§1. Возрождение доктрины «естественных границ»
Великая Французская революция стала воплощением передовых идей и теорий, появившихся в век Просвещения. B то же время в ходе развития Французской революции во внешней политике была использована концепция, созданная в период Старого порядка, - именно такой концепцией стала доктрина «естественных границ».
Прежде чем теория стала воплощаться на практике и появился политический деятель, который на короткий срок решил проблему «естественных границ» в пользу Франции[308], произошли события, возродившие старую доктрину внешней политики.
Первые годы революции (1789-1790 гг.) показали, что ничто не предвещает возвращения к забытой доктрине, - скорее наоборот, никто не хотел войны и излишнего расширения территории Франции. Это миролюбивое настроение первых годов революции Национальное собрание попыталось закрепить в постановлении, которое было принято по предложению депутата Вольнея: «Национальное собрание торжественно заявляет: 1. Что оно рассматривает весь человеческий род как составляющее одно единое общество, целью которого являются мир и счастье всех и каждого его членов. 2. Что в этом великом обществе народы и государства, рассматриваемые как личности, пользуются теми же естественными правами и подчиняются тем же правилам правосудия, как и личности в отдельных обществах. 3. Что, следовательно, ни один народ не имеет права ни вторгаться во владения другого народа, пи лишать его свободы и его естественных выгод. 4. Что всякая война, предпринятая в иных целях, чем защита справедливого права, является насильственным актом, который
великому сообществу надлежит подавлять, потому что вторжение B одно
государство со стороны другого угрожает свободе и безопасности всех»2. По
этим соображениям Национальное собрание декретирует в качестве статьи
французской конституции, что французская нация возбраняет себе с этого
момента начинать какую-либо войну, имеющую целью увеличение ее
территории».
Данное предложение нашло отражение в конституции от 3сентября 1791 года в шестом разделе, правда, в более короткой
формулировке: «Французская нация отказывается от ведения каких-либо
завоевательных войн и ни в каком случае не будет обращать свои
^
вооруженные силы против свободы какого-либо народа» .
Ho идея мирного сосуществования народов так и осталось идеей. Процесс изменения социально-экономического строя во Франции, начавшийся в мае 1789 года, развивался быстрыми темпами, что вызвало резкое противостояние приверженцев и старого устройства, и нового. C дней этого противостояния началась эмиграция представителей привилегированных верхов. Эмигранты в основном направлялись в немецкие княжества и имперские города левого и правого берега Рейна, где в июне 1791 года центром эмиграции стал город Коблепц в землях трирского архиепископа. Из этого центра французской эмиграции раздавались призывы применить силу против новшеств во Франции, при этом большие надежды возлагались на монархов Европы. «Естественное право, естественный закон, права человека - все это пустые и отвлеченные слова, - заявлял анонимный автор эмигрантской брошюры «Политический набат», появившейся в 1790 r., - пока не поздно, следует применить силу, щадить - это не значит быть добрым и милостивым, но слабым и бесчеловечным... Короли и князья [309] [310] должны соединиться и образовать лигу для наступления против того духа философии и стремления к новшествам, который известен в Европе под названием французского зла». Чтобы добиться помощи иностранных государств в интервенции, вожди эмиграции готовы были даже уступить соседним государствам часть французской территории. «Если бы, - писал в 1791 г. один из вождей эмигрантов принц Конде, - понадобились некоторые жертвы для того, чтобы побудить их к действиям, то положение Франции не позволяет усомниться в необходимости подать им в этом отношении надежду. Многие полагают, что колонии скорее вредны, чем полезны для Франции, так как они служат постоянным источником войн с Англией. Разве для Франции было бы уже так обременительно купить свое спасение ценой некоторых из этих отдаленных владений? Испании можно было бы пообещать Сан-Доминго или какую-нибудь другую колонию, Сардинии - провинцию Бресс, бывшую некогда частью Савойи»[311] [312]. Результатом эмиграции знати и её призывов к монархам Европы стало то, что Законодательное собрание Франции 20 октября 1791 г. сделало первый шаг к возрождению доктрины «естественных границ». B этот день в Собрании происходило очередное обсуждение вопроса, какие действия предпринять, чтобы покончить со сборищем мигрантов на территории курфюрстов Майнца и Трира. Лидер жирондистов Бриссо предложил в случае отказа курфюрстов Майнца и Трира, а также императора запретить военные сборища эмигрантов - нужно предупредить опасность, нападая самим3. Бриссо считал, что война необходима народам, завоевавшим свободу, приводя следующие причины этого: «Чтобы упрочить свободу, чтобы очиститься от пороков свободы, чтобы избавиться от людей, которые могут эту свободу извратить»[313] [314] [315]. Развивая далее свою мысль, Бриссо высказался за создание «братского союза народов» во главе с Францией в Европе и Соединенных Штатов в Америке. K числу союзников причислялись Англия, Швейцария, Голландия и Америка, в которых уже были движения 7 против деспотии феодализма . B отношении соседних прирейнских земель Германии планировалось провести «муниццпализацию», смысл которой заключался в следующем: освобождение немцев от гнета курфюрстов с помощью французской армии и внедрение повсюду местных органов самоуправления по принципу «принимайте ваши законы и выбирайте ваших ~ 8 законодателей» . Представители партии жирондистов развили идеи, высказанные их лидером в Законодательном собрании. B январе 1792 г. на заседании Собрания депутат Фоше сказал: «Никакой агрессивной войны, никакой удаленной войны. Мы нисколько не желаем завоеваний, мы обороняемся. B начале марта во Франции произошли события, в результате которых Людовик XVI 15 марта 1792 г. сформировал правительство жирондистов[318]. B новом правительстве министром иностранных дел, по инициативе Бриссо, был назначен генерал Дюмурье, предложивший план действий, главная мысль которого возвращала французскую дипломатию к политике «естественных границ»: держаться строго оборонительного положения повсюду, где горы, как, например, Альпы и Пиренеи, или реки, например, Рейн, которые представляли естественную преграду; там же, где такой преграды не существовало, перейти границу и вести наступательную войну, при этом в основе должны лежать принципы декларации прав человека и отказ от завоеваний[319] [320]. Для осуществления этого плана жирондисты стали содействовать ускорению решения вопроса о войне. Так, жирондист Kappa в парижском Якобинском клубе заявил: «Все иноземные тираны будут уничтожены свободным народом». Этот призыв был подхвачен в якобинских клубах в провинциях, которые требовали предупреждения замыслов тиранов 13 и объявления войны . Возрождению доктрины «естественных границ» способствовали события в Австрии: 1 марта 1792 г. неожиданно умер Леопольд II, его преемник молодой Франц II являлся активным сторонником войны. Он немедленно скрепил союз с Пруссией и заявил о своей готовности поддержать притязания немецких князей в Эльзасе[321]. Законодательное собрание в ответ на отказ Австрии принимает 20 апреля 1792 г. декрет, согласно которому Франция не может терпеть действия Венского двора, оказывающего явное покровительство французским мятежникам. Франция заключает соглашение со многими европейскими державами, направленное против независимости и безопасности французской нации, поэтому объявляет войну королю Венгрии и Богемии (чтобы избежать войны со Священной Римской империей, война объявлялась владениям австрийского дома, не входящим в состав империи). При этом в декрете подчеркивалось, что французский народ остается верен принципу не предпринимать никакой войны с целью завоевания и не употреблять никогда свои военные силы против свободы какого-либо народа[324]. Принятие этого декрета означало претворение плана Дюмурье в жизнь, и, следовательно, жирондисты вернули во внешнеполитический курс Франции доктрину «естественных границ». Первые военные сражения в начавшейся войне оказались не в пользу Франции (см. приложение № 9), и осуществление намеченного плана было сорвано. После битвы при Вальми 20 сентября 1792 r., когда наметился перелом в военной кампании, продолжившийся в дальнейших действиях французских войск (см. приложение № 9), новый орган власти Франции Конвент вернулся к первоначальному плану войны - плану «естественных границ», понимаемых не как естественные оборонные рубежи, а как «естественные границы», как предел распространения революции. 28 сентября 1792 г. в Конвенте видный деятель Французской революции Дантон, руководивший в это время внешней политикой Франции в своей речи обозначал внешнеполитический курс Французской республики как «экспорт революции»: «Хотя я принципиально разделяю мнение, что всякий народ имеет право избирать соответствующее его желанию правительство, но я заявляю, что мы имеем право открыто сказать народам: у вас больше не будет королей! Французы не потерпят, чтобы народы, жаждущие свободы, имели правителей, которые не являются выразителями их интересов, и чтобы эти народы воздвигли у себя троны, беспрерывно поставляли там новых тиранов, на борьбу с которыми мы должны будем расточать свои силы. B следующей речи 28 октября 1792 г. в Якобинском клубе Дантон в обращении к савойским республиканцам связывает идею «экспорта революции» с «естественными границами»: «Граждане республиканцы, это торжество не будет единственным, отпразднованным нами вместе с савойцами - необходимо, чтобы оба народа слились воедино. Если мы рассмотрим естественные границы наших стран с точки зрения политической, то мы убедимся в необходимости согласования наших интересов»[327]. B развитие идеи «экспорта революции» Конвент, по предложению Лареверьера-Лепо, принимает 19 ноября 1792 г. декларацию, обязывающую генералов французской армии оказывать помощь народам, которые хотели •у j бы отвоевать свою свободу“ . Одновременно, продолжая развивать концепцию «естественных границ», Грегуар в докладе Конвенту от имени законодательного и дипломатического комитетов заявил, что для Франции «естественными границами» служат Альпы, Рейн, Пиренеи. Это в то же время и границы древней Галлии, это пределы, которые короли приписывали своей короне; это пределы, где воины прекращают наступательные войны и где политики проводят линию, отграничивающую страну для возможного управления ею; это, наконец, пределы того края, где общность стремлений располагает население присоединиться к Франции, и где революция как бы сама собой развила свою пропаганду[328] [329]. B докладе Грегуара мы видим преемственность доктрины «естественных границ», ставшей основой внешнеполитической практики Французской республики, но при этом доктрина дополняется идеей «экспорта революции», выполнить которую должна Франция, о чем и писал Бриссо генералу Дюмурье в ноябре того же 1792 r.: «Это война на жизнь и смерть между свободой и тиранией, между старой германской конституцией и нашей. Ни один Бурбон не должен оставаться на престоле. O любезный друг, что стоят все эти столь прославленные Альберони и Ришелье? Что значат их мелочные проекты в сравнении с этими мировыми потрясениями, с этими великими переворотами, которые мы призваны совершить. He станем более, друг мой, заниматься этими планами союзов с Пруссией, с Англией: все это - жалкие построения, и всё это должно исчезнуть. Я скажу вам, Французская республика должна иметь границей Рейн»[330]. Идея, что Рейн - граница Французской республики, получает развитие среди деятелей революции. Так, комиссар Конвента Мерлен де Тиовиль прибыв в конце ноября 1792 г. в Майнц, писал: «Рейн будет первым и надежным оплотом Французской республики. Население этой прекрасной страны создано как бы нарочно, чтобы быть французским, и готово выразить свое желание присоединиться. Политический интерес требует, чтобы мы имели Рейн границей»[331] [332]. To же самое заявил Дантон в Конвенте 31 января 1793 r.: «Напрасно высказываются опасения по поводу чрезмерного расширения республики. Ee границы определены самой природой. Мы ограничены ею со всех четырех сторон горизонта - со стороны Рейна, со стороны океана, со стороны Альп и Пиренеев. Границы нашей республики должны закончиться у этих пределов, и никакая сила на земле не помешает нам достигнуть их»2:>. Идея получает поддержку и в печати: «Великодушные республиканцы, - писал Камил Демулен, - да вдохновит вас мудрость в ваших успехах! Сама свобода начертит пределы вашему блестящему владычеству. Чтобы сделать вас недосягаемыми для тиранов, природа произвела эти обширные пространства, окружающие запад и юг нашей территории. Чтобы служить вам оплотом, Пиренеи и Альпы вознесли до небес свои неприступные вершины. Наконец, единственно для вас Рейн и Шельда далеко катят дань своих волн и как бы начертали границы отчизны свободы. Достигнув этих неоспоримых границ, остановим на этом наши завоевания»[333]. Bo исполнение основного внешнеполитического курса Конвент сообразуется с принципами, на которых должно осуществляться присоединение новых территорий. От имени дипломатического комитета 14 февраля 1793 г. это сделал Лазарь Карно. B основу ставились интересы и безопасность государства: «Никакое присоединение, увеличение, уменьшение или изменение территории не может иметь места на всем протяжении республики без того, чтобы не было признано, что это изменение не имеет ничего противоречащего интересам государства; что общины которого это изменение касается, ей требуется свободного и формального пожелания или что общая безопасность республики делает его необходимым общины, которого это изменение касается, ее требовали свободного и формального пожелания или что общая безопасность 27 республики делает его необходимым». При этом возвращение Франции к ее «естественным границам» объявлялось справедливым делом: «старинные и естественные рубежи Франции суть Рейн, Альпы и Пиренеи, отторгнутые от нее части были отделены лишь путем узурпации. Поэтому не было бы 28 никакой несправедливости в обратном их взятии» . Одновременно в докладе звучали революционные идеи, придававшие высказанным выше принципам второстепенную роль: «Но дипломатические притязания, основанные на старинном обладании, ничтожны в наших глазах. Мы, французы, не признаем иных суверенов, кроме народов. Нашею системою не является преобладание, а братство». Одновременно в докладе Карно звучит предупреждение об опасности, грозившей Французской республике в результате чрезмерного увлечения распространением революции: «Не существует Всемирной Республики, которая могла бы в интересах всемирной свободы присоединить к Франции тот или иной народ; существует Французская Республика, имеющая право защищать себя от опасного расширения своей территории, так же как и от расчленения её. Сказать, что носителем суверенитета является всеобщность человеческого рода, - значит сказать, что Франция представляет собой лишь часть суверена, что она, следовательно, не имеет права устанавливать у себя подходящие для нее [334] [335] законы; наш же принцип, наоборот, состоит в том, что каждый народ, как бы ни была мала населяемая им страна, - полный хозяин у себя, что он равен в правах самому большому народу и что никто не может на законном основании посягнуть на его независимость - разве что собственная независимость окажется явно под угрозой»[336]. Активное проведение в жизнь концепции «естественных границ» C новыми дополнениями было поддержано не всеми деятелями Французской революции. Максимилиан Робеспьер с самого начала военных действий занимал противоположную позицию. B день начала войны, а значит, с момента начала осуществления доктрины «естественных границ», 1 0 февраля 1792 года, он заявил: «Мы всегда рассматривали наступательную войну как способ погубить общественное благо, то есть все завоевания революции. Франция должна стремиться к тому, чтобы быть грозной в защите, а не в наступлении»[337] [338]. Отстаивая проведение оборонительной политики в рамках границах Франции, Робеспьер в феврале 1793 г. указывал, что на территориях, занятых французскими войсками, население недостаточно подготовлено для революции. Он предлагал отказаться от революционизирования занятых территорий, оставить их и заключить мир при условии признания Французской республики и невмешательства воевавших стран в дела спорных территорий. Населению этих стран предлагалось свободно и самостоятельно избирать правительство и 31 устанавливать конституцию . B момент этого заявления большинство членов Конвента и часть революционного населения страны находились под впечатлением победы французского оружия при Вальми, Жемаппе и в Савойе, поэтому Робеспьер как осторожный политик не взял на себя ответственность за отстаивание нового плана. Только после прихода к власти якобинцев-монтаньяров и оформления их диктатуры[339] предложенный Робеспьером внешнеполитический курс был закреплен в Конституции 1793 г. Ha смену декларациям о деятельном всемирном братстве, которые могли наложить на Францию обязательства и исчерпать силы республики в бесконечных войнах, появляются осторожные статьи, конституционно обеспечивающие территориальную и политическую целостность Франции[340]. Попытки депутатов Конвента, группировавшихся вокруг Анахарсиса Клоотса, отстоять прежний внешнеполитический курс закончились провалом[341] [342]. Отчасти эта неудача объяснялась положением на фронтах: в момент принятия Конституции после побед конца 1792 и начала 1793 гг. последовала полоса неудач33. Изменение внешнеполитического курса в сторону активизации концепции «естественных границ» пришлось на лето 1794 года, когда наметились успехи французских войск[343], в результате которых к августу 1794 г. французы вошли в Брюссель и Антверпен и заняли левый берег Рейна (см. приложение № 10). Казалось, успехи французского оружия позволяли осуществить идеи начального периода Французской революции. Ио именно в этот момент, когда французские войска стояли на левом берегу Рейна, среди якобинцев укрепляется мнение об окончательном отказе от экспансионистского внешнеполитического курса. Билло Варенн еще 20 апреля 1794 г. заявил, что война спасла революцию, но теперь речь идет о том, чтобы сдержать себя; успех революции зависит от политической мудрости тех, кто держит в руках кормило правления. Варенн предостерегает от опасности установления военной диктатуры генералов в случае развития завоевательной политики[344] [345]. Карно, ранее выступавший сторонником доктрины «естественных границ» революции и разработавший принципы присоединения новых территорий, к лету 1794 г. начинает все более опасаться, что расширение Франции до «естественных границ» сделает невозможным прочный мир и вызовет вечную войну: «Мы могли бы, если бы того пожелали, посадить в течение этой кампании дерево свободы на берегах Рейна и присоединить к Франции территорию древней Галлии но, как ни соблазнительна такая возможность, не будет ли благоразумнее от нее отказаться, так как Франция могла бы только ослабить себя и уготовить для себя нескончаемую войну? При таком расширении пределов понадобилось бы большое количество войск и постоянное напряженное внимание для того, чтобы искусный неприятель не зашел в тыл нашим армиям, не заставил их поспешно отказаться от завоеванного и вернуться к своим прежним пределам, понеся громадные потертГ8. Неизвестно, как бы сложилось дальнейшее развитие внешнеполитического курса среди якобинцев, если бы события 8-10 термидора не открыли новую страницу в истории Французской революции и её внешнеполитическом курсе. >|t ή: ^: $: ^ B основе начавшихся революционных событий во Франции лежали идеи философов эпохи Просвещения, которые в международных отношениях провозглашали принципы равенства всех народов и отказ от любого насилия. Объявив себя сторонницей этих принципов, революционная Франция закрепила их в своей первой конституции 1791 г. Ho изменившаяся внутренняя и внешняя политическая обстановка заставила Францию внести изменения в свой внешнеполитический курс. Начавшаяся война поставила новую буржуазную Францию перед необходимостью защищаться, при этом была избрана тактика нападения, требовавшая концепции, обосновывавшей это действие. Ведущие деятели Французской революции возвращают во внешнюю политику Франции доктрину Старого порядка - «естественных границ», сделав положения этой доктрины основой плана военных действий в 1792 г. Ho те, кто вернул эту доктрину к жизни, были представителями и воплотителями нового революционного направления, и поэтому они придали старой доктрине новый импульс: расширение «естественных границ» теперь связывалось с распространением самой революции. Под «естественными границами» лидеры Великой Французской революции понимали территории, на которых нужно установить порядок, аналогичный французскому. По сути, в период 1792-1794 гг. доктрина «естественных границ» становится доктриной «экспорта революции» и в таком виде доминирует во внешней политики Франции. Развитие доктрины «естественных границ» напрямую было связано с успехами армий революционной Франции. Военный порыв, охвативший отдельных революционеров, возродил доктрину. Ho стоило врагу появиться практически у ворот Парижа, никто из политиков и не думал о «естественных границах». Среди деятелей революции появляются те, кто начинает выступать за более умеренный и осторожный внешнеполитический курс. Как только опасность миновала и французские части вступили на чужую территорию, доктрина была поднята на щит внешней политики. Дальнейшие успехи французского оружия должны были закрепить доктрину во внешнеполитическом курсе Франции. Именно в этот момент среди тех, кто разрабатывал и поддерживал эту доктрину, появляются те, кто стали видеть в дальнейшем осуществление намеченного, источник бесконечных бедствий для революционной Франции.