КОНЦЕПЦИЯ «ПРИКАЗА»КАК ОСНОВАНИЕ ОПРАВДАНИЯ НАЦИСТСКИХ ВОЕННЫХ ПРЕСТУПНИКОВ
Исходя из того, что преследование и наказание нацистских военных преступников должны осуществляться в соответствии с принципами международного права, следует, что и все конкретные проблемы, возникающие в ходе расследования и судебного разбирательства по делам о нацистских военных преступниках, также не должны противоречить принципам и нормам международного права, независимо от того, к ведению каких органов — национальных или международных — отне-ісено осуществление правосудия.
Умышленно отвергая это основополагающее требование, западногерманские суды, инспирируемые западными оккупационными властями, как отмечалось выше, при преследовании и наказании нацистских преступников стали руководствоваться нормами внутреннего уголовного права, с тем чтобы, манипулируя многочисленными уголовно-правовыми конструкциями этого праза, получить возможность для реабилитации нацистских преступников.
Одним из наиболее распространенных доводов защиты и суда в ФРГ, используемых в качестве оправдательного или даже исключающего вину обстоятельства, стала концепция из обихода внутреннего уголовного права ФРГ, согласно которой нацисты будто бы вынуждены были совершать преступления, в силу не-обходимости выполнять преступный приказ (Befehlsnol- stand).
Данная концепция, применяемая п делах о преступлениях нацистов, представляется и правовом отношении полностью несостоятельной. При этом важно отметить, что она уязвима и с точки зрения решения проблемы преступного приказа, принятого в большинстве национальных систем уголовного права, а также противоречит нормам действующего западногерманского уголовного кодекса. Судебная практика ФРГ приходит в открытое столкновение и с нормами действующего международного права.Формулировки ст. ст. 7 и 8 Устава Международного Военного Трибунала и ст. II, и. 4 «в» Закона
№ 10 Союзного Контрольного Совета отвергают наличие приказа как исключающее вину обстоятельство.
Статья 8 Устава гласит: «Тот факт, что подсудимый действовал по распоряжению правительства или по приказу начальника, не освобождает его от ответственности, но может рассматриваться как довод для смягчения наказания» . Идентичный текст имеет ст. II, п. 4 «в» Закона № 10 Союзного Контрольного Совета .Международно-правовая доктрина и практика в ходе процессов международных и союзнических военных трибуналов не р^аз интерпретировала содержание этих статей. Нюрнбергский Международный Трибунал, излагая свое понимание проблемы приказа применительно к нацистским военным преступникам, указывал на .то, что солдат, получивший приказ убивать и грабить вопреки основополагающим идеям и общепризнанным .принципам международного права, никогда не мож>т .быть освобожден от наказания. При этом трибунал не решал проблему чисто формально, т. е. не сводил ее лишь к факту существования приказа, а считал определяющим вопрос о том, существовала ли для подчиненного фактическая возможность свободы выбора решения .
Иными словами, суд должен выяснить, действительно ли обвиняемый, оправдывающий свое преступление наличием приказа, вынужден был выполнять его в условиях реальной угрозы для жизни и здоровья, т. е. находился ли он в условиях крайней необходимости и был ли он действительно лишен свободы выбора решения. Эта формула, связывающая чрезвычайную ситуацию с наличием реальной и насущной угрозы для жизни и здоровья подчиненного, который только в силу этого и вынужден выполнять преступный приказ, стала общепризнанной в период нюрнбергских процессов .
Впоследствии эта формула была признана и как основополагающий принцип Нюрнберга. В своде этих принципов мы находим следующий (IV): «Тот факт,
что лицо действовало в соответствии с предписанием своего правительства или начальника, не Освобождает его от ответственности по международному праву, при условии, что моральный выбор был фактически возможен для него» . Следует заметить, что другой из указанных принципов (II) специально, на случай коллизии с внутренним правом, устанавливал приоритет международно-правовых норм при осуществлении правосудия в отношении нацистских военных преступников.
«Тог факт, что внутреннее право не предусматривает уголовной ответственности за действие, составляющее преступление по международному праву, не освобождает такое лицо от ответственности по международному праву (II)» .В этой связи действия судебных властей ФРГ, нас-, тойчивоиспользовавших ссылку на приказ не только как смягчающее, но подчас и как исключающее вину обстоятельство, представляются противоправными с точки зрения международного права. Однако в эгой связи мы сталкиваемся со своеобразным для судебной практики ФРГ явлением. Дело в том, что, игнорируя названные принципы международного права в качестве единственно правомерного источника ответственности нацистских военных преступников, западногерманские судебные органы нередко использовали ссылку на приказ, превратно толкуя ес уголовно-правовой смысл даже с точки зрения традиционных постулатов германской доктрины. В этой связи два обстоятельства заслуживают внимания: регулирование проблемы ответственности за выполнение преступного приказа по военному уголовному праву Германии и специально в связи со статусом чиновника.
Известно, что § 7 Закона о чиновнике, принятый в 1937 году, устанавливал общий принцип: «(1) Чиновник, несет ответственность за соответствие его служебных, действий закону. (2) Он обязан выполнять служебные распоряжения своего начальника или распоряжения уполномоченных на то лиц, поскольку закон не предписывает иного; в таких случаях ответственность несут лица, отдавшие приказ. Чиновник не имеет права следовать распоряжениям, если ему известно, что их испол-нение противоречит уголовному закону» .
Аналогичный режим для военнослужащих устанавливал и § 47 военного уголовного кодекса Германии, который продолжает действовать в ФРГ. Он гласит: «Если исполнение приказа нарушает уголовный закон, то ответственность за это несет исключительно начальник, отдавший приказ. Однако выполняющий приказ подчиненный отвечает как соучастник в случаях: 1.
Если он превысил свои полномочия; 2. Если ему было известно, что .приказ начальника предписывает действие, которое является общим или военным преступлением или проступком» .
Комментируя проблему преступного приказа <в свеге этих норм, известный в ФРГ теоретик уголовного праза Юрген Бауман считает возможным сделать общий вывод о том, что «даже в период нацизма преступные приказы не обладали силой обязательного предписания и что нацистская система в праве (rechtlich) никогда не требовала исполнения преступного приказа» .
Однако такая оценка ситуации представляется упрощенной.
Бауман іведетречь о формально-правовом декоруме, который он создает из «мертвых», в третьем рейхе не применявшихся норм. В противном случае против его суждения свидетельствует свойственная нацистскому режиму практика издания и исполнения противоправных законов, заведомо преступных приказов. Нельзя, например, иначе трактовать приведенную и?* выдержку из постановления о распространении предписаний § 7 Закона о чиновниках на «партийные» приказы (Parteibefehle), которые сплошь содержали беззаконие и насилие. Такое распространение положений § 7 на деятельность партийного аппарата должно было бы установить для партийных чиновников соответствующие запреты не принимать к руководству и исполнению преступные партийные приказы. Однако в действительности этого не произошло. Дело їв том, что постановление в сущности снимает эти запреты путем введения такого неопределенного критерия оценки содержания приказа; как «совпадение интересов государства и права». В пос-тановлении говорилось: «Если чиновник, член НСДАГТ, получив приказ начальника, откажется его выполнять на том основании, что последний противоречит предписаниям партийной инстанции, то отдавший приказ начальник обязан тщательно проверить, насколько интересы государства в данном случае совместимы с интересами партии. В случае неясностей он должен войти в контакт с соответствующими партийными инстанциями, а в случае безуспешности переговоров—запросить мнение своего начальника. Чиновник же, отказавшийся выполнять -приказ, в ожидании решения вопроса подчиняется распоряжениям непосредственного начальника».Следует сказать, что определяющим критерием для факта установления «чрезвычайной ситуации» с последующим смягчением наказания по германскому уголовному праву является «состояние внутреннего принуждения». В § 52 УК (состояние принуждения) говорится: «Действие не является уголовно наказуемым, если лицо было принуждено к иополйению властью, которой оно не могло оказать сопротивление, или если оно действовало под угрозой насущной, иным образом неустранимой опасности для здоровья и жизни» .
В комментарии к этой статье уточняется, что одного факта наличия объ-екти'вной опасности еще недостаточно; важно доказать, что исполнитель находился под ее непосредственным воздействием.Таким образом, для установления степени вины и меры ответственности решающим критерием становится внутреннее отношение исполнителя к обязанности выполнять преступный приказ, т. е. для смягчения наказания требуются существенные доказательства негативного отношения, внутреннего 'сопротивления со стороны исполнителя. По справедливому и обстоятельному суждению сообвинителя от ГДР на Освенцимских процессах профессора Фридриха Кауля, ситуация крайней необходимости предполагает прежде всего действительное (а не мнимое) состояние принуждения для исполнителя, который должен совершать преступные действия против воли, внутренне сопротивляясь этому, находясь под внешним давлением, под реальной угрозой для его жизни и здоровья .
Однако вопреки указанным довольно четким требованиям международного и даже внутреннего права за-падногерманские суды часто принимают ссылку на крайнюю необходимость огульно как таковую, без выяснения субъективных факторов. Иными словами, они произвольно используют этот довод как основание, достаточное не только для смягчения наказания, но даже для оправдания. Характерно также и то, что они полностью и вопреки объективным свидетельствам игнорируют тот широко известный факт, что в период нацизма процветал карьеризм, желание «выслужиться любой ценой, а потому беслрекасл9вное выполнение именно преступных приказов расценивалось самими исполнителями как залог успешного и наиболее легкого продвижения по службе.
Вызванный в качестве свидетеля на Освенцимский процесс бывший начальник отдела кадров главного имперского управления безопасности Штрекенбах показывал, что ему неизвестно ни одного случая отказа или сопротивления выполнить преступный приказ в связи с несением службы в концлагерях или карательных отря-дах . На этом же процессе один из работников Люд- вигсбургского центра по расследованию преступлений национал-социализма, прокурор Хейнриксен на основании обобщения проведенных в центре расследований свидетельствовал, что до сих пор не удалось выявить ни одного сколько-нибудь значительного случая отказа выполнить приказ начальника, в связи с чем последовала бы более суровая санкция, нежели увольнение, понижение в чине или отправка на фронт .
Известно, что защита нацистских преступников на Освенцимских процессах (I и II) пыталась отыскать такие случаи с помощью свидетелей.
В этом отношении особую «популярность» в роли свидетеля завоевал некий Тирхоф, который кочевал из одного города в другой, из одного суда в другой и повсюду ссылался на судьбу врача-эсэсовца Зорге, который якобы поплатился жизнью за отказ выполнять преступные приказы. В расчете на успех защита подсудимого Клера, врача- палача из Освенцима пригласила Тирхофд в качестве свидетеля. Однако на сей раз прокуратура установила, что доктор Зорге еще жив, и 12 апреля 1964 г. он давал показания во Франкфуртском суде. Оказалось, что Зорге вообще не помнит, что последовало за его отказом выполнить приказ, но важно то, что, отказавшись от работы в концлагере, он остался цел и невредим. Из показаний ряда свидетелей на этих двух процессах было ясно, что нежелавшие выполнять преступные приказы об уничтожении людей все же имели возможность уйти с работы без прямой угрозы для жизни и здоровья. Более того, представитель обвинения от ГДР доктор Фридрих Кауль, специально изучив практику кадровой политики СС, пришел к вьиводу, что обычно СС реагировала на такие случаи весьма оперативно, стремилась немедленно изолировать, убрать таких лиц, чтобы они не оказали влияния на других. Именно из таких соображений СС не желала устраивать процессов над непослушными подчиненными, чтобы не давать оснований для обсуждений, критики, беспокойства среди других эсэсовцев. Таким образом, заключает Кауль, в действительности существовали различные формы и возможности даже для служащих СС избежать участия в совершении пре-ступлений против человечества* . ,Однако они совершались. Нацисты убивали по самым различным основаниям и мотивам. Активность и изощренность в методах и масштабах почти всегда объяснялись желанием сделать карьеру, продвинуться иэ службе; существенную роль имела и погоня за материальными благами. Таким образом, необходимость в силу приказа совпадала или даже перекрывалась низменными побуждениями, корыстными мотивами.
На Освенцимском процессе зачитывались чудовищные в своем цинизме выдержки из дневника бывшего врача лагеря Кремера, позже ставшего профессором медицины в Мюнстерском университете. В своих записках он перемежал впечатления от участия в «особых акци-ях» с ощущениями по поводу прекрасного обеда. Из его записей, а также из показаний свидетелей ясно, что отнюдь не из верности государству, не только из преклонения перед волей своего фюрера совершали нацисты преступления. Мотивы были самые корыстные и низменные.
После рассмотрения вопроса об использовании ссылки на приказ в практике судебной деятельности по делам о нацистских военных преступниках можно сделать вывод о том, что произвольная интерпретация «со-стояния крайней необходимости» стала емким основанием для оправдания нацистских военных преступников, достаточным поводом для перевода их в разряд таких исполнителей, которые вынуждены были выполнять чужую, в том числе и преступную волю. Зачастую оправдание со ссылкой на «выполнение приказа сверху» используется судом почти автоматически, без должной аргументации и анализа конкретных мотивов поведения и отношения обвиняемых к факту приказа. При этом нередко в позиции суда, вынесшего оправдательный приговор, налицо явное противоречие. Например, [решение суда по делу бывших оберштурмбанфюрера СС Гайнца Рихтера и гауптштурмбанфюрера СС Вильгельма Никюеля, обвинявшихся в расстреле не менее 600 заключенных каторжной тюрьмы Зонненберг весной 1945 года. Суд присяжных г. Киля оправдал 2 августа 1971 г. обвиняемых в пособничестве убийству, определив, что не может считать представленные доказательства, в том числе и свидетельские показания, полностью состоятельными, ибо их «доказательственная сила за 26 лет значительно уменьшилась». Высказав эти действительно сомнительные соображения, суд в то же время бездоказательно положил в основу оправдательного приговора утверждение обвиняемых, что они против своей воли выполняли приказ, т. е., по мнению суда, не являлись инициаторами преступления. Но даже если один из них и был таковым, то суд все равно не может считать, что их действия объективно содержат признаки состава убийства с отягчающими обстоятельствами. Издавая приказ, преступники не думали о том, каким образом он может быть исполнен.
В пределах общей проблемы относительно чрезвычайной ситуации в связи с необходимостью выполнять приказ возникла и существует как самодовлеющая, внутренняя проблема оценки исполнителем, осознания им факта преступности приказа начальника. И при рассмотрении этого вопроса сказывается ставшая традиционной для судебной практики ФРГ тенденция ре-шать проблему в рамках внутреннего уголовного права. Такая позиция достаточно фальшива прежде всего потому, что она полностью игнорирует специфику государственной службы в истории Германии вообще и в третьем рейхе в частности. Такие исторически традиционные качества чиновника-бюрократа, как послушание, педантизм, верноподданничество, чинопочитание, в совокупности нашли свое законченное воплощение в лице прусского чиновника, олицетворяющего собой классический тип чиновника.
Благодаря тому, что все названные элементы становятся самоцелью, такой чиновник, руководствуясь чисто карьеристскими соображениями, сознательно отказывается от оценочного поведения. Установленный им для себя психологический запрет не может быть квалифицирован ни как «непонимание», ни как «ошибка относительно запрета». Эти понятия из уголовно-правового обихода совершенно неприменимы к нацистским военным преступникам именно потому, что преступное государство осуществляло свои преступные замыслы, действуя в условиях конспирации, секретности. Тот факт, что многие указы, приказы и постановления Гит-лер'а никогда не были опубликованы в официальных изданиях, а сохранялись в строгой государственной тайне, сам по себе свидетельствует о понимании его творцами и исполнителями преступного характера этих актов. В пользу констатации этого факта говорит также создание строго законспирированных, закодированных преступных программ типа «Т—4», за которыми скрывалась деятельность специальных учреждений по уничтожению «неполноценных людей» (уничтожение из «милосердия» — эвтаназия). Программа «окончательного решения» еврейского вопроса, получившая название «Endlosung», предусматривала полное' истребление ев-реев.
В целях маскировки вводилась специальная терми-нология: массовые репрессии именовались как «особая акция» (Sonderaktion), допросы с применением пыток и последующим уничтожением обозначались как «особое обращение» (Sonderbehandlung), массовые расстрелы узников в концлагерях именовались как «операции с заложниками» (Geiseloperationen), как меры пресечения (Suhnemassnahmen) и т. д.
С другой стороны, свидетельством того, что противоправность некоторых приказов Гитлера в третьем рейхе осознавалась и доктриной, и практикой, являются высказывания юристов и историков Западной Германии, которые выступали в качестве экспертов специально по этой проблеме. Например, по делу Ферберга и Аллерса («эвтаназия-процесс»), слушавшемуся судом присяжных во Франкфурте-на-Майне в 1968 году, выступившие в роли экспертов-специалистов профессора Вебер, МаунцБухгейм оказались единодушными в признании того факта, что приказы Гитлера, как правило, доводились лишь до сведения заинтересованных исполнителей, были засекречены, нигде не публиковались, не подлежали огласке, т. е. были лишены и формальных признаков государственного документа. Первый уголовный сенат Федеральной судебной палаты в приговоре от 4 декабря 1960 г. по делу доктора Вальтера Шульца также указывал, что «указ Гитлера от 1 сентября 1939 г. представляет собой абсолютно лживый документ... Строгое сохранение его в тайне свидетельствует о том, что авторы полностью отдавали себе отчет о несовместимости своих замыслов с общими требованиями законности и права» .
Наиболее сложной психологической проблемой из всего комплекса так называемого чрезвычайного положения в связи с необходимостью выполнять приказ представляется установление судом факта наличия угрозы для жизни и здоровья исполнителя. Необходимость выполнять приказ только тогда имеет значение как правовая ситуация, если одновременно будет установлено, что отказ данного лица выполнить приказ содержал реальную опасность для его жизни и здоровья (§ 52 УК ФРГ). Эта формула, которая объективно могла бы быть нацелена против нацистских преступников, тем не менее часто используется судами в оправдательных целях. За давностью лет, прошедших с момента преступления, доказать или опровергнуть реальность угрозы для жизни и здоровья исполнителя и, следовательно, решить вопрос о наличии или отсутствии «свободы морального выбора» — дело сложное. В силу этого ревизионные суды часто отменяют приговоры за «недоказанностью».
Характерно в этом отношении дело бывшего обер-штурмфюрера СС, -врача концлагерей в Освенциме, Равенсбрюке, Штутхофе, Заксенхаузене,— Лукаша. Известно, что входе I большого Освенцимского процесса Лукаш был признан виновным как «пособник в убийстзе» и приговорен к трем годам и трем месяцам тюремного заключения. В ответ на обжалование Лукашем вынесенного приговора Федеральная судебная палата в порядке ревизии отменила приговор на том «основании», что суд присяжных во Франкфурте-на-Майне якобы недостаточно проверил, не находился ли обвиняемый в состоянии «крайней необходимости», когда он производил отбор узников для уничтожения в газовых камерах. В июне 1970 года дело Лукаша вновь рассматривается судом присяжных Франкфурта-на-Майне. Лукаш обвиняется в пособничестве убийству 4 тыс. узников Освенцима путем проведения селекции. И что же? 8 октября 1970 г., ссылаясь на формулу о крайней необходимости в силу приказа начальника, суд выносит Лукашу оправдательный приговор. В обоснование суд указывает на то, что хотя объективно Лукаш и виновен как пособник в убийстве, поскольку в этом именно и состояла функция лагерного врача (функция — убийство!), однако субъективно он не имел свободы выбора и вынужден был выполнять «приказ».
Наряду с уголовно-правовой концепцией о состоянии крайней необходимости в. силу приказа в судебных процессах над нацистскими преступниками используется и особая уголовно-правовая дефиниция «об ошибке в запрете» (Verbotsirrtum). Речь идет о такой ситуации, когда обвиняемый ссылается в свое оправдание на то, что, выполняя преступный приказ, он будто бы не знал о запретном, противоправном характере своих деяний или ошибочно считал их правомерными. С мая 1969 по январь 1970 года в Любеке проходил процесс по делу о массовых уничтожениях евреев в гетто близ литовского городка Шауляй. Перед судом предстали Ганс Гевеке и его помощник ЭвальдВиб. В отношении Гевеке суд вынес минимальный приговор — четыре года и шесть месяцев, с зачетом четырех месяцев предварительного заключения. ЭвальдаВиба суд присяжных освободил от наказания, прекратив дело. Характерно обоснование судом этого решения. В качестве исключающих вину обстоятельств суд сослался на то, что нацио-нал-социализм разрушил правосознание обвиняемого и последний из-за этого заблуждался относительно про-тивоправного характера своих действий. Затем суд также принял во внимание и то обстоятельство, что обвиняемый уже находился в лагере для интернированных лиц и в период «денацификации» был осужден оккупа-ционными властями к двухлетнему тюремному заключению и денежному штрафу в 20 тыс. марок. Поэтому суд, считаясь с тем, что обвиняемый «много пережил» и, кроме того, якобы «сочувственно относился к евреям», освободил Виба от наказания. Против такого «либерализма» суда свидетельствует тот факт, что прокуратура требовала для нацистского преступника Виба сравнительно сурового наказания в десять лет тюремного заключения с последующим лишением его гражданских прав сроком на шесть лет.
По аналогичным основаниям были оправданы в 1967 году обвиняемые врачи Аивием Ульрих, Клаус Эи-друвайте и Генрих Бунке в первом франкфуртском процессе по делу о пособничестве в массовом уничтожении душевнобольных в больницах Вернебург и Зоннештам (Саксония) по системе «эвтаназия». Суд считал дока-занным участие Ульриха в убийстве 1815 больных, Бунке — 4950 и Эпдрувайте — 2250. Тем не менее суд не мог исключить казавшийсяему очевидным факт, что три врача не сознавали противоправность своих действий. Позже, правда, именно несостоятельность этого довода послужила основанием для кассационного протеста и отмены приговора вторым уголовным сенатом Федеральной судебной палаты 7 августа 1970 г., с воз-вращением дела на новое слушание.
Аргументация суда, которой он пользовался в современный период, почти ничем не отличается от аргументации двадцатилетней давности. Вот как, к примеру, обосновал суд присяжных г. Амберга свое решение от 30 июня 1949 г. по делу о нацистских преступлениях в концлагере Флоссенбург. Оперируя формулой о «пэ-собничестве в убийстве», суд выискивает к тому же следующие смягчающие вину обстоятельства: ранее не судился, «порядочный»; участвуя в расстрелах, действовал по приказу; хотел порвать с ОС, но не решался; «будучи по натуре неплохим человеком, обвиняемый был ©тянут в СС и потерял здравый разум, поддавшись национал-социалистскому дурману...», «много пережил» и т. д. . На основании подобного рода соображений суды предельно смягчали меру наказания или вовсе освобождали от него.