ВВЕДЕНИЕ

При изучении функционирования языка в обществе одним из самых главных вопросов является следующий: «Сколько суще­ствует способов использования языка?» Большинство попыток ответить на этот вопрос неудовлетворительны прежде всего из-за отсутствия ясного определения самого понятия «способ исполь­зования языка».

ствует категорий иллокутивных актов?» Настоящая статья и представляет собой попытку ответить на этот вопрос.

Главная цель данной работы поэтому состоит в том, чтобы получить обоснованную классификацию иллокутивных актов, сво­дящую всё их многообразие к базисным категориям, или типам. Поскольку каждая такая попытка должна учитывать результаты

John R. Searle. A classification of illocutionary acts. — «Language in So­ciety», 1976, № 5, p. 1—23.

© Cambridge University Press, London, 1976.

Остина, расклассифицировавшего иллокутивные акты на пять ка­тегорий (вердиктивы, экспозитивы, экзерситивы, бехабитивы и комиссивы), то второй целью данной работы является демонстра­ция того, в каких отношениях классификация Остина адекватна, а в каких — нет. Ну, а поскольку базисные семантические разли­чия обычно сказываются на синтактических свойствах, третья цель данной работы — показать, как эти различные базисные ил­локутивные типы реализуются в синтаксисе такого естественного языка, как английский.

В дальнейшем изложении будет предполагаться знакомство читателя с общей схемой анализа иллокутивных актов, предло­женной в таких работах, как Austin 1962; Searle 1969; Sear- le 1968. В частности, я исхожу из разграничения иллокутивной силы высказывания и его пропозиционального содержания, что символизируется следующим образом: F (р).

II. РАЗЛИЧНЫЕ ТИПЫ РАЗЛИЧИЙ МЕЖДУ РАЗЛИЧНЫМИ ТИПАМИ ИЛЛОКУТИВНЫХ АКТОВ

Любая попытка получить такого рода таксономию предпола­гает наличие критериев отличия одного (вида) иллокутивного акта от другого. По каким же критериям можно было бы опреде­лить, что из трех заданных реальных высказываний одно пред­ставляет собой сообщение, другое — предсказание, а третье — обещание? Для того чтобы устанавливать классы более высокого, родового порядка, мы должны сначала знать, как отличаются друг от друга виды — обещание, предсказание, сообщение и т. п. Пы­таясь найти ответ на этот вопрос, мы сталкиваемся с тем, что существует несколько совершенно различных принципов разгра­ничения; то есть имеются несколько видов различий, позволяю­щих констатировать нетождественность сил двух высказываний. Поэтому метафора «сила» в выражении «иллокутивная сила» может ввести в заблуждение: ее можно понять так, будто раз­личные иллокутивные силы занимают различные места на одной и той же непрерывной шкале силы. Между тем как в действи­тельности мы имеем дело с несколькими различными пересекаю­щимися континуумами.

Другой источник заблуждений связан с нашей склонностью путать иллокутивные глаголы с типами иллокутивных актов. На­пример, когда имеется два несинонимичных иллокутивных глаго­ла, мы склонны считать, будто они непременно должны указывать на два различных вида иллокутивных актов. В дальнейшем я буду стараться придерживаться строгого разграничения иллоку­тивных глаголов и иллокутивных актов. Иллокуции — это часть языка вообще (а не конкретного языка). Иллокутивные глаголы — это всегда часть некоторого конкретного языка — французского, немецкого, английского и т. д. Различия между иллокутивными глаголами — хороший индикатор, но ни в коем случае не надеж­ный индикатор различий между иллокутивными актами.

По моему мнению, имеется (по меньшей мере) двенадцать значимых измерений, в которых происходит варьирование илло­кутивных актов.

(1) Различия в цели данного (типа) акта

Так, смысл (point), или цель (purpose), приказа может быть охарактеризован как попытка добиться того, чтобы слушающий нечто сделал. Смысл, или цель, описания — в том, чтобы пред­ставить (правильно или неправильно, точно или неточно) некото­рое положение вещей. Смысл, или цель, обещания — в том, чтобы взять на себя обязательство совершить нечто. Эти различия со­ответствуют «существенным условиям» в моем анализе иллоку­тивных актов (см. Searle 1969, гл. 3). В конечном итоге, как я полагаю, существенные условия будут наилучшей основой для таксономии, — это я и попытаюсь показать. Важно иметь в виду, что термины типа «смысл» и «цель» не должны приводить к вы­воду о том, что каждый иллокутивный акт обладает некоторым перлокутивным намерением, закрепленным за этим актом по определению: наше употребление этих терминов не основывается на таком взгляде. У многих, — а возможно, и у большинства, — из главных иллокутивных актов нет никакого существенного пер­локутивного намерения, ассоциированного с соответствующим глаголом в силу его словарного определения; так, утверждения и обещания не являются, по определению, попытками осуществить перлокутивное воздействие на слушающих.

Смысл, или цель, конкретного типа иллокуции я буду назы­вать иллокутивной целью этого типа. Иллокутивная цель — это только часть иллокутивной силы. Так, например, иллокутивная цель просьб — та же, что и у приказаний: и те, и другие пред­ставляют собой попытку побудить слушающего нечто сделать. Но иллокутивные силы — это явно нечто другое. Вообще говоря, понятие иллокутивной силы производно от нескольких элементов, из которых иллокутивная цель — только один, хотя, видимо, наи­более важный элемент.

(2) Различия в направлении приспособления между словами и миром

Некоторые иллокуции в качестве части своей иллокутивной цели имеют стремление сделать так, чтобы слова (а точнее — пропозициональное содержание речи) соответствовали миру; другие иллокуции связаны с целью сделать так, чтобы мир со­ответствовал словам.

рию, обещания и просьбы — во вторую. Наилучшей иллюстра­цией этого разграничения является, видимо, то, которое предло­жено в работе Anscombe 1957. Предположим, что некий че­ловек идет в универсам со списком, составленным его женой, где указано, что он должен купить; в этом списке содержатся слова: “бобы, масло, бекон, хлеб”. Предположим, далее, что по пятам за ним, все время, пока он ходит с тележкой по магазину и вы­бирает указанные товары, следует сыщик, который записывает все, что он берет. При выходе из магазина у покупателя и у сы­щика будут идентичные списки. Но функции этих двух списков будут совершенно различны. Цель того списка, который находит­ся у покупателя, состоит в том, чтобы, так сказать, «приспосо­бить» мир к словам; этот человек должен согласовывать свои действия со списком. Цель списка, находящегося у сыщика,— в том, чтобы «приспособить» слова к миру: сыщик должен со­гласовывать список с действиями покупателя. Это, в частности, сказывается на различной роли «ошибок» в этих двух случаях. Если сыщик, прийдя домой, неожиданно осознает, что тот человек купил свиные отбивные вместо бекона, то он сможет просто за­черкнуть слово «бекон» и записать «свиные отбивные». А вот если покупатель придет домой, и его жена укажет ему, что он купил свиные отбивные, хотя ему нужно было купить бекон, то он не сможет исправить свою ошибку, зачеркнув «бекон» и записав вместо этого «свиные отбивные».

В этих примерах список содержит пропозициональное содер­жание иллокуции, а иллокутивная сила определяет то, как это содержание должно соотноситься с миром. Я предлагаю назвать этот аспект различием по направлению приспособления. Список сыщика характеризуется направлением приспособления «слова к миру» (как в случае констатаций, описаний, утверждений и объ­яснений); список же покупателя обладает направлением приспо­собления «мира к словам» (как в случае требований, приказа­ний, клятв, обещаний). Будем обозначать направление приспо­собления «слова — реальность» с помощью стрелки, направлен­ной вниз (|), а направленность приспособления «реальность — слова» — с помощью стрелки, направленной вверх (f).

(3) Различия в выраженных психологических состояниях

Человек, констатирующий, утверждающий, объясняющий или заявляющий, что р, выражает убеждение, что р; человек, который обещает, клянется, угрожает или ручается, что сделает а, выра-

жает намерение сделать а; человек, который приказывает, коман­дует, просит, чтобы слушающий Н сделал А, выражает желание (пожелание, потребность), чтобы Н сделал А; человек, принося­щий извинения за совершение А, выражает сожаление по ^поводу совершения А, и т. д. В общем случае, производя любой илло­кутивный акт с некоторым пропозициональным содержанием, го­ворящий выражает некоторое свое отношение, состояние и т. п., касающееся этого пропозиционального содержания. Заметим, что это имеет место, даже если говорящий неискренен, даже если он не имеет в действительности того убеждения, желания, намере­ния, не испытывает того сожаления или удовольствия, которое он выражает, — тем не менее в ходе совершения своего речевого акта он выражает некоторое убеждение, желание, намерение, со­жаление или удовольствие. Это обстоятельство находит свое языковое выражение в том, что с точки зрения языка неприем­лемым (хотя логически и не противоречивым) будет соединение эксплицитного перформативного глагола с отрицанием выражае­мого им психологического состояния. Так, нельзя сказать: “Я утверждаю, что р, но не думаю, что р”, “Я обещаю, что р, но не намереваюсь р”, и т. п. Отметим, что сказанное справедливо толь­ко для перформативного употребления глагола в первом лице настоящего времени. Ведь можно сказать: «Он утверждал, что р, но на самом деле не считал, что р”, “Я обещал, что р, но на са­мом деле не намеревался совершить это" и т.

Если попытаться расклассифицировать иллокутивные акты, основываясь исключительно на выражаемых психологических со­стояниях (на различиях по характеру условия искренности), то придется проделать очень большую работу. Так, убеждение объ­единяет не только утверждения, констатации, замечания и объяс­нения, но также постулирование, декларации, логическую дедук­цию и аргументацию. Намерение объединяет обещания, клятвы, угрозы и ручательства. Желание или потребность охватывает просьбы, приказы, команды, мольбы, ходатайства, прошения и упрашивания. Удовольствие же не объединяет так много иллоку­тивных актов: поздравления, пожелания удачи, приветствия и не­сколько других.

В дальнейшем выражаемые психологические состояния будут обозначаться через заглавную начальную букву соответствующе­го глагола: В для убеждения, W для желания, I для намерения и т. д.

Эти три «измерения» речевого акта — иллокутивная цель, на­правление приспособления и условие искренности — мне пред­ставляются наиболее важными, и моя таксономия будет, в основ­ном, построена на них; однако есть и несколько других факторов, заслуживающих упоминания.

(4) Различия в энергичности, или в силе, с которой подается

иллокутивная цель

Предложения “Я предлагаю пойти в кино” и “Я настаиваю на том, чтобы мы пошли в кино” оба обладают одинаковой иллоку­тивной целью, но подаваемой с различной степенью энергичности (strength). То же самое относится и к паре предложений “Я тор­жественно клянусь, что это Билл украл деньги” и “Я думаю, деньги украл Билл”. В рамках одной и той же иллокутивной це­ли, как мы видим, могут быть различные степени энергичности или ответственности.

(5) Различия в статусе или положении говорящего и слушаю­щего в той мере, в какой это связано с иллокутивной си­лой высказывания

Если генерал просит рядового убраться в комнате, — это, ко­нечно, команда или приказ. Если же рядовой просит генерала убраться в комнате, то это может быть советом, предложением или просьбой, — но не приказом или командой. Этот признак соответствует одному из подготовительных условий в концепции «Речевых актов» (S е а г 1 е 1969, гл. 3).

(6) Различия в том способе, которым высказывание соотнесено с интересами говорящего и слушающего

Рассмотрим, например, различия между похвальбой и жало­бами, между поздравлениями и выражением сочувствия. В этих двух парах видно различие между тем, что в интересах, и тем, что не в интересах говорящего или слушающего, соответственно. Этот признак представляет собой еще один тип подготовительного условия (в рамках концепций моих «Речевых актов»).

(7) Различия в соотношении с остальной частью дискурса

Некоторые перформативные выражения служат для соотнесе­ния высказывания с остальной частью дискурса (а также с непо­средственным контекстом). Рассмотрим, к примеру, фразы: “(Я) отвечаю”, “(Я) вывожу”, “Я заключаю” и “Я возражаю”. Эти выражения служат для того, чтобы соотнести одни высказыва­ния с другими высказываниями и с непосредственным контекстом. Признаки, выражаемые им, обычно вовлекают высказывания в класс утверждений. В дополнение к простому утверждению неко­торого суждения, можно делать это утверждение в порядке воз­ражения по поводу того, что было кем-то ранее сказано, в поряд­ке ответа на ранее высказанное положение, в порядке вывода этого утверждения из некоторых очевидных предпосылок и т. п. Выражения “тем не менее”, “более того”, “таким образом” также выполняют указанные функции соотнесения с дискурсом.

(8) Различия в пропозициональном содержании, определяе­мые на основании показателей иллокутивной силы

Различие, скажем, между сообщением и предсказанием связа­но с тем обстоятельством, что предсказание должно делаться о будущем, а сообщение может быть о прошедшем или настоящем. Эти различия соответствуют расхождениям в рамках условий про­позиционального содержания (в концепции моих «Речевых актов»).

(9) Различия между теми актами, которые всегда должны быть речевыми актами, и теми, которые могут осущест­вляться как речевыми, так и неречевыми средствами

Например, можно расклассифицировать объекты, сказав “Я отношу это к классу А, а это— к классу В”. Но вовсе не обязательно что-либо говорить, классифицируя предметы: можно просто сложить все предметы типа А в коробку для А и все пред­меты типа В в коробку для В. Аналогично — в случае оценки, диагноза и заключения. Я могу оценить нечто, сделать диагноз и вывод, сказав “Я оцениваю”, “Я ставлю диагноз” и “Я делаю заключение”, — но для того, чтобы оценить, поставить диагноз или сделать заключение, не обязательно что-либо говорить вообще. Я могу просто стоять перед зданием и оценивать его высоту, молча поставить вам диагноз «крайняя степень шизофрении» или сделать заключение, что человек, сидящий рядом со мной, совер­шенно пьян. В этих случаях нет необходимости в речевых ак­тах,— даже во внутренних речевых актах.

(10) Различия между теми актами, которые требуют для сво­его осуществления внеязыковых установлений, и теми, ко­торые их не требуют

Есть большое количество иллокутивных актов, требующих су­ществования некоторого внеязыкового установления (institution), а также, вообще говоря, некоторого специального положения говорящего и слушающего в рамках этого установления, — для того чтобы можно было осуществить данный речевой акт. Так, для того, чтобы благословить, отлучить (от церкви), окрестить, объявить виновным, объявить игрока вне игры, объявить игру «без козыря» (в картах) или объявить войну, — для всего этого недостаточно, чтобы произвольный говорящий сказал произвольному слушающе­му фразу “Благославляю”, “Отлучаю” и т. п. Нужно еще, чтобы человек занимал некоторое положение в рамках некоторого уста­новления внеязыкового порядка. Остин иногда высказывается так, как если бы он считал, будто все иллокутивные акты обладают этим свойством, — однако, это не так. Для того чтобы сооб­щить, что идет дождь, или пообещать навестить вас, мне доста­точно только соблюдать правила языка. Никаких внеязыковых ус­тановлений не требуется. Это свойство некоторых речевых актов— необходимость привязки к внеязыковым установлениям — следует отличать от свойства (5) — связи определенных иллокутивных актов с определенным статусом говорящего, а возможно, и слуша­ющего. Внеязыковые установления часто действительно предписы­вают распределение статусов, существенных для иллокутивной си­лы, — однако не все различия в статусе являются следствием кон­кретных установлений. Так, вооруженный грабитель — в силу то­го, что у него есть оружие, — может приказывать, а не просить[65] не упрашивать, не умолять своих жертв поднять руки вверх. На его статус в данном случае следует не из его положения в рамках какого-либо установления, а из факта наличия у него оружия.

(И) Различия между теми актами, в которых соответствую­щий иллокутивный глагол употреблен перформативно, и теми, в которых перформативное употребление глагола, отсутствует

Большинство иллокутивных глаголов может быть употреблена перформативно — например, “утверждать”, “обещать”, “приказы­вать”, “заключать”. Но нельзя совершить актов, скажем, похваль­бы или угрозы, сказав “Настоящим я хвалюсь” или “Настоящим я угрожаю”. Не все иллокутивные глаголы являются перформа­тивными.

(12) Различия в стиле осуществления иллокутивных актов

Некоторые иллокутивные глаголы служат для того, чтобы ука­зать на то, что можно назвать специальным стилем осуществле­ния иллокутивного акта. Так, различия между оглашением и со­общением по секрету не обязательно связано с каким-либо разли­чием в иллокутивной цели или в пропозициональном содержа­нии, — а только в стиле осуществления иллокутивного акта.

III. СЛАБЫЕ МЕСТА В ТАКСОНОМИИ ОСТИНА

Остин предлагает свои пять категорий весьма гипотетично — скорее как основу для дальнейшего обсуждения, чем как сводку окончательных результатов. Он сам пишем (см. с. 120): «Я не счи­таю свою классификацию... окончательной». Мне кажется, эти кате­гории дают прекрасный отправной пункт для обсуждения, но ука­занная таксономия должна быть серьезным образом пересмотрена* поскольку в некоторых отношениях она несовершенна*.

Бросается в глаза, что списки Остина являются классификаци­ей не иллокутивных актов, а английских иллокутивных глаголов. Видимо, Остин полагает, что классификация различных глаголов уже сама по себе является классификацией видов иллокутивных актов, то есть любые два несинонимичных глагола должны описы­вать два различных иллокутивных акта. Но нет оснований счи­тать, что это действительно так. Как мы увидим далее, некоторые глаголы, например, указывают на способ или образ осуществле­ния иллокутивного акта, например, глагол “объявлять". Можно объявлять приказы, обещания и сообщения, но акт объявления не совпадает с актами приказа, обещания, сообщения. Забегая нес- сколько вперед, можно сказать, что объявление — это не имя неко­торого типа иллокутивного акта, а название способа, которым осу­ществлён некоторый иллокутивный акт. Объявление не бывает ни­когда просто объявлением: оно должно быть одновременно ут­верждением, приказом и т. д.

Даже если принять, что названные списки дают просто иллоку­тивные глаголы, а не иллокутивные акты, представляется, что про­тив них можно выдвинуть следующие критические замечания.

(a) Начнем с менее существенного, но достойного упоминания. Не все глаголы в этих списках могут быть даже названы иллоку­тивными. Например, sympathize ‘симпатизировать’, regard as ‘рас­сматривать как’, mean to ‘иметь в виду’, intend ‘намереваться’ и shall ‘должен’ (вспомогательный глагол для образования форм будущего времени). Так, возьмем глагол “намереваться": он явно неперформативный. Сказать “Я намереваюсь" не значит намере­ваться. В третьем лице этот глагол также не называет какой-либо иллокутивный акт: фраза “Он намеревался..." не сообщает о ре­чевом акте. Разумеется, существует иллокутивный акт выражения намерения — но соответствующее глагольное сочетание иллоку­тивного характера будет “выразить намерение", а не “намеревать­ся". Намерение никогда не бывает речевым актом; выражение же намерения обычно им бывает, но не всегда.

(b) Наиболее существенным недостатком этой таксономии яв­ляется то, что она не построена на каком-либо ясном или последо­вательном принципе или множестве принципов. Только в случае комиссивов Остин использует ясным и недвусмысленным образом понятие иллокутивной цели в качестве базиса для определения этой категории. Экспозитивы — в той степени, в какой их характе­ристика доступна для понимания, — у Остина скорее определяют­ся в терминах дискурсных отношений (мой признак (7)). Экзер­ситивы, по крайней мере частично, определяются, видимо, через понятие “употреблять власть". В их определении просматривают­ся и фактор статуса (у меня — признак (5), и фактор установле­ния (у меня — признак (10)). Бехабитивы же не устанавливаются сколько-нибудь определенно (думаю, в этом Остин со мной согла­сился бы), но их характеристика, видимо, опирается на понятие того, что хорошо или плохо для говорящего и слушающего (мой признак (6) ), а также на выражения личностных отношений (у ме­ня —признак (3)).

(c) Поскольку нет никакого чётко сформулированного принци­па классификации, а также поскольку в этой концепции постоян­но смешиваются иллокутивные акты и иллокутивные глаголы, то выделяемые категории в значительной степени пересекаются, а внутренний их состав часто неоднороден. Проблема даже не в том, что имеются пограничные случаи, — любая таксономия, имеющая дело с реальным миром, как правило, сталкивается с пограничны­ми случаями, — и даже не в том, что в нескольких (достаточно не­ординарных) случаях приходится объект характеризовать как от­носящийся одновременно к нескольким категориям. Дело же зак­лючается в том, что огромное число глаголов попадает в ядро двух разных категорий из-за несистематичности принципов классифика­ции. Возьмем, например, глагол describe ‘описывать’, очень важ­ный для любого варианта теории речевых актов. Остин относит его одновременно к вердиктивам и к экспозитивам. Исходя из его определений, это объяснимо: «описывание» может быть одновре­менно сообщением о результатах изысканий и актом изложения. Но тогда любой «акт экспонирования, включающий в себя изло­жение взглядов» мог бы быть, в остиновском специфическом пони­мании, «передачей результатов изысканий, официальной или не­официальной, опирающейся на подтверждающие данные или дово­ды». И действительно, взглянув на его список экспозитивов (см. наст, изд., с. 126—128), мы сразу же обнаружим, что большинст­во из глаголов в нем подпадает и под определение вердиктивов наряду с глаголом “описывать”. Таковы глаголы affirm ‘подтверж­дать’, deny ‘отрицать’, state ‘утверждать’, class ‘характеризовать’, identify ‘отождествлять’, conclude ‘заключать’ и deduce ‘выводить’. Все они отнесены к рубрике экспозитивов, хотя могли бы быть с тем же основанием отнесены к классу вердиктивов. Несколько слу­чаев явных невердиктивов — это те глаголы, значение которых связано исключительно с отношениями внутри дискурса, напри­мер, begin by ‘начать с’, turn to ‘перейти к’, — или когда речь идет не о свидетельствах или доводах, как в случае postulate ‘постули­ровать’, neglect ‘пренебречь’, call ‘назвать’ и define ‘определить (как)’. Но тогда имеющийся состав класса недостаточен для того,, чтобы выделить особую категорию, особенно если учесть, что мно­гие из названных глаголов (например, “начать с”, “перейти к” и “пренебречь”) не называют вообще никакого иллокутивного акта.

(d) Кроме чрезмерного пересечения категорий, имеет место внутренняя разнородность постулируемых классов глаголов. Так, Остин зачисляет dare ‘вызывать (на бой)’, defy ‘вызывать (на спор)’ и challenge ‘вызывать (на дуэль, на соревнование)’ и т. п., наряду с thank ‘благодарить’, apologize ‘приносить извинения’, deplore ‘сожалеть, находить предосудительным’ и welcome ‘привет­ствовать’, в разряд бехабитивов. А ведь первые три связаны с по­следующими действиями слушающего и могут быть объединены — как я постараюсь показать далее —с order ‘приказывать’, com­mand ‘командовать’, forbid ‘запрещать’, как на синтаксических, так и на семантических основаниях. Но вот взглянем на семейство глаголов order, command и urge ‘понуждать, убеждать’. Здесь они характеризуются как экзерситивы наряду с veto ‘накладывать ве­то’, hire ‘нанимать’ и demote ‘разжаловать’. А они опять-таки, как я постараюсь показать ниже, относятся к двум различным катего­риям.

(е) Ещё одно затруднение связано с предыдущими: не всегда глаголы, отнесённые к тому или иному классу, удовлетворяют оп­ределению, даваемому этому классу, — если даже брать эти оп­ределения в их приблизительном и незавершенном виде, как они даны у Остина. Так, nominate ‘назначать на должность; выдвигать кандидатуру’, appoint ‘назначать’ и excommunicate ‘отлучать’ не являются «принятием решения в пользу или против некоторого хо­да действий», — в еще меньшей степени они «оправдывают» этот ход событий. Скорее это, как выразился бы сам Остин, осуществ­ление таких действий, не оправдание чего-либо. Иначе говоря, в том смысле, какой мы вкладываем в «оправдание» какого-то дей- стия — как при приказе, команде и настоянии (с чем мы можем согласиться), — в этом смысле нельзя согласиться, что назначе­ние на должность и просто назначение — это тоже оправдание. Когда я назначаю вас председателем, я не оправдываю ту точку зрения, что вы должны быть или стать председателем, — я делаю вас председателем.

Итак, остиновская таксономия приводит по меньшей мере к шести взаимосвязанным затруднениям, а именно (по возрастанию важности) к следующим: здесь постоянно смешиваются глаголы и акты; не все глаголы на самом деле являются иллокутивными; слишком велики пересечения между категориями; слишком неод­нородны категории; многие из глаголов, отнесенных к тем или иным категориям, не удовлетворяют определению этих категорий; наконец — самое главное — отсутствует какой-либо до конца вы­держанный принцип классификации.

Возможно, я не полностью обосновал все эти шесть обвинений: я этого и не буду делать в рамках данной работы: у нее другие цели. Но я полагаю, что мои сомнения относительно таксономии Остина получат большую ясность после того, как я представлю альтернативное решение. В качестве основания для классифика­ции я предлагаю избрать иллокутивную цель и вытекающие из нее понятия: направление приспособления и выражаемые усло­вия искренности. В такой классификации остальные свойства — роль авторитета, дискурсные отношения и т. п. — займут соответ­ствующее место.

IV.