Принцип определенности

1

Люди суть шахматные фигуры в руках Судьбы (Логоса), которая как опытный гроссмейстер, или как шаловливый ребенок, склонилась в задумчивости над своей шахматной партией, и своей рукой провидения сплетает и сплетает меж собой жизни людей в хитроумные сплетения, раскрывая и высвечивая тем с разных сторон свою сущность.

Примечание. Почему люди говорят: каждому выпадает свой жребий; как будто у Природы есть игральная кость и она ее бросает (на нашем уровне представления – это проявление как теории вероятности и статистики) – кому-то выпадает единица, а кому-то пожирнее – шестерка; да и кость кривая. Да, сколько бы человеку не казалось, что он всего достиг сам, хотя «счастье не слепо», но каким-то невероятным образом кому-то вдруг, в силу его способностей и наклонностей, зачастую скрытых или явных, выпадает жребий сыграть ту или иную роль в театре жизни, воплотить ее, стать ключевой фигурой каких-либо событий. Человек в этот момент даже сам и не осознает до конца ее значения и последствий. Лишь спустя некоторое время, становится ясна эта роль, к примеру, для истории.

2

Именно абсолютность и необходимость бытия подчеркивает наша формулировка: «мир не может не быть» — и в этом состоит основная трагедия бытия, заключающаяся в его необходимости и вынужденности.

Сформулируем один из фундаментальных принципов бытия, принцип определенности: все, что существует, полностью определено в своем существовании; ничто в мире не совершается, не будучи обосновано и определено в своем бытии; существование выражает полную определенность себя, оно несет в себе свою обоснованность и определенность (в противовес принципу неопределенности Гейзенберга и постулатам Пригожина).

Приведем пример, показывающий, что мы понимаем под полной определенностью бытия. Если мы дадим определение числовому множеству, как множеству с операциями сложения и умножения и их свойствами, то в данном определении не должно содержаться внутренних противоречий, чтобы такой объект существовал как математический объект. Нам необязательно даже мысленно представлять его, но главное, чтобы он был непротиворечив (логически). По существу, математика только и занимается существованием и единственностью своих абстрактных объектов, их свойствами и взаимосвязями. Но самое главное, как только мы определили что-то существующее, то оно уже полностью определено в своем существовании; оно уже содержит в себе все свойства, которых мы пока не видим, но которые уже автоматически возникают при определении объекта. Эти свойства определяются внутренней детерминантой существования. Например, определив окружность как множество точек, находящихся на заданном расстоянии от фиксированной точки, мы представили объект, который сам по себе имеет множество замечательных свойств. Эти свойства определяются внутренней детерминантой (интеграл непротиворечивого единства мироздания, сосредоточенный в данном объекте), присущей окружности. Тоже самое мы наблюдаем и при конструировании. Чтобы построить реальный объект, который обладал бы определенными свойствами, например, лампу, которая дает свет, в определении этого объекта не должно быть внутренних противоречий.

Примечание. Многие философы с легкостью утверждают, что объект остается безразличным к восприятию человеком. Но это не вполне верно. К примеру, человек рефлексирует, когда на него смотрят; его реакция, обратная связь здесь более явственна. Равно как и в ядерной физики: наблюдаемый объект неравнодушен к наблюдателю; наблюдатель привносит в него изменения («когда мы смотрим на бездну, то и она начинает вглядываться в нас» - Ницше).

3

Есть интересный вопрос о внутренней непротиворечивости математики: вдруг аксиомы математики противоречат друг другу, и при доказательстве какого-то утверждения, исходя из аксиом, одним способом удастся доказать утверждение, но другим доказательством опровергнуть его? Этот вопрос решается верой в непротиворечивость аксиом математики. Кстати сказать, антиномии чистого разума (Кант) как раз имеют дело со скрытым противоречием в основаниях вывода, поэтому их можно отнести к апориям. Дело в том, что часто иррациональные понятия, общие понятия, которыми оперирует философия, наполняются зачастую противоречивым содержанием, то есть содержат в себе при определении скрытые противоречия, которые достаточно трудно обнаружить.

Еще интересный пример: невозможность такого утверждения (одна из апорий древних): «существует человек, который всегда лжет». Легко доказать (выражением лжеца: «я лгу»), что такого не может быть. Это просто говорит о том, что односторонность не достигает полноты бытия. Отрицание опять же коварным образом утверждает бытие как противоположности; отрицание говорит, что невозможно всегда только лгать.

Понятия добро, зло, нравственность, мораль являются иррациональными понятиями.

Примечание. Много толкований слышал я о словах, о невозможности перевода иных, о непередаваемом их значении, о том, что далеко нам до понимания источника, не зная языка. Но всегда знал я, что слова – суть определения чего-то, что прячется за ними, что лежит темным пятном.

Мы произносим такие слова, как прямая, точка, истина, метафизика и т.д. – и что же мы находим за ними? Понимаем ли, что при всяком удобном случае, произнося эти слова, мы попадаем в десятку, в пятерку, или в бельмо? Произнося слова, мы неявным образом интегрируем – интегрируем многообразие, упрощая его, и сводим к простому обличению. Я бы сказал больше, что человек оперирует словами, как простыми интегралами реальности, он моделирует, как моделирует человек. Ничего большего нам не дано, и наши интегралы разбиваются об иррациональность, которая отсвечивает их несостоятельность, - несостоятельность определений и слов как определений.

Мы оперируем по большому счету функционалами. Например, произнося такие слова, как дом, машина, дорога – мы за этим усматриваем функцию, определяющую слово, а если ее нет, то мы говорим о бутафории, и тогда мы произносим: похожа на дом, на машину, на дорогу.

4

Я бы сказал: Всякий бог страдает своей определенностью! Неужели и вам никогда не приходилось чувствовать боль от тяжелых кандалов бытия? Действительно, счастлив тот человек, который не замечает этих оков, человек, которому они не трут до боли руки!

5

Из принципа определенности следует, что мир единственен в своем бытии и других путей развития и других миров просто не может быть. Есть только один, определенный, детерминированный мир.

Принцип определенности — это самый могущественный принцип (объективно). Все, даже логика, все, что вообще «есть», насквозь пронизано этим принципом; если есть, значит, есть как-то и полностью определено в этом есть. Принцип определенности заставляет быть закономерности в качестве оснований явлений и, вообще, этот принцип лежит в основе всякой закономерности; феномен науки как раз и состоит в том, что за любым явлением обязательно скрывается какая-то закономерность. Абсолютность принципа определенности состоит в том, что ни что существующее не может выйти за рамки своей определенности, иначе это противоречило бы логике; оно стремится быть другим, становится другим, но опять же определенным другим; всякое бытие страдает по своему другому – в силу принципа отрицания.

Принцип определенности есть метафизическое Солнце бытия, его отрицание приводит к неопределенности, а неопределенность есть провозглашение того, что что-то одновременно может быть и не быть, то есть, с отрицанием принципа определенности отрицается логика; сама логика захвачена принципом определенности и, отрицая логику, как наиболее фундаментальное выражение принципа определенности, мы отрицаем само основание мироздания, в качестве принципов.

Принцип определенности есть идеальный субстанциональный элемент, он незрим, как злой дух, он прозрачен, но он определяет все и вся; он властвует над миром как властвует форма над предметом; он как тень, от которой нельзя спастись, уклониться и спрятаться; этот принцип вездесущ; он говорит чему быть, а чему не быть (в непротиворечивом единстве). Этот принцип есть предел абстракции и обобщения, потому что он всеобъемлющ; он определяет сам себя; он замкнут на себя, ибо сам есть в силу своей определенности. Вот она! — власть метафизики, незримая и нечувственная; она как воздух — ее не замечаешь, но она определяет все, и все ей подвластно; и именно она загоняет мир в лузу жесткой определенности и необходимости.

Физики изучают то, как есть мир, но я не перестаю удивляться, что более глубокие основания мира лежат за пределами физики и лежат в царстве метафизический теней; эти тени определяют мир и правят миром.

В силу принципа определенности мы можем сказать, что мир таков, каков он есть и существует потому, что не существовать не может (двойное отрицание). В этом выражении заключена вся значимость понятия «абсолюта».

5.1

Отметим связь принципа отрицания с принципом определенности; ибо уже Спиноза отмечал: «Основа всякой определенности есть отрицание (Энциклопедия философских наук, Гегель, Том 1, п. 91)».

6

Всякое существование предполагает вопрос: Как? Если что-то существует, то оно существует как-то. Предположим, что вместе с явлениями меняются и сами основания и закономерности явлений. Но это изменение само в свою очередь должно быть обусловлено какими-то закономерностями и т. д. до бесконечности. Если бы не существовало фундаментальных, вечных и определяющих закономерностей, то мы столкнулись бы с неопределенностью существования, что противоречит принципу определенности бытия; то есть множество закономерностей замкнуто. Таким образом, существуют фундаментальные правила, определяющие взаимодействие и то, как существует Логос. На этом основании как на фундаменте и стоят все науки.

Закон в науке выступает как данность, как исключительность, подвластная принципу определенности, закон непротиворечиво вписывается в общую структуру бытия, эта непротиворечивость и обеспечивает его беспрепятственное вхождение в бытие в качестве наличности. Закон проявляет себя и утверждает себя как непротиворечивость, и сама эта непротиворечивость уже обеспечивает его бытие, закон как бы всплывает наружу в силу принципа явления, то есть он проявляет себя необходимо, как только созданы все необходимые условия для его проявления (принцип явления рассматривается ниже).

Закон есть момент истины, есть откровение бытия, есть выставленность вовне, но закон носит пассивный характер, он лишь средство, ценность же для бытия имеет явление (закон тоже имеет ценность, но его ценность для человека также соотноситься с ценностью явления, как наука с практикой); нет закона — нет и явления. Но коль скоро бытие есть в качестве явления, ему непременно нужен закон бытия, точнее, ему нужна определенная определенность бытия и эта определенность является как закон.

Более того, сама закономерность может и вовсе не проявлять себя, а быть сокрытой, то есть вообще не быть как проявление, и только когда достигнут определенный качественный уровень бытия, лишь в этот момент, когда созданы все условия для проявления этой закономерности, она сможет проявить себя в силу принципа явления. Фундаментальные законы математики в своем большинстве смогли проявить себя лишь после того как были рассмотрены соответствующие математические объекты (эти закономерности проявились вместе с определением этих объектов). Математические законы были обнаружены по большому счету лишь как необходимые условия существования этих объектов, и лишь только иногда можно доказать и достаточность этих законов для определения соответствующих математических объектов.

7

В заключение отметим, что теорема Геделя, доказанная в терминах математической логики, которая утверждает о неполноте аксиоматики теории чисел, гипотетически неверна. Так, теорема Геделя утверждает, что аксиоматика теории чисел является неполной, то есть в рамках теории чисел можно сформулировать утверждение, на которое нельзя ответить положительно или отрицательно, исходя из имеющихся аксиом и, тем самым, некоторые утверждения придется полагать как аксиомы. На это можно возразить следующее, поскольку существует принцип определенности, который вместе с логикой отвечает за непротиворечивое единство бытия, то на каждое утверждение всегда существует определенный ответ: «да» или «нет» (в рамках математики), и если сформулировано утверждение, то его всегда можно доказать, просто надо построить подходящую теорию: определить математические объекты так, чтобы они «отлавливали» и несли в себе сущностную характеристику утверждения, которое необходимо доказать, и тогда на определенном этапе развития теории этот элемент, эта необходимая сущность, которая послужит доказательством, обязательно проявит себя в силу принципа явления, который, еще раз повторим, утверждает, что если созданы все необходимы условия для явления, то оно происходит с необходимостью. Таким образом, в силу принципа определенности и принципа явления, утверждение теоремы Геделя неверно. В математике нет обособленных островов в виде отдельных утверждений, которые открылись взору, кстати сказать, логического вывода в общем свете математики. К каждому утверждению всегда существует хоть один конечный мостик, его лишь надо только найти.

Рассуждение теоремы Геделя напоминает следующее: если я конечными шагами захочу пройти бесконечность, то у меня ничего не выйдет, ибо бесконечность не достижима. И это есть чисто техническое, строящееся на зацикливании алгоритмов, а не качественное, рассуждение. Если же, к примеру, бесконечность взаимно однозначно отразить на отрезок конечной длины (в этом качество рассуждения), то этот отрезок уже можно преодолеть за один шаг.

В тот момент, когда мы формулируем какое-то утверждение, одновременно с ним возникает истинность или ложность его; в этот момент верно одно из двух: либо «Да», либо «Нет», и это полностью определено в силу принципа определенности. Когда утверждение формулируется, то оно становится явленным, поскольку оно явлено, то оно есть как-то — как-то по отношению ко всей математике и это как-то определяется Логосом. Так, например, когда мы формулируем теорему Ферма, то ее истинность или ложность возникает за конечный момент времени, пока мы проговариваем утверждение этой теоремы. За этот отрезок времени Логос «пронзает» и высвечивает истину — истина рождается за конечный момент времени, но она нам просто не доступна, ибо мы не ведаем пути Логоса, но этот путь конечен во времени. Действительно, если бы он был не конечным, то не возникало бы определенности относительно истинности или ложности утверждения теоремы Ферма, но в силу определенности, царящей в мире, обязательно верно одно из двух: либо «Да», либо «Нет», в этом состоит определенность (здесь в рамках математики). Таким образом, существует конечный путь к математической истине, ибо она рождается за конечное время. И это возможно не благодаря бесконечному перебору, в который мог бы впасть Логос, так и не достигая истины, а именно качественному скачку в математических рассуждениях.

Отметим, что утверждение, которое претендует на роль аксиомы необходимо должно обладать непосредственной данностью и очевидностью; оно должно быть априори. Аксиома есть наипростейший исходный пункт, данность которого выставлена вовне и светится своей истинностью, хотя и относительной; ибо даже логики существуют разные. В этом отношении достаточно поучительной является геометрия Лобачевского, где Лобачевский заменил одну из фундаментальных аксиом о единственности прямой, проходящей через точку не лежащую на заданной прямой и не пересекающей данную прямую. И что в результате? Он получил непротиворечивую геометрию, но в которой уже нет прямых в обычном непосредственном восприятии; в лучшем случае в геометрии Лобачевского прямые — это дуги или хорды. Таким образом, геометрия Лобачевского есть искаженное отражение действительности; она есть не что иное, как искривленное зеркало, в которое мы пытаемся взглянуть на мир, в чем, кстати сказать, и состоит ее особое значение. Но геометрия Евклида есть ровное, гладенькое зеркало, где присутствуют обычные прямые и где существует единственная параллельная прямая. Здесь мы видим, что определенность аксиомы, будучи отрицаема в своей истинности приводит к непротиворечивой математики (ибо аксиомы не связаны друг с другом). Но искривленное зеркало геометрии Лобачевского воочию показала относительность математики; ибо в условиях геометрии Лобачевского, на тех объектах и отношениях между ними, которые рассматривал он, аксиома о параллельности не выполнена. Примечательно то, что геометрия Лобачевского нашла связь с теорией относительности Эйнштейна. А именно, сложение отрезков в геометрии Лобачевского есть сложение скоростей в теории относительности Эйнштейна. И если мыслить себе вселенную однородной (что условно, и есть своего рода предел (как и скорость света) рассмотрения вселенной с макрокосмического уровня), то пространство имеет геометрию Лобачевского. Удивительный факт: геометрия Лобачевского показывает относительность математики и связана с теорией относительности Эйнштейна!

Далее, если мы на мгновение поверим в теорему Геделя о неполноте аксиоматики теории чисел, где, кстати сказать, аксиомы обладают той непосредственной наивностью, с которой трудно не согласиться, не исказив восприятие мира, то тогда нам придется признать, что существуют утверждения в математике, которые не лежат в сфере логического вывода. Но мы их не можем принять за аксиомы, ибо они не обладают той непосредственной очевидностью, которую мы можем принять на веру (кстати сказать, вопрос о непротиворечивости математики есть вопрос веры, и вопрос о верности аксиомы есть вопрос веры в ее истинность). Таким образом, нам придется признать существование «темных лошадок», «таинственных звезд» — математических утверждений, которые мы не можем принять за аксиомы, и которые лежат вне сферы логического вывода (это странно, ибо математические утверждения формулируются в рамках логики и на математических объектах), но которые, тем не менее, обладают не отрицаемой истинностью (в силу определенности их бытия) и остаются для нас загадками. Ну а тогда нам придется признать печальную истину о непознаваемости мира даже в сфере рационального вывода, где царят только «да» или «нет». (Бедняжка Математика, тогда ты обречена быть загадкой для самой себя!)

В качестве иллюстрации теоремы Геделя часто приводится следующий пример: существует ли множество, мощность которого меньше мощности континуума (количество чисел на интервале от ноля до единицы), но больше мощности множества натуральных чисел (счетного, которое можно пересчитать). На этот вопрос до сих пор не удается получить какого-либо ответа. Но отметим, что это вопрос о существовании. Здесь дело обстоит сложнее. Есть два пути доказательства существования. Первый состоит в непосредственном предъявлении объекта, то есть конструктивный путь; второй состоит в рассуждении от противного: предположим, что такого объекта нет, или он есть, и найдем противоречие, то есть, мы заранее предполагаем необходимость существования этого объекта или отвергаем ее. Но в нашем случае не удается построить или найти в математике объект с необходимой мощностью, что говорит о том, что он в принципе и не нужен; он не возникает в математике естественно и необходимо; в противовес чему множество вещественных чисел, как и множество натуральных чисел, являются необходимыми объектами математики. Далее, если предположить существование множества с необходимой мощностью, то не удается получить противоречия, что говорит о том, что такой объект в принципе возможен. Если бы противоречие было найдено, то это отрицало бы существование искомого объекта. Таким образом, суммируя, можно сказать, что на данном этапе развития математики искомой объект не является необходимым. Нельзя сказать, что он принципиально невозможен, но и нельзя его предъявить. И если принять во внимание, что математические объекты необходимо рождаются в математике, то неявленность данного объекта говорит о сомнительности его существования, а точнее о его необязательности. Хотя сама теория множеств может быть противоречива в себе.

Примечание. Язык математики является универсальным, присущим явлениям, то есть наше математическое представление отражает сущность мира. Конечно, математические символы условны. Но перестанет ли математическая сущность быть, если мы запишем ее в другой условной системе, строящейся по другим принципам, например, в китайской? Здесь можно вспомнить языки разных народов. Всегда существует та или иная трансляция понятий. В математике же эта трансляция взаимоодназначна, здесь царит «предельный» детерминизм. Результаты, полученные в одной системе, можно с легкость переписать на другом языке. К примеру, сейчас математический анализ пытаются переписать на языке бесконечно малых и больших чисел. В такой системе доказательства некоторых теорем записывается в одну строчку. Так или иначе, в какой бы условной системе, на каком бы математическом языке не были доказаны математические утверждения, они не зависят от этой системы, то есть математическая суть инвариантна относительно этой системы, что говорит об ее объективности. К примеру, существуют изоморфные модели геометрии Лобачевского, или можно построить изоморфизм между геометрией на плоскости и алгеброй пар чисел. Здесь язык алгебры и геометрии эквивалентны. В уравнениях таинственным образом закладывается геометрическая суть. Где это можно увидеть, просто глядя на обычное алгебраическое уравнение, что оно содержит в себе закономерности геометрических объектов? В уравнениях заключена топология пространства. Это дает прочувствовать, что мы имеем дело с закономерностями, которые не зависят от условий их представления, то есть они являются инвариантными по отношению к своим представлениям. Мы касаемся истины в ее безотносительном к форме выражения основании.

8

Материя как условие бытия определена 3-х мерным измерением, которое является фактом отрицания точки как предела ничто, затем отрицания прямой, затем отрицания плоскости, причем отрицание происходит ортогонально как отталкивание (обычное Евклидово пространство). Пространства ниже 2-ой размерности еще не есть условия материальности; пространства же выше 4-ой размерности уже излишне.

Различие качеств - в их определенности; поразительно разнообразие конкретностей (определенность многообразия).

Первичное условие материальности – быть обусловленным трехмерным пространством. Качество, обусловленное трехмерным пространством, называется материальным. Мысленно уничтожая качества объектов, мы в представлении получаем то, что называем обезличенной материей, но с исчезновением качеств не остается ничего, в представлении мы получаем категорию пространства. Таким образом, отрицая качества, мы мыслим, что получаем субстанцию, но на самом деле получаем категорию ничто (качества со своими условиями неразрывны).

9

Физики увлеклись; истина умеренна. Между размерностями 2 и 3 существует принципиальное различие. Пример, рассматриваемый в двумерном пространстве, не обязательно окажется верным в трехмерном пространстве. Различие между двумерным и трехмерным пространством, грубо говоря, как между бытием и ничто. Третье измерение является решающим, последним измерением, отрицающим ничто. Двумерная плоскость не может стать материальной. Выше третьего измерения лежит чистая математическая идеализация. Да, с точки зрения математики, размерности пространств не суть важны, хотя там геометрия совершенно иная, но для реальности размерности имеют критическое значение. Физики слишком замечтались. Так, представление Фридмана о конечности и замкнутости вселенной, обладающей кривизной, очень красиво и интересно, но верно только локально. Пример со сферически замкнутой поверхностью, по которой движется жук и не видит конечности своей вселенной, верен в двумерном случае. В трехмерном пространстве нам приходиться говорить о сферически искривленных плоскостях. С высоты третьего измерения двумерное пространство соприкасается с ничто, но именно третье измерение и отрицает его. Высоты четвертого измерения не существует в реальности, ибо четвертое измерение вырождается (выходит) в область идеального. Третье измерение замыкает бытие на себя, оно представляет собой не отрицаемую полноту бытия. Искривление трехмерного пространства мыслимо внутри него же, то есть искривленной на деле оказывается поверхность. Искривление же трехмерного пространства вблизи центров тяжести есть искривление плоскостей. Двумерное измерение допускает замкнутость сферы, имеющей конечный радиус. В силу этого мы и мыслим конечность сферы. Но третье измерение как раз и отрицает конечность этого радиуса. В трехмерном пространстве от центра тяжести, создающего искривление пространства вблизи, движение вдоль радиуса уходит в бесконечность. Конечно же, в данном представлении это будет движение вдоль другой, пересекающей, поверхности, имеющей иной центр тяжести и иную кривизну. То есть мир представляется бесконечным пространством, где рассеянны центры тяжести, с разной силой искривляющие пространство вокруг себя. В результате мы имеем пересеченные сферы, создающие причудливо искривленные поверхности. Но Вселенная, как полное многообразие, не является замкнутой, иначе ей пришлось бы противостоять ничто в трехмерном пространстве, что невозможно в силу самой сути третьего измерения, как замыкающего бытие на себе. Четвертое же измерение по отношению к третьему не представляет реальности. Действительно, если мы предположим конечность Вселенной, ее сферическую замкнутость, тогда существует поверхность, ограничивающая данную сферу. В любой точке этой поверхности, преодолевая гравитацию ортогонально искривлению, поверхность должна соприкасаться с ничто в трехмерном пространстве, что противоречит бытию ничто, то есть такой поверхности не существует. А значит и не существует замкнутой сферы. Реально мы говорим о математике Римана и Лобачевского на плоскостях в трехмерном пространстве.

Представьте себе куб, вращающийся в трехмерном пространстве по произвольной траектории вокруг своего центра. Если мы будем наблюдать тень, отбрасываемую на лист бумаги вблизи источника света, то увидим плоские изменения проекций. Насколько бедно наше представление, если мы не видим трехмерного куба? Наблюдая куб с одной стороны, мы упускаем всевозможные точки наблюдений с других сторон. Если явление несимметрично, то наше единственное представление оказывается слишком бедным. Похожее подчеркивает японский сад камней, где один камень, с какой бы стороны вы не смотрели на остальные, оказывается невидимым. Вообще говоря, явления происходят в четырехмерном пространстве-времени. Если рассматривать явление относительно всевозможных систем координат, то оно представляется совершенно по-разному в разных точках взаимодействия с наблюдателем. А если теперь мы представим многообразный мир людей и их взаимоотношений, то поймем, что каждый человек представляется другому человеку по-разному. С одним он может быть таким, с другим прямо противоположным. Так в чем его объективность? (Относительность отражения).

Примечание. Многие наблюдали радугу? А почему она имеет дугообразную форму?

Примечание. Интересно отметить, что тучные люди обладают большой силой притяжения, зачастую все крутится вокруг них. Имея огромную массу тела, они притягивают к себе других людей, которым приходится обтекать их вокруг. Подобным же образам происходит и с людьми, имеющими большую плотность.

Примечание. Ни сама система (Природа), ни человек не знают, куда двинется система из точки бифуркации, ну или принципиально не может знать, - это уже проблемы человека.

Принцип Гейзенберга: «бывают физические величины (координаты и импульс), которые невозможно одновременно измерить (точно): чем точнее мы будем измерять одну величину, тем неопределеннее будет становиться другая, и наоборот» - бессилие физики и ее модельных определений.

Примечание. Принцип определенности, синтезирующий рациональность и иррациональность, составляющий полноту; он говорит о том, что физика превратилась в моделирование.