§ 6. Фонема л в индоевропейских языках Севера Европы

Что нужно, когда идет речь о греко-латинском слове, чтобы быть уверенным, что это слово содержит л? Нужно только, чтобы (при условии отсутствия носовых и плавных сонантов) в греческом и латинском было а.

При выборе корней, содержащих л в северных языках, мы следовали, по мере возможности, этому принципу. Сперва мы должны, не выходя за пределы этой языковой группы, прийти к заключению, что корень действительно содержит л; затем мы производим сравнение с южными языками с тем, чтобы получить подтверждение в том случае, если последние имеют а в этих корнях. Ср. § 4, 9. Мы не включили такие примеры, как слав, orj^ при лат. агаге или гот. Jjahan при лат. tacere: и это не потому, что есть основания усомниться в том, что их а—это а9 но по той причине, что в силу вторичности этих глаголов нельзя различить в самом языке, восходит ли их а к а2 или нет; определить это можно, лишь привлекая а южных языков. Напротив, данная ниже таблица как раз и предназначена продемонстрировать идентичность южного а тому из северных а, которое не может быть а2. Однако для самостоятельных именных основ такой отбор был невозможен.

Большинство примеров можно почерпнуть в богатых материалах, собранных Амелунгом; тем не менее мы не можем просто отослать к ним читателя, так как, согласно своей системе, допускающей только одну первоначальную фонему как для северного а, так и для южных а и о, взятых вместе, автор привлекает, не делая различий, гот. akrs = rpe4. ауро;, гот. hlaf = греч. хєяХофа. Настоящий список далеко не полон: это, скорее, материал для иллюстрации.

1. Греч. йхоРа1gt;              ^ka^ov,              dX'fl’OS*» гот* ag-is, un-agands, перф.-през.

og и т. д. восходят к корню agh без носового, который, по-видимому, отличается от angh. Первый корень дает в санскрите agha „злой" (agha-m „зло, несчастье"), aghala (то же), aghayati „угрожать"; второй—amhu, amhas и т. д. Первый обозначает моральное зло, впрочем, довольно неопределенное, второй означает „прикреплять, крепить". Конечный гуттуральный ясно показывает, что здесь уместно делать различие; действительно, зенд. 3zanh, слав, qzuku указывают на ghx и, следовательно, воздвигают барьер между скр. amhu и скр. agha. . Только внешне gv в гот. aggvus противоречит славянскому и зендскому z: мы думаем, что v в данном случае пришло из косвенных падежей, где оно всего лишь является продолжением суффиксального и. Но нужно признать, что зенд. ayana „vinculo" ставит эту комбинацию под сомнение.

aljis

ana

alius lt;Ш.ос ava

a(j)es

ager, ауро?, лит.актй (? слав.

кату = *окту, др.-сканд. hamarr) axfKov.

ГОТ ГОТ

лит. qsa              ansa

гот. and-              ante,

др.-в.-нем. ano, лит. anyta anus, гот. arhvazna arcus, гот. avo              avus

слав, brada (*bor- da), лит. barzda,

гот. ahva лит. aklas др.-в.-нем. ahsa, слав, osl, лит. aszis гот. af слав, otfcl, гот. atta гот. tagr слав, bobu, др.- прусск. babo гот. gazds1

слав. 1отй

гот. ma(h)il

aqua aquilus.amp;'jcapoc.

axis, amp;'amp;(ov. ab, ano.

atta, atta. lacrima, Ыхро. fab a. (Fick).

hasta.

lama

ma)

macula

(*lac-

(Fick).

(Fick).

pannus, rcaviov sal, ak.

2. hafjan—-рильный глагол; иначе, согласно вышесказанному, мы не должны были бы его приводить.
3. Представляется почти невозможным сближать гот. |gt;vahan, |gt;voh с греч. хєуусо (несмотря на dxpeyxxog^dxFeyxxog). Напротив, греч. тг/ХО) не представляет никаких формальных трудностей; правда, значения заметно расходятся, но они могут объединиться в понятии „источать", которое восходит к скр.
   t6gate; с последним сравнивают Jvahan. Ср., к тому же, разнообразие значений корней prau и sna.
4. Fick, KZ, XIX, стр. 261.
5. Как показал Асколи (КZ, XVII, стр. 274), гот. maists восходит к *mahists, что ставит его рядом с paxpdg и отделяет от mikils, как этого уже требовало различение гласных. Асколи одновременно сообщает, что major, mag- nus восходят к mah, magh; мы же позволим себе усомниться в том, что это magh дало скр. mafrint. Не имея возможности долго задерживаться на этом, мы довольствуемся констатацией, что существует 3 корня: 1) mAk3: зенд. magyao, др.-перс, madista, гот. ma(h)ists, ma(h)iza, греч. jxaxpog и также pdxap и лат. macte; 2) m Agh2: скр. magha „богатство”, гот. magan, лат. magnus, ma(h)jor, греч. pctxavd, слав, mogq;-—но отнюдь не mah^nt, ввиду z из зенд. mazaont; 3) m ах gx или m аг g hx: греч. piyag, гот. mikils, скр. та- h?nt; ср. magman. Что же касается непосредственно готского, то нужно допустить, что формой перфекта ед. ч. является не mag, a *mog и что эта форма возникла по аналогии с формой множественного числа magum; точно так же, только наоборот, forum заменило *farum. См. ниже, гл. V.
6. Вторичные глаголы того класса, к которому принадлежит kopajq, обычно не меняют корневого е на о(а2); стало быть, его можно привести в этом списке.

гот. a(j)iza- гот. akrs

др.-в.-нем. part barba. гот. bariz-eins (слав.boru(Fick)) far, род. п. др.-в.-нем. gans, farris слав, gqsi, anser, yav. лит. 2qsis гот. fana, слав, o-pona гот. salt, слав, soli

avt(

1. Osthoff, KZ, XXIII, стр. 87.

Следующие примеры демонстрируют нам долгое а северных языков. Эта фонема, которая в южной группе отличается от краткого а только количеством, в северных языках различается

еще и тембром. В германских языках и литовском—это долгое б (др.-в.-нем. ио), тогда как славянский, где краткое а превратилось в б, сообщает долгому а тембр а. Известно, что славянское а происходит из краткого гласного только в двух-трех совершенно исключительных случаях.

buo-

fagus

др.-в.-нем. cha.

caligo xaXk слав. kalu. (Fick).

цашу              слав,              такй

[др.-в.-нем. та- go]

nares, nasus лит. nosis, англосакс. nosu (ср. слав, nosu, др.-

в.-нем. nasa).

ттар;              др.-сканд. bogr.

гара              др.-в.-нем. ruoba,

лит. гбрё [слав. г5ра].

suavis,              герм, svotja-: др.-

сканд. soetr, др.-в.-нем. suozi (Fick, IIP, стр. 361).

а и а стоят в конце корня:

gha. prH7j (ха-Ха)

t a:              ta-bes

bha:              fa-ri, tpa-jxi

la:              13-trare

sta:              sta-tus,              ё-ата-у н т. д.

(s) t3; дор. та-таю1

герм, go-men-, лит. go-mur^s „palatum". (Fick) слав, ta-jq [англо-сакс. "paven]. слав, ba-jq.

слав, la-jq, лит. lo-ju [но в готском laia = *le(j)a]. слав, sta-nq, лит. stoju; гот. sto-min-sta-da (др.-в.-нем. stam, stem), слав, ta-jq, ta-tl, ta-jlnu.

Корень получает расширение зубным, например, в:

р а -1: тта-т-єоріаі, pa-s-tor І а -1:              Ха-® „хотеть"

s a -18: sa-t-ur, sa-t-is

гот. fo-d-jan2, .слав, pa-s-tyri. гот. la-p-on, la-pa-leiko. (Fick). гот. sa-d-a, so-'p-a, лит. so-t-us (слав, sytfi).

Из более изолированных слов мы приведем только:

(pater, ттаггде mater, рйтг)р

frater, lt;ррйтї]р

гот. fadar; ср. § 11). др.-в.-нем. muotar, слав, mati,

лит. mot6. гот. Ьгофаг, слав, bratrfl, лит.

broterSlis.

а, представленный суффиксом имен женского рода, легко усматривается в тех падежах множественного числа, окончание которых начинается с согласного: гот. gibo-m, лит. mergo-ms, слав. 2епа-шй. Оказавшись в конечном слоге, он подвергся, как известно, различным изменениям. В именительном падеже единственного числа славянский (йепа) еще сохраняет а, которое представляет в нем долгое а, между тем как законы, управляющие звуками германских языков и литовского, обусловили сокращение конечного гласного: giba, merga, за исключением гот.

а в дифтонге дает повод для нескольких особых замечаний.

Некоторые ученые отрицали существование европейского дифтонга ей; иными словами, придерживаясь точки зрения первоначального единства а, отрицали расщепление дифтонга аи на ей и аи в ту самую эпоху, когда в любой другой позиции а расщепилось на е: а. Бецценбергер („Die c-Reihe der gotischen Sprache", стр. 34) утверждает или скорее упоминает (поскольку, добавляет он, вряд ли необходимо говорить об этом специально), что в готском презенсе kiusa вместо *keusa = греч. ушо, е первого языка не стоит в исторической связи с е второго. Каковы же основания этого резкого разделения двух форм, соответствие которых является безукоризненным, насколько только это возможно? Все дело в том, что балто-славянские языки не имеют дифтонга ей, и, следовательно, его не могло быть и в европейский период.

В принципе мы не ставили перед собой никаких задач относительно европейского е, так как факт его появления в различных языках признается сторонниками всех систем. Мы должны, однако, заняться е, поскольку его хотят связать с а и опровергнуть аргументы, устанавливающие, что в какую-то эпоху е и а (л) составляли одно целое. Позднее происхождение дифтонга ей, если бы оно подтвердилось, очевидно, было бы явлением того же порядка. С другой стороны, мы не собираемся прослеживать до конца последствия, проистекающие из выдвинутого Бецценбергером принципа, так как мы не хотели бы подчинить вопросу о ей вопрос о европейском единстве или вопрос о расщеплении а. Итак, отметим сначала, что отсутствие ей в балто- славянских языках, на что опирается Бецценбергер, поставлено под сомнение И. Шмидтом, который указывает на его многочисленные следы (KZ, XXIII, стр. 348 и сл.). Шмидт рассматривает ст.-слав, ju и лит. iau как восходящие в некоторых случаях к ей (слав. b(l)judq = roT. biuda, греч. Ttsuftojxat, лит. riaugmi, греч. epsuy*0)- Правда, позднее Бецценбергер выдвинул новые доводы в свою защиту. Наша некомпетентность не позволяет нам сделать окончательное заключение, но вот что по крайней мере мы считаем нужным сказать:

даже в том случае, если бы предположение Шмидта не подтвердилось, даже если бы не существовало никаких признаков дифтонга ей в балто-славянском, из этого все же не следовало бы, что он никогда не существовал: ведь италийские языки тоже не имеют ей, и, не будь единственного Leucetio, можно было бы дойти до утверждения, что в италийском древний дифтонг au никогда не имел формы ей. Однако никто не сомневается в том, что douco происходит из *deuco. То же самое, по-види- мому, произошло в балто-славянском, причем не только в дифтонге, но и, как в латинском, в группе ev. Яснее всего это видно на примере ст.-слав, cloveku: действительно, лтш. zilweks показывает, что о не является первичным[102], и даже не углубляясь так далеко, вполне достаточно констатировать начальный палатальный с, чтобы понять, что древней формой будет *celv6ku (см. по этому поводу J. Schmidt, Voc., И, стр. 38 и сл.). Откуда же тогда происходит о? Оно может появиться только из v, с которым его сблизила метатеза плавного.— Путем рассуждения иного рода мы убеждаемся, что slovo происходит из *slevo: действительно, имена среднего рода на -as всегда имели в корневом слоге аг и никогда—а2: так в арийском, греческом, латинском, германском. При этом и сам славянский не нарушает этого правила, как показывает пеЬо = греч. vsyoc. Как же теперь иначе объяснить slovo = xX?Fo;, кроме как влиянием v на е? То же самое можно было бы сказать и о презенсе plovq = rpe4. ttXsFo), так как тгХсба) — явно более поздняя форма.— Подобным же образом мы находим в слоге, составляющем окончание, в санскрите—sunavas, в греческом—тггдеегс, в готском—sunjus и только в одном славянском—synove.

Это воздействие v, продолжавшееся очень долго, как показывает clovfeku, начинает проявляться уже в период балто-славянского единства. При греческом vsFo-; в литовском появляется naujas, так же как в славянском novu.

Несколько слов о литовском а. При наличии полной эквивалентности этого а и славянского о (оба представляют а и а2) естественно задать вопрос, какой из этих двух фонем принадлежит приоритет. Какова балто-славянская форма только что рассмотренного слова—novos или же navas? Если обратить внимание на все колебания между о и а в различных диалектах Балтики — древнепрусском, литовском, латышском, а также и на различие тембра между а кратким и а долгим как в литовском, так и в славянском (лит. а:б; слав, о: а), то невольно напрашивается третья гипотеза, а именно: navas. В балто-славянский период, вероятно, произносилось не чистое а, а й краткое и долгое. Разумеется, не существует вполне позитивного аргумента в защиту этой гипотезы; как нам представляется, это еще более справедливо по отношению к тем аргументам, которые можно было бы выдвинуть против нее. Она поддерживает те случаи ассимиляции, о которых мы говорили, равно как, с другой стороны, сама опирается на них. Сравнительный метод был и всегда будет вынужден прибегать иногда к подобным взаимным индукциям.

Я приведу еще лит. javai, греч. Сеа (скр. yava), savo, греч. IFog, а также два слова, где то же самое, по-видимому, происходит в обратном направлении, как в лат. vomo вместо *vemo. Это vakaras = rpe4. єотгєрос, слав. ve?eru; vasara = rpe4. єар, лат. ver. Большая часть этих и предшествующих примеров входит в список, в котором Шмидт фиксирует предполагаемые случаи неполного соответствия е в европейских языках: стало быть, если только все это не иллюзия, этот и так уже сильно уменьшенный перечень потеряет еще несколько единиц.

Это балто-славянское изменение ev в Sv отличается от аналогичного явления, которое имеет место в италийском, главным образом тем, что оно происходит не всегда. Разумеется, должна быть какая-то причина, если devgtl (лит. devyni) не пошло по пути *slevo, превратившегося в slovo, но эта причина остается невыясненной. Напротив, в дифтонге ассимиляция е является правилом, за исключением таких случаев, как bljudq и riaugmi, которые приводились выше. Доказательство этого двойного происхождения аи (в конечном итоге—тройного, так как сам а (а) образован из а + а2) можно усмотреть в литовском родительном sunaus от основ на -и в сравнении с формой родительного акёэ (а не ‘akais’) от основ на -і[103]. Тем не менее мы не настаиваем на этом утверждении, так как точное соотношение ё и ai пока еще не известно.

Равным образом и в балто-славянских рефлексах дифтонгов а/, а2і, аі произошли, как мы только что отметили, весьма серьезные изменения. Точнее значение і и ё в славянском, ё(е1) и ai в литовском все еще остается проблемой. По-видимому, ё последнего, восходящее на первый взгляд к агі, является ничем иным, как рефлексом ai: например, по сравнению с гот. haims, др.-прусск. kaima, наконец, лит. kaimynas мы встречаем ё в kgmas.

Из изложенного выше следует, что примеры ЛИТОВСКОГО или славянского а в дифтонге могут иметь как таковые весьма ограниченное значение и не имеют почти никакого значения, когда

речь идет об ли.

(?) gh^is:              haer-eo

sk^idh: caed-o dug:              aug-eo, ao$t;

(?) aus:              h-aur-io, h-aus-tus

лит. gaisztu, gaiszti (Fick). гот. skaid-an, skaiskaid. гот. auk-a, aiauk; лит. aug-u др.-сканд. aus-a, jos (Fick).

aurora

лит. auszra.

caulis, хаоХо; лит. kaulas. (C.) vao;              др.-сканд. nau-st.

pau-cus              гот. fav-ai.

иаооарб;

’A-p(F)tot

лит. sausas.

і і

гот. gavi

aevum, atujv гот.              aivs;              cp.

стр. 352 caecus              гот. haihs.

8a(iF)*f)p              англо-сакс. tacor;

слав. dSven, лит. diveris. haedus              гот. gaits,

laevus, Xato; слав. 1ёуй.

ДВА ГРЕКО-ИТАЛИЙСКИХ О

Мы рассматривали до сих пор греко-италийское о как однородное целое исключительно в практических целях. В действительности существуют две вполне определенные разновидности этого гласного, которые мы сейчас последовательно рассмотрим.