3. Приложения теории
Мы могли бы немедленно пустить в ход весь описанный теоретический аппарат..., если бы только у нас были фактические данные. К сожалению, в области лексики у нас почти нет тщательно подобранных и легко сопоставимых материалов.
Само собой разумеется, что описание словаря любого языка, даже если мы имеем дело не с такими развитыми языками, как современные европейские (Weinreich, 1962), — это столь обширная задача, что для целей типологического сопоставления необходимо искать методы выборочного обследования лексики. В настоящее время самое лучшее, что можно сделать, — это предложить некоторые из возможных типологических характеристик, в соответствии с которыми можно будет организовывать исследования.Мы будем различать, с одной стороны, общие количественные коэффициенты, а с другой стороны, частные утверждения относительно конкретных С К и их комбинаций.
4.3.1. Общие коэффициенты, а) Какова в среднем степень терминологизации данного словаря (или ограниченной лексической группы)? Какова пропорция релевантных компонентов — по отношению к нерелевантным (criterial vs. noncriterial)—в составе десигната в среднем?
б) Какова в среднем степень семантической непрерывности лексических групп в словаре данного языка или в каком-либо определенном фрагменте этого словаря?
в) Какова в среднем степень полисемичности одного знака? Какова степень омонимичности? Какова степень воздействия контекста (снятие омонимии, образование клише, смысловое «выветривание», идиоматичность, детерминация)?
г) Имеется ли определенный типовой размер запаса лексем в бесписьменных языках? Всегда ли имеет место обратное отношение между количеством разных слов и числом идиом (N і d а, 1958, стр. 286)?
д) Сколько уровней контраста (Conklin, 1962) имеется в данном словаре (или в каком-либо его фрагменте)? В английском мы можем обнаружить, вероятно, не более четырех уровней, а очень часто и того меньше.
В неспециализированном, обиходном языке обычно не допускается та глубина структурирования, которая присуща научной зоологической или ботанической классификации. Верна ли гипотеза Уоллеса (Wallace, 1961b), утверждающая, что независимо от уровня соответствующей культуры «обиходноязыковые» классификации в той мере, в какой они являются общепринятыми (institutionalized folk taxonomies), не содержат более 64 ( = 26) единиц (что влечет за собой ограничения на словарь) и что этот универсальный предел связан с человеческими возможностями переработки информации? Имеется ли какая-либо связь между небольшим числом иерархических уровней контраста и небольшим числом типов знаковых комбинаций (если рассматривать язык как исчисление предикатов второй ступени — 3.1.1)? Имеются ли в языках особые способы для образования названий родовых понятий (superordinates) ?72.е) Какова степень «циркулярности» [65] в данном словаре или его определенном фрагменте? Или, другими словами, насколько эффективен данный язык в роли метаязыка для своего собственного семантического описания (Weinreich, 1962) ? Каково соотношение между степенью этой эффективности и абсолютным размером словаря?
4.3.2. Частные характеристики, а) Каков набор семантических компонентов в данном языке? Каковы универсальные семантические компоненты (например: ‘поколение’, ‘пол’, ‘светлый/темный’, ‘сухой/мокрый’, ‘молодой/старый’, ‘живой/мертвый’, ‘начинание/устойчивое состояние’)?73
б) Какие семантические компоненты обычно или всегда выступают в комбинации? Иначе говоря, каковы те «вещи», которые имеют «цельные» имена в большинстве языков или даже во всех языках? Можно ли считать, что, скажем, семантические компоненты ‘пол’ и ‘возраст’ или ‘каузировать’, ‘воспринимать’ и ‘тип чувств’ обычно встречаются вместе (мальчик : мужчина = девочка : женщина; видеть : слышать = показывать : рассказывать) ?
в) Каковы наиболее обычные, повторяющиеся типы полисемии — дизъюнкций тех или иных семантических компонентов? Существуют ли языки, которые обозначают ‘видеть’ и ‘слышать’, ‘глаз’ и ‘ухо’, ‘руку’ и ‘ногу’, ‘локоть’ и ‘колено’ одними и теми же словами? Можно ли полагать, что такие смыслы, как ‘arm’ (рука от плеча до кисти) и ‘hand’ (кисть руки), ‘leg’ (нога от паха до ступни) и ‘foot’ (ступня), Чое’ (палец на ноге) и ‘finger’ (палец на руке), ‘smell’ (обоняние) и ‘taste’ (вкус), ‘cheek’ (щека) и ‘chin’ (подбородок), ‘tongue’ (язык — во рту) и ‘language’ (язык — речь), ‘ypungster’ (мальчик, юноша) и ‘offspring’ (потомок), ‘guts’ (внутренности; в переносном значении — ‘мужество’, ‘сила воли’) и ‘emotion’ (эмоции), ‘head’ (голова) и ‘importance’ (важность), ‘heavy’ (тяжелый, большого веса), ‘hard’ (трудный, суровый) и ‘difficult’ (трудный, сложный), обычно входят в полисемичные означаемые? Подтвердится ли при рассмотрении более широкого круга языков результат, полученный на материале языков Европы: в случае полисемии терминов восприятия метафорический перенос направлен всегда от зрения к слуху (U 11 m а п п, 1952, стр. 297); слова, связанные с пространственными категориями, могут приобретать временные значения (ср.
длинный/короткий...), но обратное никогда не имеет места.г) Верно ли, что среди обозначений предметов, изготовленных руками человека, дискретность семантических компонентов в том или ином означаемом отражает определенность культурных функций соответствующего предмета?
д) Верно ли, что в рамках определенных лексических групп одни языки обнаруживают более высокую степень терминологизации словаря, чем другие? Если это так, то связано ли это с тем, что в соответствующих культурах на данные «вещи» обращается, так сказать, больше внимания?
е) Верно ли, что «лексика, относящаяся к некоторым центральным моментам культуры, соответственно более развита, чем лексика, связанная с периферийными явлениями» (N і d а, 1958, стр. 283)? Как это может быть связано с детализированностью означаемых (среднее число семантических компонентов на означаемое), со степенью семантической непрерывности и степенью терминологизации в данной сфере словаря?
ж) Простые знаки (непроизводные слова) можно рассматривать как промежуточное явление между сложными выражениями, с одной стороны, и элементарными, имплицитными семантическими компонентами простых знаков. Имеется ли для каждой определенной семантической области некоторый оптимальный уровень простых знаков? Может ли такой уровень быть связан с нейрологическими или психологическими особенностями человеческого организма? Иначе говоря, существуют ли языки, в которых для смыслов типа ‘круглый’, ‘яркий’, ‘мягкий’ и т. п. нет простых знаков: они либо передаются сложными выражениями, либо их можно выделить только как семантические компоненты в составе более специфических означаемых?74
з) Существуют ли способы для объективного исследования семантической «стороны» того или иного языка, его «познавательного стиля» (Ну mes, 1961)? Такие способы могли бы заменить крайне импрессионистические описания Уорфа и его последователей.