Первая половина 1880-х гг.: радикализация и идеологические поиски
Заручившись поддержкой славянских и, в частности, чешских политиков, премьер не замедлил провести в жизнь ряд инициатив, расцененных немецкими политиками как чрезмерные уступки в пользу их оппонентов.
Речь идет, во-первых, о т.н. языковых распоряжениях Штремайера, увидевших свет в феврале 1880 г. Согласно этому документу чешский язык становился полноценной альтернативой немецкому во внешних сношениях богемской администрации и судов. Во-вторых, в 1881 г. императором был подписан эдикт о разделении Пражского университета на немецкую и чешскую высшие школы. Вкупе с конфликтами между чешскими и немецкими студентами летом того же года эти события накалили отношение немецкой общественности к богемскому вопросу и деятельности правительства на этом поприще, расцененной как первый шаг к притеснению немецких интересов (подробнее об этом - во второй главе исследования).Вызванная нововведениями 1880-1881 гг. волна протестов как на парламентском, так и на региональном уровнях, хотя и не возымела какого бы то ни было действия на законодательные инициативы высшей власти, нашла отзвук во внутреннем развитии Конституционной партии. По воспоминаниям Э. Пленера, отход партии на положение меньшинства и безуспешность парламентских инициатив вызывали сомнения в правомерности текущей тактики и упреки в адрес отдельных фракций партии. В частности, они были направлены против крупных землевладельцев, поддержавших правительственный курс при обсуждении закона о воинской повинности [127] . Перемены в общем подходе ко взаимодействию с правительством и политической тактике, а также тенденция к радикализации немецкой национальной политики зафиксировались в дискуссиях и резолюциях двух осенних съездов - съезда немецких депутатов Богемии в Карлсбаде (Карловых Варах) и общего собрания конституционалистов в Вене.
Карлсбадский съезд, прошедший в начале октября 1880 г., собрал беспрецедентное число участников - более 1800 человек.
Помимо собственно политических деятелей, на него съехались и сотни богемских немцев, массовость присутствия которых была серьезным показателем поддержки курса либерального движения в немецкобогемских кругах. Содержание и риторика выступлений в Карлсбаде значительно отличались от общего тона звучавших еще год назад в Линце речей. Так, резолюции Линцского съезда 1879 г. выражали стремление и надежду на сотрудничество с правительством; кроме того, годом спустя был опубликован меморандум немецких депутатов Богемии, в котором речь шла о возможности национального компромисса с чехами. Лозунги карлсбадского форума ясно давали понять, что немецкая политика уже не рассчитывает ни на то, ни на другое.Провозглашая лояльность короне, немецкобогемские ораторы прямо заявляли о своем разочаровании в политике нового премьера. Они считали ее разрушительной для всего государства и предательской по отношению к немецкому лагерю, о сотрудничестве с которым первоначально так много говорил Тааффе. Правительство последнего упрекалось в отсутствии «деятельной искренности», которая должна лежать в основе любого компромисса. Между тем, кабинет Тааффе, «изначально гордящийся тем, что стоял над - точнее, между партиями, вскоре стал целиком и полностью принадлежать противникам»[128]. Таким образом, немецкие политики открыто провозгласили себя оппозицией по отношению к его действиям, отрицая теперь всякую возможность сближения.
Подобный же отказ от некогда озвученного курса на примирение прозвучал и в контексте богемского вопроса. На Карлсбадском съезде было сформулирована и его причина: «примирение невозможно в свете столь различных взглядов на существование единого государства»[129]. Кроме того, восприятие немцами своего положения в Богемии приняло нарочито трагический, порой граничащий с истерикой, характер. Ораторы съезда говорили о том, что политика правительства принуждает их «собственными руками рыть могилу австрийскому германству и самой родине», требует «денационализации и отказа от прав немецкого племени, лишая его истории» [130] .
Карлсбадский съезд стал отправной точкой, когда немецкобогемская политика перешла в оборонительную позицию. В резолюции этого собрания впервые от имени всей Конституционной партии было провозглашено, что языковые указы, задевая интересы замкнутых немецкоязычных областей, не оставляют богемским немцам ничего иного, кроме как стремиться к административному делению провинции по131
языковому признаку[131].
Радикализация взглядов сторонников различных фракций Конституционной партии проявилась на четвертом общем немецкоавстрийском съезде в Вене, прошедшем 14 ноября 1880 г. На нем прозвучали призывы к формированию единого немецкого клуба в парламенте, который объединенным фронтом выступал бы при обсуждении межнациональных проблем. Дополнительной предпосылкой к этому был ряд инициатив
правительства, успешно проведенных через парламент силами
коалиционного большинства, в то время как оппозиционные клубы оказались практически беспомощны[132].
Решение о создании такого объединения вошло в заключительное постановление съезда. К моменту открытия парламентской сессии 1881 г. Клуб либералов и Клуб прогрессистов провозгласили создание Объединенной левой фракции (Vereinigte Linke), которая просуществовала вплоть до конца работы парламента этого созыва в 1885 г. В программе фракции ее главными задачами назывались «защита находящихся под угрозой национальных и государственных интересов и, в первую очередь,
133
сопротивление текущей политике правительства»[133].
Идея выступить единым фронтом была выведена на принципиально новый уровень инициативой депутата Фридъюнга[134]. Он предложил создать немецкую народную партию. Проект ее программы отличался радикальным подходом к вопросу о многонациональности Цислейтании. Несмотря на то, что этот документ так и не получил какого-либо официального статуса, он заслуживает внимания. В нем на смену общим словам о пропаганде немецкого духа и незыблемости союза с Германской империей были сформулированы конкретные предложения.
Так, первым же пунктом раздела «Внутренние вопросы» предлагалось объявить немецкий языкгосударственным. Правительству следовало распорядиться о том, чтобы «на занятие любой публичной должности имел право лишь тот, кто в полной мере владеет письменным и устным немецким языком» [135] . Второе нововведение состояло в принятии «королевствами и землями,
представленными в рейхсрате» официального наименования «Австрия».
Таким образом, «единство государства нашло бы выражение также в его названии», что свидетельствовало бы о «незыблемой сплоченности всех австрийских немцев»[136].
Автор программы рассматривал галицийский сценарий [137] как исключительный для империи, предлагая предоставить этой провинции максимальную самостоятельность во внутренних делах. Вследствие этого польские депутаты в рейхсрате «не смогли бы оказывать никакого влияния на внутренние, особенно национальные, вопросы остальных коронных земель (Немецкой Австрии)»[138]. Это единственное на весь текст программы упоминание о том, что национальные проблемы Австрии не ограничивались вопросами отношений с Галицией и Венгрией, а существовали также и в других провинциях. Впрочем, уже сам термин «Немецкая Австрия» красноречиво свидетельствует о том, какого взгляда на проблемы смешанных регионов придерживались сторонники этого подхода.
Проект Фридъюнга был передан на рассмотрение комитету партии, однако не получил развития в рамках дискуссии на съезде. Участники форума объявили, что самая насущная задача на тот момент - выступление против политики правительства. Обсуждение столь важного самостоятельного документа, как проект программы партии, требовал специального рассмотрения. Тем не менее, сам факт появления такой инициативы в момент обострения враждебности немецких политиков по отношению к правительству и его прославянскому курсу выглядит весьма симптоматичным. Многие тезисы, озвученные Фридъюнгом, найдут отражение в дальнейших программных документах немецкого крыла.
Необходимо отметить, что альтернативные общему курсу партии сценарии строились не только на базе немецконационального и одновременно централизаторского подхода, как «Немецкая Австрия» Фридъюнга. В 1882 г. на рассмотрение австронемецким политикам был представлен очередной проект создания Народной партии. На сей раз он был разработан на базе федералистской программы, компромисса с австрийскими славянами. Ее автором был венский депутат Фишхоф[139] [140], поддерживаемый группой Венских демократов. Этот проект, будучи не проработан, тем не менее, по воспоминаниям Эрнста фон Пленера, вызвал большой резонанс при его обсуждении. Вновь был поднят вопрос об оправданности общего курса Конституционной партии. Сама федералистская программа, разумеется, не получила поддержки и была признана опасной для интересов австрийского германства и выгодной правительству и противникам ~ 140 австронемецкой политики . Что касается националистического течения, наиболее резонансного среди оппозиционных генеральному курсу Конституционной партии, то очередной подъем его активности пришелся на конец 1881 - 1882 гг. В его основе лежали те же предпосылки, что и ранее: недовольство положением Конституционной партии и стремление создать новое политическое объединение, ставящее во главу угла национальные, а не государственные интересы. Последние в глазах сторонников радикально национального подхода выглядели ненужным балластом. Кроме того, немецких националистов раззадоривали и видимые успехи чешской Национальной партии, которая как раз позиционировала себя как представителя национальных интересов чешского народа[141]. Наиболее ярким лидером националистического направления к началу 1880-х гг. стал депутат рейхсрата, член Клуба прогрессистов Георг фон Шёнерер. Социальной базой для радикального крыла немецкого движения было, в первую очередь, немецкое студенчество, поддерживавшее антиправительственную великонемецкую риторику шёнерианцев. Кроме того, значительную часть их сторонников составляло крестьянство, чьи симпатии вызывали лозунги борьбы против ростовщичества, засилья крупного капитала, а также открытый антисемитизм. Плодом попыток формализовать настроения, будоражившие умы сторонников крайнего немецко-австрийского патриотизма, стала представленная в 1882 г. Линцская программа[142]. Принятая на съезде националистов в Линце 1 сентября 1882 г., она была результатом усилий всех активных на тот момент лидеров движения - Георга фон Шёнерера, Людвига Пернершторфера, Генриха Фридъюнга, Отто Штейнвендера, Виктора Адлера. Базовым принципом этого документа оставалась идея единства земель Австро-Венгерской монархии, некогда входивших в состав Германского союза. При этом отмечалось, что историческое развитие и современное положение Цислейтании обусловили необходимость сохранения «немецкого характера» указанных территорий [143] . Из этого вытекало и требование законодательно утвердить немецкий язык в статусе государственного, обязательного к употреблению в армии, представительных органах и общественных учреждениях, равно как и в корреспонденции и документообороте этих сфер. В Линцской программе, в отличие от предшествовавших ей документов националистического толка, впервые специально рассматривается школьный вопрос. Акцент был сделан на защиту немецкого языка в сфере образования. Предполагалось, что во всех смешанных округах должна быть учреждена как минимум одна народная школа с преподаванием на немецком языке. Кроме того, во всех средних школах немецкий язык должен был стать обязательным предметом. Однако к изучению других языков, бывших в употреблении во всей провинции либо в конкретном округе, ни один ученик не мог быть принужден. Таким образом, немецкоязычные школьники могли отказаться от изучения других национальных языков. Наконец, именно немецкий становился языком государственных экзаменов, как и экзаменов на любые должности в госаппарате. Следует заметить, что Линцская программа 1882 г., при всей ее одиозности как базиса для более масштабной разработки националистической идеи, на тот момент фактически не имела веса в парламенте Цислейтании. В его нижней палате оказалось лишь два поддерживавших ее депутата - сам Шёнерер и его сторонник Фюрнкранц[144] [145] [146]. Гораздо большую роль этот документ сыграл в распространении националистических идей среди населения Австрии, вызвав большой резонанс тезисами о дроблении монархии и прогогенцоллернскими 145 настроениями . Уточнения заслуживает также и вопрос о весе националистического направления внутри немецкого лагеря вообще и в богемской политике в частности. Несмотря на то, что деятельность националистов была резонансной ввиду определенной эксцентричности ее формы и содержания, численность их сторонников была невелика. В Богемии влияние националистов было заметно лишь в отдельных регионах (Северной Богемии, Райхенберге (Либерце), тогда как подавляющее большинство 146 немецких депутатов стояли на умеренных позициях . Внутри самой Конституционной партии Шёнерер и его соратники также не воспринимались как единомышленники - скорее, наоборот, как люди, непредсказуемость и радикальность взглядов которых внушала опасения. Сам лидер националистов на страницах либеральной прессы получал отнюдь не лестные характеристики. Его деятельность рассматривалась как вредоносная по отношению к интересам австрийских немцев («Часто цитируется такой афоризм Фридриха Великого: «Господи, сохрани меня от моих друзей!». Господин Шёнерер кажется именно таким другом для австрийских немцев - другом, от которого нужно защищаться» [147]). В частности, ему вменялись в вину явная ориентация на Германскую империю и интересы германства в целом в ущерб интересам Австрийской империи в ее status quo[148]. Между тем, его сохранение было одной из программных установок конституционалистов. Кроме того, как вспоминает Пленер, антисемитская пропаганда шёнерерианцев играла злую шутку с репутацией всей партии. С одной стороны, она имела значительное количество последователей среди еврейской интеллигенции и теперь рисковала их потерей. С другой стороны, велик был и шанс того, что антисемитски настроенная общественность будет идентифицировать конституционалистов с юдофилами, что, в свою очередь, также отвратило бы от них определенную часть сторонников[149]. Тем не менее, активизация националистического движения не могла не заставлять конституционалистов задумываться о перспективах партии в том виде, в каком она существовала до сих пор. К середине 1880-х гг. и окончанию работы рейхсрата 1879 года созыва в оппозиционных кругах царило недовольство. Ощущение бесперспективности текущей политики усугублялось проблемой удержания избирателей, все более симпатизировавших националистам. Единого взгляда по вопросу о том, как должна измениться тактика партии, в рядах ее сторонников не было. Как и прежде, звучала радикальная идея о выходе либеральных депутатов из парламента. Обсуждался и куда более умеренный сценарий создания центристской фракции, которая стала бы противовесом славянскоклерикальному большинству[150].