Глава IV ЭТНОКУЛЬТУРНЫЙ ПРОЦЕСС НА ДНЕПРОВСКОМ ЛЕВОБЕРЕЖЬЕ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ I ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ Н. Э.

Среди первых сообщений летописи мы находим известия, непосредственно относящиеся к нашей теме: «А друзии седоша по Десне, и по Семи, и по Суде, и нарекошас Съвер»[34]. Таким образом, летописец не только в общем очерчивает территорию, но и сообщает имя славянского населения Левобережья.

Приведенные выше сообщения летописи о северянах как давнем населении Левобережного Подне- провья находят подтверждение в археологических памятниках предгосударственного периода нашей истории. Эти памятники, датируемые VIII—X вв., известны под названием памятников роменского типа. Однако анализ древнейшей части летописи показывает, что здесь идет речь о событиях VI в., к которому

и следует относить данные известия [225, с. 219—236; 221, с. 59].

Если славянская принадлежность роменских городищ сомнений не вызывает, то этническая интерпретация древностей дороменского времени все еще вызывает различные мнения. Важнейшей причиной этого является характер самих памятников Левобережья рассматриваемого времени, которые отличаются типологической пестротой и кажущимся отсутствием генетической связи между древностями различных периодов и типов. Именно поэтому среди исследователей все еще существует мнение об отсутствии здесь постоянного оседлого населения вплоть до установления Хазарского господства [17, с. 289; 18, с. 62].

Наличие оседлости на данной территории отрицал И. И. Ляпуш- кин, вообще не признававший существования славянских памятников здесь ранее VIII в. [145, с. 180 и сл.; с. 56]. Между тем последние полевые исследования на изучаемой территории противоречат такой точке зрения.

странены на Левобережной Украине и выходят за ее пределы вплоть до верховий Десны на севере и Северского Донца на юго-востоке [69, рис. 3]. Они датируются серединой — третьей четвертью I тысячелетия н. э.

Характер памятников доромен- ского времени и историческая ситуация в Восточной Европе второй половины I тысячелетия, которая характеризуется общим движением славянских племен на юг, дают основания усматривать в населении, оставившем древности V—VII вв., предков северян. Это население, которое можно назвать протосеверянами, со временем образовало севе- рянское племенное объединение, вошедшее в состав древнерусского государства. Однако этническая атрибуция дороменских памятников, все еще не имеет однозначного решения. Если одни археологи считают древности V—VII вв. на Левобережном Поднепровье безусловно славянскими (Л. Д. Поболь, Г. Ф. Соловьева, Е. А. Шмидт, П. Н. Третьяков, Э. А. Сымонович) [195, с. 215—217; 252, с. 124; 288, с. 179—181; 266, с. 50 и сл.], то другие относят их к числу памятников восточно-балтских племен (В. В. Седов, И. П. Русанова) [240, с. 162—170; 212, с. 189 и сл.; 214, с. 146 и сл.], а третьи утверждают, что эти памятники оставлены аланами, или праболгарами (М. И. Артамонов] [19, с. 8]. Положение усложняется еще и тем, что среди лингвистов также нет четкого мнения относительно гидронимии рассматриваемой территории. Согласно их исследованиям, значительное распространение балтийской номенклатуры на Левобережье дает возможность говорить о восточно- балтском происхождении какой-то части населения этой территории в начале I тысячелетия н. э. [294, с. 159—173]. Наряду с этим здесь же выявляется слой древней славянской гидронимии, относимой к началу нашей эры [294, рис. 9] (карта 2, I).

Нам представляется, что сложность вопроса об этнической интерпретации дороменских памятников Левобережного Поднепровья наряду с недостаточностью имеющихся материалов в настоящее время не позволяет дать однозначного и общего ответа.

Анализ памятников первой половины I тысячелетия н. э. не входит в число задач данной работы. Тем не менее для понимания этнокультурного процесса на Левобережье на протяжении всего тысячелетия мы должны коротко рассмотреть древности первых веков нашей эры. В это время на данной территории известны памятники двух культурно-хронологических групп:

зарубинецкой культуры и памятников черняхозской культуры. Древности зарубинецкого типа, основная территория формирования которых находится вне рамок рассматриваемого региона, расположены в северо-западном углу левобережной Лесостепи [283, рис. 58]. За исключением районов, непосредственно примыкающих к Днепру от Киева до Канева, на остальной территории Лесостепи мы не имеем ясно выраженных памятников зарубинецкого типа ранней поры. По мнению П. Н. Третьякова, зарубинецкая культура распространилась на Левобережье лишь в первые века нашей эры [277, с. 27 и сл.]. Эту точку зре-

ния поддержал И. И. Ляпушкин, считавший, что зарубинецкая культура на данной территории не имеет генетических корней [144, с. 351]. Вместе с тем памятники зарубинец- кой культуры поздней поры концентрируются главным образом в По- десенье. На территории же Левобережной Лесостепи известны лишь единичные пункты с зарубинецкими материалами (впускные погребения трупосожжений около г. Лубны на Суле, близ сел Верхняя Мануйловка и Дьяченки на Пеле [160, с. 21 и сл.], которые А. Н. Третьяков интерпретирует как сарматские, свидетельствующие о контактах между сарматским и зарубинецким населением. Имеющиеся в верховьях Суды, Ворсклы и в Посеймье поселения за- рубинецкого типа, по его мнению, относятся не к Киевской, а к деснин- ской гр)ппе [283, с. 207]. Это памятники типа Харьевки (ур. Трифон), известные по небольшим раскопкам Д. Т. Березовца [35, с. 79 и сл.] и относимые к позднему варианту зару- бинецкой культуры.

ний — селища; определенная преемственность в развитии жилищ и хозяйственных сооружений (полуземлянки и ямы-погреба); проявление позднезарубинецких реминисценций в комплексе посуды памятников середины — третьей четверти тысячелетия н. э. и других сторонах материальной культуры. Общим для этих эпох является погребальный обряд, представляющий трупосожжение на стороне с последующим захоронением останков кремированных в бескурганных грунтовых могильниках. Наконец, общими для памятников этих культурно-хронологических групп являются земледельческие традиции, развитие которых прослеживается археологически на протяжении всего рассматриваемого тысячелетия. Логично предполагать, что позднезарубинецкие памятники Десны и Сейма посредством памятников Колочин — Курган Азак — Артюховка могут быть связаны с позднейшими древностями волынцевского типа. Культурная и генетическая связь последних с памятниками роменской культуры вполне очевидна.

Для полноты картины необходимо обратиться к памятникам Черняховского типа.

Памятники черняховской культуры широко распространены на Днепровском Левобережье, где они представлены главным образом в лесостепной части [159]. При сопоставлении собственно зарубинецких древностей и памятников черняховской культуры (II—V вв. н. э.) бросаются в глаза значительные различия между ними. Высказанная в свое время В. В. Хвойко мысль о том, что зарубинецкая культура преемственно сменяется черняховской, большинством исследователей отвергается [257, с. 53—70; 283, с.

221—223][35]. Вопрос о связи памятников черняховской культуры с достоверно славянскими древностями второй половины I тысячелетия нашей эры на Днепровском Левобережье также некоторыми специалистами решается отрицательно [144, с. 351; 34, с. 4]. Не совпадают и ареалы распространения зарубинецкой и черняховской [283, рис.

Вопрос об этнической принадлежности памятников Черняховского типа, как и об их отношениях к древностям позднейшего времени, все еще нельзя считать решенным. До сих пор вызывают споры отдельные вопросы черняховской проблематики, о ее месте и роли в истории восточного славянства. Яркое своеобразие памятников черняховского типа, их очевидная исключительность среди культурно-хронологических групп древностей эпохи железа на изучаемой территории привели некоторых исследователей к мысли о выпадении ее из процесса формирования славянского населения Левобережья [34, с. 4]. По-видимому, вопрос нельзя решать столь категорически.

В настоящее время обнаружен ряд раннесредневековых памятников, которые в той или иной степени проявляют элементы черняховской культуры. Таковы многослойные поселения у с. Авдеева [10, с. 68—84], Лебяжье-4 [128, с. 61—62; 129, с 66—70], Воробьевка и Рождественское [304, с. 68] в басеейне Сейма, некоторые поселения в Подесенье [284, с. 61; 290, с 40— 118], в материалах которых прослеживается со-

существование черняховскои и раннеславянской (V—VII вв.) керамики, а также выявлены остатки наземных жилищ. Пока что материалы названных памятников полностью не опубликованы и делать серьезные выводы еще рано. Следует, однако, напомнить, что аналогичная картина переживания Черняховских традиций имеет место на юго-западных и западных окраинах черняховскои культуры [28, с. 44—45; 29, с. 118— 130; 140—142]. По мнению Э. А. Сы- моновича, усматриваются определенные черты сходства черняховских и раннесредневековых памятников Поднепровья, прослеживаемые по керамическим и другим материалам [270, с. 49—59]. Дальнейшие исследования памятников Левобережного Поднепровья, несомненно, будут способствовать выяснению этого чрезвычайно важного вопроса.

Историческая ситуация на Левобережье во второй половине I тысячелетия н. э. определялась контактами разноэтничных элементов и стыками их культур, точно так же как это происходило и в Верхнем Поднепровье. Аккультурация балт- ского населения левобережными славянами получила свое отражение в наличии банковидных и цилиндроконических форм керамики доро- менских памятников (Целиков Бугор, Курган Азак), которые аналогичны горшкам с поселений Среднего Подесенья и Верхнего Поднепровья [271, с. 87 и ел.; 182, с. 208 и ел.; 184, с. 132—135; 290, с. 40 и ел.]. Нет необходимости в данной работе рассматривать все балтекие субстратные проявления в культуре славянских племен Поднепровья, поскольку это стало предметом специального исследования [240, с. 84, 88, 105—108, 138—140].

Говоря о памятниках V—VII вв., нельзя обойти вниманием еще одну категорию их. Мы имеем в виду клады, известные как «древности ру- сов», большинство из которых находится именно в лесостепной полосе Левобережной Украины [109, карта].

Относительно этнической принадлежности этой категории памятников можно лишь строить различные гипотезы с большей или меньшей степенью вероятности. Рассматривая «древности русов», Б. А. Рыбаков обратил внимание на то обстоятельство, что некоторые клады из восточных районов Левобережной Украины содержат двухспиральные подвески. По его мнению, эти подвески типологически предшествуют спиральным височным кольцам се- верянского набора украшений XI— XIII вв. [221, с. 90, рис. 22]. Именно такая двухспиральная подвеска была найдена на раннесредневековом поселении позднезарубинецкого времени вблизи с. Спартак в бассейне Десны [284, с. 66]. Можно предположить, что эти клады, по крайней мере какая-то часть их, принадлежали протосеверянам. По-видимому, именно они оставили открытые поселения в бассейнах Десны, Сейма, Пела [283, рис. 64, 5], а также бескурганные урновые и безурновые погребения в грунтовых могильниках по обряду трупосожжения около с. Кветунь на Десне [22, рис. 2— 4, 6] и с. Артюховка на Суле [154, с. 118]. Им, вероятно, принадлежали балтийского происхождения украшения с эмалью, обнаруженные в составе кладов, расположенных в верховьях левых притоков Днепра (Шмырево, Ахтырка, Суджа и др.) [254, с. 149—192; 157, с. 80 и ел.; 218, с. 85—90]. По мнению П. Н. Третьякова, эти вещи были позаимствованы славянами у близких сосе-

дей — балтов Верхнего Подненро- вья во время начального расселения славян на юг и юго-восток [283, с 254, 273; 285, с. 187].

Славянское население восточной и юго-восточной частей Левобережной Украины, по-видимому, испытало определенные влияния со стороны неславянских племен прилегающих районов Степи, в которых специалисты усматривают ираноязычных обитателей рассматриваемой территории [294, с. 229—230; 226— 229; 260, с. 38—42, 55—58, 61—69, 83—84] (карта 2, II).

Указанное мнение вполне вероятно, тем более что на Левобережной Украине ираноязычное население имело долгую историю с середины I тысячелетия до н. э. По-видимому, имели место и контакты оседлого славянского населения Лесостепи с сармато-аланскими [18, с. 62] или праболгарскими [19, с. 8] племенами, создавшими в конце рассматриваемого времени яркую и своеобразную салтовскую культуру. По мнению М. И. Артамонова и В. В. Седова, это неславянское население даже приняло участие в формировании северянского племенного союза [17, с. 289; 240, с. 131]. Видимо, именно с этим ираноязычным населением Лесостепи, но уже в значительной степени подвергшимся ославяниванию, можно связывать памятники волынцевского типа.

Как отмечалось выше, трактовка памятников волынцевского типа до сих пор вызывает споры. По мнению одних исследователей, они являются реликтом черняховской культуры, другие же вообще не признают своеобразия волынцевских памятников, считая их однородными с древностями роменскои культуры и одновременными последним [146, с. 61—62]. Д. Т. Березовец выступил с гипотезой, согласно которой волынцевские памятники являются древностями северян, позднее (с VIII века) представленных памятниками роменскои культуры [39, с. 49 и ел.; 34, с. 18]. Концепция Д. Т. Березовца представляется нам более убедительной. Действительно, нельзя не видеть имеющихся типологических и хронологических различий между памятниками волынцевского типа и роменскими. Отличительные черты прослеживаются в погребальном обряде, характере и топографии поселений, а также в керамическом комплексе. Поселения волынцевского типа по топографии и характеру — неукрепленные поселения на пологих склонах коренных берегов рек или на всхолмлениях в их поймах — очень близки к памятникам предшествующей культурно-хронологической группы (V—VII вв.), оставленным оседлым населением изучаемой территории. Вместе с этим они типологически отличаются от ро- менских поселений, представляющих собой городища на крутых останцах коренных берегов рек. Точно так же и погребальный обряд памятников волынцевского типа (бескурганные урновые захоронения с трупосожжением на стороне) очень напоминает погребения более раннего времени на Левобережной Украине, в целом отличаясь от курганных могильников роменскои культуры. Существенно отличается волын- цевский керамический комплекс как от посуды предшествующих памятников, так и от роменскои керамики в целом.

Таким образом можно констатировать, что волынцевские памятники непозволительно относить к роменскои культуре. Между тем нельзя согласиться с предположением Д. Т. Березовца, что волынцевские

памятники непосредственно трансформируются в роменские [34, с. 18]. Прежде всего обращает на себя внимание несовпадение ареалов волын- цевских и роменских культурных проявлений [263, рис. 1]: волынцев- ские памятники занимают меньшую территорию на Левобережье Днепра (карта 3), в то время как ромен- ская культура имеет значительно большее распространение, выходя за пределы собственно северянской территории (карта 4). Это обстоятельство, наряду с указанными выше типологическими отличиями во- лынцевских памятников от роменских, свидетельствует о том, что первые не синхронны роменской культуре и что между ними существует какое-то промежуточное культурнохронологическое звено. Если это так, то мы должны искать памятники, объединяющие в себе основные черты роменской культуры с характерными особенностями памятников волынцевского типа. По нашему мнению, одним из таких памятников является Опошнянское поселение. Действительно, Волынцевское и Опошнянское поселения сближает отсутствие оборонительных сооружений на них и некоторые особенности керамического комплекса. Так, среди посуды Волынцевского и Опо- шнянского поселений встречается значительное количество архаических горшков баночной или тюльпановидной формы, которые имеют аналогии среди керамики памятников V—VII вв. На том и другом памятниках существует группа горшков с вертикальными венчиками. Кроме того, керамика Опошнянско- го и Волынцевского поселений не имеет столь распространенного и характерного для роменской посуды веревочного орнамента, хотя на Опо- шнянском поселении и находят горшки типично роменских форм с очень четкой профилировкой. Эти последние и связывают памятники типа Опошни, которые на основании ранних салтовских импортов можно датировать серединой VlII в. [145, с. 268; 163, с. 14 и сл.].

Таким образом, связь между во- лынцевскими и роменскими памятниками является опосредствованной. Наряд} с этим следует считать ошибочными утверждения о тождестве и синхронности этих памятников.

Происхождение роменской культуры до сих пор остается невыясненным. По этому вопросу в настоящее время существуют две основные концепции. Автором одной из них является П. Н. Третьяков. Вопросу происхождения культуры славян Левобережного Поднепровья он посвятил одну из работ [287, с. 79 и ел.]. По его мнению, истоки генезиса роменской культуры следует искать на территориях, расположенных к северу и северо-западу от Левобережной Украины. Свою точку зрения П. Н. Третьяков обосновывает ссылками на материалы Троицкого городища под Москвой и керамический комплекс из «длинных» курганов Смоленской области. Эти материалы он считает очень близкими между собой в морфологическом и хронологическом плане. Они якобы были оставлены предками носителей роменской культуры и будто бы отражают их путь на Левобережную Украину из бассейна р. Москвы [287, с. 891.

С этой гипотезой П. Н. Третьякова нельзя согласиться. Прежде всего мы должны указать на значительный промежуток времени, отделяющий роменскую культуру от верхней границы существования Троицкого городища. Автор раскопок И. Г. Розенфельдт датирует этот

памятник III—VI вв. н. э. [207, с. 192], в то время как П. Н. Третьяков считает возможным датировать его лишь VI в. н. э. [287, с. 88].

В названной статье П. Н. Третьякова речь идет не столько о происхождении роменской культуры в целом, сколько о керамике, точнее, о свойственном роменской посуде веревочном орнаменте, образованном при помощи отпечатков палочки, обмотанной шнурком. Однако формы керамики Троицкого городища (рис. 61) в целом существенно отличаются от роменских горшков, которые характеризуются четким профилем, коническим туловом, резко отогнутым или вертикальным венчиком и узким дном (рис. 42; 43; 48). В составе теста роменской посуды наиболее характерной примесью является шамот и почти отсутствует дресва, употребляющаяся для отощения глины при изготовлении горшков жителями Троицкого городища.

Сходство в орнаментации керамики роменского типа и посуды Троицкого городища также кажущееся. Оно заключается лишь в использовании веревочного штампа. Но орнаментальные композиции керамики Троицкого городища, которые характеризуются наличием горизонтальных поясков [207, рис. 2; 4, 5—6] (рис. 61), разительно отличаются от украшений на роменской посуде, представленных чаще всего косыми или зигзагообразными отпечатками (рис. 58) [276, рис. 52; 140, рис. 18]. Совершенно отсутствует на посуде Троицкого городища волнистый орнамент, бытующий на роменской керамике совместно с веревочным и иногда встречающийся в сочетании с веревочным зигзагом или пролощенными линиями [140, рис. 21, 7] (рис. 47, 7). Сосуды из «длинных курганов» Смоленской области отличаются от роменских горшков своими пропорциями, будучи приземистыми и слабо расчлененными (рис. 62, 4—17). В качестве примеси в тесто этой керамики добавлялись песок и дресва, что, как отмечалось выше, несвойственно собственно роменской посуде.

Весьма близкой аналогией сосудам из «длинных курганов» является керамический комплекс вятиче- ских поселений Подонья [170, рис. 30—35; 90, табл. III, XIII].

Совокупность датирующих вещей, обнаруженных с указанной керамикой в «длинных курганах» (рис. 62, 8—19), не выходит за рамки нижней границы существования роменской культуры на Украинском Левобережье. Уже поэтому эти памятники не могли быть прототипом роменских древностей. Одни лишь бронзовые литые бляшки аварского типа (рис. 62, 18—19), обычно датируемые VI—VIII вв., датируют эти могильники более ранним временем [36]. Но бляшки этого типа не могли появиться в Верхнем Подне- провье ранее VIII в., поскольку эта территория не имела контактов с областями, занятыми аварами.

Таким образом, в то время, когда население Смоленщины хоронило своих покойников в длинных курганах, роменская культура уже существовала, и население, оставившее длинные курганы, не могло оказать влияния на формирование культуры населения Левобережья. Рассмотренные выше аргументы П. Н. Третьякова по вопросу происхождения роменской культуры Подмосковья и попытка решения этой

Рис. 61. Керамика из раскопок Троицкого городища в Подмосковье (по И. Г. Розен- фельдт).

проблемы на основании лишь позднедьяковских керамических материалов Троицкого городища и Смоленских длинных курганов не могут быть признаны убедительными. В противоположность П. Н. Третьякову, Д. Т. Березовец отстаивал мысль об автохтонности роменской культуры на украинском Левобережье, усматривая свойственные этим памятникам черты в древностях во- лынцевского типа [34, с. 21]. Не разделяя гипотезы Д. Т. Березовца о прямой «трансформации» последних в роменскую культуру, мы согласны с тем, что истоки этой культуры следует искать на территории

ее распространения, то есть на Днепровском Левобережье. Проанализированные выше археологические материалы дают, на наш взгляд, необходимые основания для такого утверждения.

Действительно, генетическая и культурная преемственность между памятниками волынцевского типа и роменской культуры, проявляющаяся в существовании промежуточных памятников типа Опошни, представляется несомненной. Связь между памятниками обоих типов четко прослеживается в основных проявлениях материальной культуры: в наличии одинаково ориентированных од-

Рис. 62. Находім (1—19) из раскопок «длинных» курганов Смоленщины (по Е. А. Шмидту).

нотипных полуземляночных жилищ срубной или столбовой конструкции с печами из камня или глиняных останцов (рис. 63, 24, 50) и в наличии однотипных хозяйственных сооружений (рис. 63, 26, 51), а также одинаковых форм лепной посуды (рис. 63, 31, 54; 35, 57; 32, 55; 30, 53). Редко употреблявшиеся на лепных горшках волынцевского типа скупые украшения в виде оттисков веревочного штампа по венчикам получают широкое распространение в керамике роменской культуры, образуя подчас целые композиции на плечиках и корпусе сосудов (рис. 63, 31, 54, 55; 58). При этом на роменской посуде венчики орнаментируются оттисками веревочного штампа (рис. 63, 56).

Гончарная керамика памятников волынцевского типа по технике исполнения и характеру орнаментации (горизонтальные желобчатые фризы на плечиках, сплошное или вертикально-полосатое, а иногда перекрестно-полосатое лощение, украшения в виде густой зигзагообразной волны, нанесенной при помощи многозубчатого гребенчатого штампа) (рис. 63, 34) может быть связана с керамикой пастырского типа. И ту и другую посуду роднят перечисленные технические приемы и орнаментальные мотивы. Но различие в формах керамики памятников волынцевского и пастырского типов настолько очевидно, что не может быть речи о типологическом родстве этих групп памятников.

Вероятно, можно предположить, что именно в третьей четверти I тысячелетия население Левобережного Поднепровья выработало некоторые типы личных украшений, свойственные летописным северянам. Однако на основании малочисленных находок такого рода (63, 39, 40, 42—43, 45; 53, 61, 64—69, 71—72, 79) судить об этом наборе со всей определенностью затруднительно. Исключение составляют двухспиральные височные кольца, считающиеся характерной деталью северянского набора украшений [218, с. 75 и ел.; 221, с. 68 и ел.].

Различия в характере поселений волынцевских и роменских памятников вероятнее всего объяснять фактором внешней опасности, вызванным появлением в Северном Причерноморье Хазарского каганата и его экспансией. Это, в свою очередь, вызвало возникновение укрепленных поселений роменского типа, которые, располагаясь на крутых берегах левых притоков Днепра, образовывали линии общей восточнославянской оборонительной системы [226, с. 14; 227, с. 163—164; 132, с. 133—134]. Следует учитывать и роль климатических изменений, в частности наступление в начале VIII в. периода увлажнения, что сделало невозможным дальнейшее существование поселений в пойменных долинах рек. Изменения в характере поселений необходимо также связывать и с причинами социально-экономического по

рядка.

Относительно различий в погребальном обряде обеих групп памятников можно заметить, что различия эти касаются не только территории Днепровского Левобережья, но и всей территории обитания славянских племен [22, с. 85, рис. 2; 242; 307; 210; 187; 330; 326]. Процесс смены грунтовых могильников курганными, по-видимому, отражает определенные закономерности в социальном и идеологическом развитии славянского населения. Вместе с тем можно проследить некото-

Рис. 63. Славянские древности Днепровского Левобережья второй половины I тысячелетия н. э.:

/ — Форостовичи; 2, S — Левкин Бугор; 3^, /в—/9 — Посудичи; 7. 14, 16, tf — Целиков Бугор; 9—13, 20 — Курган Азак; 15 — Жуковка; 2/ — Кветунь; 22 — Целиков Бугор; itf — Спартак; 23, 29 — Целнков Бугор; 24, 26, 30—35, 49. 62. 63 — Вольшцево: 25, 27 — Макча; 28. 37, 38, 41, 46 — 48 — Кветунь; Зб — Волокитино (yp. Старый Кирпичный Завод); 39 — Большие Будки; 40, 42 — 45—Харьевка; 61 — Суджа; 77—79—-Битица; 50—56, 58, 59, 64, 65, 67—69, 70—72, 76 — Новотроицкое; 57 — Полужье; 66. 81 — Донецкое; 73, 80 — Оаошая; 75 — Дорошевка; 74 — Шестовицы; 82 — Мохнач; SS — Коробовы Хутора.

рую преемственность в погребальном обряде населения волынцевских и роменских памятников (рис. 63, 46, 75). Так, если в волынцевских могильниках урны ставились на специально подготовленные площадки, расчищенные в дерновом слое, то в роменских курганных могильниках (Дорошевка) такие площадки прослеживаются в верхней части насыпи кургана [IV, с. 65, 98, 99]. Кроме того, для волынцевских и роменских могильников характерно трупосожжение на стороне, что, по мнению Г. Ф. Соловьевой, является специфической особенностью северян [250, с. 140—141, рис. 3].

Таким образом, волынцевские и роменские могильники преемственно сменяют друг друга, будучи связаны между собой культурной и генетической близостью. Своеобразие волынцевских памятников, проявляющееся главным образом в наличии своеобразной гончарной керамики с лощением, привело некоторых исследователей к предположению, что они оставлены славянизированными потомками древних ираноязычных племен, вошедших в состав севе- рянского племенного союза [18, с. 60—62; 240, с. 131].

Следующий период истории населения Левобережного Поднепро- вья связывается с археологическими памятниками VIII—X вв., известными под названием «роменско-бор- шевских». Следует остановиться на правомерности термина «роменско- боршевская культура». В свое время И. И. Ляпушкин предложил объединить две группы славянских памятников различных территорий и принадлежащих различным этнографическим общностям под единым названием [135, с. 126—127; 138; 139, с. 54]. Термин прижился и в настоящее время является общеупотребительным. По мере изучения памятников восточных славян, некоторые исследователи [222, с. 135; 226, с. 17; 38, с. 37; 170, с. 155] неизбежно пришли к выводу о неправомерности такого объединения, поскольку, несмотря на определенное сходство, роменские (северяне кие) и боршевские (вятические) памятники имеют существенные различия. По наблюдениям А. Н. Москаленко, специфические черты боршевских памятников прослеживаются в керамическом материале и деталях устройства жилищ. Разница в керамическом комплексе, по ее мнению, видна как в формах и пропорциях посуды, так и в составе теста и технике орнаментации боршевской лепной керамики [37]. Устройства жилищ роменцев и боршевцев имеют ряд отличий (рис. 64), что, по-видимому, следует объяснять также и этнографическими причинами, а не только наличием строительного материала [144, с. 230—231; 146, с. 184]. Согласно исследованиям П. А. Раппопорта, конструкция жилищ и печей с VIII в. становится постоянным этнографическим признаком [205, с. 39 и сл.]. Определенные различия усматривает А. Н. Москаленко и в специфике хозяйственной деятельности боршевского населения, в которой охота и рыболовство играли более значительную роль, чем у ро-

Рис. 64 Жилые и хозяйственные сооружения славянских поселений боршевского типа:

1—3 — Большое Боршевское городище (раскопки П. П. Ефименко и П. Н. Тре-, тьякова); 4—10 — городище Титчиха (по А. Н. Москаленко).

менцев [170, с. 69—73;]. Указанные различия между памятниками ро- менского и боршевского типов отражают различные этнографические образования восточного славян

ства — северян на Левобережном Поднепровье и вятичей в Подонье.

Вероятно, можно предположить различное происхождение определенных составных частей населения Подонья и собственно Левобережной Украины. По П. Н. Третьякову, северяне и вятичи возникли на базе различных культурных субстратов. Если вятичи сформировались на основе памятников мо- щинского типа, являвшихся результатом влияния славян зарубинецкой культуры на население верхнеокских городищ, то субстратом культуры северян были, по-видимому, памятники юхновского типа [279, с. 46]. Насколько это так, судить трудно ввиду слабой изученности как юхновской, так и роменской культуры. Между тем данные антропометрических исследований серий черепов славян Подонья, как считают специалисты, указывают на наличие у вятичей специфических антропологических признаков. Действительно, черепа вятичей относятся к долихокранному узколицему тину (черепной указатель 74,1 при скуловом диаметре 129,3) [4, с.

140—143]. Согласно наблюдениям антропологов, наиболее близким вятичам населением являются мордовские племена [200, с. 225, табл. 58]. Очевидно, в формировании славян Подонья приняло участие и какое-то тюрко-болгарское население смежных территорий [6, с. 187]. Во всяком случае, сопоставление средних размеров черепов мужчин из могильников Левобережного Подне- провья и Подонья позволяет говорить о существенных различиях в их антропологической характеристике.

По-видимому, име'нно за счет влияния иноэтничных включений следует относить и различия в погребальном ритуале поздних северян и вятичей. Анализ могильников территории Левобережья и Подонья достаточно ясно показывает существенные различия между ними (рис. 65, 1—2) [250, с. 148, 161—165]. Относительно сходства погребальных обычаев этих двух восточнославянских племенных группировок [250, с. 164—165], то оно касается лишь обряда трупосожжения, свойственного всем славянам. Курганы с урновыми захоронениями останков кремированных в своеобразных «домиках мертвых» на Днепровском Левобережье обнаружены в Верхнем Подесенье [146, с. 81—86; 142, с. 74, 86], то есть в районе радимичес- ко-северянско-вятического погра-

ничья и, несомненно, объясняются инфильтрацией вятичей в Подесенье. Поэтому следует считать справедливыми мнения П. Н. Третьякова, Д. Т. Березовца, Г. Ф. Соловьевой и А. Н. Москаленко, связывающих эти культуры с двумя различными племенами или союзами племен. Правильнее говорить о роменской и боршевскои культурах как проявлениях северянскои и вятическои этнографически различных общностей.

По вопросу о принадлежности роменской культуры славянам разногласий среди исследователей нет [276, с. 242 и сл.; 146, с. 122 и сл.; 216, с. 81—95; 240, с. 128; 34, с. 12]. Сообщения летописца о территории обитания и обычаях славянского населения Левобережного Подне- провья подтверждаются полевыми исследованиями. Согласно последним, характер и топография ромен- ских поселений на крутых останцах

Т аблица 11

Средние размеры мужских черепов из славянских могильников Левобережья и Подонья

•»По T. И. Алексеевой.

·· По Г. Ф. Дебецу [77, приложение 25, А, Б].

и мысах коренных берегов Десны, Сулы, Сейма и других левых притоков Днепра, устройство жилищ в виде полуземлянок, земледельческие занятия населения, урновые погребения трупосожжений на стороне и захоронение их в курганах — решительно все соответствует свидетельствам письменных источников о северянах.

Вряд ли нуждается в обосновании то положение, что памятники VIII—X вв. Левобережной Украины отражают культуру не «племени» северян, а одноименного племенного союза [151, с. 14, 95—108; 276, с. 179, 283 и сл.], состоявшего, вероятно, из более мелких этнических единиц, проследить которые археологически крайне затруднительно в силу большой степени их интеграции в рамках политического образования. В условиях роменско-салтов- ского пограничья имело место сосуществование славянского и аланоболгарского населения, тем более что в материалах некоторых памятников, наряду со славянскими чертами, прослеживаются взаимовлияния салтовской и роменской культур. Мы уже отмечали, что часть керамического комплекса памятников волынцевского типа имеет ближайшие аналогии среди керамики сал- товского круга [192, рис. 31, 3, 4]. Речь идет о горшках с высоким вертикальным венчиком, которые почему-то принято считать сосудами «славянских» форм [141, с. 33—39; 192, с. 121, 134]. На наш взгляд, это ошибочное мнение проистекает из- за кажущегося сходства указанных сосудов с горшками пражского или корчакского типов. На самом деле

Рис. 65. Боршевский курганный могильник: план и профили кургана № 2.

профилировка обеих групп керамики, пропорции, технология ее изготовления, техника и приемы орнаментации не обнаруживают ничего общего. Вероятнее всего относить появление на славянских памятниках Днепровского Левобережья горшков с вертикальным венчиком, орнаментированных пролощенными полосами, а также имитаций подобной посуды за счет культурного влияния этнически близкого салтов- цам населения.

Чересполосное, а в районах по- граничья и непосредственно близкое размещение поселений салтовского и роменского типов приводило к взаимовлиянию, смешению культурных традиций. Общеизвестно наличие в материалах роменских городищ гончарной керамики салтовского типа. По мнению С. А. Плетневой, имелись и явления обратного порядка, когда славянскую керамику находили в материалах чисто салтовских памятников [191, с. 83 и ел.]. В верховьях Донца, в Дмитровском катакомбном могильнике салтовской культуры было обнаружено несколько славянских горшков, интерпретированных как урно- вые захоронения трупосожжений [193, с. 62; 194, рис. 3—5]. С аналогичным явлением встретился Ю. А. Липкинг: в 1970 г. при раскопках волынцевского могильника в одном из погребений, состоявшем из шести сосудов, он выявил типично салтовскую кружку с лощением вертикальными полосами *. Известно, что кружки составляют неотъемлемую и одну из характерных особенностей салтовского керамического комплекса и не типичны для роменского ассортимента посуды. Анализ салтовских поселений, в частности изучение жилищ аланоболгарского населения Левобережья, привели С. А. Плетневу к выводу, что эти племена позаимствовали у славян жилища в виде полуземлянок [192, с. 20].

Таким образом, территориальная близость славянского населения Левобережного Поднепровья с соседними иноэтничными племенами этого региона находит отражение в материальной культуре салтовских и роменских памятников. На наш взгляд, это может говорить не только о каких-то отношениях между населением названных культур, но и об участии ассимилированных неславянских элементов в формировании северян. В пользу этого могут свидетельствовать результаты краниологического изучения северян и алан. .

Обращает на себя внимание сходство средних показателей кра-

Материалы не опубликованы.

• Данная таблица построена на основании работ Г. П. Зиневич [97] н В. П. Алексеева. B таблицу Г. П. Зиневич внесены изменения: опущены Леплявская и Суджанская серии черепов.

ниологических серий. Представляя две различные в этническом отношении группы, все они относятся к мезокранному, среднелицему антропологическому типу. Наибольшую типологическую близость обнаруживают Лубенская и Обоянская серии, с одной стороны, и салтовская — с другой. Интересно, что близкие по времени шестовицкая (IX—X вв.) и салтовская (VIII—IX вв.) серии при одинаковом черепном указателе имеют значительное различие по скуловой ширине. Более поздние (X—XIV вв.) лубенская и обоянская серии по скуловой ширине очень близки к салтовской; различия по

черепному указателю между ними незначительны.

Такое усреднение показателей для более поздних серий черепов, по-видимому, происходит за счет непосредственного участия племен салтовской культуры в формировании населения Левобережья.

Итак, данные археологического и антропологического изучения северян роменской культуры и аланоболгар салтовской, наряду с некоторыми данными гидронимии, не противоречат гипотезе о культурном и генетическом вкладе ираноязычного элемента в развитие населения Левобережной Украины.