Проблемы дискуссии
Что такое дискуссия? Чем она отличается (если отличается вообще) от диспута, спора, диалога, полемики? Несмотря на многочисленность предпринятых попыток «развести» соответствующие понятия, перспектива точно определить различия между ними не представляется обнадеживающей.
Иногда различие между спором и дискуссией видят в логических отношениях между суждениями, выражающими позиции участвующих сторон. Например, спор трактуется как столкновение противоречащих друг другу мнений, а дискуссия - как отстаивание противоположных мнений. Проводится различение и по целям участников - например, предполагается, что в споре каждый из участников стремится утвердить свое мнение и опровергнуть мнение другого, а в дискуссии партнеры стремятся установить истину, не принимая априорно ни одного из противоположных мнений как истинных. Различия между спором и дискуссией связывают и с их длительностью: считается, что спор, прежде всего научный, имеет более широкие пространственно-временные границы, чем дискуссия, в спор вовлекаются ученые, работающие в разных странах, в разные исторические эпохи и, возможно, не знающие друг о друге (см., напр.: 115).
Подобные попытки провести границу между спором и дискуссией вызывают возражения. Во-первых, как в споре, так и в дискуссии могут отстаиваться мнения, находящиеся друг с другом и в отношении логической противоположности, и в отношении логического противоречия. Во-вторых, цель победить или приблизиться к истине, углубить понимание предмета может ставиться участником обмена мнениями независимо от того, называется эта форма обмена мнениями спором или дискуссией. В-третьих, даже если согласиться, что в науке формы обсуждения научных проблем получают, как правило, название споров или дискуссий в зависимости от пространственно-временных границ, то все же следует отметить, что в других областях - в том числе в политике, праве и повседневной жизни - подобные границы не служат основанием для «разведения» спораидискуссии.
Конвенции, закрепляющие лишь один термин за каждой из возможных форм обмена мнениями или обсуждения, в принципе, не исключаются, однако вряд ли подобные конвенции могут всерьез претендовать на общепризнанность. B любом случае все эти формы допускают или даже предполагают некоторую организацию аргументационной и аргументационно-оценочной деятельности. Форма организации обмена мнениями, которая включает более или менее упорядоченные аргументационные монологи и моцологи, выражающие оценку аргументации, и понимается здесь как дискуссия в широком смысле этого слова.
3.6.1. Классический идеал дискуссии
Типологизации дискуссий, учитывающие их логическую структуру, цели, интеллектуальные возможности, этические установки и психологические характеристики участников, предпринимаются начиная с древних времен.
Непременным моментом рефлексии над логическим строением дискуссии всегда являлось выделение тезиса или темы дискуссии. Нужно иметь в виду, что тезис дискуссии отличается от тезисов составляющих ее аргументационных конструкций. B то время как каждая из аргументационных конструкций, выдвигаемых в ходе дискуссии, имеет собственный тезис, существует также один общий тезис для всей дискуссии.
По степени логической связанности высказываемых в ходе дискуссии утверждений с тезисом данной дискуссии сами дискуссии (споры) обычно подразделяются на два вида. Первый - сосредоточеннаядискуссия, второй - бесформенная (неупорядоченная, «разбросанная») дискуссия. Пожалуй, первое систематическое учение о сосредоточенной дискуссии было разработано Аристотелем. Он называл этот вид дискуссии «диалектической беседой».
Bce высказывания участников «диалектической беседы» должны быть так или иначе связаны с тезисом. И.Ю.Алексеева, анализируя аристотелевское учение о диалектической беседе, приходит к выводу, что направление подобного обсуждения определяется тезисом в соответствии со следующими правилами. «Диалектическая дискуссия» с двумя участниками может произойти лишь в том случае, когда имеется некоторый «да-нет» вопрос, на который эти участники склонны дать альтернативные ответы.
B ходе дискуссии один из участников защищает положение, являющееся его ответом на данный вопрос (это и есть тезис дискуссии), другой же стремится это положение опровергнуть. Задача участника дискуссии, считающего тезис ложным - показать, что из тех предложений, которые принимает его собеседник, предложение, противоречащее тезису, получается с помощью силлогизма (дедуктивного рассуждения) или путем «наведения» (индукции). B ходе диалектической беседы партнер, отрицающий тезис, задает защитнику тезиса вопросы, позволяющие точно установить, принимает ли тот положения, которые предполагается использовать для опровержения тезиса (см.:5).Аристотель разрабатывал методику «диалектической беседы», стремясь внести строгий порядок, не позволяющий обсуждению спорных вопросов приобрести вид хаотического и бессвязного. Заданные Аристотелем правила регламентируют поведение участников «беседы» не столь жестко, как регламентировали их впоследствии правила схоластических диспутов. И все же аристотелевские правила не дают участнику спора той свободы, которую допускает «сосредоточенный» спор в XX и XXI веке. С.И.Поварнин, противопоставляя сосредоточенный спор бесформенному, так характеризовал эти два вида обсуждения: «Сосредоточенный спор - когда спорящие все время имеют в виду спорный тезис, и все, что они говорят или что приводят в доказательство, служит для того, чтобы опровергнуть или защитить этот тезис. Одним словом, спор вертится около од- ного центра, одного средоточия, не отходя от него в стороны. Бесформенный же спор не имеет такого средоточия. Начался он из-за какого-нибудь одного тезиса. При обмене возражениями схватились за какой-нибудь довод или частную мысль и стали спорить уже за нее, позабыв о первом тезисе. Потом перешли к третьей мысли, к четвертой, нигде не завершая спора, а обращая его в ряд отдельных схваток. K концу спора спрашивают: «с чего же мы, собственно, начали спор», - и не всегда могут вспомнить это» (106, с. 2).
И даже требования связности, предъявляемые к «сосредоточенному спору» С.И.Поварниным, представляются слишком сильными для многих случаев хорошо организованного и даже «идеального» обсуждения.
Вполне оправданно рассматривать как связные и даже сосредоточенные не Только дискуссии вокруг некоторого тезиса, но и те обсуждения, где объединяющим началом является тема. Пример своеобразной дискуссии последнего рода - платоновский «Пир», где отсутствует единый тезис, по отношению к которому участники могут быть разделены на две партии. Эта дискуссия представляет собой последовательность монологов, посвященных единой теме. Каждый из монологов содержит аргументацию положений, выдвигаемых его «автором», и, кроме того, оценку, пусть и краткую, утверждений других участников беседы. Дискуссии, организуемые на современных научных конференциях, сходны по логической структуре скорее с платоновским «Пиром», чем с аристотелевской «диалектической беседой».K логическому строению дискуссий, в которых организующим началом является тема, нельзя предъявлять те же требования, что и к логической структуре дискуссий, где организующим началом является тезис. Хотя первый тип дискуссий практикуется шире, чем второй, «дискуссия по тезису» становится объектом рефлексии чаще, чем «дискуссия по теме».
Подобно тому как рефлексия над процессами аргументации ведет к возникновению идеалов и норм, определяющих поведение «образцового» аргументатора и «образцового» реципиента, рефлексия над процессами обмена мнениями породила попытки определить правила «образцовой» дискуссии. Связность дискуссии, задаваемая ее тезисом или темой, не является единственным требованием к логической структуре дискуссии такого рода.
Указание на необходимость неукоснительного соблюдения правил логики выглядит вполне естественным требованием к «образцовой» дискуссии. Правомерной, на первый взгляд, интерпретацией этого требования было бы представление о том, что в монологах участников такой дискуссии реализуются лишь логически правильные рассуждения, и вообще аргументационные конструкции, выдвигаемые в ходе обсуждения, лишены дефектов. Это означает, что суждения, содержащиеся в аргументационных конструкциях, истинны, посылки надежно обосновывают тезис, а все оценки аргументации участника его партнером (партнерами) соответствуют действительному логико-гносеологическому статусу аргументационной конструкции.
Ha самом же деле если понимать «образцовую» дискуссию как некую последовательность, составленную из «образцовых» аргументационных конструкций, то придется признать, что такая дискуссия может содержать не более одной аргументационной конструкции и не более одного оценочного монолога. Предположим, партнер П1 выдвинул аргументационную конструкцию. Поскольку это логически безупречная аргументационная конструкция, содержащая только истинные суждения, а аргументатору удалось должным образом учесть взгляды реципиента и его логические возможности, аргументация должна быть, несомненно, успешной. «Образцовому» реципиенту этой аргументации (в данном случае партнеру П2) не остается ничего другого, как заявить, что он полностью согласен с П1. Таким образом, дискутировать оказывается не о чем .
Представим себе другой случай. Партнер П1 утверждает: «Б имеет место, поскольку имеет место А». Партнер П2 отвечает на это, что Б не следует из А, и обращает внимание партнера П1 на обстоятельство С, не позволяющее с уверенностью утверждать Б при наличии А. Партнер П1 принимает оценку П2, выраженную, как мы видим, в новой аргументационной конструкции, и замечает, что он действительно упустил из виду С. Поведение партнеров вполне соответствует интуитивным представлениям о том, как должна протекать «правильная» дискуссия, однако считать «образцовой» аргументационную конструкцию, представленную П1, нельзя, поскольку она имеет логический дефект: здесь заявлено о следовании, которое на самом деле не имеет места. Можно представить себе и другое развитие дискуссии. Допустйм, П1 не согласился с оценкой, данной П2, а опроверг ее, показав, что C - не препятствие для того, чтобы имело место A или что само C не имеет места, и партнер П2 с ним согласился. B этом случае нельзя признать «образцовой» оценку, данную партнером П2. Что касается самой дискуссии, то она вновь соответствует интуициям «правильности».
Таким образом, представление об «образцовой» дискуссии как о такой, участники которой строят лишь логически безупречные аргументационные конструкции, содержащие только истинные предложения, противоречит самой возможности дискуссии.
Классический идеал дискуссии предполагает стремление к выдвижению безупречных аргументационных конструкций и их точных оценок, которое может иметь место только B условиях неудовлетворенности имеющимся «аргументационным материалом».Классический идеал дискуссии задает гносеологические и этические установки ее участников, определяет эмоциональный «срез» их поведения. Гносеологические и этические установки участников такой дискуссии есть не что иное, как соответствующие установки идеального аргументатора и идеального реципиента. Стремление участников продвинуться на пути к истине, углубить понимание обсуждаемого предмета отличает дискуссию, соответствующую классическому идеалу, от других разновидностей обсуждений и споров. Это отражается в типологизациях, где подобная дискуссия становится «точкой отсчета», с который соотносятся все иные формы аргументационного взаимодействия.
Аристотель противопоставляет свою «диалектическую беседу» эристическому спору, участники которого стремятся только к победе, и софистическому спору, где софист стремится произвести впечатление мудреца на слушателей и собеседников. Представители индийской философской школы ньяи отличали познавательно ориентированную дискуссию, называемую «вада», от девиантных видов спора - «джалпа» и «витанда».
С.И.Поварнин, выделяя в качестве «высшей формы спора, самой благородной и самой прекрасной» не что иное, как спор «для разъяснения истины, для проверки какой-либо мысли, для испытания обоснованности ея», указывает далее по нисходящей другие виды дискуссии: спор ради убеждения противника, спор ради победы, спор ради спора (из «спортивного интереса»), спор-игра.
Д.Вэльтон, рассматривая аргументацию в диалогическом контексте, выделяет в качестве основных типов диалогаследующие: «личнаяссора», «дебаты», «убеждающий диалог», «диалог-исследование», «диалог-переговоры». Эти типы диалога различаются по целям участников и по процедурным правилам, которые участниками должны соблюдаться. Так, «личная ссора» свободна от каких-либо процедурных ограничений, характеризуется агрессивными личными нападками, усиленными апелляциями к эмоциям и стремлением: победить любой ценой. B «дебатах», в том числе судебных, целью по-преждему остается победа, но при этом имеются четко установленные способы регулирования. Здесь есть судьи или арбитры, которые решают, чья аргументация сильнее, и существуют процедурные правила, определяющие, когда и как долго каждый из участников может высказываться.
«Убеждающий диалог» Д.Вэльтон характеризует следующим образом: «В диалоге этого типа присутствуют два участника, каждый из которых выдвигает тезис, нуждающийся в доказательстве. Главный метод убеждающего диалога - доказывание каждым из участников своего тезиса в соответствии с правилами выводами исходя из тех положений, которые принимаются другим участником» (186, р. 5). Кроме того, здесь используется и «внешнее доказательство», включающее в аргументацию новые факты, данные науки или ссылки на экспертное мнение третьей стороны. Наряду с первичной обязанностью - доказать свой тезис - участник «убеждающего диалога», по Д.Вэльтону, имеет и вторичную обязанность - сотрудничать в доказательстве тезиса, выдвинутого другим участником, в том числе давая полезные и честные ответы на вопросы своего партнера.
Особенность «диалога-исследования», по Д.Вэльтону, состоит в том, что посылками в нем могут служить только те предложения, о которых уже известно, что они истинны и признаны всеми сторонами, принимающими участие в исследовании. Основная цель исследования - достичь прироста знания.
«Диалог-переговоры» характеризуется тем, что в качестве первичной цели здесь выступают собственные интересы участников, а средством их достижения - заключение сделки. Поэтому «диалог переговоры» не претендует на статус объективного исследования, ставящего целью поиск истины. B отличие от «убеждающего диалога», переговоры не предполагают обязательств в отношении истинности утверждений, а выражение согласия с ранее сделанными утверждениями не накладывает обязательства в том смысле, в каком это имеет место в убеждающем диалоге, поскольку переговоры - это тип диалога между противостоящими или даже враждебными сторонами.
Характеризуя, наряду с указанными, «информационно-поисковый диалог», «диалог-побуждение к действию» и «обучающий диалог», Д.Вэльтон заключает: «С точки зрения критической аргументации... убеждающий диалог (критическая дискуссия) есть единственный наиболее важный тип диалога. Он представляет идеальную, или нормативную, модель хорошего диалога... Так или иначе, важно уметь распознавать и другие типы диалогов, указанные выше, поскольку в случаеподменыдиалогов, «диалектическогосдвига» от одного типа диалога к другому, могут иметь место значительные ошибки и недопонимания. He замечая этого, можно прийти к неправильным интерпретациям, ошибкам и дефектам аргументации» (186, р. 9).
Ю.В.Ивлев, принимая во внимание цели участников, различает следующие виды спора: 1) научная дискуссия (цель - достижение истины); 2) деловая дискуссия (цель - нахождение взаимоприемлемого решения);
3) полемика (спор ради победы) (53, с. 207).
Итак, классический идеал дискуссии предполагает выяснение истины в качестве важнейшей задачи. Ho поиск истины является и основополагающей задачей научной деятельности. Можно ли из этого сделать вывод о тождественности понятий «научная дискуссия» (в смысле «дискуссия в науке») и «образцовая дискуссия»? Подобный вывод был бы преждевременным, и об этом свидетельствуют имеющиеся исследования дискуссий в науке, прежде всего в естествознании.
Прежде всего, такие исследования конкретизируют общие представления о «дискуссии, ориентированной на истину». Так, Б.М.Кедров выделял, в порядке усложнения, несколько типов научных дискуссий (см.: 62, с. 39-42). 1. Дискуссии на уточнение знания, где участвуют сторонники не завершенной еще гипотезы и ее критики (и противники). Критика позволяет найти действительно слабые места в новых, но еще недостаточно разработанных и не уточненных положениях и побуждает авторов и защитников этих положений устранить эти недостатки, развить гипотезу в подлинно научную теорию. 2. Дискуссии, основанные на противоречии между общим и частным, законом и отдельным фактом. Здесь участвуют защитники общего закона и его противники, опирающиеся на отдельный факт как противоречащий этому закону и опровергающий его. 3. Дискуссии между провозвестниками новых идей и их противниками, отстаивающими привычные (возможно, устаревшие) взгляды. 4. Дискуссии за подлинную научность против «лженоваторства». 5. Дискуссии за полноту и новизну знания. Спорящими сторонами здесь выступают защитники новых, более широких и всеобъемлющих представлений и те, кто их отвергает и отстаивает более узкие, ставшие классическими представления. 6. Дискуссии за одну из двух крайностей. Здесь каждая из сторон защищает одну крайнюю позицию, отражающую абстрактно одну из сторон объекта в ее полном противопоставлении другой его стороне или при игнорировании последней. 7. Дискуссии за преодоление крайностей.
Реальные дискуссии в науке протекают таким образом, что сколь-нибудь удовлетворительное общее представление о них не может не учитывать этико-психологических моментов. «Огромную роль в научной полемике, - подчеркивал С.Р.Микулинский, - играют психологические факторы, хотя ее определяющей, решающей целью является борьба за бесстрастное научное знание, за объективную истину. Ho какие страсти нередко разгораются в борьбе за эту истину! Какие сложнейшие личностные нюансы при этом обнаруживаются! Человек бесстрастный не может достичь в науке серьезных результатов... Ho все дело в том, направлены ли эти страсти к постижению истины, к достижению важных социальных целей, или они направлены на личное утверждение, укрепление собственного престижа и положения. ...психология творчества, проявляющаяся в дискуссии, теснейшим образом оказывается связанной с педагогикой творчества, с культивированием у людей науки определенных логико-психологических свойств и умений. To, как ведутся дискуссии, находится также в прямой связи с глубиной осознания и восприятия этических норм в науке. Так изучение научных дискуссий выводит нас к проблемам этики ученых» (85, с. 6-7).
М.Г.Ярошевский, справедливо отмечая «выпадение» научной дискуссии из поля зрения теоретиков аргументации, подчеркивал, что такие исследователи, как П.Лоренцен, А.Пап, Р.Дришнер и другие, строят свои модели безотносительно к историко-научным реалиям, а историки науки, реконструируя дискуссии, уделяют основное внимание их содержанию, а не логико-психологическим механизмам. Исходя из общих представлений о диалогичности мышления, обосновывавшихся М.М.Бахтиным, М.Г.Ярошевский утверждает, что ученый - это всегда «человек в споре», но не всегда этот спор протекает как реальное взаимодействие конкретных лиц (или их групп), представляющих стороны, каждая из которых притязает, в противовес другой, реагируя (посредством теоретических и эмпирических контраргументов) на ее возражения, на большую адекватность своих идей истине. Глубокое осмысление феномена научных дискуссий невозможно без вовлечения понятия ценности. «Социальный контекст, в котором возникает новое знание, представляет собой не внешнюю декорацию к той «драме идей», которая разыгрывается в недрах науки. Он органично включен в ее «фабулу». Общение - это не просто «обмен мнениями», «передачи информации» и т.п. Это сложный процесс, в котором каждое мнение (знание) имеет тройной знак. Оно значимо предметно-логически (представляет определенное событие в развитии познания, одно из делений категориальной «шкалы»), социально-научно (получает оценку научного сообщества) и личностно (занимает определенное место в шкале ценностей данного ученого). Из этого явствует, что объяснение механизма дискуссии включает ее аксиологический анализ в качестве непременного. Научная дискуссия возникает, когда знания, которыми обмениваются участники процесса общения, начинают различаться по своей ценности» (148).
Многие исследователи дискуссии обращали внимание на взаимосвязь ее логической структуры с гносеологическими и этическими установками участников. При этом стремление перевести обсуждение спорных вопросов в русло идеальной дискуссии породило попытки определить унифицированную логическую форму обсуждения, которая гарантировала бы реализацию установок идеальной дискуссии или, по меньшей мере, существенно облегчала бы эту реализацию.
B течение длительного периода в истории античной, а затем и европейской культуры в качестве такой унифицированной логической формы рассматривался вопросно-ответный диалог (см., напр.: 5). Протекал он таким образом. Допустим, обсуждается тезис А. Один из участников диалога (называемый «отвечающим», поскольку за ним закреплена функция предоставления ответов) утверждает А. Другой участник диалога (называемый «вопрошающим», поскольку за ним закреплена функция постановки вопросов) придерживается относительно A противоположного мнения, но имеет право не выражать это мнение открыто в начале обсуждения. Он «начинает издалека», задавая приверженцу тезиса вопросы типа: «Верно ли Al?», «Согласен ли ты с А2иАЗ?» ит.д., причем связьАІ-АЗстезисомАдо определенного момента может не быть очевидной. B конце концов обнаруживается, что Al, A2, АЗ... An есть не что иное, как посылки, из которых очевидным образом следует отрицание A (см. также: 171).
Если в вопросно-ответном диалоге и допускается использование аргументационных конструкций, то лишь таких, с посылками которых «отвечающий» ранее согласился и из которых тезис следует очевидным для «отвечающего» образом. Данная форма организации дискуссии позволяла упорядочивать обсуждение и создавала препятствия для софистов, которые оказывались многоречивыми ораторами. B разных диалогах Платона мы находим сцены, где Сократ настаивает именно на таком способе ведения беседы. B диалоге «Протагор» сторонник Сократа так формулирует это требование: «...пусть он [Протагор. -AA.] беседует, спрашивая и отвечая, а не произносит в ответ на каждый вопрос длиннейшую речь, отрекаясь от своих утверждений, не желая их обоновы- вать и так распространяясь, что большинство слушателей забывает даже, в чем состоял вопрос» (336d).
Было бы неверно полагать, что вопросно-ответный метод гарантировал осуществление идеалов дискуссии. Этим методом охотно пользовались софисты, желая поставить собеседника в тупик. Блестящие примеры такого использования демонстрирует диалог «Евтидем». B целом же задача перевести в вопросно-ответные рамки всякое обсуждение, участники которого имеют цель приблизиться к истине или достичь более глубокого понимания предмета, оказалась нереализуемой. «Живая» дискуссия, даже познавательно ориентированная, никогда не помещалась в такие рамки, хотя в представлениях об идеальном споре «вопросно-ответный уклон» сохранялся довольно долго. Однако и от ограничений последнего пришлось отказаться.
Уже в аристотелевской «Топике» мы находим рекомендации, позволяющие выдвигать аргументационные конструкции, не имея заранее согласия партнера с используемыми в них посылками. Кроме того, наблюдается отход от жесткого закрепления ролей за сторонником и противником тезиса. Жесткое закрепление ролей предполагает, что инициатива в диалоге, право задавать вопросы принадлежит противнику тезиса, в то время как сторонник тезиса дает лишь односложные ответы на эти вопросы. B «Топике» даются советы относительно критики доводов вопрошающего со стороны защитника тезиса. B целом, однако, идеальная дискуссия Аристотеля, «диалектическаябеседа», имеетвопросно- ответный характер.
Дальнейшей разработкой тех аргументационных составляющих, которые имелись в аристотелевской «диалектической беседе», явился так называемый новый метод, разработанный вторыми схоластами. Авторы этого метода рассматривают спор как состоящий прежде всего из аргументационных конструкций и их оценок. При этом сохраняются некоторые ограничения, восходящие к вопросно-ответной форме спора. Прежде всего, защитник тезиса (респондент) не имеет права выдвигать некоторые формы аргументационных конструкций (см.: 152). Co временем и эти ограничения были отброшены.
Согласно современным представлениям об идеальной, «образцовой» дискуссии все ее участники имеют равные «логические права», то есть равные права на использование тех или иных логических форм заявлений и монологов. Каждый из участников может выдвигать аргументационные конструкции и выражать их оценки (возможно, представленные в виде новых аргументационных конструкций), ставить вопросы и давать ответы.
Хотя логические навыки важны для участника дискуссии и «идеальный диалектик» стремится строить логически правильные аргументационные конструкции и давать верную логико-гносеологическую оценку конструкциям других, никому не удалось задать «идеальный логический строй» дискуссии, пользуясь лишь средствами логики. Попытки частично определить логическую структуру идеальной дискуссии правомерны до тех пор, пока они осознаются именно как частичные, не претендующие на статус универсальности.
Дополнительные (по отношению к логическим) обязательства «идеального диалектика» включают отношение к партнеру как к равному себе (в рамках идеальной дискуссии). Указания на некомпетентность партнера, его пристрастность или недобросовестность в рамках такой дискуссии недопустимы. Даже если подобные подозрения возникают, идеальный диалектик не высказывает их, но стремится показать объективную неправоту своего оппонента. B случае, когда идеальный диалектик счел возможным открыто заявить об указанных выше характеристиках партнера, дискуссия переходит в другое качество или прекращается вовсе. Презумпция «пригодности» партнера позволяет сосредоточиться на предмете обсуждения, а не на свойствах людей, в этом обсуждении участвующих. Одобрение гех или иных «ходов» партнера может быть выражено, однако это одобрение собственно аргументации, а че аргументатора самого по себе.
Допустима ли для «идеального диалектика» апелляция к ранее сделанным утверждениям партнера? Ответ на этот вопрос зависит от того, идет ли речь об утверждениях, сделанных ранее в рамках данной дискуссии, или об утверждениях, сделанных до ее начала. B первом случае ответ очевиден - допустима, и даже рекомендуема. Bo втором случае следует соблюдать определенную осторожность, имея в виду, что подобная апелляция имеет силу, только если партнер не переменил своего взгляда на вещи, о которых идет речь.
Даже имея установки «идеального диалектика», человек не всегда может проводить их последовательно хотя бы из-за собственных слабостей. Кроме прочего, никто не застрахован от встречи с партнером, использующим дефектную или вырожденную аргументацию, нарушающим, порой сознательно, правила корректного спора и провоцирующим другого участника на подобные нарушения. C древних времен люди пытались найти способы, позволяющие определить, годится ли человек для участия в дискуссии, и заранее отстранить от спора людей нечестных, грубых, склонных к использованию недопустимых доводов, логически неразвитых.
B Древней Индии были выработаны специальные процедуры, имеющие целью установить, обладает ли предполагаемый партнер качествами, необходимыми для ведения честного, взаимоуважительного и познавательно ориентированного спора. Существовали и специальные рекомендации на случай, когда невозможно уклониться от спора с человеком, чье поведение не соответствует указанным условиям. Представители школы ньяиков допускали в таких случаях использование нечестных приемов, помогающих сбить с толку или направить по ложному пути человека, недостойного того, чтобы раскрыть перед ним истину. Приемы эти сравнивались с утыканным шипами забором, охраняющим поле истины (см.: 7, с. 110).
А.Шопенгауэр, призывая отказаться от установок идеального диалектика, построил свою «Эристику» на презумпции порочности партнера, из-за чего единственной достижимой целью в споре становится победа любой ценой, в том числе с использованием нечестных приемов. С.И.Поварнин, работы которого имели анти- шопенгауэровскую направленность, сознавал, что «высший», «благородный», «прекрасный» вид спора можно вести далеко не с каждым. Советуя уклоняться от спора с противником недобросовестным или некомпетентным, он считал, что, если уж спор с таким противником неизбежен, оправданно руководствоваться правилом «на войне как на войне», разоблачать нечестные и ошибочные доводы противника, использовать допустимые уловки. Ho и здесь, подчеркивал С.И.Поварнин, есть грань, которую порядочный человек никогда не перейдет.
3.6.2.