Без купюр
Я зачем-то прибежала к маме в школу. Пустой длинный коридор, пахнущий щами. Я крадусь вдоль стенки мимо закрытых дверей классов, слышу обрывки фраз, возню, окрик, монотонную диктовку, кашель...
И вдруг я слышу мамин голос. Высокий, какой-то чужой, пугающий и в то же время приковывающий к себе слух. Улавливаю ритм и узнаю в нем Маяковского (он живет с нами, в нашем доме: мама, папа, мы с братом, бабушка и Владим Владимыч).Тут (сквозняк, что ли?) дверь, гнусно и оглушительно скрипя, приоткрывается. Я страшно пугаюсь, что меня сейчас заметят. Но в классе никто даже не пошевелился. Почти не дыша, я припадаю глазом к щелочке.
Стоит моя мама. Маленькая такая, худенькая - как мальчишка. Стриженая голова, папин связанный косичками синий пуловер, роговая оправа... И при этом такая женственная, хрупкая, изящная, что безобразный черный ботинок на ноге только подчеркивает все это. Она читает:
По скверам, где харкает туберкулез,
Где блядь с хулиганом да сифилис...
Голос натянут как струна, два красных пятна на скулах - она прекрасна.
Через много лет, будучи десятиклассницей, на предложение нашей литераторши выучить на каникулах свое любимое стихотворение Маяковского я выучу поэму «Во весь голос».
«Ну, а Маша что нам сегодня почитает?» - сладко и безмятежно приглашает меня к доске литераторша, умиленная предыдущими чтецами. Мне жутко страшно, у меня дрожат коленки, и шея покрывается красными пятнами, но я читаю всю поэму наизусть - громко и без купюр. Как моя мама тогда. И как тогда, в классе стоит мертвая тишина - ни смешочка, ни шепотка.
«Садитесь», - деревянным голосом произносит литераторша. У нее абсолютно красное лицо: должно быть, стыдно за Маяковского. Звенит спасительный звонок.
А сейчас я стою под дверью класса и не знаю, что делать... Я пришла что-то передать маме... Но я не могу пошевелиться. Моя мама - уже не та моя мама, которую я знала целых девять лет моей жизни.