§ 7. Греко-италийское о2— индоевропейское аг

Явления арийских языков слишком тесно связаны здесь с теми явлениями, которые мы наблюдаем в индоевропейских языках Европы, чтобы их можно было рассматривать отдельно. Поэтому в заглавии параграфа рядом с греко-италийским о2 стоит индоевропейское а2.

Подлинным определением а2 будет, как мне кажется, следующее: это гласный, который в европейских языках регулярно чередуется с е внутри одного и того же корневого или суффиксального слога. Таким образом, чтобы говорить о праязыковом а2, нужно также и зародыш европейского е обязательно датировать периодом первоначальной общности. В этом и заключается гипотеза Бругмана. Этот ученый, следуя концепции, которую предвидел уже Амелунг (см. стр. 305), отказывается искать в вокализме, представленном арийским, источник, из которого следует выводить фонемы индоевропейских языков Европы, и, наоборот, переносит в праязык источник европейского е и фонемы, заменяющей иногда это е (а2), оставляя, впрочем, общее число всех а временно неопределенным.

В дальнейшем мы будем исходить из этой недоказанной гипотезы о праязыковом происхождении ах — е. Что касается с2, то мы постараемся доказать эту гипотезу посредством фактов, со-

бранных в настоящем параграфе, которые, впрочем, общеизвестны. В дальнейшем мы выясним, до какого момента эти факты, подтверждая а2, могут служить одновременно подтверждением индоевропейского ах [20].

Бругман очень детально исследовал проблему а2 (см. „Studien", IX, стр. 367 и сл., 379 и сл.; KZ, XXIV, стр. 2). Эта фонема, по его словам, в армянском, греческом, италийском и славянском[104] дает о; в кельтском, германском и балтийских языках — а; в арийском, в любом открытом слоге—3, но, если слог закрытый [105], то а.

Как мы уже говорили, независимо от того, что является рефлексом плавных сонантов, существуют греко-италийские о, восходящие к иной фонеме, чем а2.

Вот образования, в которых а2 (греко-ит. о2) регулярно заменяет ах (е).

7. КОРНЕВОЙ СЛОГ А. ГЛАГОЛЬНЫЕ ОБРАЗОВАНИЯ

Перфект. В то время как первоначально медиум, так же как единственное и двойственное число актива, отбрасывал корневое а1У в единственном числе актива он заменялся на а2[106]. Перечисление всех рассматриваемых здесь греческих форм можно найти у Курциуса („Verb.", II, стр. 185 и сл., 188 и сл.). Вот несколько примеров, взятых из трех типов корней (см. стр. 310).

yev:              y®Y0Va              SISopxa              Хеу:              elXoya

xxev:              exTova              F              s              t              x:              eotxa              т              e              x:              zkzoxa

jxsp:              ejAjAopa              sXsoft:              eiXiqXoofta[107]              xkyoba

В латинских totondi, spopondi, momordi (др.-лат. spepondi, memordi) мы имеем реликт этого древнего образования. Можно предположить, что презенс этих глаголов имел первоначально форму *tendo, *spendo, *merdo. Наряду с этими презенсами существовали производные tondeo, spondeo, mordeo и в силу пословицы — с кем поведешься, от того и наберешься — глагол на -ео начал ассоциироваться с перфектом и, в конце концов, вытеснил древний презенс.—Ср. стр. 314.

В германских языках единственное число перфекта сохранилось не менее хорошо, чем множественное или двойственное. Там повсюду представлена слабая форма без а (стр. 313 и 322), здесь — повсюду а2 в его германском облике a: gab от giban, bait от beitan, baug от biugan, Ьагф от vairpan, rann от rinnan и т. д.

Очень интересен ирландский перфект, исследованный Винди- шем (KZ, XXIII, стр. 201 и сл.): и здесь е, исчезающее во множественном числе, в единственном переходит в а (= а2). На стр. 235 и сл. автор приводит большое число примеров такого а, так что остается только выбирать.

Арийские языки соответственно имеют долгое 3 в открытом слоге: скр. ?ag3ma, papamp;ta, бікйуа. В закрытом слоге, равно как и в дифтонге перед согласным, появляется, согласно правилу, краткое a: dadar$a, bibheda.

Странно, что в ведийском языке первое лицо никогда не содержит долгого 3 и даже в классическом санскрите долгий для этой формы только факультативен. Бругман („Studien", стр. 371) попытался объяснить этот факт посредством своей гипотезы относительно окончания -а первого лица, которое, по его мнению, восходит к древнему -ш (см. стр. 338—339): ввиду того, что слог таким образом оказывается закрытым, краткий а в ?agama и т. д. является совершенно закономерным. Однако 1) можно усомниться, что это а действительно восходит к носовому; 2) даже если это допустить, настоящее объяснение заранее предрешает вопрос о том, какое явление произошло раньше: удлинение а2 или исчезновение носового; 3) в гй?зп-(а)т, pSd-(a)m и в других формах окончание -ш не помешало удлинению а2.—Нужно признать, что присутствие а2 в первом лице не является твердо установленным: оно засвидетельствовано для третьего лица и, возможно, для второго (?agantha); вот и все, так как в греческом и германском первое лицо легко могло позаимствовать а2 у второго или третьего[108].

Помимо этой маленькой группы, состоящей из единственного числа перфекта, мы нигде не встречаем в глагольной флексии а2, заменяющего корневое at. Все же три греческих сигматических аориста [109]: Ьооизолто при имперф. $eaftijv, -ёхоаое (Пиндар)—от корня тех, ?oaoov opsaov (Гес.; ср. t?ivuk?v) могут сохранять следы какого-то другого употребления а2. И как раз оказывается, что древнеиндийский аорист на -iSam удлиняет корневое а в открытом слоге, как если бы это а было рефлексом а2: akaniSam, avadiSam. Однако в ведийском диалекте это удлинение нерегулярно: список, приведенный Дельбрюком (в „Altind. Verb.“, стр. 179 и сл.), свидетельствует о том, что, за несколькими исключениями, оно имеет место только в том случае, если все последующие слоги краткие, так как без этого, по-видимому, нарушилась бы некая каденция слова.

Производные глаголы. Помимо деноминативных глаголов, получающих корень в том виде, в каком он представлен в именной основе, существуют производные глаголы, которые нам хотелось бы назвать девербативами и которые нельзя не выделить, по меньшей мере временно, в особый класс, как этого требует древнеиндийская акцентуация. Итак, чтобы не делать из них приложения к именным основам, мы поместим их здесь. Они имеют частично каузативное значение. Корневое ах переходит у них в а2.

Гот. dragkjan вместо *dragkijan, ср. drigkan; lagjan, ср. ligan; kausjan, ср. kiusan.

Греч.              —из              Fe/; lt;popsogt;—из lt;рер; oxonim—из ахгтт. lt;ро{1?аgt;—

из «ре^, может быть, каузатив.

В латинском можно отметить шопео—от men; посео—от пес, torreo (в каузативном значении) — от ters. Для mordeo, spondeo, tondeo в родственных языках имеется требуемое корневое е. Мы еще вернемся к tongeo и гот. pagkjan[110]. Известны два грекоиталийских примера torqueo = тротгеа) (корень terk2), sorbeo = росрєо) (корень serbh). См. Curtius, Verb., I2, стр. 348.—Латинский сохраняет о в формах, образованных непосредственно от корня, которые первоначально должны были иметь другой гласный, как в sponsus, tonsus. В morsus, tost us можно было бы в крайнем случае допустить, что or появилось из плавного сонанта.

Все, что дает первое спряжение, относится к деноминативам, так как родственные языки никогда не имеют А в деривационном слоге этой разновидности глаголов.

В старославянском: po-lo2iti— от leg, topiti—от tep, voziti — от vez и т. д.

В арийских языках мы находим, как и следовало ожидать, долгий гласный: скр.

Б. ИМЕННЫЕ ОБРАЗОВАНИЯ

Основы на -та. Греческий содержит довольно большое число этих основ. Те основы, которые встречаются у Гомера, мы обозначим Гом., взятые у Гесихия—Гес.

6 1 0Щ01              (Гом.)              X S X              Xo/jLtY)              (Гом.)

крх орхрю (Гес.) 1;ер opjxo (Гом.)

FeX oXjxo              (Гом.)              тгет              ttotjao2              (Гом.)

Fep opjxo              (Гом.)              теХ              toXja7)-              (Гом.)

3

тер TOpjAO

aXet              aXotjxo4              рєу*              poypto6 (?)

Ррєх Ppoyjxo (Гес.)              2;єр opjui^              (Гом.)

5 s X              с т е X              gtoXjao

хер xopjxo              (Гом.)              у ер yopjxo?

С X Є t              Xotpio5              (Гом.)              срХеу              фХоуіАО

тгХея ттХохріб (Гом.) Fex aov-eoxjxo              (Гом.)

1. Кроме Toro^-oYfxq.
2. Если было бы доказано, что начальное т в xexjxetv происходит из древнего гуттурального, то яохр,од следовало бы отделить от корня яєт. Соотно- ношение ябхрюд и xexjxetv в плане начального согласного будет таким же, как соотношение rcoiVY) и xetaai.
3. Мы имеем в виду xopjxog в значении теряла, а не xopjiog „дыра".
4. яХощод „мастика" сохранено в „Etymol. Mag." Оно соотносится не о аЫфю, а с aMveiv aXetcpeiv и с лат. lino (levi, lttus); см. Curtius, Verb., I 2, стр. 259.
5. Существует корень sraxi „грешить, быть преступником, гибнуть": он лежит в основе скр. sre-man в asreman, которое Бётлинг — Рот и Грассман [s.v.sreman] переводят как fehlerlos, может быть, также srima — название ночных призраков. В латинском — le-tum, de-leo (de-levi); в греческом—Xoi-pog и XoiTdg’XoifAdg (Гес.), отвергнутое Шмидтом, хотя и подтверждаемое алфавитным порядком.
   Родственный корень можно зафиксировать в скр. srivyati „потерпеть неудачу", близком греч. лФр/г], A,up,atvopai. Далее существует корень sraxidh с расширением: скр. sredhati „etwas falsch machen, fehlgehen44 и sridh ?,der Irrende, der Verkehrte“ (B. — R.); он дает в греческом radios, дор. oamp;Aidiog вместо a-aXidiog (iqXeog—это совсем другое). Ответвление упомянутого корня—sraxi-t обнаруживается только в индоевропейских языках Европы: гот. slei|js „вредный", греч. d-(a)Xix-8Tv „грешить44, dXoiTdg* apaprco^og; кроме этого, возможно, лат. stlit-. Впрочем, можно допустить, что в aAirelv зубной возник только на греческой почве. Таково мнение Курциуса („Grdz.44, стр. 547), и оно имеет очень солидную базу В виде формы аА81-ТГ)?.
6. См. словарь Пассоу s. v. peypog.
7. Сомнительно, чтобы это слово происходило ОТ ферсо, но ступень ф8р существует во всех падежах в ф8pv^ov, «psppiov „корзинка44.

Глагол xQijxaojxat указывает на древнюю основу *хоі\щ или *хоі]Хо от корня xet. В тгХ6я(а)ріоlt;; от ттХея, ооХ(а)рб; от FeX наличествует, без сомнения, один и тот же суффикс. — Некоторые исключения, такие, как xetjxт) (надп.), $eijx6lt;;, аувррбс, имеют є в корне: это новые образования, возникшие по аналогии с именами среднего рода на -jxa. О слове хеоamp;рб; можно сказать то же, что и о слове ттзфєоуа.

В лат. forma корнем, без сомнения, является fer (древн. dhaxr), с е\ о, стало,быть, восходит к а2.

В качестве соответствия германским основам flauma- „волна" (Fick, III3, стр. 194), strauma- „река" (Fick, стр. 349) в греческом ожидалось бы ‘ттХоорго, poojxo’. От корня Ьег происходит barma- „лоно" (Fick, стр. 203), которое в готском перешло в основы на -і. Гот. haims ,деревня" относится к основам на -і только в единственном числе: древнее haima вновь появляется во множественном числе женского рода в форме haimos; ступень ах встречается в heiva- „дом".

Герм, haima- соответствует в древнепрусском kaima; ср. лит. kaimynas и кётаэ (см. стр. 363). От vez („vehere") литовский образует va?ma „ремесло возчика" (Schleicher, Lit. gr., стр. 129), от lenk „сгибать"—lanksmas „изгиб” со вставкой s.

Ведийские основы на -та собраны в книге Б. Линднера „Altindische Nominalbildung" (см. стр. 90). Мы рекомендуем читателю эту замечательную книгу, к которой мы постоянно обращались по всем вопросам, связанным со словообразованием.

Корневой слог этих древнеиндийских основ никогда не оказывается в позиции, прямо указывающей на а2, потому что суффикс, который начинается с согласного, делает этот слог закрытым. Нельзя доказать наличие а2 в sar-ma, ё-ma и т. д., как, с другой стороны, нельзя было бы доказать, что их а представляет собой ах. Стало быть, ряд древнеиндийских основ на -та имеет сильную форму корня; правда, другой ряд отбрасывает корневое а, но и первый тоже, как мы это увидим, появляется в родственных языках. Первый класс, интересующий нас здесь, несет ударение, как в греческом,—то на корне, то на суффиксе. Например: ho-ma, dhar-ma и nar-ma, ghar-ma.

Это образование давало абстрактные имена мужского рода (так как имена женского рода, такие, как греч. оїрі) или лат. forma, чужды санскриту), но, по-видимому, не прилагательные. Случай лат. formus, греч. Ферро; является изолированным, и в санскрите gharma—существительное. Что касается Ферро;, то его є — позднейшего происхождения, так как, помимо formus, gh в gharma указывает на а2 (см. гл. IV). Правда, это є должно было появиться до окончания процесса развития зубных; в противном случае нельзя было бы объяснить д.

Основы на -ta. Начнем, как всегда, с греческого:

е t              ol то              V є ;              vooto              a F є р              аортт)

X Є t              XOtTO[111]              (pep              (pop ТО              P p Є JA              ppOVTTJ

X Є V 2              X0VT0              1 e p 3              хорто              lie p              цорт -f]

1. И ж. p.— хоїттр
2. xev—это истинная форма корня; отсюда xtv-mp, xiv-xpov, xev-tsco. Маловероятно сближение с скр. kunta.
3. В eo-xep-rjg.

тобто;—слишком неясное образование, чтобы фигурировать в этом списке. Включение еортт; и сицил. роТто; также зависит от той этимологии, которую мы им дадим. Напротив, включение в список Хоїтб; будет вполне оправдано1 (см. стр. 370).

В латинском есть hortus = ppTo;. Фик сравнивает Morta (имя одной из парок) с рорт4| „часть", но является ли это имя латинским? Мы поместили porta среди примеров на плавный сонант (см. стр. 316).

В готском можно встретить daupa- „смерть" от divan (герм, dauda-; см. Verner, KZ, XXIII, стр. 123). Однако обычно причастия образуются от основ на -ta с корневым слогом в слабой ступени, а не от тех основ, в которых корневой слог имеет ступень а2. Германский корень bren „жечь" дает branfta- „пожар" (Fick, III3, стр. 205); breu „мешать" дает brauda- ср. р. „хлеб" (Fick, стр. 218). Что касается гот. gards, то его нужно отделить от греч. х°РТ0(м см- J- Schmidt, Voc., II, стр. 128. Поражает е в словах piupa- ср. р. ,добро" и piuda ж. р. „народ"; здесь, разумеется, ничем не может помочь италийское touto, так же как и лит. tauta (см. стр. 361—362).

Шлейхер приводит некоторое число этих основ иа стр. 115 своей литовской грамматики: tvartas „ограда"—от tverti, r^stas „чурбан"—от rent „резать", sp^stai м. р. мн. ч. „ловушка"—-от spend „расставлять ловушки"; naszta ж. р. „ноша"—от nesz, slapta ж. р. „тайна"—от slep „прятать" и т. д.— В старославянском: vrata ср. р. мн. 4. = *vorta „ворота"; это лит. vartai; verti содержит е. От реп происходит pq-to „путы".

В санскрите, я думаю, эти основы имели бы придыхательные th; однако я не нахожу для этого вполне очевидного примера. Зендский имеет gaefta ж. р. „мир"—от gae (или gi) „жить", dvaefta „страх"—от корня, имеющего в греческом форму SFet (Curtius, „Stud.", VIII, стр. 466). ft эквивалентен древнему th. Некоторые другие формы зарегистрированы у Юстина (стр. 371).— Имена среднего рода ftraota и graota являются, вероятно, эквивалентами скр. srotas и grotas, перешедшими в другое склонение[112].

ОСНОВЫ НА -NA. єрЄф fy^vr) tiep ftpOVO 1 ЗТЄІ ttOIVY).

1. ftpovog—это метатеза *ftopvog, подтвержденного глоссой ftopva?. 6jtojto6iov. Коярюі (Гес.). О корне фер cm. Curtius, Grdz., стр. 257.

Нельзя выяснить, действительно ли bet с гласной е является корнем слова Oo(vr). Также трудно решить что-нибудь относительно otvolt;;, dttvoc и охж. TS5CV7], eeSvov, yepVY) (эол. yepeva) содержат незакономерное е. Что касается е в слове zexw, то обратим внимание на то, что здесь е не могло выпасть,— что не исключено для yspvirj,—и, стало быть, ничто не мешает тех представлять ту ступень корня, на которой он отбрасывает е. Однако существует второй ряд основ на -па, которые действительно ослабляют корень: без сомнения, именно к этому классу принадлежит ткхш и его германский эквивалент pegna- (окситон; см. Ver пег, цит. раб., стр. 98). Сюда же относится mgt;pv7); его о не является рефлексом а2.

При наличии греч. agt;vo;, lt;Ы) (скр. vasna) е в лат. venum dare и слав, vfcno представляется весьма странным. Нужно сказать, что этимология этого слова еще совершенно не выяснена, и оно выглядит совершенно изолированным. Правда, его можно было бы связать с скр. vasu.

Германский корень veg дает vagna- „повозка"; Ьег дает barna- ср. р. „ребенок" (но в литовском—bernas); от leih(v) происходит laihna- ср. р. „ссуда" (Fick, III3, стр. 269), от leug—laugna ж. р. „сокрытие" (Fick, стр. 276). Было бы ошибочно помещать сюда launa- „плата", так как греч. Ха о доказывает, что его а является рефлексом а [21].

В литовском я нашел varsna (ж. р.) атроуд ffoamp;v (от versti?) и kalnas „гора" от kel. С последним сравнивают лат. collis: может быть, здесь налицо даже полная идентичность, так как переход склонения основ на -о типа *colno в склонение на -і — нередкий случай. В mamas „обмен" = слав. m?na(F і с k, И2, стр. 633) корневой гласный неясен. Слав, strana „область" — вместо *storna-; сёпа „цена" идентично греч. тгоЫ), зенд. каёпа ж. р.; корневое at очевидно в дор. атготєіаеі и в других формах. Менее известен корень зенд. daena ж. р. „закон", которое И. Шмидт (Verwandtsch., стр. 46) сравнивает с лит. daina (ср. крит. ev-{hvo; == Ivvojxo;?). [Основа на -па обнаруживается в] зенд. vagna „желание".

В санскрите среди окситонов можно отметить pragna, (vasna), syona прилаг. „мягкий", откуда syona-m „ложе" ( = греч. sovyj вместо *oovy|?), среди парокситонов—varna, svapna, phena. Последнему соответствует лит. p?nas, которое, на первый взгляд, свидетельствует об аг\ однако, как и в k?mas, здесь уместно усомниться в ё, тем более что греч. lt;роivo; „кровавый" (первонач. „пенистый"?) вполне могло бы служить положительным свидетельством а2.

ГРЕЧЕСКИЕ ОСНОВЫ НА -go (тех Togo1) хер хорао2 Хех ко go.

1. s принадлежит, может быть, корню, как в случае jtaXtv-opoo, йф-орро.
2. xopaov xoppov (Гес.)—Я ограничиваюсь упоминанием слов voaogvooaog и fidpaifAOg. Можно было бы добавить 6oga от бех, если только его а идентично а в тоХра.

Латинский разделяет с греческим основу lokso (luxus) и имеет, сверх того, поха, ср. песаге.

Греческие основы на -avo, -ащ. Они собраны у Г. Мейера (см. „Nasalstamme", стр. 61 и сл.). Если отбросить прилагательные на -avo, то остаются главным образом пропарокси- тонные названия орудий; некоторые из них содержат е, тогда как большинство из них имеют о2. Так, Spemvo, axslt;pavo по сравнению с ?oavo, opyavo, oyavo, ttotkxvo, yoavo, yoSavo и т. д. Наряду с орхащ (Эсхил) можно отметить более позднее ep*av7). В общем, правилом, по-видимому, является о. Ср. лит. darg-ana „дождливая погода"—от derg, rag-ana „колдунья"—от reg „видеть".

Греческое о, на первый взгляд, наилучшим образом соответствует долгому а таких древнеиндийских слов, как прилаг. падапа „perditor"—от nagati „регіге" или ср. p. vShana „повозка", совершенно идентичное oyavov. Однако эти слова находятся в столь тесной связи с глаголами десятого класса, что трудно не увидеть в их суффиксе искажения -ауапах. И тем не менее это образование существует также и в зендском: darana „покровительство^ скр. dharana. Оставим пока этот вопрос нерешенным.

Греческие основы на -ет». Они постоянно принимают о2, если в корне имеется е. Таковы: yev Y0V6^gt;              V6gt;JL              vojxet5, ттє^тг

тторітгєй, тєя zoxev, трєср трotpev, цей ypev и сотня других. Но, возможно, это слова вторичного происхождения (Pott, К2, IX, стр. 171); их базой могут быть основы, которые приведены ниже.

Основы на -а. Те из них (содержащие а2), которые имеет греческий язык, можно разделить следующим образом: Прилагательные (сравнительно немногочисленный класс): d s х amp;°Х°gt; х®1* торб, eXx b\x6, ;pst opoto, Фео Фоб, Is пт Хоптб и т. д.

Имена деятеля: хХетг хХотгб, треф тросрб, тгертг тгортгб otFstS dtotdo и т. д.

Имена предметов и абстрактные имена: nsx ттбхо, тех тбхо, С е 'р ?б(ро, v є р убро, тт X е о -ттХбо, g т є t х etotyo, ® р [ттеутг(хбут-]оро и т. д.

Окситоны: Хетт Хоттб, у ер vopo, X s о у Xotyo и т. д.

Имена женского рода: 8 е х amp;gt;Х^gt; е* е X отоХт?і, lt;р єр р lt;рор(Ц, с тге v8 оттоу8т), X е t Р XotpTj, с тт є о 8 иттоиоті) и т. д.

В латинском языке, очень скупом на а2, они встречаются порой там, где совсем не нужны. В этом языке есть имена среднего рода pondes — от pend и foedes—от feid, тогда как постоянным правилом основ на -as является сохранение^ в корне[113]. Вероятно, эти слова первоначально были именами среднего рода на -а. Отложительный падеж pondo иначе не объяснить; *foido- не оставил следов, но ср. p. *feidos сохранился в fidus-ta, которое, вероятно, является более древним, чем foideratei, последнее мы находим в постановлении сената о вакханалиях. Мнение Корссена, который утверждал, что fidusta представляет собой суперлатив, отвергнуто прочими авторитетами.— Кроме этих двух восстанавливаемых слов, мы находим еще dolus = 8бХо; (ступень del больше нигде не существует), но о этого слова вполне может быть принято за о2; modus—от med (греч. рё8чруо;, гот. mit-an); procus—от prec (ср. procax); rogus—от reg (?); др.-лат. tonum—от (s)ten (2т?у-т(ор и т. д.); ж. p. toga—от teg. Здесь можно упомянуть еще и podex—от pgd = *perd.— Вызывает удивление оск. felhoss по сравнению с греч. totxo;.

В готском: saggva- (siggvan), vraka-(vrikan), dragka- ср. p. (drigkan), laiba ж. p. (-leiban), staiga ж. p. (steigan), hnaiva прилаг. (hneivan) и т. д.

В литовском: daga „время урожая" (гот. daga-)—от deg,^e4b“[114]; vada-s—от ved; taka-s, слав, toku—от tek; brada ж. p., слав, brodfl—от bred. В славянском plotu — ot plet, lqku—от l§k, trqsu— от tr§s и т. д.

Арийские языки имеют в открытом слоге закономерно долгий гласный. Имена предметов и абстрактные имена: скр. tana = греч. тбуо-с, srava = rpe4. рбо-;, рака „стряпня"—от раб; зенд. va8a „убийство"—от vad (vadh). Прилагательные, имена деятеля: скр. tapa „теплый" (также „жара")—от tap, vyadha „охотник"—от vyadh.

Очевидно, первоначальный закон состоял в том, что в основе на -а корневое ах уступало место а2. Все отклонения от этого, возникшие позже уже на почве отдельных языков, не смогли затемнить этой характерной черты их общей грамматической структуры. Именно в арийских языках инновация приняла самые большие размеры: она охватывает все такие слова, как уата— от yam, stava—от sto и т. д. Аналогическое воздействие корней, оканчивающихся на два согласных, оказало на это весьма значительное влияние: с того момента, как звуки аг и а2 слились, такое слово, как vardha (первоначально—va2rdha), стало ассоциироваться в сознании говорящего с презенсом vardhati (первоначально—vardhati), и вполне естественно, что затем по этой модели были образованы уата от yamati или hasa от hasati наряду с hasa.— В языках Европы, где различались два а(аи а2), мы тем не менее констатируем частое забвение традиции: однако в греческом еще так мало образований подобного рода, что из этого можно лишь заключить, что первоначально они почти полностью отсутствовали. Это имена среднего рода єру-o[115] и тєХсг-о, прилагательные тгеХ-б, ylpa-o, p4jx[J-o и тгєря-о (обычно тгєря-vo), затем ІХєуо и еХеузр* В случае \sox-o мы находим дифтонг оо; хг\ео§-о демонстрирует свою древнюю форму в amp;-х6\ооЬо. Наряду с Дekyol имеется еще 8оХlt;рб. Я полагаю, что только что приведенные, а также следующие дальше слова—это, примерно, все то, чем обладал греческий язык из образований этого рода [116] [22].

В греческом есть примеры, имеющие аналогии в одном из родственных языков и заслуживающие всяческого внимания: ?гlt;х при др.-инд. yava[117]; tjxepo вместо є-ajxepo[118], сопоставимое с скр. smara; ftso, совпадающее с гот. diuza- (ср. р)[119]. Греч, axlvtov (также axYjvtov) вместе с скр. stana позволяет предположительно реконструировать и.-е. sta^a. См. об этих словах Joh. Schmidt, Verwandtschaftsverh., стр. 64.

В германском приняли е в корень преимущественно прилагательные (собраны у Zi m me г, Nominalsuffixeaund й, стр. 85—115). Таковы reuda „красный" наряду с rauda-, gelba- „желтый", hreuba- ,,asper“, hvita- или hveita- „белый" (родственное, но не идентичное скр. gveta), leuba „дорогой", pverha- „поперечный", seuka- „больной", skelha- „косой" и т. д.

В двух прилагательных, по своим свойствам очень близких к местоимениям, из которых по меньшей мере одно явно не произведено от глагольного корня, ах датируется эпохой праязыка: najwa (греч. v4o;, гот. niujls, скр. nava) —производное от nu (vo) и sa^a (греч. evo;, лат. senex, гот. sinista, ирл. sen, лит. senas, скр. sana).

В большинстве европейских языков имена женского рода на -а стоят на равной ноге с именами мужского или среднего рода на -а: как и последние, они используются для обычного словообразования и разнообразят таким образом ресурсы языка. В санскрите положение дел совершенно иное. Сравнивая списки Грассмана и Линднера (см. стр. 150), мы находим, что ведийские имена женского рода на -Я составляют по сравнению с именами мужского рода незначительное меньшинство, что большинство из них—имена нарицательные, такие, как кадя „хлыст", vagS „корова", и что такие пары, как тгХохос тгХохт?), столь частые в Европе, представлены здесь всего лишь несколькими примерами (таковы rasa ras4, var§a (ср. p.) var§4). Хорошо, если один или два из этих имен женского рода содержат а2: большее число из них, такие, как druha, vrta, принадлежит к классу, лишенному корневого а, который мы рассмотрим в другом месте. Имея эти факты, мы не вправе распространять на праязыковые имена женского рода на -я все те заключения, к которым мы пришли для основ на -а, и таким образом оказывается возможным предположить, что европейские имена женского рода, образованные с помощью а2, являются вторичной грамматической категорией.

Что касается акцентуации основ на -а, то, согласно всему предшествующему рассуждению, нужно произвести отбор в материалах, которые предоставляют Веды. Возможно, правило Линднера (цит. раб., стр. 29) подтвердится для новых образований, о которых мы говорили. Но если ограничиться рассмотрением ведийских основ, удлиняющих корневое а, когда, следовательно, мы уверены в наличии а2, то их можно будет классифицировать следующим образом: парокситоны: а) абстрактные имена и т. д.: (pjga, bh4ga) v4ga, v4ra, gJka, ?4na ср. p.; б) прилагательные, имена нарицательные: ?4ra *.— Окситоны: a) (dfiva) пЯба, пЯуа, vasd, savd, sadd; 6) grabha, naya, ghasa, tara, vaka, vaha, ?raya, saha, svana, hvara.— Чтобы быть последовательными, мы поместили в скобках как не имеющие отношения к нашей теме слова, корень которых, по свидетельству европейских языков, содержит а, например: bhSga, греч. lt;рау.

Ввиду того что а.2 не может быть обнаружено в словах, происходящих от таких закрытых корней, как manth или vef, то из этого следует, что отделение новообразований от образований исконных, единственных, которые нас интересуют, в этих словах невозможно. Однако родственные языки до некоторой степени подтверждают древность некоторых из этих слов. Рассмотрим ударение, которое дает им санскрит. Парокситоны: греч. bllt;p6z, герм, kalba-, скр. garbha; греч. Xotyoc, скр. roga [греч. брб; скр. sdra[120]]; герм, hausa-[121] „череп", скр. koSa (Fick); герм, drauga-, скр. drogha; герм, rauta-, скр. roda (F і ck); герм, svaita-, скр. sveda (Fick). Окситоны: слав, mqtu, скр. mantha; слав, mraku = *morku, скр. markd (B.— R.) [слав, chromu (прилаг.), скр. srama[122]]; греч. ouco, скр. ve?a; греч. ябуэд8, скр. §aftkha; герм, pauta-, скр. toda (Fick); герм, maisa-2, скр. me§a (Bugge); герм, rauda- (прилаг.), скр. loha. Что касается ударения сравниваемых слов, то видно, что оно не всегда согласуется с ударением санскрита.

В греческом окситонами являются прилагательные, имена деятеля, некоторые из абстрактных имен мужского рода, абстрактные имена женского рода.

В германском, насколько я мог заметить, существительные мужского и женского рода являются окситонами: гот. snaivs (vet^si дает е) благодаря утрате g свидетельствует об ударении snai(g)va-(Sievers). В цитированной статье Вернера приведены германские основы hauga- (корень heuh, в гот.— hiuhma), laida (ж. р.)—от leip, saga (ж. р.)—от seh (лат. secare). Два следующих слова аналогичны, но происходят от корней, имеющих а ; hob а (ж. р.) —от haf, fanga (ж. р.) —от fanh. Вместо этого мы имеем парокситоны в faiha- (гот. filufaihs), maisa-; ср. выше.— Прилагательные часто являются парокситонами, например lausa— от leus[123], hauha- „высокий" при наличии hauga- „возвышенность", но мы уже видели, что большинство из них имеет в корне е, благодаря чему им отводится особое место.

В итоге и насколько можно судить по этим весьма неполным данным, мы приходим к заключению: 1) что большое число основ на а с а, в корне имели в праязыке тон на суффиксе; 2) что нельзя с уверенностью сказать, что некоторые из этих основ, каким бы ни было при этом их значение, тем не менее имели тон на корневом слоге.

Наличие а2 также установлено[124] в основах на -а, образующих второй член сложного слова, первым членом которого будет управляемое существительное (мы говорим только о тех случаях, когда глагольное действие еще ощущается, а не вообще о тат- пурушах) или же предлог. Мы можем различать по их значению четыре типа, представленные следующими примерами: a) pari- vada „порицание" — от vad, б) ut-tana „простирающийся" — от tan, в) sflkta-vaka „чтение сукты"—от vac, г) uda-hara „водонос"— от har. Зендский показывает такое же удлинение а.

Греческие примеры: а) оиХ-Хоуо; и аоХ-Хоут)—от Хеу; б) tPlt;5;—от арісф, ттро-ро;—от уео; в) —; г) o-ipopjlo;—от lt;рерр, тгор- lt;роро;—от lt;рер. Класс в представлен некоторыми именами женского рода, такими, как цю9о-lt;рора, но эти слова являются исключениями.

Литовские примеры: pa-szaras „пища"—от szer, at-laida „милость"—от leid, isz-takas „стекание"—от tek. Старославянский: vodo-nosu—от nes, sq-logu — от leg (может быть, бахуврихи), pro-vodu „товарищ"—от ved, po-tokfl „река"—от tek, рго-гокй „пророк"—от rek, vodo-tokfl „канал"—от tek. В dobro-reku (Osthoff, РВВ, III, стр. 87) проникло е.

В латинском вокализм второго члена сложных слов, подверженный влияниям различных разрушительных факторов, совершенно неузнаваем. Оск. loufri-konoss—это бахуврихи.

Первоначально—и в этом нельзя сомневаться—эти сложные слова были обычно окситонами. Они являются ими в ведийских текстах и отчасти в греческом. В классе г греческий перенес ударение на предпоследний слог только тогда, когда он был кратким[125] (Ворр, Accentuationssystem, 280, 128; Schrceder, KZ, XXIV, стр. 122). См. исключение, которое встречается

иногда в санскрите (см. Г арбе, KZ, XXIII, стр. 481); оно напоминает различие греческого тгатрохтоуо^ и патрожтоуо;.

Основы на -(. Вот те, которые образует греческий: тре/ Tpo](t „бегун" (Эсхил), с хрsср атроср: „хитрец" (Аристофан), хрец Хрбці—название рыбы; цгр.lt;р              (ж. р.) = jLtojxlt;p-q. Прилагатель

ные: тр$9 xpotpi (Гомер), 8реп 8р6тос*троуг|т6; (Гес.). Ср. рюХтпї, lt;pp6vtc, фбрриуі

Ср. гот. balgi- „бурдюк"—от belg „надувать"; скр. гаді, ghasl, dhrAgji, grShi (см. Lindner, стр. 56).

Основы на -и. Корень гот. hinjgt;an „брать" дает handu- (ж. р.) „рука" (Verпег, цит. раб.). а в герм, haidu- =скр. ketfi—это, несомненно, а2 (а не а), потому что с, чередующееся с к (скр. 6etati, родственное этим словам), является признаком а, (гл. IV). Сравнивая skadu- „тень" с скр. cat at і, мы могли бы получить основу на -и, совершенно похожую на предыдущие, но здесь мы менее уверены в том, что корневым гласным будет ах. Мы вернемся к этому сближению в главе IV.

Лит. dangbs „небо" происходит из deng „покрывать". Что касается многочисленных прилагательных на -u-s, собранных И. Шмидтом (см. KSB, IV, стр. 257 и сл.), которые регулярно принимают а2 (например: sargus—от serg), то, в действительности, не основе на -и, ограниченной несколькими падежами мужского рода, а, конечно, основе на -уа, которая появляется во всех прочих случаях, следует, кажется, отдать предпочтение; правда, в санскрите есть несколько прилагательных, таких, как daru (от dar), но преобладающим правилом древних прилагательных на -и является отбрасывание корневого а.

Основу da2mu мы находим в лат. domus, -us, идентичном ст.-слав. domu[126]. Это последнее слово, по мнению славистов, имеет подлинную основу на -и и совсем не проявляет того же безразличия, как прочие основы, к склонению по образцу vluku или synu. Именно к этому же образованию можно отнести греч. жорфос (ж. р.), если принять сближение Фика с гот. hairda, которое свидетельствует о корневом е и несуффиксальности ft; затем—xpoxvs, -и8ос (ж. р.)—от хрёхы „ткать".

Два очень важных парокситона среднего рода: греч. 8оро, ирл. daru- (,,Grdz.“, стр. 238), скр. dA.ru; греч. fow, скр. gSnu. Др.-инд. sanu по аналогии с этим должен содержать а2. фбрРо* та ооХа. ’IlXsIot, по-видимому, происходит от lt;pspp и имеет а2.

Весьма распространена семья основ на -уа. Однако вторичные образования перемешиваются в ней так тесно со словами, извлеченными непосредственно из корня, что, из опасения слишком многочисленных ошибок, мы воздерживаемся подвергать эти основы тому же рассмотрению, что и предыдущие.

2. СУФФИКСАЛЬНЫЕ СЛОГИ

Европейские языки ясно показывают, что гласный, добавляемый к корню в глагольных основах на -а, есть olf чередующееся с а2. Все главные языки этой семьи согласуются относительно места появления аа (1 л. всех трех чисел, 3 л. мн. ч.).

Греческий Латинский              Готский Старославянский Санскрит

vezq              vahami)

vezomu3              vahamas

vezovfe3              vahavas

vezqti              vahanti

vezete              vahatha

(1р)1              veho              viga

ttyojxsv              yehimus2              vigam

—              —              vigos

epvtt              vehunt4              vigand

I/exe              vehite              vigip

1. Корень здесь маловажен.
2. Древнее *vehumus, *vehomus.
3. vezomu и vezove являются формами аориста (если он существует у этого глагола); е в форме презенса vezemu, vezev6 появилось по аналогии с другими лицами спряжения.
4. Древнелатинское tremonti.— Зендский согласуется с санскритом. Литовский имеет формы 1-го лица множественного и двойственного числа sukame, sukava. а в гот. vigats (2-е л. дв. ч.) может только быть заимствовано у форм vigam, vigand и т. д. Также объясняется др.-в.-нем. wegat по сравнению с гот. vigip (2-е л. мн. ч.) и лит. sukate, sukata.

Формы медиума воспроизводят ту же схему; среди них различаем формы 1-го лица в греческом: (pepojxat, ecpepojuiyjv, которые, отступая от древнеиндийских форм, обнаруживают все же, согласно правилу, о перед pt (см. ниже).

Точная первоначальная форма 1-го лица единственного числа актива—это загадка, которую мы не пытаемся разрешить. С так называемым вторичным окончанием она не представляет трудности: греч. є-(рєрov, слав, vezu (закономерное, вместо *vezon), скр. а-ЬЬагаш (а краткое ввиду закрытого слога). Впрочем, эта парадигма повторяется всюду, где встречается спряжение того типа, который называют тематическим. В этой парадигме появление а2, очевидно, связано тем или иным образом с природой последующего согласного. См. V. Paul, Beitrage, IV, стр. 401. Нельзя, ввиду 3-го лица множественного числа (разве только если допустить, что окончание этой формы было первоначально -mti) искать в губном звуке причины этого изменения. По-видимому, причину изменения нужно приписать сонантам или, может быть, шире—звонким. Это единственный случай, когда субституция фонемы а2 вместо фонемы at находит свое объяснение в механическом воздействии соседних звуков.

В дифтонге оптатива обнаруживается а2\ греческий и германский являются единственными языками, представляющими по этому вопросу положительные свидетельства, но этих свидетельств достаточно: греч. eyot;, eyot, eyotjxev и т.д.; гот. vigais, vigai, vigaima и т.д.

Перед суффиксом причастия на -mana или -та европейские языки имеют а2: греч. ep-jxevo-;[127], слав, vezo-mu, лит. ve2a-ma; лат. vehimini ничего не решает. Исходя из греческого, мы ожидали бы в санскрите ‘vahamana’: мы находим vahamana. Я пытался в другом месте объяснить эту форму смещением количества (ср. pavaka вместо pavaka, gvapada вместо gvapada; см. Gras- s m a n n, s.v.). Однако этой, уже самой по себе малосостоятельной, гипотезе противоречат такие формы, как sasrmana. Мы ограничимся следующими замечаниями:              1) Относительно суффикса: он не

идентичен греческому -jxsvo. По всей вероятности, он восходит к ша2па и стоит в одном ряду с др.-прусск. poklausimanas [128] (В о р р, Gram. Comp. Trad., IV, стр. 25); зенд. -mana и греч. -jxsvo восходят к -та^а; зенд. -тпа дает нам третью, ослабленную форму. Впрочем, трудно себе представить, как эти три суффикса могли чередоваться в индоевропейском, и странно, что из двух, столь близко географически расположенных языков как зендский и санскрит, первый полностью игнорирует -тагпа, тогда как другой, наоборот, утратил все следы -тахпа[129]. 2) Что касается тематического гласного, то, несмотря на краткость, им мог быть а2У как этого требуют и последующая фонема и свидетельство европейских языков. Для этого нужно допустить, что в открытом слоге, за которым следует долгий слог, в арийских языках а\ не удлинилось. Примеры, которые дали бы возможность это проверить, к сожалению, редки и немного спорны. Таковы зенд. katara, о котором речь пойдет ниже; далее, damunas (см. стр. 379), наконец, аористы на -iSam (стр. 368). Однако краткий гласный зендского vazyamana остается непонятным.

Перед суффиксом -nt причастия настоящего времени действительного залога тематический гласный выступает в виде а2 в тех случаях, когда он не отбрасывается, что случается в некоторых падежах флексии. Греч, epvt-, гот. vigand-, слав, (vezy), род. п. vezq§ta, лит. vezant-. Краткое а скр. vahant- закономерно, так как слог является закрытым. Что касается е в лат. vehent-, то Бругман допускает, что оно пришло из слабых падежей с носовым сонантом.— Таково же причастие футурума.

Не касаясь глагольного тематического гласного, мы рассмотрим те случаи, когда а2 появляется в суффиксе именных основ. Однако мы временно оставим в стороне суффиксы, которые оканчиваются на согласный.

О суффиксе -ша2па мы уже говорили; другой суффикс причастия—а2па: скр. bibhid-ana, гот. bit-an(a)-s. — Вторичный суффикс -tara претерпевает весьма поразительные колебания. Он принимает в зендском форму -tara в тех случаях, когда присоединяется к местоимениям: katara, yatara, atara (ср. fratara), тогда как в санскрите всюду в таких случаях представлено краткое а: katara, yatara и т. д. Это то же самое явление, которое наблюдается и с суффиксом -шапа, с той лишь разницей, что а2 здесь отражено в иранском, а форма, содержащая аи существует параллельно с другой. К тому же зендский вовсе не изолирован, что мы только что видели на примере санскрита: наряду с katara имеются такие слова, как ст.-слав, kotoryji и vutoru, гот. hvapara и а Прага[130] (зенд. antara). С другой стороны, а в санскрите подтверждается греч. ттбтерос, и слав, jeteru. Лат. uter, имеющее промежуточную форму *utrs, не принимается во внимание. Оск. ptitfirus-pid (ср. piiterei) претерпело вторичную ассимиляцию. (См. Curt і us, Grdz., стр. 718). Мы не находим другого выхода, кроме как допустить первоначальный суффикс. Возможно, что один—ta2ra—соединялся с местоимениями, в то время как другой был предназначен для предлогов, как это имеет место в зендском, и что позднее в различных языках такое четкое разграничение в употреблении этих суффиксов не стало соблюдаться. Нужно добавить, что в зендском а сокращается в katara всякий раз, как вследствие добавления частицы cit слог, следующий за этим а, становится долгим:              kataragcit, kataremcit (Hiib-

schmann, Casuslehre, стр. 284). Значит ли это, что удлинение в katara имеет совсем другую причину, чем присутствие а2? Как мы только что сказали, это заключение не кажется необходимым.

Суффиксальный гласный основ на -а (собственно основы на -а, основы на -ta, -па, -та, -га и т.д.). Бругман кратко указывает, что этот гласный восходит к а2 („Stud.", IX, стр. 371)» и это мнение было принято всеми, кто вообще принял гипотезу относительно а2г. Здесь, как и в других случаях, а2 чередуется с ах. Если взять в качестве примера и.-е. akwa (основа мужского рода), то при склонении ее можно заметить, что ряд падежей обнаруживает в европейских языках редкую согласованность, явно свидетельствующую о наличии а2; таковы: им. п. ед. ч. akwa2-s, вин. п. ед.ч. akwa2-m2, вин. п. мн. ч. akwa2-ns. То же самое имеет место и в именительном — винительном среднего рода dana2-m. Ступень аг засвидетельствована в звательном akwa1# Все остальное более или менее окутано мраком. Что следует допустить в родительном падеже единственного числа—аг или а2? Гот. vulfi-s говорит в пользу аД греч. ітттто-to—в пользу а2. Обе эти формы не могут одновременно непосредственно отражать первоначальную форму. Одна из них обязательно подверглась действию аналогии: остается только узнать, какая. Форма санскрита по многим причинам не в состоянии решить этот вопрос. Однако существует славянская местоименная форма, которая, по-видимому, свидетельствует в пользу ах: ceso или ciso, род. п. от ci(-to). Лескин („Decl", стр. 109) одобряет тех, кто видит здесь форму на -sya, а почему бы не иметь эту форму также и зендскому cahya (скр. kasya—род. п. от основы ка), которое свидетельствует об аг благодаря своему палатальному? Поскольку к тому же нет основания считать, что родительный местоимения на -а2 чем-то отличается от соответствующей формы именных основ на а2, то мы делаем вывод в пользу и.-е. akwaj-sya и считаем о в ітпто-ю заимствованным из других падежей.— Форма местного падежа должна бы иметь аг\ akwax-i. Именно на это указывают такие оскские формы местных падежей, как terei, akenei, и дорические формы местного падежа, такие, как тоотєі, тєі8є; ср. ravSrjjxet, ajxajjet и т. д., наконец, древнелитовский местный падеж патё (Leskien, цит. раб., стр. 47). Бругман, сторонник гипотезы о первоначальном akwaxi, обращает наше внимание на то, что греческие формы местного падежа на -ot(oTxot) являются не более как самым обычным случаем контаминации, тогда как, исходя из первоначального akwa2i, нам будет очень трудно объяснить форму на -st.— Перед теми из окончаний множественного числа, которые начинаются с bh и s, к основе прибавляется і, но гласным является аг, как это следует из греч. ітптоі-ві, оск. zicolois и герм, pai-m (местоименное склонение). Литовский имеет t§-mus, однако истинное значение ё неясно.

Когда окончание начинается с гласного, то во всех языках семьи он оказывается слитым с конечным гласным основы. Согласно общим принципам сравнительного языкознания, эту контракцию следует отнести к праязыковому периоду. Однако в этом явлении есть нечто столь особенное, оно так хорошо может совмещаться с самыми различными фонетическими тенденциями, а, с другой стороны, произойти в ограниченный промежуток времени, что, в конце концов, зияние вполне могло бы просуществовать до конца праязыкового периода. Это, однако, вовсе не значит, что оно сохранялось очень долго и даже в доисторический период различных языков[131]. Этот вопрос связан с некоторыми другими вопросами, рассмотренными в § 11.— В именительном падеже множественного числа (скр. agvas, гот. vulfos, оск. Abellanos, умбр, screihtor) гласным окончания [132] является ах. Стало быть, главным образом для того, чтобы в италийских формах было о, нужно, чтобы в основе было а2: мы получаем таким образом akwa2 + a!S. Произнесенная с зиянием форма будет звучать akwa^s (приблизительно: ekwoes); с контракцией—akwa2s (ekwos). Мы регистрируем новую фонему8 а2, возникшую здесь как бы случайно, которая приобретает, однако, в дальнейшем морфологическую функцию. Какой бы эпохой при этом ни датировалась контракция, существенно отметить, что о в vulfos (= долгому а2) по происхождению отличается от о в Ьгораг (= а). В самом деле, на севере Европы долгие соответствия а2 и а смешались так же, как и сами эти гласные.— Гласный окончания отложительного падежа единственного числа неизвестен: если мы присвоим ему качество alt то получится тот же случай, что и в именительном множественного числа. Балто-славянский родительный падеж vluka, vilko восходит к древнему отложительному падежу (Лескин). Эта форма дает повод к тому же замечанию, что и vulfos: славянское а (= литовскому о) представляет в ней а2, а не а, как в mati (лит. motE).— Немногие сведения, которыми мы располагаем о природе а в окончании дательного падежа единственного числа, весьма неопределенны: их доставляют нам греческие инфинитивы на jxsv-at = скр. man-е[133]. Если считать их достоверными, тогда в б форм iirmp, equ5 и в 3 скр. agvaya присутствуют элементы а2+л. Мы не будем производить весьма трудного анализа творительного падежа единственного и множественного числа (скр. agvais, лит. vilkais), родительного падежа множественного числа и именительного—винительного двойственного числа. Именительный—винительный мн. ч. имен среднего рода уникален: его долгое 3 имеет качество а, как показывает греко-италийский[134]. Если не отождествлять его, как это сделали некоторые, с именительным падежом единственного числа женского рода, то следует предположить первоначальную форму d3na2-f-A, или же, если а окончания кратко, то dsnaХ-М; вряд ли можно принять форму dana2 + а, потому что в дательном падеже единственного числа а2 + л дало греко-италийское б.

В местоименном склонении мы находим а2 перед d в именительном— винительном падеже единственного числа среднего рода: греч. то, лат.-tud; гот. ftata, слав, to, лит. ta-i (скр. tad). Далее, им. п. мн. ч.: греч. ш, др.-лат. poploe (первоначально — местоименное склонение), гот. Jgt;ai[135] (скр. te).—Разумеется, а2 содержит местоимение sa (им. п. ед. ч.): греч. о, гот. sa. Соответствующая древнеиндийская форма sa является единственным достоверным примером, в котором можно видеть, что происходит в санскрите с этой фонемой, когда она оказывается в конце слова. Мы констатируем, что она не подвергается удлинению[136]. Отметим еще местоимение первого лица: греч. еуlt;о. лат. ego, слав. azU[137]— *azom или *azon (скр. ahara); долгое б в ёуш еще не объяснено, но по своей природе это, несомненно, а2.

Бругман (цит. раб., стр. 371) указал на параллелизм, который существует между е (ах) в звательном падеже основ на а2 й кратким а в Звательйом падеже имен женского рода на а: греч. vupupa, 8готтота от основ vopupa-, 8єоттота-; вед. amba—форма зват. п. от amba; слав. 2e.no—форма зват. п. от 2епа. Последняя форма входит в обычную парадигму. Греческий местный падеж pptat от основы *рца- — скр. kSma обнаруживает тот же самый параллелизм и занимает место рядом с местным падежом имен мужского рода на -et. Форму местного падежа viai в оскском следует возводить к via + i, форму местного падежа 2епё в славянском— к 2ena + i. Форма арийских языков должна быть вторичной. Однако, может быть, форма местного падежа zeme в зендском содержит древний реликт: естественнее связывать ее с скр. ksama (основа женского рода) и с греч. ха^аи нежели возводить е к имени мужского рода, которое пришлось бы искать в Италии (лат. humus).— Мало что можно извлечь из родительного падежа. Итак, мы приходим к следующему выводу: там, где имена мужского рода имеют а2, имена женского рода имеют а; там, где они имеют а19 имена женского рода имеют а. Это правило необычно, так как всюду в других случаях соотношение а:а абсолютнб отличается от соотношения ах:а2.

Являясь первым членом сложного слова, основа имен мужского рода содержит а2: греч. илтб-даде, гот. goda-kunds, слав, novo-gradu, лит. kakla-ryszis. Со своей стороны, женская основа обнаруживает долгое X[138]: скр. sena-pati, зенд. upagta-bara, греч. vua-форос, лит. vasaro-laukis от vasara (Schleicher, Lit. Gr., стр. 135).

Рассматривая производные от основ на а2 в арийских языках, мы с удивлением замечаем, что этот гласный остается кратким перед простыми согласными [139], например: ghorata от ghora. Следует сказать с самого начала, что во многих случаях а2 и здесь заменено аг: ghorata, например,— это гот. gauripa. Ср. др.-лат. aecetia. Следовательно, краткий оправдан.— Однако этого объяснения, надо сказать, недостаточно для объяснения других форм. В формах ta-ti и ka-ti а2 засвидетельствовано латинскими tot и quot. Наряду с греч. тготерод, умбр, podruhpei, гот. hvapara-[140], слав, kotoryji, лит. katras, в санскрите мы находим ka-tara-. Формы ubha-ya наряду с гот. bajops и dva-ya (ср. греч. Sotof) представляют меньше трудности, так как можно привлечь лит. abeji и dveji. Однако бесполезно, я думаю, прибегать к этим частичным объяснениям: слишком очевидно, что завершающее основу а не удлинится ни в коем случае. Именно в этом, и этого нельзя отрицать, и заключается слабая сторона гипотезы об а2: вероятно, можно сказать, что перед вторичными суффиксами имеют место порой те же фонетические тенденции, что и в конце слова; вероятно, ка- в ka-ti можно сравнить с местоимением sa2, превратившимся в sa. Все же мы не рискуем, опираясь на эти несколько примеров, поддерживать во всех его последствиях положение, которое может завести нас слишком далеко.

Возможно, по тем же самым причинам скр. sama сохраняет краткое а, хотя слово это соответствует греч. ород, гот. sama(n-). Бенфей действительно усматривает здесь дериват (превосходную степень) от местоимения sa. Зенд. hama не сможет нам помочь и вот почему. В этом же языке есть также hama, а, с другой стороны, в славянском существует форма samu; Фик добавляет к этому англо-сакс. ge-som „concors"; следовательно, форма hama поддерживается этими двумя последними словами и ее долгое а не может быть более рефлексом а2. Если бы о в брод восходило к о, трудности были бы устранены, но я не знаю, допустимо ли это. Ср. sima, sumat, smat.

До настоящего момента я не рассматривал случай, представляющий некоторую аналогию с sama: это слово damS в его соотношении с греч. 8ород, лат. domo-, ирл. -dam. Однако тут уже нет ни малейшей возможности анализировать dama как da-ma. Если учитывать возможное родство sama с основой sam- „один“ или частицей sam, то можно получить два параллельных ряда: 1) sam, sama с нерегулярным кратким, брод, samu; 2) dam (8lt;о?), dama с нерегулярным кратким, 8ород, 8арод. Мне неизвестно, объединяются ли оба эти ряда какой-либо внутренней связью[141].

Бругман приписывает гласному а2 среднее между долгим и кратким количество и согласовывает таким образом краткий гласный всех индоевропейских языков в Европе с долгим гласным индоевропейских языков в Азии. Однако ввиду того, что последние сами по себе имеют краткое а перед группами, состоящими более чем из одного согласного, то мы можем обойтись без этого компромисса и допустить, что различие между ах и а2 было исключительно качественным (ср. стр. 384).

При рассмотрении флексии мы увидим другие и еще более убедительные примеры индоевропейского а%.