наместником, говорит:

«Косово, ой, ровное ты поле!

До чего мы дожили с тобою!

Уж теперь не князь наш благородный,

Злой Арап тобою управляет!

Не снесу я этого позора,

Не стерплю великой той печали,

Чтоб чинил Арап свои обиды,

Целовал и девушек, и женщин.

Я отмщу за вас сегодня, братья,

Отмщу за вас или погибну!»[723]

Следующая мелодия древнеславянских песен, легенд и преданий — призыв к созиданию. В представлении древних славян созидательный труд был столь же священен, как и ратный подвиг. Многие былинные герои, совершив «святое дело» освобождения родной земли[724], возвращались к прежнему крестьянскому (Иван Крестьянский сын), ремесленному (Никита Кожемяка) либо купеческому труду (Садко).

Летописи постоянно воспевали созидательный труд славянских князей. Так, «Повесть временных лет» рассказывала о том, как киевский князь Ярослав, «утерев пот» после ратных дел, перешел к созиданию. В его правление строились города, церкви, основывались новые монастыри[725]. Распространялось книжное знание.

В Хорватской земле король Будимир, приняв крещение, повелел гонимым христианам «возвратиться в свои места, восстановить и исправить города, разрушенные и сожженные язычниками», вернуть земле ее прежний вид, «дать людям настоящие законы», как сказано в Хорватской летописи XII в.

Еще одна ведущая мелодия славянских сказаний — воспевание справедливости, обращенное не только к князьям, иным правителям и судьям, но и к простым людям. Они должны были искать правду и защищать ее. Этому учили сказки и былины, древние летописи и жития святых.

По особенному звучали сказания о судах. В одних воспевались судьи, которые «праведен суд судити»[727]. В других, напротив, высмеивались, как в сказках о «Шемякином суде», продажные, вероломные либо неразумные судьи[728]. В третьих звучал стон обиженных и обездоленных неправедным судом:

«Што неправедные судьи расселяются.

Никуды от их, злодиев, не укроешься,

Во темных лесах найдут оны дремучих,

Все доищутся в горах оны высоких,

Доберутся ведь, во матушке — сырой земле,

Во конец оны крестьян всех разоряют»[729].

Призывая к справедливости, древние летописи предупреждали о той опасности, которая грозит той стране, в которой о ней забыли. Обращаясь к этой теме, летописец Нестор писал: «Если же какая-нибудь страна станет угодной Богу, то ставит ей Бог цесаря или князя праведного, любящего справедливость и закон, и дарует властителя и судью, судящего суд.

Впрочем, в бедах, которые часто случались в славянских землях, были виновны все — и правители, и простолюдины. Так, описывая нашествие половцев в 1093 г., летописец Нестор со скорбью отмечал, что это Божий бич, необходимый для того, чтобы люди, опомнившись, воздержались от злого пути своего[731].

«Повесть временных лет» содержит страшные картины разорения Руси. Так, в том же году после взятия Торчевска «половцы запалили город огнем, и людей поделили, и много христианского народа повели в вежи к семьям своим и сродникам своим; страждущие, печальные, измученные стужей, скованные, в голоде, жажде и беде, с осунувшимися лицами, почерневшими телами, в неведомой стране, с языком воспаленным, раздетые бродя и босые, с ногами, исколотыми тернием, со слезами отвечали они друг другу, говоря: «Я был из этого города», а другой: «А я из того села»; так вопрошали они друг друга со слезами, род свой называя и вздыхая, взоры возводя на небо к Вышнему, ведающему сокровенное»[732].

По утверждению Нестора, так Бог казнит тот народ, который впал во грехи.

Следующая мелодия древнеславянских сказаний — сострадание. По описанию Нестора, святитель Руси князь Владимир с особым вниманием воспринял заветы Христа и повелел «всякому нищему и бедному приходить на княжий двор и брать все, что надобно, питье и пищу и из казны деньги». А для больных и немощных он повелел снарядить телеги и положить на них хлебы, мясо, рыбу, различные плоды, мед в одних бочках, а в других — квас, и развозить по городу и раздавать все необходимое[733].

Эту традицию продолжили многие русские князья, о чем свидетельствует «Поучение» князя Владимира Мономаха. «Всего же более, — призывал он, — убогих не забывайте, но, насколько можете, по силам кормите, и подавайте сироте, и вдовицу оправдывайте сами, а не давайте сильным губить человека.

Тому же учил Даниил Заточник, убеждая: «Щедрый князь — как река, текущая без берегов через дубравы, поит не только людей, но и зверей; а скупой князь — как река в берегах, а берега каменные: нельзя ни самому напиться, ни коня напоить. Да не будет сжата рука твоя, княже мой, господине, на подаяние бедным: ибо ни чашею моря не вычерпать, ни нашими просьбами твоего дому не истощить»[735].

Такие же мотивы повторяются во многих других славянских рукописях. Так, «Востоковская легенда» рассказывает, как чешский князь святой Вацлав (Вячеслав — в русской традиции) «всем убогим делал доброе, бедных кормил и одевал по евангельскому учению, больных рабов питал, вдов не давал обидеть, всех людей убогих и богатых миловал.»[736].

Примечательно в этом отношении описание жизни сербского короля Милутина. «Из всех городов и краев и многих сел и соседних земель, — писал автор его жития, — шли нищие и странные и немощные, хромые и слепые и прокаженные, дабы принять щедрую милостыню из его рук; никогда не расходились эти убогие из его дома, никогда не оскудевала кроткая и добрая его щедрость...» А когда приходила ночь, король «снимал с себя царское платье, что носил днем, и облачался в худую и старую одежду, прикрывал лицо свое, дабы никто его не узнал, и брал с собой двоих-троих верных слуг, которым приказал молчать об увиденном, брал с собой множество золота и другого потребного для дачи убогим, дабы наполнить их утробы сполна. Как истинный кормилец кормил голодных, как нелицемерный даритель милостыни любил нищих и убогих. Тайно выйдя со двора своего и придя в обиталища их, где они спали, давал золото, еду и одежду в их руки. А те удивлялись и не знали, откуда им это дается, не знали, что это — добрый их кормилец, который днем творил милостыни, а ночью пребывал среди них и как слуга стоял пред ними, ревнуя Христу»[737].

И наконец, еще одна основная мелодия — вера в Христа, которая пронизывала многие славянские летописи, песни, сказания и жития святых.

«Повесть временных лет» рассказывает, что с принятием христианства Божия роса пала на многие страны, в том числе на Русскую землю[738]. Одной из первых христианство приняла княгиня Ольга. Она, как писал летописец Нестор, была «предвозвестницей христианской земле, как денница перед солнцем, как заря перед рассветом». В ней он видел «русское познание Бога, начало нашего с ним примирения», святую, которая и после своей смерти молится Богу за Русь[739].

Через тридцать три года христианство принял ее внук Владимир. А вместе с ним и вся Русская земля — «сад» новых людей, сердце которых было обращено к познанию Бога истинного[740].

Такие же мотивы звучали в сказаниях южных, восточных и западных славян.

Христианская вера вела к новой жизни. Убеждая в этом, Хорватская летопись XII в. рассказывала о преобразованиях короля Звонимира. «Этот почтенный король, сын доброго отца, — писал летописец, — стал весьма почитать и любить церкви, помогать добрым и истреблять злых. И всеми добрыми он был любим, а злыми ненавидим, потому что терпеть не мог зла. При добром короле Звонимире веселилась вся земля, потому что полна и украшена была всяким добром, а города изобиловали серебром и золотом. Бедный не боялся, что богатый съест его, ни слабый, что у него отнимет сильный, ни слуга, что господин поступит с ним несправедливо. Потому что король всех защищал, сам не дозволял того... Земля полна была всякого блага».

О плодотворном влиянии христианства рассказывала и «Чешская хроника». Так, повествуя о правлении князя Болеслава II, летописец отмечал, что он «был чрезвычайно предан христианству», выступал ревностным «поборником католической веры, отцом сирот, защитником вдов, утешителем страждущих, духовных и странников благочестивым покровителем, славным основателем божьих церквей»[741].

Такие строки находили отклик во многих сердцах, потому что они, как сказано в «Слове о Законе и Благодати», были обращены:

«Не к несведущим,

Но к призобильно насытившимся сладостью книжной,

Не к врагам Божиим, иноверным,

Но к настоящим сынам Его,

И не к сторонним, а к наследникам Небесного Царства»[742].

Сказанное объясняет, почему мелодии народного творчества так часто находили отражение в памятниках славянского права.

Так, в «Изложении чешского земского права» пана Андрея из Дубы утверждалось, что земское право «в своем установлении было и должно быть свободным», что каждый человек «начиная от короля и до ткача» не может противостоять велениям либо избежать действия этого права, что прежде право было свободным, потому что «его защищала свободная рука», но что теперь оно стало зависимым, о чем скорбят и люди, и Бог[743].

Многие летописи требовали, чтобы благо правосудия было предоставлено всем — и богатым, и бедным, достойным и недостойным. Так, «Великая польская хроника» сохранила предание о том, как сподвижники князя Болеслава Кривоустого хотели устроить расправу над князем Збигневом, предавшим Польшу. Но их остановил воевода Болеслава словами: «Недостойно и противоречит праву, чтобы наказание предшествовало суждению. И мы не можем и не должны выносить никакого приговора, пока он не признает свою вину на суде или не будет изобличен свидетельством людей, заслуживающих доверия»[744].

Народные представления о том, каким должно быть право, отражены во многих челобитных, прошениях и петициях, которые подавались правителям. Нередко они содержали целостные, хорошо продуманные программы правовых преобразований. Так, в «Большой челобитной» Ивана Пересветова царю Ивану Грозному 1540-х гг. указывалось:

«Бог помогает. тем, кто трудится и Бога призывает в помощь, тем, кто любит правду и судит праведным судом.

первом турецком царе султане Магомете. хоть неправославный царь, а устроил то, что угодно Богу: в царстве своем ввел великую мудрость и справедливость, по всему царству своему разослал верных себе судей, обеспечив их из казны жалованьем, на какое можно прожить в течение года. Суд же он устроил гласный, чтобы судить по всему царству без пошлины, а судебные расходы велел собирать в казну на свое имя, чтобы судьи не соблазнялись, не впадали в грех и Бога не гневили. А если наградит он какого вельможу за верную службу городом или областью, то пошлет к своим судьям и велит выплатить тому по доходной росписи единовременно из казны...

И вот он великую справедливость установил в своем царстве и снабдил уставом купеческий торг, так что только на слово можно и купить, и продать хоть на тысячу рублей...

В каком царстве правда, там и Бог пребывает, и не поднимется Божий гнев на это царство»[745].

Столетие спустя (в 1650 г.) московскому царю была подана челобитная о назначении судей из всех сословий, чтобы они судили «по старине и по правде» и могли оберегать Русскую землю от насилия «сильных людей»[746].

Конечно, подобные челобитные редко достигали цели. Вместе с тем они были продуктом той закваски подлинного права, которая бродила в общественном сознании славян и во многом определяла развитие обычаев, законодательства и практики его применения.