Логика мышления

Джон Саллис

Логика изначально понимается как логика мышле­ния. Уже в греческой мысли логика наделяется зада­чей определения, формулирования и формализирова- ния законов мышления.

Это классическое понятие логики было в сжатом виде представлено Хайдеггером в его лекционном кур­се 1934 г., посвященном логике. Здесь он определяет логику как «науку о базовых структурах мышления» и, более точно, как «науку о базовых формальных струк­турах и правилах мышления»^[24]. Но эти определения, данные в начале лекционного курса 1934 г., сформу­лированы не для подтверждения, но, скорее, для под­готовки к Erschutterung² логики (как называет это Хай­деггер), имеющему самые суровые последствия для этой дисциплины. Подобное Erschutterung является од­ним из нескольких жестов, которые в их совокупности можно назвать деконструкцией логики.

В данной лекции меня интересует, в первую оче­редь, точное определение того, что поставлено на кар­ту в этой деконструкции логики, т.е.

(1)

Логика — наука о формальных структурах, правилах или законах мышления. В таком понятии есть некая базовая двусмысленность. Эта двусмысленность с лег­костью приводит к недоразумению. В силу этого недо­разумения в современной мысли рождается определен­ная тенденция, ставящая под угрозу сам статус логики как чистой науки. Именно в оппозиции к этой тенден­ции Гуссерль и предпринял попытку восстановить из­начальный смысл логики.

Двусмысленность коренится в понятии законов или правил мышления; ведь на них можно смотреть как на законы, посредством которых мышление осуществля­ется, или же как законы, по которым оно должно осу­ществляться. Они могут быть поняты либо как зако- ² Нем.: сотрясение, потрясение. — Прим. ред.

ны, которые управляют текущими процессами мышле­ния (подобно тому, как естественные законы управля­ют физическими процессами), либо же как законы, ко­торые действуют как нормы, законы, которые предпи­сывают направление, которым мышление должно сле­довать, чтобы формально находиться в согласии со сво­им объектом и, таким образом, быть истинным или ложным.

В современной мысли проявляется тенденция под­черкивать первую из этих альтернатив. Усиленная эм­пиризмом, подобная тенденция ведет к пониманию за­конов мышления как законов, непосредственно управ­ляющих человеческой психикой (psyche).

Гуссерлевские «Логические исследования» начи­наются с мощной атаки на подобный психологизм. В своих «Пролегоменах к чистой логике» Гуссерль са­мым бескомпромиссным образом обнажает допущения и последствия психологистической концепции логики. Суть гуссерлевской критики заключается в том обви­нении, что психологизм является скептическим реля­тивизмом. То есть принятие того, что законы логики основаны на — следовательно, релятивны по отноше­нию к — человеческой психике, означает, что эта те­ория подрывает условия для самой возможности тео­рии, а следовательно, подрывает саму себя. Позволь­те мне упомянуть детальнее всего лишь одно из мно­гочисленных направлений, в которых Гуссерль разво­рачивает эту критику. Поскольку психологизм реляти- вирует законы логики по отношению к человеческой психике, эти законы, будучи истинными для человече­ского вида, могут быть ложными для членов других ви­дов.

Гуссерль говорит, что окончательное разрешение противоречия, касающегося психологизма, «зависит от правильного очерчивания важнейшего фундаменталь­ного эпистемологического отличия, а именно: отли­чия реального от идеального»^[26]. Таким образом, идеаль­ные законы логики обладают абсолютной точностью в отличие от расплывчатых обобщений опыта, которые эмпирическая психология наделяет статусом законов. Идеальные законы логики обладают априорной значи­мостью в отличие от эмпирических законов, достижи­мых лишь посредством индукции и являющихся, та­ким образом, лишь предположениями.

Именно против таких воззрений Гуссерль в конце «Пролегомен» обрисовывает идею чистой логики — ло­гики, в которой будет защищена идеальность ее содер­жания.

Вместе с тем гуссерлевское опровержение психоло­гизма является лишь пролегоменами к чистой логике. Это не более чем подготовка к радикальному восста­новлению и обоснованию логики, что и является це­лью Гуссерля в «Логических исследованиях». Несмо­тря на решительный отказ Гуссерля от обоснования ло­гики с помощью эмпирической психологии, такая ата­ка на психологизм еще не означает, что Гуссерль ищет чисто объективистское обоснование логики. Это он отмечал еще в «Пролегоменах»: «В споре между пси- хологистским или объективистским обоснованием логики я, таким образом, занимаю промежуточную позицию»^[27]. Даже в «Предисловии к первому изданию» Гуссерль отмечает, что он все более и более прибли­жался к критическим размышлениям «о связи между субъективностью знания и объективностью познанно­го содержания»^[28].

Таким образом, после того как критика психологи­зма показала, что законы логики должны характеризо­ваться идеальной объективностью, Гуссерль уже в на­чале «Логических исследований» предлагает обратить­ся к субъективным источникам этих идеальных объ­ективных законов. Это обращение к источникам, из которых проистекают законы логики, является зада­чей, поставленной перед феноменологией, по меньшей мере ее первостепенной задачей: «Феноменология вы­являет “источники”, из которых “проистекают” базо­вые концепты и идеальные законы чистой логики и с которыми они (эти концепты и законы. — В.Н.) долж­ны быть сопоставлены для обретения ясности и отчет­ливости, необходимых. чистой логике»^[29]. Несмотря на последующий пересмотр термина, Гуссерль перво­начально — в первом издании «Логических исследова­ний» — характеризует феноменологию как «описатель­ную психологию» и пытается отличить эту дисциплину от эмпирической психологии, выстраивая ее как под­готовительную для психологии в собственном смысле.

«Формальная и трансцендентальная логика» выпол­няет большую разъясняющую работу. Она выходит в свет почти три десятилетия спустя после «Логических исследований», однако Гуссерль, учитывая все приве­денные в ней разъяснения, и в более поздней работе поддерживает тот проект, который впервые был заяв­лен в «Пролегоменах к чистой логике»⁸. Но «Формаль­ная и трансцендентальная логика» развивает к тому же этот проект далее — главным образом посредством пе­ренесения проблемы философской логики в развиваю­щийся контекст трансцендентальной феноменологии. В рамках данного контекста эта более поздняя работа обретает методологические средства для досконально­го объяснения того, что же именно предполагает пово­рот от логических идеальностей назад к их субъектив­ным источникам.

Указанный контекст в своих общих чертах предвос­хищает также гуссерлевскую обеспокоенность кризи­сом наук. Гуссерль видит, как науки, приобретая не­зависимость, все более склоняются к отрицанию иде­ала принципиальной научной самоответственности и к

⁸ См.: Husserl E. FormaIe und Transzendentale Logik, vol. 17 //

Husserliana / ed. Paul Janssen (The Hague: Martinus Nijhoff,

1974), 109. Эта работа впервые увидела свет в 1929 г.

тому, чтобы превратиться в только лишь теоретические

техники. Ввиду этой «трагедии научной культуры», как

9

он это называет , логика потеряла свое историческое призвание; вместо того чтобы предложить теорию на­уки, логика сама стала особой наукой. То, что перво­начально было «авангардом метода»^[30], застряло далеко позади и в последнее время полностью утратило свои собственные смысл и задачу.

Очерченный таким образом контекст приобрета­ет все более императивный характер. Ведь то, что ле­жит в основании неудачи логики сегодня, — это прин­ципиальный изъян, присущий ей на протяжении всей ее истории. Изъян этот заключается в неспособности логики осуществить надлежащую ей задачу с должным вниманием к субъективному, т.е. с должным внимани­ем к мышлению. Ее изъян заключается в ее неспособ­ности стать, в радикальном смысле, логикой мышле­ния. Соотнести, в этом радикальном смысле, логику с мышлением и субъективностью, согласно Гуссерлю, можно лишь в контексте трансцендентальной феноме­нологии. Только в этом контексте может быть четко представлена внутренность (Innerlichkeit), из которой производятся познание и теория. Так, Гуссерль заяв­ляет: «Только трансцендентальная логика может быть предельной теорией науки»^[31].

Формальная и трансцендентальная логика прочер­чивает путь от простой формальной логики к транс­цендентальной логике. И далее, в заключении этой ра­боты, Гуссерль настаивает, что трансцендентальная ло­гика «не вторая логика, но только лишь радикальная и точная логика, образованная посредством феноме­нологического метода»^[32]. Гуссерль допускает даже, что то, что он подразумевает под трансцендентальной ло­гикой, — это просто традиционная, ограниченная ло­гика. Получается, тем самым, что трансцендентальная логика не меняет в сколь-либо значительно степени со­держание традиционной логики, по крайней мере не идет дальше положений, предложенных Гуссерлем в процессе работы над формальной логикой. Трансцен­дентальная логика — это просто формальная логика, ко­торая была эксплицитно сопряжена, тематически свя­зана с ее трансцендентальным истоком. Трансценден­тальная логика — это просто формальная логика, кото­рая была радикализирована трансцендентальным обо­снованием.

Тем самым в «Формальной и трансцендентальной логике» Гуссерль постоянно подчеркивает двойствен­ную направленность, которая теперь требуется от ло­гики. Ссылаясь на необходимую для логики реформу, он заявляет, что логика должна преодолеть собствен­ную феноменологическую naivete. Для этого необхо­димо не блуждание логики в собственных идеально­стях, но обращение вспять от идеальных образований к сознанию, которое их конституирует^[33]. Требуется ло­гика, которая следует по двум противоположным на­правлениям, поворачиваясь, с одной стороны, назад к продуцирующим действиям и габитуальностям, кото­рые, с другой стороны, конституируют продукты, иде­альные образования, впоследствии укрепляющиеся в своей идеальной объективности. Гуссерль полагает, что именно эта двусторонность — точнее, сложность, кото­рую она собой представляет, — объясняет тот факт, что логика, спустя тысячелетие, не вступила еще на путь по-настоящему рационального развития^[34]. Трудность, объясняет он, заключается, в первую очередь, в том факте, что идеальные образования — к примеру, суж­дения — не являются некоторыми наличными данно­стями наподобие внешних вещей, но возникают из на­шей мыслительной активности; но когда они уже сге­нерированы, они укрепляются и, таким образом, слов­но неприметно перемещаются между субъективностью и объективностью¹⁵. Традиционно их чаще соотносят или с одной, или с другой стороной, в то время как действительно необходимым является исследование, — осуществляемое трансцендентальным методом, — ко­торое продвигается в обоих направлениях.

Необходимо двойное движение, что-то вроде коле­бания, между структурами формальной логики и обра­щением к субъективности, введенным в игру трансцен­дентальной логикой. С одной стороны, логика занима­ется устойчивыми образованиями, которые были кон­ституированы; но, далее, опускаясь к лежащей в осно­вании конститутивной активности, пробуждая ее по­средством тематизирующей рефлексии, логика может обезопасить идентичность идеальных формаций про­тив сдвигов и маскировок, ведущих к двусмысленно­стям в значении (meaning) и в языке¹⁶. Таким образом, движение от формальной к трансцендентальной логи­ке возвращается к формальной логике, дабы придать ей точность и строгость, на которые она иначе не была бы способна.

(2)

Хайдеггер открыто признает достижения Гуссерля в формальной логике. И действительно, ранние публи­кации самого Хайдеггера разворачиваются в контексте, проистекающем из «Логических исследований» Гуссер­ля. И обзор Хайдеггером новейших логических иссле­дований «Neuere Forschungen uber Logik» (1912), и его диссертация «Die Lehre vom Urteil im Psychologismus»¹⁷ (1913) указывают на важнейшее значение работы Гус­серля и сами продвигаются в горизонте, открытом дан­ной работой. Более чем десятилетие спустя, создавая

¹⁵ Husserl E. Formale... 85f.

¹⁶ Ibid. 184f.

¹⁷ «Учение о суждении в психологизме». — Прим. ред.

«Бытие и время», он все так же выделяет «Логические исследования» Гуссерля как единственный текст, в ко­тором еще можно обнаружить живое вопрошание о ло- гике^[35]. И даже значительно позже, в ретроспективном эссе 1960 г. «Мой путь в феноменологию», Хайдеггер подчеркивает то значение, которое имели «Логические исследования» в развитии его мысли, и вспоминает, что даже после того, как работы Гуссерля приняли некое новое направление, он сам остался «захваченным не­избывным очарованием “Логических исследований”»^[36].

Неудивительно поэтому, что Хайдеггер обращается к вопросам логики в многочисленных текстах и в раз­личных отношениях. Во многих текстах, где логика не является эксплицитной темой, можно легко различить вопросы, лежащие на поверхности текста, и темы, со­отнесенные с хайдеггеровскими логическими исследо­ваниями и даже с его перениманием рассуждений «Ло­гических исследований». Что более всего поражает в этой связи, так это тот факт, что между 1925 и 1938 гг. Хайдеггер представил четыре лекционных курса, по­священных — каждый по-своему — логике; в каждом случае эта тема была обозначена появлением слова ло­гика в названии курса. Учитывая, что эти курсы охваты­вают важнейший период, начиная с того времени, когда Хайдеггер писал опубликованную часть «Бытия и вре­мени», и до того года, когда им были закончены «Мате­риалы по философии»^[37], вполне ожидаемо, что они раз­ворачиваются в весьма различных направлениях. Дей­ствительно, достаточно даже беглого взгляда для того, чтобы понять — в этой серии есть не только эволюция, но и разрывы, скачки, в которых сам смысл философ­ской логики претерпевает глубокое изменение.

Первый из этих курсов называется Logik и имеет, вдобавок, подзаголовок Die Frage nach der Wahrheit²¹; Хайдеггер представил его в зимнем семестре 1925— 1926 гг., за год до публикации «Бытия и времени». Ве­дущая тема первой части курса — критика психологиз­ма Гуссерлем. Хайдеггер приводит краткое изложе­ние этой критики и выявляет определенные историче­ские связи (к примеру, с Лотце) и определенные след­ствия. Хотя большая часть хайдеггеровских рассужде­ний воспроизводит гуссерлевскую критику и усилива­ет ее, есть два момента, которые позволяют различить и начало определенного расхождения.

Первый момент касается оценки традиционной ло­гики. В отличие от Гуссерля, который даже в более ра­дикальном контексте «Формальной и трансценденталь­ной логики» по большому счету сохраняет содержание традиционной логики, у Хайдеггера нет ничего, кро­ме пренебрежения к школьной логике, являющейся современной наследницей традиционной логики. Эта логика, говорит он, не что иное, как вопрос комфор­та (Bequemlichkeit) для ленивых наставников. Это про­сто иллюзорное построение (Scheingebilde), утратившее всякую связь с философией и вопрошанием. Это про­сто хранилище наработанных высказываний, формул, правил и определений. Согласно Хайдеггеру, подобная логика возникает на той стадии, когда философия уже потеряла свой продуктивный характер; эта логика яв­ляет вырванные с корнем, закостенелые останки перво­начального философского вопрошания, которое было живо у Платона и Аристотеля²². Историческая отсылка делает понятным, что хайдеггеровское опорочивание распространяется за пределы логики в ее современном виде вплоть до традиционной логики как таковой, ко­дифицированной эллинизмом.

Хайдеггер решительно отделяет подобную логи­ку от логики философской. Она иная по отношению к философской логике, ее нельзя, как полагал Гус­серль, офилософить посредством трансцендентального

²¹ «Вопрос об истине».

²² См.: Heidegger. Logik. 12f.

обоснования. Как это предполагается уже подзаголов­ком курса, ведущим вопросом, оживляющим философ­скую логику, согласно представлению Хайдеггера, яв­ляется вопрос об истине^[38]. Здесь особенно хорошо за­метно, — относительно содержания логики и способа ее проговаривания, — что Хайдеггер оставляет позади тра­диционную концепцию логики, разрабатываемую Гус­серлем. В «Формальной и трансцендентальной логи­ке» Гуссерль различает три уровня логики. Нижайший уровень имеет дело с чистыми формами суждения; он определяет и систематизирует фундаментальные фор­мы и базовые операции. Второй уровень — логика не­противоречивости, к которой относится вся силлоги­стика. И только на третьем уровне вопрос об исти­не вступает в игру; у истинностной логики появляет­ся задача формулировать формальные законы возмож­ной истинности. С другой стороны, соотнести логику непосредственно и прямо с вопросом об истинности, как это делает Хайдеггер, означает перепрыгнуть через первые два уровня. Вопрос в том, возможно ли и каким образом вернуться от вопроса об истинности к этим другим уровням, дабы освоить — или, возможно, транс­формировать — их традиционное содержание.

Второй момент, обнаруживающий начало опреде­ленного расхождения, виден в обсуждении Хайдегге­ром гуссерлевской критики психологизма. Согласно Хайдеггеру, принципиальный изъян психологизма за­ключается в его попытке основать логические принци­пы на эмпирических фактах, к примеру рассматривать принцип непротиворечивости как утверждение о ре­альных психических актах (occurrences) и даже как ре­зультат обобщения таковых. В этой связи психологизм подтверждает свою слепоту касательно истинностно­го смысла подобных принципов, а именно: что они утверждают нечто об идеальном Бытии, о содержании суждения, а не о психическом акте суждения. Следо­вательно, основной изъян психологизма заключается в его натуралистической слепоте к идеальному бытию, а именно в его неспособности понять базовое различие в бытии сущего (im Sein des Seienden). Хайдеггер отмеча­ет, что в основании всего спора лежит вопрос о смыс­ле бытия (Sinn des Seins). Более конкретно он говорит: «Эта критика психологизма направляется различием между реальным и идеальным бытием». И затем он ре­шительно добавляет: «Это различие не что иное, как платоновское различие между чувственно-ощущаемым бытием, аюѲцтбѵ, и бытием, доступным через разум, через voug, vor|Tov>>²⁴. Это различие обеспечивает ре­альное основание для всей гуссерлевской критики пси­хологизма. И действительно, это основание отчетливо определимо в тексте Гуссерля. К примеру, в «Пролего­менах к чистой логике», в отрывке, где Гуссерль крити­кует релятивизацию истины, он пишет: «Любая истина все же остается в себе тем, что она есть; она сохраняет свое идеальное бытие. Она не “подвешена где-то в пу­стоте”, но является полноценной единицей во вневре- ~ 25

менном царстве идей» .

Из этого отрывка ясно: рассуждение Хайдегге­ра просто подчеркивает то, что уже очевидно в тек­сте Гуссерля. Однако же импликации гуссерлевского наследования этого базового платоновского различия имеют для Хайдеггера куда более далеко идущие по­следствия, в особенности в годы, последовавшие за пу­бликацией «Бытия и времени». Ведь это различие ле­жит в самом основании метафизики; и, как покажет ра­бота Хайдеггера 1930 г., в философии Ницше это раз­личие оказывается исчерпанным. И на горизонте уже вырисовывается вопрос: каковы следствия для логики, раз мышление выскальзывает из этого различия?

²⁴ «... diese Kritik des Psychologismus ist am Leitfaden der Unter- scheidung von realem und idealem Sein... Dieser Unterschied ist nichts anderes als der Platonische Unterschied zwischen dem sinnlichen Sein, dem aro0r|x6v, und dem Sein, wie es durch Vernunft zuganglich wird, durch den voug, das voqxov» (ibid.,

52).

²⁵ «Aber jede Wahrheit an sich bleibt, was sie ist, sie behalt ihr ideales Sein. Sie ist nicht irgendwo im Leeren, sondern ist eine Geltungseinheit im unzeitlichen Reiche der Ideen» (Husserl. Logische Untersuchungen. Vol. 1. 39. P. 130).

Далее, в курсе 1925—1926 гг., Хайдеггер остается в рамках феноменологии, а скорее, в рамках ее транс­формации, осуществляемой в «Бытии и времени». К примеру, в этом курсе Хайдеггер рассматривает фе­номенологию как новый тип исследований, перени­мающий роль, ранее приписываемую психологии, но ныне полностью осознающий различие между реаль­ным и идеальным бытием. Вопрос, следовательно, лишь в том, как понять это различие феноменологи­чески. Хайдеггер напоминает, что это все та же ста­рая проблема участия чувственного в сверхчувствен­ном. Но он настаивает на том, что такая концепция ис­кажает проблему и ничего не дает для ее решения. Вот как он изображает это в карикатурном виде: «Сначала полагается пропасть, а потом над нею строится мост; это примерно так же умно, как и совет: чтобы сделать оболочку пушечного ядра, нужно взять дыру и окру­жить ее сталью»^[39]. Вразрез с подобными стратегиями Хайдеггер предлагает такое понимание психики, со­гласно которому ее определяющая черта заключает­ся в интенциональности. Отталкиваясь от этой базо­вой характеристики, можно утверждать, «что психика сама по себе является чем-то вроде отношения реаль­ного к идеальному»^[40]. Будучи интенциональной, пси­хика, скорее, открывает различие, нежели стремится навести мост над пропастью, которая уже имеется. На самом глубоком уровне подобное открывание проис­ходит благодаря тому, что Гуссерль называет трансцен­дентальным конституированием и описывает как идеа­лизирующее достижение интенционального сознания. Тем самым даже при том, что хайдеггеровская анали­тика Dasein — в более поздних частях того самого кур­са — приходит к замещению — или, по крайней мере, к переопределению — феноменологического понятия психики, Хайдеггер тем не менее продолжает исполь­зовать это понятие. В одном недавно опубликованном тексте 1927 г. он даже ссылается — возможно, в каче­стве жеста примирения — на трансцендентальное кон- ституирование как на ставшее возможным благодаря Dasein^[41].

Но подобные жесты примирения отсутствуют во втором из этих четырех лекционных курсов. Действи­тельно, отличие слышно уже в названии этого кур­са, представленном Хайдеггером в летнем семестре 1928 г., его последнем семестре в Марбурге. Курс на­зывается «Metaphysische Anfangsgrunde der Logik»^[42], и специфический подход Хайдеггера к этой теме виден уже в дополняющей фразе Im Ausgang von Leibniz. Та­ким образом, курс, в первую очередь, обращен не к ло­гике как таковой, а к ее изначальным метафизическим основаниям, насколько они могут быть прослежены в мысли Лейбница.

Однако тон, в котором начинается курс 1928 г., зву­чит весьма похоже на тон предыдущего курса. Хайдег­гер делится наблюдением, что логика, как ее препода­ют в настоящий момент, суха как пыль; также она вы­глядит совершенно бессмысленной и полностью ото­рванной от философии. Хайдеггер заявляет: «Есть не­обходимость в другой логике. поскольку то, что назы­вается логикой, не является таковой вовсе и не имеет более ничего общего с философией»^[43]. Нужно, добав­ляет он, чтобы логика стала философской. Если, имея в виду эту цель, можно было бы прояснить идею фило­софской логики, то — говорит Хайдеггер — тем самым стала бы прозрачной подлинная история логики. Но тогда — продолжает он — становится ясным, что «нить развития логики была оборвана уже Аристотелем и Платоном и не может быть подхвачена снова — несмо­тря на все новые импульсы, приданные логике Лейбни­цем, Кантом и Гегелем и, наконец, Гуссерлем»^[44]. Тут становится слышен диссонанс. Усилие Хайдеггера по приданию логике философского характера и тем са­мым по преодолению изъяна, от которого она страда­ла с античности, не может более удовлетворяться, со­гласно Хайдеггеру, ни обновлением феноменологиче­ского обоснования логики, введенным Гуссерлем, ни даже радикализацией гуссерлевской инициативы. Даже Гуссерль не смог подхватить оборванную нить логики; и если логику нужно привести в ее подлинное состоя­ние, если она должна стать философской, усилие долж­но быть направлено в другом направлении.

Это другое направление как раз и обозначено в глав­ном названии курса — «Metaphysische Anfangsgrunde der Logik». Хайдеггер больше не предпринимает дви­жения от логических идеальностей назад к конститу­тивным актам, относясь к которым первые получают свое обоснование. Скорее, речь теперь идет о движе­нии от законов логики к их метафизическим основам. Это движение от традиционной логики, к примеру, от логики суждений, сформулированной Лейбницем, на­зад к таким базовым проблемам, как проблемы исти­ны, основы [ground] и свободы. Движение, по словам Хайдеггера, заключается в критическом демонтаже (Abbau) традиционной логики назад к ее «отринутым основаниям»^[45]. И, как гласит название первой основ­ной части, демонтаж начинается с Destruktion лейб- ницевской теории суждения — предприятия, нацелен­ного на выявление лежащих в основании этой теории метафизических проблем. То, что подразумевают два эти слова, Abbau и Destruktion, как они очерчены в хай- деггеровском дискурсе, точно соответствует тому, что Жак Деррида попытался выразить во французском язы­ке посредством слова deconstruction. То, что предлагает хайдеггеровский курс 1928 г., это как раз деконструк­ция логики.

Но все-таки даже по завершении курса 1928 г. оста­ется вопрос: действительно ли подобная деконструк­ция логики обновляет логику? Делает ли она логику философской? Является ли результатом деконструк­ции философская логика? И это движение назад к ме­тафизическим основаниям — не оставляет ли оно ло­гику позади себя? Ближе к концу курса есть несколь­ко значительных указаний. Во-первых, Хайдеггер со­относит логику с фундаментальными проблемами ис­тины и трансценденции, и затем на этом основании он заявляет, что «логика как таковая есть метафизика»³³. Само это движение от логики к метафизическим осно­ваниям как будто бы вобрало логику в сферу метафи­зики. И, во-вторых, Хайдеггер ссылается на Radikalisie- rung der Logik zur Metaphysik, и даже, в конце концов, на «логику как метафизику»³⁴. Радикализация и обоснова­ние логики, похоже, привели к слиянию логики с ме­тафизикой. Остается не философская логика, но, ско­рее, метафизический дискурс, в котором логика как та­ковая исчезает.

Третий лекционный курс логики был представлен в летнем семестре 1934 г. Как и в случае с первым кур­сом, его заголовок выражает определенное представ­ление о том, чем является логика. Он назван «Logik als Frage nach dem Wesen der Sprache»³⁵. Как и в дру­гих рассуждениях, Хайдеггер отмечает, что слово ло­гика происходит от выражения erciOxfpr| ko^iKf; но те­перь он подчеркивает, что, будучи наукой или знанием

³³ «...dann ist die Logik selbst Metaphysik» (ibid., 281).

³⁴ Ibid. 282.

³⁵ «Логика как вопрос о сущности языка». — Прим. ред.

касательно koyog, логика в первую очередь должна за­ниматься языком.

В отличие от других курсов, этот начинается с об­зора структуры традиционной логики: Хайдеггер опи­сывает способы, посредством которых логика исследу­ет термины, высказывания и силлогизмы; он показыва­ет, как в соответствии с данными темами логика обра­щается к законам тождества, противоречия и основа­ния. Он подчеркивает также чисто формальный харак­тер логики.

И только после этого обзора тем традиционной ло­гики Хайдеггер объявляет цель курса: это не обосно­вание логики, не обращение вспять к метафизическим принципам, лежащим в ее основании; цель, скорее, — сотрясти логику. Цитата: «Мы желаем сотрясти логи­ку как таковую от ее истоков и далее, от ее оснований и выше, пробудить и сделать явной изначальную зада­чу, скрытую за этой вывеской»^[46]. Посредством этого сотрясения логики Хайдеггер предпринимает попытку показать, что основной вопрос логики — это вопрос о сущности языка. Эта цель, по его словам, заключается

в «преобразовании логики в соответствии с общей зада-

37

чей вопрошания о сущности языка» .

К концу курса Хайдеггер снова затрагивает вопрос о перспективах логики и говорит о все еще неосо­знанной задаче обновления логики на базе изначаль­ного понятия сущности языка^[47]. И все же затрагивает­ся нечто большее, чем перспектива, когда Хайдеггер в завершение заявляет, что первоначальная сущность языка должна быть найдена в языке поэзии (Dichtung). Обратный путь от языка поэзии к обновлению логики остается совершенно нераскрытым.

В последней из четырех лекций отсутствует любое упоминание об этом обратном пути, и выглядит все таким образом, будто Хайдеггер полностью отказался от задачи обновления логики и превращения ее в ло­гику философскую. Примечательно то, что в названии курса — «Grundfragen der Philosophie: Ausgewahlte “Pro- bleme” der “Logik”»³⁹ — слово логика появляется толь­ко в подзаголовке и закавычено. Хайдеггер поясняет, на что именно указывают эти кавычки: он стремится уйти от того, как понимаются — а точнее, как искажа­ются — проблемы логики, дабы можно было открыть в них отринутые, все еще незаданные основные вопро­сы философии. Словоупотребление этого курса таково, что слово логика больше не обозначает философскую дисциплину, и даже не такую логику, которую нужно сделать философской. Логика больше не логика мыш­ления, но, скорее, то, с чем мышление должно порвать. Ведь вопросы, с которыми мышление прорывается к своей задаче в конце философии — даже в наиболее ра­дикальном случае, в случае с Ницше, — «пойманы в око­вы логики»⁴⁰. Хайдеггер заявляет, что задача состоит в

C ” 41

том, чтобы выйти «за пределы логики» .

В послевоенных произведениях Хайдеггер ред­ко возвращается к теме логики. В тех случаях, когда он касается этой темы — всегда кратко — то, что он го­ворит, служит, по большому счету, подтверждению и укреплению тенденции, прослеживаемой в этих четы­рех лекционных курсах.

К примеру, в «Brief uber den «Humanismus»⁴² (1947) он прямо помещает логику на сторону метафизики. Но сейчас, вместо того чтобы оттеснить логику ради ме­тафизики, Хайдеггер рассматривает их обеих как про-

39

«Основные вопросы философии: избранные “проблемы” “ло­гики”». — Прим. ред.

40

«.in den Fesseln der Logik gefangen» (Heidegger. Grundfra­gen der Philosophie: Ausgewahlte «Probleme» der «Logik». Vol. 45 // Gesamtausgabe [Frankfurt a.M.: Vittorio Kloster- mann, 1984], 11).

41

«.uber die Logik» (ibid. 8).

Письмо о «гуманизме». — Прим. ред.

тивоположность первоначальному мышлению. Он го­ворит: «Логика понимает мышление как представление сущих в их бытии».⁴³ Но это является как раз метафи­зическим мышлением в его отличии от первоначаль­ного мышления истины бытия. Только такое первона­чальное мышление может получить доступ к сущности AoyogN, которую, говорит Хайдеггер, «Платон и Ари-

44

стотель, основатели логики, затемнили и потеряли» . И, далее, Хайдеггер описывает это первоначальное мышление AoyogN не как обновление или радикализа­цию логики, но скорее как «мышление против логики» («gegen die Logik denken»).

Текст 1960 г., озаглавленный «Das Ende der Philoso- phie und die Aufgabe des Denkens»⁴⁵, проясняет то сме­щение, из-за которого Хайдеггер с конца 1920-х не принимал гуссерлевскую стратегию обоснования логи­ки. Уже в «Бытии и времени» подобная стратегия была возбранена в силу укоренения интенциональности в бытии-в-мире, т.е. в силу смещения субъективности в Dasein. В последующих текстах смысл этого смещения передается словом, которое играло важную роль уже в «Бытии и времени», — словом Lichtung⁴⁶. Это слово, со­гласно Хайдеггеру, называет то, что осталось непроду­манным в феноменологии, в обращении к самим вещам и в повороте к трансцендентальной субъективности.

43

Когда Хайдеггер вписал свою деконструкцию логи­ки сперва в контекст фундаментальной онтологии и за­тем — в контекст первоначального мышления истины Бытия, он стал в еще большей степени настаивать на отделении мышления от логики или от того, что от нее осталось. Мышление идет дальше логики, становится

«Die Logik versteht das Denken als das Vorstellen von Seiendem in seinem Sein» (Brief uber den «Humanismus», in Wegmarken. Vol. 9 // Gesamtausgabe [Frankfurt a.M.: Vittorio Klostermann, 1976], 348).

44

«.das anfangliche Wesen des Aoyog, das [Zitat fangt an] bei Plato und Aristoteles, dem Begrunder der Logik, schon verschuttet und verlorengegangen ist» (ibid.).

45

«Конец философии и задача мышления». — Прим. ред.

Нем.: просвет, просека. — Прим. ред.

мышлением против логики, попросту оставляя ее по­зади как полностью солидарную с метафизикой. Оста­ется вопрос, как от деконструкции логики возвратить­ся к обновлению логики. Раз мышление имеет дело с истиной Бытия, раз оно принадлежит (zugeeignet) Бы­тию как Ereignis, можем ли мы снова браться за логи­ку как логику мышления и в доселе еще неслыханных схемах прослеживать следы (Spuren) первоначального мышления?

Перевод c английского В. Новицкого