IV. МЕТАФОРИЧЕСКИЙ И МЕТОНИМИЧЕСКИЙ ПОЛЮСЫ.
Виды афазии многочисленны и различны, но все они остаются в пределах этих двух описанных нами типов. Любая форма афатического расстройство состоит в более или менее тяжелом повреждении способности к селекции и субституции, или комбинации и контекстной композиции.
Первый вид речевой недостаточности вызывает неспособность к металингвистическим операциям, второй же — разрушает способность к поддержанию иерархии языковых единиц. Афатик первого типа исключает из речи отношения сходства, афатик же второго — отношения смежности. Метафора является чужеродным элементом при нарушении отношения сходства, при нарушении же отношения смежности из пропозиции исчезает метонимия.Дискурс может развиваться в соответствии с двумя различными семантическими линиями: одна тема может вести к другой либо через сходство, либо через смежность. В соответствии с тем как пациенты ищут способы наиболее релевантного выражения, через метафору или через метонимию, мы называем первый способ образования пропозиции метафорическим, а второй — метонимическим. Афазия ограничивает или полностью блокирует тот или иной из этих двух процессов — вот почему изучение афазии имеет колоссальное значение для лингвистов. В обычной речевой деятельности оба этих процесса работают безотказно, но при внимательном рассмотрении обнаруживается, что под влиянием культурной модели, определенных индивидуальных черт, или особой манеры речи, преимуществом пользуется либо один, либо другой из этих двух процессов.
Во время хорошо известных психологических тестов, детям предъявляют какое-нибудь существительное и просят их выра-
46
зить в словах самое первое впечатление, которое придет им в голову. Этот эксперимент неизменно демонстрирует два противоположных вида языковых предпочтений: ответ представляет собой либо субститутивную замену слова-побудителя, либо дополнение к нему. В последнем случае слово-побудитель и слово-реакция образуют вместе правильную синтаксическую конструкцию, чаще всего целое предложение.
Две эти реакции были обозначены как субститутивная и предикативная.На слово-побудитель but (хижина) были даны следующие ответы — burnt out (сожженная), и poor little house (маленькая лачуга). Оба этих ответа являют собой предикации; но первый создаст просто нарративный контекст, второй же — демонстрирует двойную связь с подлежащим hut: с одной стороны, позиционную (точнее, синтаксическую) смежность, с другой — семантическое сходство.
То же слово-побудитель вызвало следующие субститутивные ответы: тавтологический вариант hut; синонимы cabin и hovel (хибара); антоним palace (дворец), и метафоры den (логово) и burrow (нора). Способность двух слов заменять друг друга являет собой пример позиционного сходства, кроме того, все эти ответы связаны со словом-побудителем посредством семантического сходства (или контраста). Метонимические ответы на то же слово-побудитель, такие как thatch (солома), litter (мусор), или poverty, совмещают или противопоставляют позиционное сходство и семантическую смежность.
Манипулируя этими двумя видами согласования (сходством и смежностью) в обоих аспектах (позиционном и семантическом) — производя их селекцию, комбинацию и классификацию — индивид проявляет свой собственный языковой стиль, свои языковые пристрастия и предпочтения.
Особенно явно выражено взаимодействие этих двух элементов в художественном творчестве. Богатый материал для изучения этих взаимоотношений можно найти среди моделей стихового дискурса, который в обязательном образом нуждается в параллелизме стиховых рядов, как например в Библейской, финской, и, в какой-то степени, в русской устной поэтической традиции. Этот материал формирует объективный критерии приемлемый для данного языкового сообщества. Каждый из этих двух видов отношений (смежность, сходство) может появиться на любом языковом уровне — морфемном, лексическом, синтаксическом, или фразеологическом — при чем в любом из двух своих аспектов. В зависимости от этих вариаций расширяется диапазон возможных конфигурации.
Любой из полюсов притяжения мо-
47
жет преобладать в той или иной степени. Например, в русских лирических песнях превалируют метафорические конструкции тогда как в героическом эпосе доминирует метонимия.
Существует ряд мотивов определяющих выбор между этими двумя альтернативными способами согласования. Давно известие;. что литературные школы романтизма и символизма оказывали предпочтение метафорическому способу выражения: тем не менее еще недостаточно осознали тот факт, что на самом деле именно доминирование метонимических конструкций лежит в основе и предопределяет т.н. «реалистическое» направление. «Реализм» представляет собой промежуточный этап между упадком романтизма и истоком символизма, и является при этом противоположным по духу обоим направлениям. Выбирая прием согласования по смежности, автор-реалист именно с помощью метонимии отклоняется от фабулы к описаниям обстановки, или от персонажей к описанию пространственно-временного. Такой автор склонен к обильному употреблению синекдохических деталей. В сцене самоубийства Анны Карениной Толстой направляет свой писательский глаз на дамскую сумочку героини; а в Войне и мире Толстой использует две синекдохи, «усики на верхней губе» и «голые плечи» для описания двух женских характеров.
Чередующееся преобладание этих двух процессов ни в коем случае не ограничивается словесным искусством. Такое же колебание имеет место в других неязыковых знаковых системах.25
Тем не менее исчерпывающее исследование решающей проблемы двух противоположных процессов все еще впереди. Примечательным примером из истории живописи является явная ориентированность кубизма на метонимию, в которой объект трансформируется в конфигурацию синекдох: художники сюрреалисты выбрали откровенно метафорическую позицию. Со времен постановок Д.У. Грифитта. киноискусство, с его доведенными до совершенства приемами для перемены угла зрения, перспективы, и фокуса «кадров», порвало с театральной традицией; кино имело в активе бесчисленное количество синекдохических «крупных планов» и метонимических «мизансцен».
В
25 Я отважился па несколько обзорных замечаний по поводу метонимических оборотов и словесно-художественном творчестве. («Pro realizm u mystectvi», Vaplite, Kharkov, 1927. No. 2. «Randbemerkungen für Prosa ties Dichters Pasternak», Slavische Rundschau, VII, 1935), и живописи (Искусство, Москва, Авг. 2, 1919), и кино («Upadek filmu?» Listy pro umeni a kritiku. I. Prague. 1933).
48
кинофильмах Чарли Чаплина и Эйзенштейна 26 эти приемы были вытеснены новым, метафорическим «монтажом» с «переходными наплывами» — исполняющими в кино ту же роль, что и литературные сравнения.27
Двухполюсность структуры языка (а также других семиотических систем), а в афазии сосредоточенность на одном из этих полюсов с устранением другого нуждается в систематическом сравнительном изучении. Удерживание какого-нибудь из этих двух переменно-действующих полюсов можно было бы сравнить с преобладанием того же полюса в определенных направлениях искусства, индивидуальных языковых привычках, текущей языковой моде и т.д. Тщательный анализ и сравнение этих явлений вместе с общими симптомами соответствующего типа афазии является настоятельной задачей, которая должна быть совместно предпринята специалистами по психопатологии, психологии, лингвистике, поэтике, и общей науке о знаках — семиотике. Рассматриваемая нами дихотомия имеет решающее значение и является следствием всех возможных проявлений нашей речевой деятельности, а также любой человеческой деятельности в целом.28
Чтобы наметить пути возможного сравнительного исследования, мы выбрали пример из русской сказки, в которой вышеупомянутый параллелизм используется в качестве комического приема: «Фома холост; Ерема неженат». Здесь предикаты в двух параллельных предложениях соотносятся по сходству: они фактически — синонимы. Подлежащие обоих предложений — мужские собственные имена, а следовательно сходны друг с другом с морфологической точки зрения, тогда как с другой стороны они обозначают имена лиц совмещаемых одной и той же сказкой, исполняющих в сказке тождественные действия, и таким образом подтверждающих использование синонимической пары предикатов.
Несколько видоизмененная версия той же конструкции встречается в известной свадебной песне в которой к каждому гостю обращаются поочередно по имени и отчеству: «Глеб холост; Иванович неженат.» Хотя оба предиката в данном
26 См. его замечательное эссе «Дикенс. Гриффит и мы»: С. Эйзенштейн, Избранные статьи (Москва, 1950), стр. 153 и далее.
27 См. B.Balazs, Theory of the Film (London, 1952).
28 О психологических и социологических аспектах этой дихотомии см. воззрения Бейтсона на «прогрессирующую» и «селективную интеграцию», а также взгляды Парсонса на «дихотомию связь-разделение» в развитии ребенка: J.Ruesch and G. Bateson, Communication, the Social Matrix of Psychiatry (New York, 1951), pp. 183 ff.; T.Parsons and R.F.Bales, Family, Socialization and Interaction Process (Glencoe, 1955), pp. 119 f.
49
случае синонимичны, отношения между двумя подлежащими изменяется: оба являются собственными именами отсылающими к одному и тому же человеку и употребляются обычно связанно, в качестве вежливого обращения.
В цитате из народной сказки, два параллельных предложения относятся к двум разным фактам, к брачному статусу Фомы и Еремы. В словах же свадебной песни, два предложения синонимичны; они являются избыточным повторением информации о безбрачии одного и того же лица, расщепляя это лицо на 2 вербальные ипостаси.
Русский романист Глеб Иванович Успенский (1840-1902) в последние годы своей жизни страдал от душевной болезни, симптомы которой проявлялись в поражении речевых способностей. Его имя и отчество, Глеб Иванович, традиционным образом связываемые во время вежливого к нему обращения, расщепились в его сознании на два отдельных имени, отсылающих к двум разным субъектам: Глеб был наделен всеми его добродетелями, Иванович же, имя указующее на связь сына с отцом, стал воплощением всех пороков Успенского. С лингвистической точки зрения причиной такого раздвоения личности является неспособность пациента употреблять сразу 2 символа обозначающие одну и ту же вещь; таким образом, этот вид болезни проявляется в нарушении отношения сходства.
Поскольку оно взаимосвязано со склонностью к метонимии, исследование стиля молодого Успенского представляет собой особый интерес. И вот работа Анатолия Камегулова, который занимается анализом стиля Успенского, подтверждает наши теоретические ожидания. Он показывает, что Успенский питал особое пристрастие к метонимии, особенно к синекдохе, и что использование ее Успенским заходит так далеко, что, «подавленный множеством сваленных в словесном пространстве деталей, читатель физически не в состоянии воспроизвести в своем сознании целое. Портрет для него пропадает».29 Вот одно из описаний цитируемых в монографии:
«Из под соломенного состарившегося картуза, с черными пятном па козырьке, выглядывали две косицы наподобие кабаньих клыков; разжиревший и отвисший подбородок окончательно распластывал потные воротнички коленкоровой манишки и толстым слоем лежал на аляповатом воротнике парусиновой накидки, плотно застегнутой у шеи. Из-под этой накидки взорам наблюдателя выставлялись массивные руки с кольцом, въевшимся в жирный палец, палка с медным набалдашником, значительная выпуклость желудка и присутствие широчайших панталон, чуть не
29 А. Камегулов, Стиль Глеба Успенского (Ленинград, 1930), сс. 65, 145.
50
кисейного свойства, в широких концах которых прятались носки сапогов.»
Разумеется, метонимический стиль Успенского был обусловлен обязательными критериями того времени, «реализмом» конца 19-ого века; но индивидуальные наклонности Глеба Ивановича сделали манеру его письма еще более соответствующей вышеупомянутой литературной традиции в крайних ее проявлениях и в конечном итоге оставили отпечаток и на речевом аспекте его душевной болезни.
Конкуренция между двумя этими приемами проявляется практически в любом процессе символизации, интрасубъективном или социальном. Так, например, при исследовании структуры слов, решающим вопросом является то, как построены используемые символы и временные последовательности, на отношениях смежности («метонимическое смещение» и «синекдохическая конденсация» у Фрейда), или на отношениях сходства («тождество и символизм» у Фрейда). 30 Каноны лежащие в основе магических ритуалов Фрейзер разложил на два вида: заклинания основанные на правилах сходства и те, что основаны на связях смежности. Первая из этих двух ответвлений гипнотической магии называется «гомеопатической» или «подражательной», вторая же — «магией передающейся».31 Это разделение весьма показательно. Тем не менее, в большинстве случаев, проблема двух полюсов не пользуется должным вниманием, несмотря на широкую распространенность по разным областям и важности для изучения любой символической деятельности, особенно языка и его нарушений. Каковы же основные причины такого пренебрежения?
Уподобленность по значению соединяет символы метаязыка с символами того языка, к которому они отсылают. Сходство соединяет метафорический термин с тем термином, который последний замещает. Следовательно, занимаясь реконструкцией метаязыка в целях истолкования тропов, исследователь владеет большим количеством однородных средств для интерпретации метафоры32, тогда как метонимия, основанная на ином принципе согласования, с трудом поддается интерпретации. Именно поэтому количество литературы по метафоре не сравнимо с количеством работ по метонимии. По той же причине, тесная связь романтизма с метафорическим мышлением является об-
30 S.Freud, Die Traumdetung, 9th ed. (Vienna, 1950).
31 J.G.Frazer, The Golden Bough: A Study in Magic and Religion, Part I, 3rd ed. (Vienna, 1950),chapter III.
32 C.F.P. Stutterheim, Het begrip metaphoor (Amsterdam, 1911)
51
щепризнанным фактом, тогда как такие же тесные связи реализма с метонимией не сразу бывают замечены. И не только пристрастия исследователей, но сами объекты исследований являются причиной того предпочтения, которое оказывается изучению метафоры в сравнении с изучением метонимии. В виду того, что внимание поэзии сосредоточено на знаке, а проза (преследующая в основном практические интересы) — на референте, тропы и другие фигуры изучаются главным образом в качестве поэтических приемов. В основании поэзии лежит отношение сходства; метрический параллелизм строк, или фонические эквиваленты рифмующихся слов поднимают проблему семантического сходства и контраста; существуют, например, грамматические и антиграмматические рифмы, но практически нет аграмматических рифм. Проза, напротив, развивается основываясь на отношении смежности. Таким образом, метафора в поэзии, а метонимия в прозе составляют ряды наименьшего сопротивления; вот почему изучение поэтических тропов направлено главным образом на исследование метафоры. В таких исследованиях реальная двухполюсная система искусственно замещается однополюсной, недостаточной схемой, которая, тем не менее совпадает с одной из двух афатических моделей, а именно с нарушением отношения смежности.
52