КОММЕНТАРИИ I.

ФЕНОМЕНОЛОГИЯ—АНАЛИЗ понятий—

ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ ГИПОТЕЗЫ

ЛИБИН А.В., МОРОСАНОВА В.И., СКОТНИКОВА И.Г., ХОЛОДНАЯ М.А., ШКУРАТОВА И.П.

Поскольку строго академический стиль изложения, продиктованный общим замыслом книги, — отнюдь не единственный способ выражения научных гипотез и умозаключений, авторы решили обсудить ряд наиболее актуальных тем в непринужденной беседе за круглым столом.

В данном разделе мы затронем вопросы, связанные с анализом самого понятия стиль в психологии и вытекающих отсюда исследований универсальных признаков стиля человека. Итак, слово участникам.

А.В.Либин: Думается, мы все понимаем, что разговор о понятиях вызван существованием огромного количества противоречий в толковании самого термина стиль. Важно, чтобы не только исследователи феноменологии и природы различных стилевых проявлений говорили на одном языке, но и те, кто заинтересовался темой “Психологический анализ стиля человека”, смогли бы получить адекватное представление о сути обсуждаемых вопросов.

И.П.Шкуратова: Я обратила внимание, что все время происходит рассогласование того, что Жан Пиаже назвал расхождением между объемом и содержанием понятия. Он это говорил применительно к эгоцентрическому мышлению, в качестве примера приводя такой факт. Для детей цветы — это только те цветы, которые они знают и они не могут включить в это понятие какие-то новые экзотические растения, которых они не видели. В рассматриваемой области психологического анализа такая ситуация становится типичной: стиль жизни сводится к определенным ценностным ориентациям; стили деятельности свели к отношению операций — исполнительс-ких и контрольных; изучая когнитивный стиль каждый автор выбирал какой-то один аспект и “замахивался” затем на всю познавательную сферу.

МОБИЛЬНОСТЬ И сложность — УНИВЕРСАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ

СТИЛЕВЫХ ПРОЯВЛЕНИЙ

И. П.Шкуратова: Проблема мобильности когнитивного стиля впервые в отечественной психологии бьша заявлена на научно- практическом семинаре по когнитивным стилям, состоявшемся в Таллинне в 1986 г. Поскольку я была там одной из активных участниц обсуждения этой проблемы, то посчитала себя обязанной изучить литературу по этому вопросу. И теперь хотелось бы поделиться с вами накопившейся у меня информацией, а также высказать свои соображения по этому поводу.

Во-первых, мне хотелось бы отметить, что проблема мобильности когнитивного стиля является составной частью более общей и, значительной проблемы соотношения внутренних и внешних детерминант поведения человека. Эта проблема составляет целое направление в психологии личности, занимающееся выяснением соотношения вклада личностных черт и среды в поведение чело-века. Достаточно назвать такие имена, как Н.Эндлер, Дж.Хант,

В.Мишель и другие. Это мой первый посыл.

Вторая мысль состоит в том, что нельзя говорить о мобильности когнитивного стиля в целом. Вы все занимаетесь изучением разных параметров когнитивного стиля и знаете, что они очень различны по своей природе, методам измерения, и потому о каждом параметре надо говорить отдельно.

Что касается когнитивной сложности, то здесь тоже есть данные о том, что в зависимости от объектов оценки, она может быть разной у одного и того же человека. В частности, М.Хелл предъявлял испытуемым пять наборов объектов, состоящих из 10 элементов. Эго были образцы тканей, животные, художественные картины, знакомые испытуемого, цветные пластмассовые кружки. Каждый набор испытуемые должны были оценить с помощью 20 выработанных ими самими конструктов. Результаты тестирования показали, что наибольшую когнитивную сложность как мужчины, так и жен-щины продемонстрировали при оценке художественных картин. В целом связи между показателями когнитивной сложности, полу-ченными на разном стимульном материале, были меньше ожида-емых и часто не достигали уровня значимости.

Кроме того известно, что когнитивная сложность повышается в детском и отроческом возрасте и может меняться под воздействием группового тренинга и других процедур, расширяющих сознание. Не так давно наша студентка защитила дипломную работу, в которой было показано изменение когнитивной сложности участников психодрамы.

И. Г. Скотникова: А эти изменения носят устойчивый характер?

И.П.Шкуратова: На этот вопрос я не могу ответить, так как было проведено только два замера когнитивной сложности — до и после проведения психодрамы.

В основном проблема мобильности когнитивного стиля обсуждается в зарубежной литературе на материале полезависи- мости—поленезависимости.

Рассмотрим вначале мобильность, понимаемую как несовпадение результатов тестирования, проведенного в разное время. Некоторые исследователи пошли дальше и даже разработали специальные методики для измерения мобильности по параметру полезависимости—поленезависимости.

Так, например, канадский исследователь Джуан Паскуаль- Леоне разработал методику, которая называется тест “Пересекающихся фигур” (Figural Intersection Test). В ней испытуемому предлагаются листы, в верхней части которых находятся простые геометрические фигуры, расположенные отдельно друг от друга. В нижней части листа эти же фигуры наложены друг на друга так, что есть одна общая секция. Фигуры в этих сложных рисунках со-впадают по форме, но могут не совпадать по размеру и ориентации в пространстве с эталонными верхними фигурами. Число фигур может варьировать от 2 до 8. Задача испытуемого состоит в том, чтобы найти область взаимного наложения всех эталонных фигур и отметить ее пунктиром.

Между результатами выполнения этого теста и групповой формой теста “Замаскированных фигур” существует прямая связь, хотя и не очень высокая, на 5% уровне значимости. Д.Паскуаль-Леоне своеобразно подходит к определению мобильности. С его точки зрения испытуемые, имеющие высокие значения по обеим этим методикам, являются фиксированными поленезависимыми; те же, кто имеет низкие значения в двух случаях — фиксированные полезависимые.

Другим исследователем (М.Ниаз) были выдвинуты следующие гипотезы. Первая состояла в том, что фиксированные поле-независимые будут наиболее успешны при выполнении аналитических заданий типа прогрессивных матриц Равена.

Вторая гипотеза предсказывала большую академическую ус-пешность мобильных субъектов (как поленезависимых, так и по-лезависимых) в обучении химии, математике и биологии за счет вариативности их поведения. Испытуемыми в этом исследовании были студенты-первокурсники (55 женщин и 44 мужчины) одного из университетов Венесуэлы. Обе гипотезы подтвердились.

А.В.Либин: Мобильность — это что: переключение с одного на другое или это подвижный фокус внимания? Какое значение вкладывается в это понятие?

И. П. Шкуратова: Д.Паскуаль-Леоне полагает, что его методика может измерять адаптивную гибкость по Гилфорду, в ней наибольшие показатели будут иметь мобильные поленезависимые. Это один подход к измерению мобильности.

Некоторые авторы измеряют мобильность с помощью других методик, несвязанных с тестом “Замаскированных фигур”. Так например, в исследовании Д.Канингама с соавторами мобильность измерялась с помощью теста, рассчитанного на измерение ригидности. Этот тест называется Breskin Rigidity Test. Он содержит 15 пар визуальных абстрактных символов, из которых надо выбрать более приятную. Пары составлены таким образом, что одна фигура представляет собой “хорошую форму”, а вторая — нет. Считается, что ригидные всегда выбирают “хорошую форму”, а мобильные — наоборот. Полезависимость в этом эксперименте измерялась с помощью групповой формы теста “Замаскированных фигур”. Этим же испытуемым (ими были студенты университета, 101 человек) был дан тест на интерпретацию пословиц в двух формах. Первая форма содержала 12 пословиц, которым надо было дать собственную интерпретацию.

Тест пословиц использовался в этом исследовании как модель для изучения интеллектуальной успешности. Как и следовало ожидать, самыми успешными были мобильные поленезависимые, причем особенно велика корреляция с формой, где нужно было выбирать правильную интерпретацию пословицы. Наименее успешны были фиксированные полезависимые в первой форме Теста пословиц. Этот пример я привела для того, чтобы показать, насколько некоторые авторы произвольно трактуют понятие мобильности. Ведь здесь мы имеем дело фактически с сочетанием двух параметров когнитивного стиля: поленезависимостью и ригидностью.

Второй аспект мобильности связан с изменением поленезави- симости с возрастом или в связи с воздействиями типа тренинга. Вам эти данные известны. Поленезависимость с возрастом увеличивается, достигая своего пика в подростковом, юношеском возрасте, после чего наблюдается стабилизация, а далее она может даже понижаться к старости. Такая традиционная кривая. Причем, сам Г.Уиткин сначала очень скептически относился к возможности изменения поленезависимости с возрастом. Им было проведено лонгитюдинальное исследование, в ходе которого у 30 испытуемых мужского пола измеряли полезависимость—поленезависимость четыре раза: в 10, 14, 17 и 24 года. У всех наблюдался рост полене-зависимости с возрастом, но ранговое место каждого индивида на шкале поленезависимости оставалось постоянным. Кроме того, есть данные об обусловленности этого параметра когнитивного стиля генетическими факторами. Правда в работах, на которые ссылается Г.Уиткин, иногда испытуемые выполняли не традиционные тесты для измерения полезависимости—поленезависимости, а похожие на них (кубики Косса, тест Готтшальда и другие). В частности Г.Уиткин упоминает работу Дж. Шафера, в которой сообщается о постоянной и экстремальной полезависимости женщин с отсутствием одной из двух Y-XPOMOCOM (синдром Тернера), что проявляется в их слабой способности к решению аналитической группы субтестов Векслера.

А. В.Либин: К какому времени относятся эти работы?

И.П.Шкуратова: Это давние работы. Статья Г.Уиткина, о ко-торой я говорю, была написана в 1965 году, а ссылается он на работу 1962 года.

Но есть и более современные работы, где говорится о ГЄНЄТИ' ческой обусловленности полезависимости—поленезависимости (например, работы М.С.Егоровой). Поэтому сомнительным кажется, чтобы этот стиль менялся под влиянием психотерапии.

И. Г. Скотникова: В связи с этим я хотела бы добавить, что по данным Г.Уиткина (1974 г.), межиндивидуальные различия по полезависимости—поленезависимости сохраняются при серьезных изменениях в жизни: браках, психических травмах, острых стрессах, операциях на сердце, длительном тюремном заключении, под влиянием гипноза, психиатрического лечения, фармакологического воздействия. Все эти факторы не влияют на полезависимость— поленезависимость индивида.

И.П.Шкуратова: Г.Уиткин ссылается на неопубликованную докторскую диссертацию Г.Бауман, не обнаружившую различия между замерами поленезависимости, сделанными с интервалом в три года, в течение которых у испытуемых произошли важные жизненные события (женитьба, развод, психотерапия и т.п.).

Но это не исключает изменения поведенческих реакций при неизменности тестовых показателей. Это уже третья форма мо-бильности. Она состоит в том, что субъект, находящийся на одном из полюсов шкалы полезависимости—поленезависимости (чаще это поленезависимый) демонстрирует как присущие этому полюсу поведенческие характеристики, так и прямо противопо-ложные.

И даже на симпозиуме, посвященном памяти Г.Уиткина, одна из его сотрудниц, Хелен Льюис, не без юмора заметила, что Г.Уиткин опровергает своей личностью собственную теорию. Своими работами он продемонстрировал высочайшую способность к переструктурированию, что говорит о его поленезависимости. В то же время он имел высокие коммуникативные способности, был очень эмпатийным человеком. У него было много работ выполнено в соавторстве с коллегами, причем из разных стран. Объяснение этому можно дать через работы, касающиеся развития психологической дифференциации.

В.И.Моросанова: В чем выражается эта мобильность? В различиях между замерами по одной методике или в различиях между измерениями, сделанными с помощью разных методик на поле- зависимость—поленезависимость?

И.П.Шкуратова: Мы начали с обсуждения этой проблемы. То, что мало коррелируют между собой разные методики, рассчитан-ные на измерение полезависимости—поленезависимости, отдель-ная проблема и довольно “больная”, но я этого даже не касаюсь. Мы сейчас перешли к теориям мобильности. Предтечей всех рас-суждений о мобильности является концепция развития Хайнца Вернера, которую он разрабатывал, начиная с 1940-х гг. В работе, относящейся к 1967 г., им выделено три стадии развития вос-приятия. Первая стадия характеризуется глобальностью восприя-тия и доминированием целого над частями. Вторая стадия может быть названа аналитическим восприятием, и оно направлено на составные части объекта. Последняя стадия — синтетического восприятия, человек интегративно воспринимает части и целое.

Мобильность по Вернеру означает, что зрелая личность, способная к синтетическому восприятию и предпочитающая его, может регрессировать к более ранним глобальным или аналитическим способам восприятия, когда ей это кажется необходимым. В этой способности двигаться по вертикали от нижних уровней развития к верхним и обратно X. Вернер видел суть креативности.

И действительно, эксперименты доказывают это его предположение. В качестве иллюстрации можно привести результаты эксперимента, проведенного С.Уилд, исследовавшей связи мобильности с креативностью. Она сравнивала результаты выполнения двух заданий (словесно-ассоциативного теста и теста сортировки объектов) при трех разных условиях: с обычной инструкцией, с позиции стереотипных представлений и с личностных позиций, раскрывающих способность к воображению. Эти задания давались трем группам испытуемых: студентам-художникам, учителям и больным шизофренией. Причем первая группа рассматривалась автором как творческая, а две другие — нетворческие. Исследование показало, что студенты- художники смогли наиболее соответствовать инструкциям, и их ответы были более дифференцированными, чем у учителей и шизофреников. Мне эти данные кажутся несколько сомнительными, потому что вариативность больных шизофренией очень велика, они даже не могут два раза разложить одинаковым образом карточки в тесте сортировки.

Сходные с мобильностью понятия присутствуют и в других концепциях, в частности у Курта Левина. Он тоже занимался проблемой дифференцированности восприятия окружающего мира. Им были выделены две характеристики, составляющие полюса на шкале поведения. Один полюс представлен педантичностью, определяемой как тенденцию к действию в регулярной, неизменной манере сверх необходимого и при неподходящих условиях- Второй полюс он назвал “флюидностью” и под ней понимал импульсивность, нестабильность, изменчивость. К.Левин определял шкалу, образованную этими полюсами, “вариативностью” и связывал переход от педантичности к флюидности с ростом диф' ференцированности как внутриличностной, так и средовой.

Другой исследователь, Ф.Харонян, который написал обобщаю-щую статью по этой проблеме, предлагает разделять такие понятия как мобильность, гибкость и вариативность. С его точки зрения, термин вариативность следует употреблять для обозначения мобильности по горизонтали, то есть смены моделей поведения более или менее одинакового уровня интеграции. Термин гибкость применять для обозначения мобильности по вертикали, то есть смещения с одного иерархического уровня на другой. А термин мобильность использовать как родовой по отношению к двум предыдущим.

Нечто похожее можно встретить и в теории Джорджа Келли. Он ввел понятие творческого цикла, который состоит в изменениях связей между конструктами. У каждого человека существует пульсация его системы личностных конструктов. Есть такие периоды, когда связи между конструктами ослабевают. Это очень важные периоды потому, что в это время происходит перегруппировка связей под влиянием новой информации. Ослабляются старые связи, возникают новые. После этого наступает период сжатия системы, в процессе которого новые связи закрепляются, возникает новая картина мира. Это чередование расслабления и сжатия системы конструктов Дж.Келли считал основой креативности. Это тоже мобильность, только в других терминах.

И. Г. Скотникова: Для когнитивно сложных характерна эта мобильность?

И.П.Шкуратова: Когнитивно сложный человек имеет систему личностных конструктов с малым числом связей и ему, наверное, легче ее переструктурировать, потому что его система очень четкая. У когнитивно простых все со всем связано, система очень диффузная, рыхлая, и переструктурирование не вносит порядка.

И. Г. Скотникова: Но это теоретически, а есть ли конкретные эмпирические данные, подтверждающие это?

И.П.Шкуратова: Нет, к сожалению таких данных нет. Все ав-торы приходят к выводу о том, что способность к мобильности является свидетельством более высокого уровня когнитивного развития и вообще свидетельством большей зрелости личности.

Харонян высказывает интересную мысль о том, что на первом Уровне развития происходит выбор между противоположными ценностями. Так полезависимые выбирают принадлежность к другим людям, зависимость, детерминированность. Поленезависимые, Наоборот, предпочитают изоляцию, самодостаточность, свободу воли. Но когда человек становится достаточно зрелым, он научается совмещать в себе эти противоречивые тенденции, и в зави- симости от ситуации, своих задач, целей приобретает способность действовать не под влиянием внешних факторов, а на основе собственных мотивов, стремлений адекватно данной ситуации.

Надо сказать, что этот вывод не кажется мне неожиданным, так как он созвучен другим концепциям личности. Вспоминается концепция А.Ф.Лазурского, который выделял разные уровни адаптации личности и говорил, что лица на самом высоком уровне адаптации становятся менее зависимыми от среды и даже более того, начинают изменять эту среду. Поведение их обусловлено больше внутренними факторами, чем средовыми, но очевидно, чтобы этого достичь, человек проходит ряд этапов. Сначала он выбирает один из полюсов поведения, а потом, вследствие своего когнитивного и личностного развития, накапливает в себе силы для интеграции разных форм поведения и стратегий, что проявляется в феномене мобильности.

И. Г. Скотникова: Я хотела бы уточнить один момент. Способность переходить на другие стратегии, регрессировать к способам поведения более ранним онтогенетически более характерна для поленезависимых, это еще отмечал и Г.Уиткин.

Однажды Вы меня поправили, что такой переход, регресс, более свойственен не экстремально поленезависимым, а умеренно поленезависимым. И вот Т.Глоберсон цитирует Г.Уиткина, который выделяет поленезависимых флексибильных, являющихся умеренно поленезависимыми, и экстремальных — ригидных поленезависимых. Это близко к тому, что Вы говорили.

М.АХолодная: Первые два исследования, упомянутые Вами, посвящены уяснению статуса самого параметра поленезависимо-сти. Чтобы вывести собственно феномен поленезависимости, нуж-ны дополнительно какие-то меры — от ретестовых исследований до применения более сложных дополнительных замеров.

И.Г. Скотникова: Я бы по-другому сказала: просто поленезави- симость бывает разной на континууме. Сначала располагаются экстремальные фиксированные поленезависимые, далее мобильные поленезависимые, затем мобильные полезависимые и, наконец, фиксированные экстремальные полезависимые.

М.А.Холодная: Связь экстремальности с фиксированностью явно существует. Больные шизофренией демонстрируют экстремальные показатели по когнитивной сложности и по поленезависимости, кажется, тоже. Они либо яркие аналитики, либо ярко выраженные синтетики по понятийной дифференцированное™.

И. Г. Скотникова: Умеренно поленезависимые не только более мобильные, но и умственно более продуктивные.

М.А.Холодная: Это и есть стиль как проявление интеллекта.

И.П.Шкуратова: Знаете, это не совсем так. В статье 1965 года Г.Уиткин действительно предполагал, что наиболее мобильными должны быть лица из среднего диапазона шкалы поленезависимости. Тогда у него не было никаких экспериментальных доказательств. Но в последующих работах он писал о том, что более мобильными являются поленезависимые.

И. Г. Скотникова: С экстремальными значениями?

И. П.Шкуратова: Он не конкретизирует. Я думаю, что интеллекта много никогда не бывает, и если мобильность — это следующий шаг к адаптации, то почему высокий интеллект поленезависимых должен быть помехой на этом пути?

М.А.Холодная: По сути дела здесь идет расщепление на подтипы. Полюса полезависимости и поленезависимости имеют по два подтипа: фиксированные и мобильные. Этим и объясняются слабые корреляции между поленезависимостью и другими характеристиками, т.к. полюса не однородны. Не однородны они и по другим параметрам когнитивного стиля, например, ригидности- гибкости. Иногда ригидные бывают очень интеллектуально продуктивные.

Надо разобраться с терминами мобильность, вариативность и гибкость. Гибкость — это смена механизмов по вертикали, а вариативность — показатель несформированности той или другой структуры. Вариативность проявлений — это показатель низкого уровня организации. Чем ниже IQ по Векслеру, тем выше разброс его показателей по отдельным субтестам.

И.П.Шкуратова: Может, это математически обусловлено. Ведь если человек все выполнил хорошо, то нет разброса по отдельным заданиям.

М.А.Холодная: Нет, коэффициент вариации снимает это влия-ние. Вариативность выше у тех, кто имеет низкие показатели по интеллекту.

И.П.Шкуратова: Еще одна интересная мысль высказана Ф.Ха- роняном. Он считает, что мобильность по горизонтали связана с Интеллектом, а мобильность по вертикали с креативностью. И он Даже пишет о том, что вертикально мобильные — люди мечтательные, непрактичные, ведущие себя в независимой манере по отношению к миру, людям, а горизонтально мобильные люди — Практичны и компетентны, хорошо умеют применять выработанный навык в разных ситуациях. Но он допускает, что это может сочетаться у одного и того же человека. Вообще-то связи креативности с интеллектом не такие уж четкие.

М.АХолодная: Я специально изучала этот вопрос, и вырисовывается картина достаточно ясная. До IQ 120 связи прямые однозначные, а выше связи ослабляются. На очень высоких уровнях интеллекта связь между интеллектом и креативностью несомненно существует, но наши стандартные интеллектуальные тесты просто не подходят для таких сверходаренных людей.

Я хотела бы уяснить для себя, что мы получаем, когда измеряем одновременно поленезависимость с помощью традиционного теста и еще применяем тест похожий на него, но более усложненный. Как только мы совмещаем эти два измерения, получаем эффект расщепления полюсов стиля. Что такое стиль тогда?

И.П.Шкуратова: Я думаю, что здесь надо уже говорить не об одном стиле, а о двух. И такая мысль есть в поздних работах Г.Уиткина о том, что мобильность—фиксированность — это новый стиль, который накладывается на полезависимость—поленезависимость. Если мы имели до сих пор дело со шкалой, то теперь возникает система координат. Их нельзя рассматривать как рядо- положные явления.

М.А.Холодная: Но их сочетание выводит на новые, более высокие показатели продуктивности?

И.П.Шкуратова: Да, продуктивность возрастает многократно при приобретении мобильности.

М.А.Холодная: Значит мобильность — это недостающее связу-ющее звено между стилем и продуктивностью.

И. Г. Скотникова: Относительно других параметров когнитивного стиля. Есть ли данные о способности лиц, находящихся на полюсах, связанных с большей интеллектуальной успешностью, переходить на стратегии противоположного полюса. Я имею в виду такие стили как рефлексивность—импульсивность, гибкость—ригидность, когнитивная сложность—простота. Должны ли мы тоже ожидать, что рефлексивные, флексибильные, когнитивно сложные будут способны спускаться на стратегии более низкого уровня при определенных условиях?

И.П.Шкуратова: Переадресовываю Ваш вопрос Вам, так как я не изучала детально проблему ригидности. Вы не пробовали про-сить испытуемых импульсивных, например, замедлять свои отве-ты, а рефлексивных — ускорять? Что касается понятийной дифференцированности, то у меня были такие испытуемые, ко-торые при выполнении теста сортировки объектов спрашивали: “А сколько Вам надо групп?”. Это говорит об их потенциальной мобильности.

МА.Холодная: У меня было три модификации предъявления этого теста. Первое предъявление — классический вариант, когда испытуемому дается неопределенная инструкция. Во втором просили сделать групп как можно меньше, а в третьем — как можно больше. Затем подсчитывалась разница. Я думала, чем больше разрыв между вторым и третьим замером, тем больше будет интеллектуальная продуктивность этих испытуемых в других тестах. Оказалось наоборот. Я это объяснила тем, что испытуемые, ориентированные на инструкцию буквально, не придавали значения содержанию материала, их мыслительные паттерны были неустойчивы. Наоборот, лица высокоинтеллектуальные давали меньше различий между за-мерами.

И.П.Шкуратова: В Вашем материале семантики практически не было?

МАХолодная: Да, в этом эксперименте испытуемые работали с карточками, на которых были нанесены точки, сгруппированные по-разному.

И.П.Шкуратова: Мои испытуемые работали с семантически богатым материалом, и было интересно наблюдать сам процесс сортировки объектов. Некоторые выкладывали древо. Другие выкладывали сначала все карточки и постепенно укрупняли группы, приходя в конечном итоге к 2—3 группам. Это говорит о том, что человек идет к синтезу через анализ. А есть такие, которые берут карточки, как колоду карт, и сразу начинают их раскладывать на 2—3 группы. Аналитики тоже не однородны. Одни идут к анализу через синтез, а другие просто не знают, как связать между собой материал. Здесь очень хорошим показателем является число одиночных карт. Те, у кого их много — аналитики-детализаторы. Кроме того выяснилось, что классификации слов строятся на совершенно разных критериях и стратегиях: типологических, категориальных, синонимических и т.д.

М.А.Холодная: Это еще раз говорит о том, что нельзя ограничиваться количественным показателем без анализа его качества. Если мы ограничимся только количественным показателем, без выяснения его природы, то окажемся в ловушке неверных выводов о природе стиля.

И. Г. Скотникова: А как обстоят дела с когнитивной сложностью?

И.П.Шкуратова: Мне кажется сомнительным спуск когнитивно сложных к полюсу простоты.

М.А.Холодная: Смотря какой показатель когнитивной сложности мы используем. Если это количество факторов, то — да. Если испытуемый все раздробил, то он не сможет перейти к глобальной модели мировосприятия. А если под когнитивной сложностью понимать способность строить многомерную репрезентацию мира, то из нее можно делать одномерную модель, извлекая определенный фрагмент.

И.П.Шкуратова4. Я прочитала одну работу, удивившую меня тем, что в ней сообщалось о снижении когнитивной сложности под влиянием группового тренинга.

М.А.Холодная: А что же тут удивительного, это замечательный результат.

И.П.Шкуратова: Это странный результат, так как под вли-янием терапии человек начинает лучше дифференцировать людей. Однако потом я разобралась, в чем тут дело. Это был очень примитивный вариант репертуарного теста Келли, в нем были заранее заданы конструкты, причем полюсу А соответствовали положительные полюса конструкта, а полюсу Б — отрицательные. Это исследование проводилось на работниках полиции. Цель тренинга состояла в повышении эмоциональной сензи- тивности, так как от полиции требуют умения вежливо и бережно общаться с людьми. Сначала испытуемые оценивали своих знакомых (четырех человек, вызывающих симпатию, и четырех несимпатичных). Обнаружилась достаточно большая поляризация оценок, приводившая к большой когнитивной сложности. После тренинга снова провели замер, оценки несколько смягчились и сместились в сторону положительного полюса. Это приводит к склеиванию конструктов и уменьшению показателя когнитивной сложности. Так что здесь повышение позитивности оценок исказило картину когнитивной сложности. Это довольно интересный эффект, который надо учитывать при определении когнитивной сложности.

М.А.Холодная: В психотерапии, на мой взгляд, нуждаются люди с экстремальными значениями когнитивной сложности или простоты. Когнитивно сложные очень тревожны. Откуда эта тревога? От детализированности и калейдоскопичности образа мира. Психотерапевт учит такого человека устанавливать связи между явлениями, их категоризировать. Ясно, что при этом идет снижение когнитивной сложности, поэтому описанный результат мне кажется закономерным. Крайняя когнитивная сложность так же плоха, как и крайняя поленезависимость.

И.П.Шкуратова: Еще я знаю работы, в которых когнитивная сложность измерялась на разном стимульном материале, и была разной у одного и того же человека. Можно, например, быть когнитивно простым по отношению к людям и когнитивно сложным при оценке художественных полотен.

МЛ.Холодная: Это известные исследования базы знаний. Если ты что-то знаешь, то в этой сфере являешься когнитивно сложным вследствии интегрированности и дифференцированности знаний.

И.П.Шкуратова: Это хорошо укладывается в представления Курта Левина о связи дифференцированности среды и личности с ее индивидуальным опытом.

И. Г. Скотникова: Что мы можем ожидать от рефлексивности и флексибильности?

А.В.Либин: Я измерял с помощью теста Кагана “Подобные фигуры” импульсивность—рефлексивность, а затем просил крайне импульсивных испытуемых “замедляться”, а крайне рефлексивных, наоборот, поторопиться. Я заметил в процессе своего эксперимента, что моя просьба к испытуемым изменить свое поведение приводила только к ухудшению их результата, особенно у импульсивных, так как они очень тревожны и обладают плохими навыками саморегуляции. У высокорефлексивных тоже может быть высокая тревожность, но навыки саморегуляции у них лучше и компенсируют этот недостаток. В контексте стилевой проблематики часто употребляются такие понятия, как ком- пенсаторность, оптимальность, результативность. Так вот, если мы говорим о том, что человек стремится оптимально организо-вать свой способ взаимодействия с тестовым заданием, то как бы мы ни пытались повернуть его к стратегии противоположного полюса, это, как правило, не приводит к успеху. Если только не ставится специальная задача с помощью тренинга выработать компенсаторный эффект, например, когда импульсивных обучают рефлексивным стратегиям, или наоборот.

Что при этом происходит? Мы сталкиваемся с одной очень большой сложностью, потому что такое обучение ставит одну цель — добиться определенной результативности. При этом исследователи забывают об оптимальности, то есть об оптимальном расходовании испытуемым своего энергетического потенциала. В случае с импульсивными детьми такие данные есть. Они отно-сятся, скорее, не к области психологии, а к психиатрии, изучению пограничных состояний. Данные показывают, что дети, которых заставляют сдерживать свое импульсивное поведение, часто попадают в группу дезадаптантов. Я сейчас говорю не только об импульсивности, измеряемой с помощью тестов, но и о стиле человека в более широком смысле.

Поскольку мы приближаемся к концу нашей дискуссии, хотелось бы в качестве завершающего эскиза отметить ряд моментов. Мы очень много говорили о феноменологии и построении объясняющих гипотез, которые бы эту феноменологию позволяли интерпретировать. Но пока мы избегали вопросов, связанных с детерминацией стилевых параметров. По-моему, для параметра когнитивной сложности таким фактором является индивидуальный опыт. Характеристика же мобильности—фиксированности связана с какими-то базовыми образованиями индивидуальности. Конечно, с одной стороны, место человека на этой шкале отражает субъективный путь развития личности, проанализированный через понятие предпочтений. Когда личность становится все более зрелой, то может использовать разные формы взаимодействия со средой, и это означает оптимальное использование человеком своего потенциала. В случае, если этого не происходит, мы можем, вероятно, говорить о какой-то форме научения, когда открытость внешнему опыту позволяет достаточно быстро адаптироваться к изменяющимся условиям. Но тогда мы приходим к тому, что за этим скрывается какая-то латентная характеристика, более базовая, чем уровень когнитивного функционирования. Это могут быть и свойства нервной системы, например, пластичность. Очень сложно человека инертного обучить методам гибкого реагирования на ситуацию. Если мы этого все-таки добьемся, то возможны два исхода: либо мы сформируем у него неадекватные реакции, либо все-таки добьемся появления позитивного компенсаторного эффекта. Сейчас стилевая проблематика требует выхода за рамки феноменологии, что связано с построением детерминационных моделей.

И. П.Шкуратова: Значит, надо идти к природе?

А.В.Либин: Не только к природе, в смысле физико-биологических закономерностей, внутри которых лежат основы психологических феноменов. Я говорю сейчас об интегративных вещах, подобных эффекту расщепления полюсов, когда мы замечаем, что есть сквозные характеристики, приложимые к любому полюсу когнитивного стиля. Наверное, следует идти в сторону различенИя стилей компенсаторных и собственно базовых, то есть адекватных природной организации системы индивидуальности. И такое различение уже прослеживается в пограничных науках. С середи- нь1 1960-х гг. в психиатрии активно разрабатывается концепция, согласно которой стили поведения делят на защитные стили, возникающие как следствие компенсации, и стили поведения, бо- Лее соответствующие природным склонностям и предпочтениям данного человека. У меня сложилось такое впечатление в резуль-тате нашего сегодняшнего обсуждения, что и для наших целей такое разделение стилевых проявлений на компенсаторные и базовые может оказаться довольно полезным.