4. Исследование чувств и телесных ощущений

Утверждение, что именно чувства являются фокусом и ядром психотерапевтической работы, звучит почти трюизмом, хотя на самом деле оно далеко не бесспорно и является остро дискуссионным для представителей основных психотерапевтических школ.

Руководствуясь этой, близкой автору идеей, терапевт помогает “оживить”, “освежить” и вернуть в актуальные переживания полихромность и полифоничность целостного чувственного опыта. Пациенту предлагается новая и неожиданная для него позиция исследователя, которому предстоит самому открывать постоянно изменяющийся, от момента к моменту “живущий” мир телесных ощущений и чувств. Благодаря безопасной привязанности, созданной в терапевтическом контакте, возрождаются любопытство, любознательность и страсть к открытиям, свойственные здоровому ребенку, всякий раз поражающемуся подробностям жизни 4.

Разнообразные психотерапевтические техники работы с чувствами призваны привлечь внимание, заметить и как можно более полно пережить пациентом чувственный опыт во всем его разнообразии, без всякой предварительной оценки и селективности, не “кастрируя” его. “Что с вами происходит?” и “Как это чувственно переживается вами?” — вопросы-путеводители для самоисследования и прямого, непосредственного выражения чувств. По мнению Ф. Перлса и его последователей, они помогают избежать двух главных врагов свободного и естественного человеческого существования — так называемого shouldism'a и aboutism'a [14], жестко диктующих, к чему человек должен стремиться, чего должен избегать, каким должен быть и т.

Напротив, “aboutism” позволяет избегать эмоциональной вовлеченности и переживания событий в их непосредственной данности. Рационализации, интеллектуализации и интерпретации представляют собой наиболее распространенные способы ухода от контакта с истинными чувствами, своего рода десенситизацию и девитализацию существования. В противовес этим привычным способам “нежизни” терапевт своим вопросом “Как это для вас?” предлагает пациенту исследовать свое состояние, сконцентрировав внимание на том, что конкретно и как тот видит, слышит, чувствует и т. д., включая и то, как он не видит, не слышит, не чувствует. Иными словами, пациент вовлекается в реальный процесс контакта, имея шанс “встретиться” с разными аспектами своего опыта,

103

в том числе и угрожающими или приносящими ему боль и страдание, либо обнаружить, каким образом он отторгает, отчуждает их от себя, избегает контакта-диалога или прерывает его.

Наиболее очевидным свидетельством жизненности контакта считается наличие резонанса телесных и психических процессов (подробнее об этом см. [13]). Если телесный и вербальный язык переживаний соответствуют друг другу, пациент полно и целостно испытывает то или иное чувство или страдание, а также свободно выражает его телесно — движениями, позами, соматическими ощущениями, голосом, мимикой и пр. 5

В случае их рассогласования терапевт привлекает внимание пациента и просит осознать, что происходит сейчас с ним телесно, например, что ощущают ступни его ног, соприкасаясь с полом; что с его дыханием, когда голова и плечи опущены, и т. д. Терапевт может просто зеркально отразить наблюдаемое поведение, описывая его, например: “Я вижу, что вы сидите на кончике стула, ваши колени сжаты, ступни ног перекрещены и находятся под стулом.

“Я чувствую себя напряженно… не очень уверенно… как будто не на своем месте… хотя я всю неделю ждал этой сессии… Да, сейчас я понял, что на самом деле всю эту сессию старался спрятать от вас свои истинные чувства… Я боюсь вашей проницательности”. Как следует из этого фрагмента, последовательно перемещая фокус своего внимания на телесные ощущения, пациент не только обнаруживает более тонкие противоречия и нюансы актуального душевного состояния, но и решается на действие — открытое выражение амбивалентных чувств к терапевту в противовес обычным для него скрытым (игровым) коммуникациям.

Метод диалога со значимым Другим, классический метод самоисследования и осознавания в гештальттерапии, противопоставлен стороннему овеществляющему познанию кого-либо или чего-либо. “Человека, которому я говорю Ты, я не познаю. Но я нахожусь в отношении к нему, в святом основном слове. . . Если Я обращен к человеку, как к своему Ты, если я говорю ему основное слово Я-Ты, то он не вещь среди вещей и не состоит из вещей” [1; 9]. Как психотерапевтическая процедура, диалог является универсальным способом восстановления контакта с отторгнутыми и отчужденными аспектами Я-образа. Вынесенный вовне, он строится вначале как диалог с внешним объектом, которому пациент бессознательно атрибутирует качества “не-Я”. Инициируя практически-действенные отношения с этим объектом, в процессе которых пациент чувственно переживает его во всех модальностях сначала как неподобного себе Другого, терапевт фасилитирует идентификацию с ним как с отвергнутой частью Я пациента и последующие отношения с этой частью, но теперь уже на интрапсихическом уровне.

В качестве иллюстрации приведем фрагмент сессии нашего учебного тренинга для студентов-психологов. В этом фрагменте ведущий показывает работу с двумя защитными механизмами — проекцией и расщеплением 6.

Один из участников группы, назовем его Алексеем, указывает на кусок бумажки,

104

лежащей на полу в дальнем от него углу и вызывающей у него неприятные эмоции.

Ведущая: Как положить бумажку, чтобы вызвать наиболее неприятное ощущение?

Алексей: Так, чтобы она была повиднее.

В.: Посадите меня туда, где, по-вашему, я должна сидеть. Как вы себя чувствуете?

А.: Получше. Это не бумажка, это еще хуже. Это щепка.

В.: Внимательно посмотрите на щепку. Как вы ее видите?

А.: Здесь чисто, а она диссонирует, кажется обрывком, осколком, она вся в острых каких-то фрагментах. Она была вырвана, была нарушена целостность, красота.

В.: Попробуйте сказать ей, что именно вам не нравится.

А.: Чувство даже озлобленности, хочется ее просто разломать. Она противна, можно пораниться, посадить занозу. Все это не красиво и неэстетично. Если бы она была в пыли, то это подчеркнуло бы грязь. Она кажется здесь не к месту.

В.: Что хочется сделать?

А.: Вышвырнуть ее.

В.: Позвольте себе сделать это.

А.: Вы знаете, я лучше уберу ее в карман, потому что здесь чисто, а если я ее брошу, то опять она будет лежать здесь и вызывать неприязнь (убирает в карман).

В.: Что вы почувствовали, когда ее убрали?

А.: Большее равнодушие. Немного смягчило то, что остальные не будут видеть этого безобразия.

В.: А теперь попробуйте положить опять ее так, чтобы она вновь вызвала те же чувства. . . Что вы сейчас испытываете?

А.: Неприязнь. От нее отлетел кусочек, и это вызывает злорадство. Если бы я посильнее ее кинул, то она вообще бы разлетелась.

В.: Еще раз опишите ее, только от имени щепки. Услышьте ее монолог.

А.: Я щепка, я лежу на полу. Окружающий мир не такой ущербный, он без сколов. Я чувствую отщепенство, отодранность и выброшенность из этого мира. . . Злорадства нет. Лишь сожаление. Я вроде бы и не виновата, что диссонирую с окружающим.

В.: Перейдите с места щепки на другое. Обращайтесь к ней на “ты”, расскажите еще раз ей про то, как она вам не нравится.

Процедура смены мест и диалог с позиций “Я-щепка” и “Я-щепке” повторяются несколько раз. В конце упражнения диалог приобретает следующий вид:

А.

А. (“щепке”): Я понимаю вынужденность твоего положения. Лучше всего найти тот стол, от которого тебя отщипнули и приклеить туда. Это вариант гармонии наших с тобой отношений, заодно и ты обретешь смысл.

В.: В какое место вашего телесного Я вы могли бы прикрепить эту щепку?

А.: На щиколотку.

В.: Она здесь в безопасности?

А.: Нет, просто это рационально.

В.: Попробуйте найти это место не только головой, попробуйте поприкладывать к телу, поищите для нее место, не старайтесь думать.

А.: (кладет в нагрудный внутренний карман, тщательно обмотав ее платком).

В.: Какое это у вас вызывает чувство?

А.: Ощущение покровительства, некоторое новое ощущение силы в себе.

Кратко комментируя этот фрагмент работы, отметим ключевые моменты движения самоосознания. Вначале ведущим механизмом в этом процессе становится проекция, в результате чего удается косвенно выразить чувства собственного “отщепенства”, диссонирования с миром. Это она, щепка (не Я), чувствует себя “осколком”, “вырванной” из целостности, это над ней совершилось насилие, это она кажется здесь не к месту. Вначале А. пытается максимально дистанцироваться от неприятных черт щепки (своего отторгнутого Я), потом прорываются враждебные чувства, вплоть до желания, чтобы она “разлетелась”. Динамика чувств становится особенно заметной после того, как А. “побывал” этой щепкой;

затем, перемещаясь в диалоге из одной позиции в другую, А. удается достичь смягчения агрессии, и, наконец, приходят чувства покровительства, со-участия, телесно переживаемой близости с этой частью Я. Образ Я становится более полным, целостным, принимаемым в тех аспектах, которые ранее отвергались, возникает “новое ощущение силы”. Поляризация Я-образов как бы смягчается благодаря более тонкой дифференциации и нюансировке содержательно-когнитивных и аффективных компонентов в процессе чувственного проживания в каждом из них и последующего диалога.

Главным событием и эффектом терапевтического процесса становится сам

105

процесс. В живом общении терапевта и пациента мало-помалу развивается контакт-диалог как альтернатива длительно, годами автоматически воспроизводимому пациентом паттерну отношений, содержанием которого были созависимость, несамодостаточность и манипулятивность. Теперь же пациенту нет более нужды “использовать” терапевта ради заполнения пустот в собственном Я и защиты от чуждых вторжении, поскольку он живет, соприкасаясь с реальностью, которую он может познавать, и чувствует свое “не-алиби” (М. М. Бахтин) в мире. По мере того как в атмосфере безопасной привязанности пациент взращивает в себе способности исследователя, он все больше становится, пользуясь метафорой М. Фуке, “историком” своей жизни, тем самым восстанавливая разрывы в прошлом, принимая изменчивость настоящего и авторски конструируя будущее как возможность.

1 А. Н. Леонтьев любил ссылаться на следующую воображаемую ситуацию. Если бы вдруг, в силу каких-то общепланетарных катастроф, сохранились бы все памятники и достижения цивилизации, но среди человеческого сообщества по каким-то причинам в живых остались бы только дети, им никогда бы не удалось расшифровать послания этой цивилизации, они оказались бы отброшенными на уровень варварства. Нечто подобное было описано У. Голдингом в его романе “Повелитель мух”.

2 Одна из моих пациенток как-то поделилась своими фантазиями: она видит себя в годовалом возрасте ползающей по полу между подушками и зовущей маму. Появившаяся на пороге комнаты мать говорит, зажимая пальцами нос: “Фу! Какая ты грязная!” Как оказалось, именно постоянный и всепоглощающий страх показаться дурной (грязной) в глазах других людей лежал в основе ее многолетних страданий и одиночества.

3 Приводим выдержки из стихов, написанных пациенткой А. в этот период терапии:

Любовью пахнет вся трава,

Деревья, небо и Земля.

Люблю дыханием своим

Губами прикасаться к ним.

Глаза увидели Добро,

Меня заполнило оно.

*

Я нежная ласка в объятиях страсти.

Купаюсь в избытке пьянящего счастья.

Та пена бальзамом меня поливает,

От переизбытка все стрессы снимает.

Я миром хочу освежить свое сердце,

В здоровой душе на мгновенье согреться.

4 Поэтическая прелесть подобного мировосприятия когда-то была подмечена Б. Л. Пастернаком в известных строчках: “А жизнь, как тишина осенняя, подробна”.

5 Так, одна из наших пациенток, жалующаяся на свою неуверенность и зависимость от тех, к кому она испытывает привязанность, в ходе терапии вдруг услышала, что говорит с терапевтом “тем же голосом, что и с мамой, и с мужем…” Став этим голосом, пациентка начала опробовать разные позы и в конце концов свернулась калачиком в кресле. Слова, произносимые ею, становились все тише и неразборчивее, затем превратились в едва слышное попискивание и всхлипы. Когда пациентка вернулась в обычное состояние, она дала имя себе-той — “тихая, бессловесная Я”. В дальнейшем, в ходе повторений этого самоэксперимента и усиления телесного аккомпанемента переживаемых чувств, она внезапно почувствовала позывы к рвоте. В последующем самоотчете она призналась, что “впервые испытала и выразила тошноту и омерзение к тем, кто лишает меня права голоса”. С помощью этой процедуры пациентке удалось расширить диапазон осознаваемых чувств и адресно их направить, что послужило хорошим толчком к работе с ее интроекциями и ретрофлексиями.

6 Читатель обратит, конечно, внимание на знаменательную игру слов: в качестве объекта негативной идентификации А. выбирает щепку.

1. Бубер М. Я и Ты. М., 1993.

2. Выготский Л. С. О психологических системах // Собр. соч.: В 6 т. Т. 1. М., 1982.

3. Копьев А. Ф. Диалогический подход в консультировании и вопросы психологической клиники // Моск. психотерапевт. журн. 1992. №1.

4. Соколова Е. Т. Влияние на самооценку нарушений эмоциональных контактов между родителем и ребенком и формирование аномалий личности // Семья и формирование личности / Под ред. А. А. Бодалева, В. В. Столина. М., 1981. С. 15 — 20.

5. Соколова Е. Т. Самосознание и самооценка при аномалиях личности. М., 1989.

6. Соколова Е. Т. Особенности самосознания при невротическом развитии личности: Автореф. докт. дис. М., 1991.

7. Соколова Е. Т. Интегративный подход к исследованию психотерапии невротической и пограничной личности // Гештальт-институт-92 / Под ред. Д. Н. Хломова. М., 1992. С. 10 — 14.

8. Соколова Е. Т. “Где живет тошнота?” // Моск. психотерапевт. журн. 1994. №1. С. 86 — 101.

9. Соколова Е. Т., Чеснова И. Г. Зависимость самооценки подростка от отношения к нему родителей // Вопр. психол. 1986. №2. C. I 10 — 117.

10. Эллис А. Когнитивный элемент депрессии, которым несправедливо пренебрегают // Моск. психотерапевт. журн. 1994. №1. С. 7 — 47.

11. Bowlby J. Attachment and loss. N. Y., 1969.

12. Brooks В. Sexually abused children and adolescent identity development // Amer. J. of Psychotherapy. 1985. V. 39. №3.

13. Kepner J. Body process: A Geslalt approach to working with the body in psychotherapy. N. Y., 1987.

14. Peris F. Four lectures in Geslalt therapy now. N. Y., 1970.

15. Winnicott D. W. Ego distortions in terms of true and false Self // The maturational process and the facilitating environment. N. Y.: Internal. University Press, 1965. P. 140 — 152.

Поступила в редакцию 6. XII 1994 г.