<<
>>

Проблемы дискуссии

Что такое дискуссия? Чем она отличается (если от­личается вообще) от диспута, спора, диалога, полеми­ки? Несмотря на многочисленность предпринятых по­пыток «развести» соответствующие понятия, перспек­тива точно определить различия между ними не пред­ставляется обнадеживающей.

Иногда различие между спором и дискуссией видят в логических отношениях между суждениями, выражаю­щими позиции участвующих сторон. Например, спор трактуется как столкновение противоречащих друг дру­гу мнений, а дискуссия - как отстаивание противопо­ложных мнений. Проводится различение и по целям участников - например, предполагается, что в споре каждый из участников стремится утвердить свое мнение и опровергнуть мнение другого, а в дискуссии партнеры стремятся установить истину, не принимая априорно ни одного из противоположных мнений как истинных. Раз­личия между спором и дискуссией связывают и с их дли­тельностью: считается, что спор, прежде всего научный, имеет более широкие пространственно-временные гра­ницы, чем дискуссия, в спор вовлекаются ученые, рабо­тающие в разных странах, в разные исторические эпохи и, возможно, не знающие друг о друге (см., напр.: 115).

Подобные попытки провести границу между спором и дискуссией вызывают возражения. Во-первых, как в споре, так и в дискуссии могут отстаиваться мнения, на­ходящиеся друг с другом и в отношении логической про­тивоположности, и в отношении логического противоре­чия. Во-вторых, цель победить или приблизиться к исти­не, углубить понимание предмета может ставиться участником обмена мнениями независимо от того, назы­вается эта форма обмена мнениями спором или дискус­сией. В-третьих, даже если согласиться, что в науке фор­мы обсуждения научных проблем получают, как прави­ло, название споров или дискуссий в зависимости от пространственно-временных границ, то все же следует отметить, что в других областях - в том числе в полити­ке, праве и повседневной жизни - подобные границы не служат основанием для «разведения» спораидискуссии.

Конвенции, закрепляющие лишь один термин за каждой из возможных форм обмена мнениями или об­суждения, в принципе, не исключаются, однако вряд ли подобные конвенции могут всерьез претендовать на общепризнанность. B любом случае все эти формы до­пускают или даже предполагают некоторую организа­цию аргументационной и аргументационно-оценочной деятельности. Форма организации обмена мнениями, которая включает более или менее упорядоченные ар­гументационные монологи и моцологи, выражающие оценку аргументации, и понимается здесь как дискус­сия в широком смысле этого слова.

3.6.1. Классический идеал дискуссии

Типологизации дискуссий, учитывающие их логи­ческую структуру, цели, интеллектуальные возможности, этические установки и психологические характеристики участников, предпринимаются начиная с древних времен.

Непременным моментом рефлексии над логическим строением дискуссии всегда являлось выделение тезиса или темы дискуссии. Нужно иметь в виду, что тезис дискуссии отличается от тезисов составляющих ее ар­гументационных конструкций. B то время как каждая из аргументационных конструкций, выдвигаемых в хо­де дискуссии, имеет собственный тезис, существует также один общий тезис для всей дискуссии.

По степени логической связанности высказываемых в ходе дискуссии утверждений с тезисом данной дискуссии сами дискуссии (споры) обычно подразделяются на два вида. Первый - сосредоточеннаядискуссия, второй - бес­форменная (неупорядоченная, «разбросанная») дискус­сия. Пожалуй, первое систематическое учение о сосредо­точенной дискуссии было разработано Аристотелем. Он называл этот вид дискуссии «диалектической беседой».

Bce высказывания участников «диалектической бе­седы» должны быть так или иначе связаны с тезисом. И.Ю.Алексеева, анализируя аристотелевское учение о диалектической беседе, приходит к выводу, что направ­ление подобного обсуждения определяется тезисом в со­ответствии со следующими правилами. «Диалектичес­кая дискуссия» с двумя участниками может произойти лишь в том случае, когда имеется некоторый «да-нет» вопрос, на который эти участники склонны дать альтер­нативные ответы.

B ходе дискуссии один из участников защищает положение, являющееся его ответом на дан­ный вопрос (это и есть тезис дискуссии), другой же стре­мится это положение опровергнуть. Задача участника дискуссии, считающего тезис ложным - показать, что из тех предложений, которые принимает его собесед­ник, предложение, противоречащее тезису, получается с помощью силлогизма (дедуктивного рассуждения) или путем «наведения» (индукции). B ходе диалекти­ческой беседы партнер, отрицающий тезис, задает за­щитнику тезиса вопросы, позволяющие точно устано­вить, принимает ли тот положения, которые предпола­гается использовать для опровержения тезиса (см.:5).

Аристотель разрабатывал методику «диалектичес­кой беседы», стремясь внести строгий порядок, не поз­воляющий обсуждению спорных вопросов приобрести вид хаотического и бессвязного. Заданные Аристотелем правила регламентируют поведение участников «бесе­ды» не столь жестко, как регламентировали их впос­ледствии правила схоластических диспутов. И все же аристотелевские правила не дают участнику спора той свободы, которую допускает «сосредоточенный» спор в XX и XXI веке. С.И.Поварнин, противопоставляя со­средоточенный спор бесформенному, так характеризо­вал эти два вида обсуждения: «Сосредоточенный спор - когда спорящие все время имеют в виду спорный тезис, и все, что они говорят или что приводят в доказатель­ство, служит для того, чтобы опровергнуть или защи­тить этот тезис. Одним словом, спор вертится около од- ного центра, одного средоточия, не отходя от него в сто­роны. Бесформенный же спор не имеет такого средото­чия. Начался он из-за какого-нибудь одного тезиса. При обмене возражениями схватились за какой-нибудь довод или частную мысль и стали спорить уже за нее, позабыв о первом тезисе. Потом перешли к третьей мысли, к четвертой, нигде не завершая спора, а обра­щая его в ряд отдельных схваток. K концу спора спра­шивают: «с чего же мы, собственно, начали спор», - и не всегда могут вспомнить это» (106, с. 2).

И даже требования связности, предъявляемые к «со­средоточенному спору» С.И.Поварниным, представля­ются слишком сильными для многих случаев хорошо организованного и даже «идеального» обсуждения.

Вполне оправданно рассматривать как связные и даже сосредоточенные не Только дискуссии вокруг некоторо­го тезиса, но и те обсуждения, где объединяющим нача­лом является тема. Пример своеобразной дискуссии последнего рода - платоновский «Пир», где отсутствует единый тезис, по отношению к которому участники мо­гут быть разделены на две партии. Эта дискуссия пред­ставляет собой последовательность монологов, посвя­щенных единой теме. Каждый из монологов содержит аргументацию положений, выдвигаемых его «авто­ром», и, кроме того, оценку, пусть и краткую, утверж­дений других участников беседы. Дискуссии, организу­емые на современных научных конференциях, сходны по логической структуре скорее с платоновским «Пи­ром», чем с аристотелевской «диалектической беседой».

K логическому строению дискуссий, в которых орга­низующим началом является тема, нельзя предъявлять те же требования, что и к логической структуре дискус­сий, где организующим началом является тезис. Хотя первый тип дискуссий практикуется шире, чем второй, «дискуссия по тезису» становится объектом рефлексии чаще, чем «дискуссия по теме».

Подобно тому как рефлексия над процессами аргумен­тации ведет к возникновению идеалов и норм, определя­ющих поведение «образцового» аргументатора и «образ­цового» реципиента, рефлексия над процессами обмена мнениями породила попытки определить правила «об­разцовой» дискуссии. Связность дискуссии, задаваемая ее тезисом или темой, не является единственным требова­нием к логической структуре дискуссии такого рода.

Указание на необходимость неукоснительного соб­людения правил логики выглядит вполне естествен­ным требованием к «образцовой» дискуссии. Право­мерной, на первый взгляд, интерпретацией этого требо­вания было бы представление о том, что в монологах участников такой дискуссии реализуются лишь логи­чески правильные рассуждения, и вообще аргумента­ционные конструкции, выдвигаемые в ходе обсужде­ния, лишены дефектов. Это означает, что суждения, со­держащиеся в аргументационных конструкциях, ис­тинны, посылки надежно обосновывают тезис, а все оценки аргументации участника его партнером (парт­нерами) соответствуют действительному логико-гносе­ологическому статусу аргументационной конструкции.

Ha самом же деле если понимать «образцовую» дис­куссию как некую последовательность, составленную из «образцовых» аргументационных конструкций, то придется признать, что такая дискуссия может содер­жать не более одной аргументационной конструкции и не более одного оценочного монолога. Предположим, партнер П1 выдвинул аргументационную конструк­цию. Поскольку это логически безупречная аргумента­ционная конструкция, содержащая только истинные суждения, а аргументатору удалось должным образом учесть взгляды реципиента и его логические возмож­ности, аргументация должна быть, несомненно, успеш­ной. «Образцовому» реципиенту этой аргументации (в данном случае партнеру П2) не остается ничего друго­го, как заявить, что он полностью согласен с П1. Таким образом, дискутировать оказывается не о чем .

Представим себе другой случай. Партнер П1 утверж­дает: «Б имеет место, поскольку имеет место А». Парт­нер П2 отвечает на это, что Б не следует из А, и обраща­ет внимание партнера П1 на обстоятельство С, не позво­ляющее с уверенностью утверждать Б при наличии А. Партнер П1 принимает оценку П2, выраженную, как мы видим, в новой аргументационной конструкции, и замечает, что он действительно упустил из виду С. По­ведение партнеров вполне соответствует интуитивным представлениям о том, как должна протекать «пра­вильная» дискуссия, однако считать «образцовой» ар­гументационную конструкцию, представленную П1, нельзя, поскольку она имеет логический дефект: здесь заявлено о следовании, которое на самом деле не имеет места. Можно представить себе и другое развитие дис­куссии. Допустйм, П1 не согласился с оценкой, данной П2, а опроверг ее, показав, что C - не препятствие для того, чтобы имело место A или что само C не имеет мес­та, и партнер П2 с ним согласился. B этом случае нель­зя признать «образцовой» оценку, данную партнером П2. Что касается самой дискуссии, то она вновь соот­ветствует интуициям «правильности».

Таким образом, представление об «образцовой» дис­куссии как о такой, участники которой строят лишь ло­гически безупречные аргументационные конструкции, содержащие только истинные предложения, противо­речит самой возможности дискуссии.

Классический идеал дискуссии предполагает стремление к выдвиже­нию безупречных аргументационных конструкций и их точных оценок, которое может иметь место только B условиях неудовлетворенности имеющимся «аргумен­тационным материалом».

Классический идеал дискуссии задает гносеологичес­кие и этические установки ее участников, определяет эмоциональный «срез» их поведения. Гносеологические и этические установки участников такой дискуссии есть не что иное, как соответствующие установки идеального аргументатора и идеального реципиента. Стремление участников продвинуться на пути к истине, углубить понимание обсуждаемого предмета отличает дискус­сию, соответствующую классическому идеалу, от дру­гих разновидностей обсуждений и споров. Это отражает­ся в типологизациях, где подобная дискуссия становит­ся «точкой отсчета», с который соотносятся все иные формы аргументационного взаимодействия.

Аристотель противопоставляет свою «диалектичес­кую беседу» эристическому спору, участники которого стремятся только к победе, и софистическому спору, где софист стремится произвести впечатление мудреца на слушателей и собеседников. Представители индийс­кой философской школы ньяи отличали познавательно ориентированную дискуссию, называемую «вада», от девиантных видов спора - «джалпа» и «витанда».

С.И.Поварнин, выделяя в качестве «высшей формы спора, самой благородной и самой прекрасной» не что иное, как спор «для разъяснения истины, для провер­ки какой-либо мысли, для испытания обоснованности ея», указывает далее по нисходящей другие виды дис­куссии: спор ради убеждения противника, спор ради победы, спор ради спора (из «спортивного интереса»), спор-игра.

Д.Вэльтон, рассматривая аргументацию в диалоги­ческом контексте, выделяет в качестве основных типов диалогаследующие: «личнаяссора», «дебаты», «убеж­дающий диалог», «диалог-исследование», «диалог-пе­реговоры». Эти типы диалога различаются по целям участников и по процедурным правилам, которые участниками должны соблюдаться. Так, «личная ссо­ра» свободна от каких-либо процедурных ограничений, характеризуется агрессивными личными нападками, усиленными апелляциями к эмоциям и стремлением: победить любой ценой. B «дебатах», в том числе судеб­ных, целью по-преждему остается победа, но при этом имеются четко установленные способы регулирования. Здесь есть судьи или арбитры, которые решают, чья ар­гументация сильнее, и существуют процедурные пра­вила, определяющие, когда и как долго каждый из участников может высказываться.

«Убеждающий диалог» Д.Вэльтон характеризует следующим образом: «В диалоге этого типа присутству­ют два участника, каждый из которых выдвигает тезис, нуждающийся в доказательстве. Главный метод убеж­дающего диалога - доказывание каждым из участников своего тезиса в соответствии с правилами выводами исхо­дя из тех положений, которые принимаются другим участником» (186, р. 5). Кроме того, здесь используется и «внешнее доказательство», включающее в аргумента­цию новые факты, данные науки или ссылки на экспе­ртное мнение третьей стороны. Наряду с первичной обя­занностью - доказать свой тезис - участник «убеждаю­щего диалога», по Д.Вэльтону, имеет и вторичную обя­занность - сотрудничать в доказательстве тезиса, вы­двинутого другим участником, в том числе давая полез­ные и честные ответы на вопросы своего партнера.

Особенность «диалога-исследования», по Д.Вэльто­ну, состоит в том, что посылками в нем могут служить только те предложения, о которых уже известно, что они истинны и признаны всеми сторонами, принимаю­щими участие в исследовании. Основная цель исследо­вания - достичь прироста знания.

«Диалог-переговоры» характеризуется тем, что в ка­честве первичной цели здесь выступают собственные интересы участников, а средством их достижения - заключение сделки. Поэтому «диалог переговоры» не претендует на статус объективного исследования, ста­вящего целью поиск истины. B отличие от «убеждаю­щего диалога», переговоры не предполагают обяза­тельств в отношении истинности утверждений, а выра­жение согласия с ранее сделанными утверждениями не накладывает обязательства в том смысле, в каком это имеет место в убеждающем диалоге, поскольку перего­воры - это тип диалога между противостоящими или даже враждебными сторонами.

Характеризуя, наряду с указанными, «информаци­онно-поисковый диалог», «диалог-побуждение к действию» и «обучающий диалог», Д.Вэльтон заключа­ет: «С точки зрения критической аргументации... убеж­дающий диалог (критическая дискуссия) есть един­ственный наиболее важный тип диалога. Он представ­ляет идеальную, или нормативную, модель хорошего диалога... Так или иначе, важно уметь распознавать и другие типы диалогов, указанные выше, поскольку в случаеподменыдиалогов, «диалектическогосдвига» от одного типа диалога к другому, могут иметь место зна­чительные ошибки и недопонимания. He замечая этого, можно прийти к неправильным интерпретациям, ошибкам и дефектам аргументации» (186, р. 9).

Ю.В.Ивлев, принимая во внимание цели участни­ков, различает следующие виды спора: 1) научная дис­куссия (цель - достижение истины); 2) деловая дискус­сия (цель - нахождение взаимоприемлемого решения);

3) полемика (спор ради победы) (53, с. 207).

Итак, классический идеал дискуссии предполагает выяснение истины в качестве важнейшей задачи. Ho поиск истины является и основополагающей задачей научной деятельности. Можно ли из этого сделать вы­вод о тождественности понятий «научная дискуссия» (в смысле «дискуссия в науке») и «образцовая дискус­сия»? Подобный вывод был бы преждевременным, и об этом свидетельствуют имеющиеся исследования дис­куссий в науке, прежде всего в естествознании.

Прежде всего, такие исследования конкретизируют общие представления о «дискуссии, ориентированной на истину». Так, Б.М.Кедров выделял, в порядке ус­ложнения, несколько типов научных дискуссий (см.: 62, с. 39-42). 1. Дискуссии на уточнение знания, где участвуют сторонники не завершенной еще гипотезы и ее критики (и противники). Критика позволяет найти действительно слабые места в новых, но еще недоста­точно разработанных и не уточненных положениях и побуждает авторов и защитников этих положений уст­ранить эти недостатки, развить гипотезу в подлинно на­учную теорию. 2. Дискуссии, основанные на противоре­чии между общим и частным, законом и отдельным фактом. Здесь участвуют защитники общего закона и его противники, опирающиеся на отдельный факт как противоречащий этому закону и опровергающий его. 3. Дискуссии между провозвестниками новых идей и их противниками, отстаивающими привычные (воз­можно, устаревшие) взгляды. 4. Дискуссии за подлин­ную научность против «лженоваторства». 5. Дискуссии за полноту и новизну знания. Спорящими сторонами здесь выступают защитники новых, более широких и всеобъемлющих представлений и те, кто их отвергает и отстаивает более узкие, ставшие классическими пред­ставления. 6. Дискуссии за одну из двух крайностей. Здесь каждая из сторон защищает одну крайнюю пози­цию, отражающую абстрактно одну из сторон объекта в ее полном противопоставлении другой его стороне или при игнорировании последней. 7. Дискуссии за преодо­ление крайностей.

Реальные дискуссии в науке протекают таким обра­зом, что сколь-нибудь удовлетворительное общее пред­ставление о них не может не учитывать этико-психоло­гических моментов. «Огромную роль в научной поле­мике, - подчеркивал С.Р.Микулинский, - играют пси­хологические факторы, хотя ее определяющей, решаю­щей целью является борьба за бесстрастное научное знание, за объективную истину. Ho какие страсти не­редко разгораются в борьбе за эту истину! Какие слож­нейшие личностные нюансы при этом обнаруживаются! Человек бесстрастный не может достичь в науке серьез­ных результатов... Ho все дело в том, направлены ли эти страсти к постижению истины, к достижению важных социальных целей, или они направлены на личное ут­верждение, укрепление собственного престижа и поло­жения. ...психология творчества, проявляющаяся в дискуссии, теснейшим образом оказывается связанной с педагогикой творчества, с культивированием у людей науки определенных логико-психологических свойств и умений. To, как ведутся дискуссии, находится также в прямой связи с глубиной осознания и восприятия эти­ческих норм в науке. Так изучение научных дискуссий выводит нас к проблемам этики ученых» (85, с. 6-7).

М.Г.Ярошевский, справедливо отмечая «выпаде­ние» научной дискуссии из поля зрения теоретиков ар­гументации, подчеркивал, что такие исследователи, как П.Лоренцен, А.Пап, Р.Дришнер и другие, строят свои модели безотносительно к историко-научным реа­лиям, а историки науки, реконструируя дискуссии, уделяют основное внимание их содержанию, а не логи­ко-психологическим механизмам. Исходя из общих представлений о диалогичности мышления, обосновы­вавшихся М.М.Бахтиным, М.Г.Ярошевский утвержда­ет, что ученый - это всегда «человек в споре», но не всегда этот спор протекает как реальное взаимодей­ствие конкретных лиц (или их групп), представляю­щих стороны, каждая из которых притязает, в противо­вес другой, реагируя (посредством теоретических и эм­пирических контраргументов) на ее возражения, на большую адекватность своих идей истине. Глубокое ос­мысление феномена научных дискуссий невозможно без вовлечения понятия ценности. «Социальный кон­текст, в котором возникает новое знание, представляет собой не внешнюю декорацию к той «драме идей», ко­торая разыгрывается в недрах науки. Он органично включен в ее «фабулу». Общение - это не просто «обмен мнениями», «передачи информации» и т.п. Это слож­ный процесс, в котором каждое мнение (знание) имеет тройной знак. Оно значимо предметно-логически (представляет определенное событие в развитии позна­ния, одно из делений категориальной «шкалы»), соци­ально-научно (получает оценку научного сообщества) и личностно (занимает определенное место в шкале цен­ностей данного ученого). Из этого явствует, что объяс­нение механизма дискуссии включает ее аксиологичес­кий анализ в качестве непременного. Научная дискус­сия возникает, когда знания, которыми обмениваются участники процесса общения, начинают различаться по своей ценности» (148).

Многие исследователи дискуссии обращали внима­ние на взаимосвязь ее логической структуры с гносео­логическими и этическими установками участников. При этом стремление перевести обсуждение спорных вопросов в русло идеальной дискуссии породило попыт­ки определить унифицированную логическую форму обсуждения, которая гарантировала бы реализацию ус­тановок идеальной дискуссии или, по меньшей мере, существенно облегчала бы эту реализацию.

B течение длительного периода в истории античной, а затем и европейской культуры в качестве такой уни­фицированной логической формы рассматривался воп­росно-ответный диалог (см., напр.: 5). Протекал он та­ким образом. Допустим, обсуждается тезис А. Один из участников диалога (называемый «отвечающим», по­скольку за ним закреплена функция предоставления ответов) утверждает А. Другой участник диалога (назы­ваемый «вопрошающим», поскольку за ним закрепле­на функция постановки вопросов) придерживается от­носительно A противоположного мнения, но имеет пра­во не выражать это мнение открыто в начале обсужде­ния. Он «начинает издалека», задавая приверженцу те­зиса вопросы типа: «Верно ли Al?», «Согласен ли ты с А2иАЗ?» ит.д., причем связьАІ-АЗстезисомАдо оп­ределенного момента может не быть очевидной. B кон­це концов обнаруживается, что Al, A2, АЗ... An есть не что иное, как посылки, из которых очевидным образом следует отрицание A (см. также: 171).

Если в вопросно-ответном диалоге и допускается ис­пользование аргументационных конструкций, то лишь таких, с посылками которых «отвечающий» ранее согла­сился и из которых тезис следует очевидным для «отве­чающего» образом. Данная форма организации дискус­сии позволяла упорядочивать обсуждение и создавала препятствия для софистов, которые оказывались много­речивыми ораторами. B разных диалогах Платона мы находим сцены, где Сократ настаивает именно на таком способе ведения беседы. B диалоге «Протагор» сторон­ник Сократа так формулирует это требование: «...пусть он [Протагор. -AA.] беседует, спрашивая и отвечая, а не произносит в ответ на каждый вопрос длиннейшую речь, отрекаясь от своих утверждений, не желая их обоновы- вать и так распространяясь, что большинство слушате­лей забывает даже, в чем состоял вопрос» (336d).

Было бы неверно полагать, что вопросно-ответный метод гарантировал осуществление идеалов дискуссии. Этим методом охотно пользовались софисты, желая поставить собеседника в тупик. Блестящие примеры та­кого использования демонстрирует диалог «Евтидем». B целом же задача перевести в вопросно-ответные рам­ки всякое обсуждение, участники которого имеют цель приблизиться к истине или достичь более глубокого по­нимания предмета, оказалась нереализуемой. «Жи­вая» дискуссия, даже познавательно ориентированная, никогда не помещалась в такие рамки, хотя в представ­лениях об идеальном споре «вопросно-ответный уклон» сохранялся довольно долго. Однако и от ограничений последнего пришлось отказаться.

Уже в аристотелевской «Топике» мы находим реко­мендации, позволяющие выдвигать аргументационные конструкции, не имея заранее согласия партнера с ис­пользуемыми в них посылками. Кроме того, наблюда­ется отход от жесткого закрепления ролей за сторонни­ком и противником тезиса. Жесткое закрепление ролей предполагает, что инициатива в диалоге, право зада­вать вопросы принадлежит противнику тезиса, в то вре­мя как сторонник тезиса дает лишь односложные отве­ты на эти вопросы. B «Топике» даются советы относи­тельно критики доводов вопрошающего со стороны за­щитника тезиса. B целом, однако, идеальная дискуссия Аристотеля, «диалектическаябеседа», имеетвопросно- ответный характер.

Дальнейшей разработкой тех аргументационных составляющих, которые имелись в аристотелевской «диалектической беседе», явился так называемый но­вый метод, разработанный вторыми схоластами. Авто­ры этого метода рассматривают спор как состоящий прежде всего из аргументационных конструкций и их оценок. При этом сохраняются некоторые ограниче­ния, восходящие к вопросно-ответной форме спора. Прежде всего, защитник тезиса (респондент) не имеет права выдвигать некоторые формы аргументационных конструкций (см.: 152). Co временем и эти ограничения были отброшены.

Согласно современным представлениям об идеаль­ной, «образцовой» дискуссии все ее участники имеют равные «логические права», то есть равные права на использование тех или иных логических форм заявле­ний и монологов. Каждый из участников может выдви­гать аргументационные конструкции и выражать их оценки (возможно, представленные в виде новых аргу­ментационных конструкций), ставить вопросы и да­вать ответы.

Хотя логические навыки важны для участника дис­куссии и «идеальный диалектик» стремится строить логически правильные аргументационные конструк­ции и давать верную логико-гносеологическую оценку конструкциям других, никому не удалось задать «иде­альный логический строй» дискуссии, пользуясь лишь средствами логики. Попытки частично определить ло­гическую структуру идеальной дискуссии правомерны до тех пор, пока они осознаются именно как частичные, не претендующие на статус универсальности.

Дополнительные (по отношению к логическим) обя­зательства «идеального диалектика» включают отно­шение к партнеру как к равному себе (в рамках идеаль­ной дискуссии). Указания на некомпетентность партне­ра, его пристрастность или недобросовестность в рам­ках такой дискуссии недопустимы. Даже если подоб­ные подозрения возникают, идеальный диалектик не высказывает их, но стремится показать объективную неправоту своего оппонента. B случае, когда идеальный диалектик счел возможным открыто заявить об указан­ных выше характеристиках партнера, дискуссия пере­ходит в другое качество или прекращается вовсе. Пре­зумпция «пригодности» партнера позволяет сосредото­читься на предмете обсуждения, а не на свойствах лю­дей, в этом обсуждении участвующих. Одобрение гех или иных «ходов» партнера может быть выражено, од­нако это одобрение собственно аргументации, а че аргу­ментатора самого по себе.

Допустима ли для «идеального диалектика» апелля­ция к ранее сделанным утверждениям партнера? Ответ на этот вопрос зависит от того, идет ли речь об утверж­дениях, сделанных ранее в рамках данной дискуссии, или об утверждениях, сделанных до ее начала. B пер­вом случае ответ очевиден - допустима, и даже реко­мендуема. Bo втором случае следует соблюдать опреде­ленную осторожность, имея в виду, что подобная апел­ляция имеет силу, только если партнер не переменил своего взгляда на вещи, о которых идет речь.

Даже имея установки «идеального диалектика», че­ловек не всегда может проводить их последовательно хотя бы из-за собственных слабостей. Кроме прочего, никто не застрахован от встречи с партнером, использу­ющим дефектную или вырожденную аргументацию, нарушающим, порой сознательно, правила корректно­го спора и провоцирующим другого участника на подоб­ные нарушения. C древних времен люди пытались най­ти способы, позволяющие определить, годится ли чело­век для участия в дискуссии, и заранее отстранить от спора людей нечестных, грубых, склонных к использо­ванию недопустимых доводов, логически неразвитых.

B Древней Индии были выработаны специальные процедуры, имеющие целью установить, обладает ли предполагаемый партнер качествами, необходимыми для ведения честного, взаимоуважительного и познава­тельно ориентированного спора. Существовали и спе­циальные рекомендации на случай, когда невозможно уклониться от спора с человеком, чье поведение не соот­ветствует указанным условиям. Представители школы ньяиков допускали в таких случаях использование не­честных приемов, помогающих сбить с толку или на­править по ложному пути человека, недостойного того, чтобы раскрыть перед ним истину. Приемы эти сравни­вались с утыканным шипами забором, охраняющим по­ле истины (см.: 7, с. 110).

А.Шопенгауэр, призывая отказаться от установок идеального диалектика, построил свою «Эристику» на презумпции порочности партнера, из-за чего един­ственной достижимой целью в споре становится победа любой ценой, в том числе с использованием нечестных приемов. С.И.Поварнин, работы которого имели анти- шопенгауэровскую направленность, сознавал, что «высший», «благородный», «прекрасный» вид спора можно вести далеко не с каждым. Советуя уклоняться от спора с противником недобросовестным или неком­петентным, он считал, что, если уж спор с таким про­тивником неизбежен, оправданно руководствоваться правилом «на войне как на войне», разоблачать нечест­ные и ошибочные доводы противника, использовать до­пустимые уловки. Ho и здесь, подчеркивал С.И.Повар­нин, есть грань, которую порядочный человек никогда не перейдет.

3.6.2.

<< | >>
Источник: Алексеев А.П.. Философский текст: идеи, аргументация, образы.- М.,2006. — 328 с.. 2006

Еще по теме Проблемы дискуссии: