1.5. Переходный государственный режим
Под государственным режимом принято понимать совокупность методов осуществления государственной власти. Специфику переходного государственного режима можно проиллюстрировать состоянием принципа разделения властей в переходный период.
Можно без преувеличения сказать, что проблема разделения властей - это проблема стабильности государственно-правовой системы. Разделение государственной власти призвано обеспечивать баланс интересов, исключающий сосредоточение всей полноты власти у одной из ветвей власти. Большинство переходных государств начинали преобразования своих институтов с установления президентской формы правления с заметным перемещением центра тяжести государственного управления обществом в сферу исполнительных органов. Впрочем, известное "лидирующее" положение исполнительной ветви государственной власти – общепланетарная тенденция. Однако только в условиях переходного государства становится очевидным дисбаланс между законодательной, судебной и исполнительной ветвями власти при значительном перевесе последней. При крайней неустойчивости переходной государственной власти соблюсти необходимое равновесие ее ветвей на практике пока не удается. В конституциях многих переходных стран акценты в системе организации власти смещены в сторону прерогатив либо главы государства, либо главы правительства. Показательно, что в Конституции Российской Федерации глава о парламенте следует после главы о президенте. Конституция РФ после драматических событий 1993 г. закрепила широкие полномочия президента, формально стоящего вне всех трех ветвей власти. Можно заключить, что президентская форма правления в России оформлялась далеко не в мирных условиях, которые позволили бы ограничить полномочия исполнительной власти.Во всех президентских и смешанных республиках в переходный период президент обладает значительными полномочиями.
Он концентрирует в своих руках решение ключевых политических вопросов. На практике роль президента еще значительнее, чем предусмотрено конституцией. В особенности, когда он является лидером правящей партии. Большинство республик бывшего СССР стали президентскими, а в ряде государств Средней Азии после распада Советского Союза сложился культ личности президента, и возможность переизбрания высшего должностного лица государства перенесена на отдаленную перспективу.Анализ текста ст. 80 Конституции Российской Федерации позволяет утверждать, что в системе органов государственной власти Российской Федерации президент де-юре поставлен над законодательной, исполнительной и судебной ветвями власти. Ведь осуществлять функции "арбитра" в системе разделения властей значит быть над этой системы. Это противоречит принципу разделения властей, закрепленному в ст. 10 Конституции Российской Федерации.
В литературе указанная устойчивая тенденция объясняется недееспособностью парламентских республик в экстремальных условиях. "Президентская республика больше соответствует традиции посттоталитарных обществ", - пишет Н.В. Варламова[34]. Парламентская республика, по ее мнению, влечет постоянные правительственные кризисы, частые смены кабинета, а, следовательно, и курса. Так общество может совсем потерять управляемость. Старый парламент в силу зачаточного состояния своей фракционной структуры и оппозиционности становится тормозом преобразований. А отсутствие у президента необходимых полномочий приводит к тому, что социально-экономические перемены не получают должного размаха.
Несмотря на столь ценимые в переходный период мобильность правительства и однородный его состав, отношения правительства и парламента недопустимо оценивать по принципу "кто-кого". Правительство стремится провести первоочередные демократические преобразования еще до созыва парламента, используя потенциал исполнительной власти (вспомним опыт российской приватизации до созыва Федерального Собрания).
Но это не показатель цивилизованности и демократизма модели преобразований. Декларирование демократических ценностей в качестве ориентиров и принципов социального развития требует от президента и правительства поиска компромиссов с парламентом. Каким бы структурно-аморфным ни был последний, как бы не подчеркивал свою оппозиционность по отношению к проводимому правительством курсу, нейтрализация парламента, превращение его в декоративный орган чревато установлением авторитарной диктатуры, которая нивелирует любые демократические завоевания.Принцип разделения властей предполагает действие механизма взаимосдерживания, взаимосогласования, взаимоконтроля разделенных властей при сохранении их самостоятельности и независимости. Отсутствие таковых качеств у каждой из ветвей власти делает невозможным действие механизма разделения властей в целом. Для того, чтобы ветви власти не выходили за пределы представленных им полномочий, их деятельность посредством временной конституции необходимо ввести в четко определенные правовые рамки – компетенцию. Компетенция послужит условием слаженной работы, определенной гарантией от дублирования и параллелизма при осуществлении ветвями власти своих функций. Назначение компетенции всегда заключалось в том, чтобы строгой регламентацией деятельности государственных органов, предусмотреть надлежащие гарантии от произвола и взаимного противостояния властей. При этом исключительно важным представляется следующий принцип – чрезвычайные ситуации переходного времени не должны являться источником новых, экстраординарных полномочий государственных органов, а лишь требованиями разумного использования существующих полномочий.
Автономное существование законодательной и исполнительной властей, попытки взаимной нейтрализации приводят к конфронтации в обществе, как дополнительному источнику социального напряжения. "Победа" президента и правительства в этой конфронтации вызовет утверждение авторитаризма, "победа" парламента – фактическое безвластие, так как к повседневному управлению парламент не способен.
Для общества одинаково опасна реализация обоих сценариев. Хотя осознание этого факта в самом российском обществе пока не достигнуто. По данным ВЦИОМ на активные антиправительственные действия, включая вооруженное сопротивление летом 1992 г. было готово 20% опрошенных россиян, в декабре 1995 - 30,4 %, а в 1997 г. - 60,1 %. Общественные опросы последних лет, проводившиеся в стране, показывают, что треть населения желает избавиться от парламента и выборов, поддерживает идею создания режима "сильной руки". Подобная "усталость от демократии" при стечении прочих неблагоприятных обстоятельств может свести на нет демократические идеалы, выстраданные российским народом за многовековую его историю. История ХХ столетия свидетельствует: к роспуску Учредительного собрания и Верховного Совета Съезда народных депутатов СССР большинство населения России отнеслось довольно индифферентно.Специфика переходного государственного режима определяется целым рядом факторов, в том числе особенностями соотношения основных методов осуществления государственной власти, действий "сверху" и "снизу", мирных и немирных способов возникновения и функционирования переходного государства, наконец, авторитарных и демократических тенденций развития государства в переходный период.
Преобразования переходного времени могут инициироваться сверху либо вызываться насущными потребностями самых широких социальных сил. На разных этапах переходного процесса непосредственное участие населения в осуществлении власти, их творческая активность то усиливается, то ослабевает. Закономерно другое – государственная власть приобретает черты авторитарности, и значение официальной власти в регулировании общественных процессов возрастает. Подобное состояние переходной власти объясняется рядом причин. Авторитарная власть позволяет осуществить демонтаж прежней социальной системы в относительно короткий период. Насильственные меры кажутся предпочтительными для радикально настроенных сил при преодолении сопротивления т.н.
реакционной части общества. В.М. Лесной писал: "Авторитарные (однопартийные) режимы оказываются эффективным средством преодоления розни, регионализма, способствуют укреплению независимости"[35].Поэтому большое значение имеет вопрос о том, выступает ли авторитаризм закономерным следствием экстремальных условий переходности. Всегда ли кризис приспособления новой системы социальных отношений сопровождается установлением авторитарного режима, либо это характерно только для периода ведения войны или осуществления перехода в условиях полной внешней изоляции? Можно ли в принципе избежать доминирования авторитарных тенденций в переходный период?
Обращение к российскому опыту осуществления коренных преобразований свидетельствует, что за период с 1905 по 1995 гг. суммарным количеством отечественных циклов переходности достигнут абсолютный рекорд репрессий и иного рода драматических последствий. Послеоктябрьский 1917 г. цикл переходности воплотился в государство "диктатуры пролетариата", которое не оказалось, вопреки прогнозам классиков марксизма, государством "не в собственном смысле слова", а логическим образом превратилось в тоталитарное государство. "Постыдно и позорно, - писал Н.А. Бердяев, - что наиболее совершенно организованное учреждение, созданное первым опытом революции коммунизма, есть Г.П.У. (раньше Ч.К.), т.е. орган государственной полиции, несравненно более тиранический, чем институт жандармов старого режима…"[36] Однопартийность, ограниченные выборы, репрессии против явной и мнимой оппозиции не позволили стремительно разбухавшему советскому бюрократическому аппарату построить социализм, подготовить переход к обществу без классов, а затем отмереть. Надежды на Советы народных депутатов (точнее – рабочих, крестьянских и солдатских депутатов) как некий высший тип демократии по тем же причинам не оправдались. Более того, формальный переход власти в руки Советов обернулся усилением хаоса и анархии. Плохо связанные между собой недееспособные Советы не могли решить сложных проблем военного времени и политическая система приобрела ту форму, которую диктовали реальные обстоятельства, а не теоретические концепции.
Как писал по этому поводу С.С. Алексеев: "Драматизм социально-политической ситуации после Октября заключается в том, что, вопреки теоретическим наметкам и ожиданиям, революционная практика, невероятные трудности послеоктябрьского времени потребовали включения в общественную жизнь мощной аппаратной государственной власти"[37].Но может быть закреплению демократической тенденции помешала в тот период развязавшаяся гражданская война и, следовательно, нельзя признать данную, авторитарную модель перехода закономерной? Обращаясь к анализу переходных процессов в современной России, важно отметить, что изначальным вектором преобразований избрана многопартийность, свободные и всеобщие выборы, а сам переход не направлялся какими-либо чрезвычайными органами власти. В эксцессах социального противостояния современного цикла переходности, кульминационными моментами которых явились события 1991 и 1993 гг., число погибших не превышает полторы сотни человек. При этом в 1994-1995 гг. федеральной властью допускается силовое воздействие в разрешении т.н. "чеченского" кризиса с крупными человеческими потерями.
"Революция – всегда зло, - пишет С.С. Алексеев, - Абсолютное зло. Ибо революция неотделима от насилия…" Корейский ученый Квон СЕ-ЫН высказывает сходную мысль: "Катастрофичны все революционные перестройки общества: ни одна из них не достигла тех целей, ради которых они предпринимались. Отсюда вывод: любая революция – катастрофа с непредсказуемым исходом"[38].
Если осознавать, что всякая власть, а государственная в особенности, - явление авторитарное, по природе своей стремящееся к бесконтрольности, и безграничности, то может возникнуть ощущение безысходности. В последнее время в литературе подобные настроения воплощаются в концепцию, согласно которой, в частности, переход от тоталитаризма к демократии возможен только через авторитаризм.
Многие ученые склонны усматривать в сильном авторитарном государстве наиболее эффективный инструмент преобразований переходности. "В условиях модернизации, - пишет американский юрист Д. Эптер, - демократические политические институты не очень уместны"[39]. Одним из первых российских правоведов, обратившим внимание на столь болезненный вопрос, был Н.М. Коркунов. В своей работе "История философии права" он обосновал необходимость вмешательства государства в жизнь общества в тех случаях, когда "граждане не могут достичь благосостояния и согласия собственными усилиями"[40]. Он отмечал, что границы желательного государственного вмешательства могут изменяться в разные эпохи и при разных условиях. Современные авторы поддерживают указанную традицию. Так, В.А. Федоров называет авторитарные методы управления "гарантом модернизации и трансформации общественных отношений"[41]. В. Дзодзиев тоже ссылается на "многочисленные факты распада целого ряда многосоставных государств, особенно бывших колоний, при попытке их демократизации", – и делает вывод: "необходимым условием установления в многосоставных обществах стабильной демократии является их гомогенность. Наиболее эффективным гарантом таких условий является авторитаризм"[42].
Данные взгляды воспроизводят дилемму: либо торжество репрессивного государства в переходный период либо крушение всей существующей государственной формы; либо диктатура, хотя бы и конституционная, либо хаос и анархия. Анархия неизбежно вызывает диктатуру, поэтому о выборе вообще говорить не приходится. Апелляция к историческому опыту в подтверждение данной позиции нередко страдает тенденциозностью. Так, например, в литературе отмечается факт – феодальное государство приняло форму абсолютной монархии в переходный период, когда старые феодальные состояния пришли в упадок, а из средневекового сословия горожан начинал формироваться класс буржуазии и ни одна из борющихся сторон не могла взять верх над другой. Но при этом авторами начисто игнорируется то обстоятельство, что, как и абсолютистские тенденции в XVII в., так и демократические в ХХ в. выступали доминирующими в общепланетарном масштабе. К середине 70-х гг. ХХ столетия оформилась вполне обозримая "глобальная демократическая волна", начавшаяся с падения авторитарных режимов в Южной Европе, перекинувшаяся в страны Латинской Америки и, наконец, охватившая значительную часть восточно-европейских стран.
С одной стороны, в переходный период властные структуры, действительно, отдают предпочтение самым радикальным средствам осуществления преобразований. Нетерпение и нетерпимость проявляются и со стороны населения (в вопросах преодоления сопротивления оппозиции либо слома всего того, что связано с прежними государственно-правовыми традициями). И чем скорее пытаются осуществить переход, тем очевиднее проявляет себя авторитарная тенденция. Первый глава советского правительства вынужден был признать: "Отчасти под влиянием нахлынувших на нас военных задач и того, казалось бы, отчаянного положения, в котором находилась тогда республика, в момент окончания империалистической войны, под влиянием этих обстоятельств и ряда других, мы сделали ошибку, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению"[43]. Инверсия исторического процесса, не считающаяся с незрелостью материальных предпосылок, характерна не только для отечественного опыта кардинальных преобразований. В. Банс упоминает о "поспешности и нетерпении в деле развития процедуры", как о явлениях, с необходимостью вызываемых переходной эпохой[44].
Приходится учитывать и то обстоятельство, что именно государству в экстремальных условиях перехода принадлежит доминирующая роль в политическом развитии страны как мощному интегрирующему элементу многоукладного, нестабильного, зачастую многонационального общества.
Авторитарная тенденция в развитии переходных процессов проявляет себя также в делегировании парламентом части своих законодательных прав исполнительным органам государства. В силу того, что парламент просто не успевает в своей законодательной деятельности за ходом быстротекущих событий, президентское и правительственное нормотворчество начинает в этот период играть решающую роль в формировании правовой системы государства. Тем самым, исполнительная власть реализует возможность обойти всякую оппозицию в парламенте, не откладывая проведение важнейших преобразований (вскоре это оборачивается труднопреодолимыми противоречиями в действующем законодательстве). Во избежание многих негативных последствий делегированное нормотворчество не должно нарушать два важных условия: 1) соблюдение принципа верховенства закона и подзаконности актов исполнительной власти; 2) за нормотворческой деятельностью президента и правительства должен осуществляться эффективный судебный контроль. Пока же говорить о полноценной судебной власти в России рано. История с созданием и функционированием конституционного суда в этом плане весьма показательна. При всех очевидных плюсах нового судебного органа, по меткому выражению Н.В. Варламовой, "в итоге общество получило не независимую судебную власть, способную удержать конфликт законодателей и правительства в правовых рамках, а просто "третью власть", которая, не слишком дорожа своей независимостью, принимает ту или другую сторону и тем самым усиливает политическую нестабильность". Важно оговорить одно обязательное условие для подлинной независимости судебной власти – наличие гражданского общества.
Период с 1992 по 1994 гг. в нашей стране связан с активной практикой издания Указов Президента РФ, нередко подменяющих законодательные функции российского парламента. Достаточно вспомнить Указ № 1226 от 14.06.94 г. "О неотложных мерах по защите населения от бандитизма и иных проявлений организованной преступности"[45]. Здесь напрашивается вывод о том, что российский государственный режим вряд ли возможно признать авторитарным, ведь и названный Указ и целый ряд других (например, "О борьбе с коррупцией", "О декларировании доходов должностными лицами") так и остались неисполненными, что для авторитарного режима не характерно.
В пользу наличествования авторитарной тенденции в развитии переходного российского государства говорят заметная персонализация власти и возрастание субъективного фактора в осуществлении официального политического курса.
Персонализм переходной власти связан прежде всего с фигурой Президента страны. Персонализированные режимы вообще характерны преимущественно для президентских форм правления[46].
Не потому ли политическая оппозиция стремится завоевать президентский пост, что позволило бы ей направить страну по иному пути развития. В 1993 г. попытки изъятия главы о президенте из Конституции Мордовии преследовали цель передать полноту реальной власти парламенту республики, чтобы позднее повторить данный сценарий в пределах всего государства.
Персонализм государственной власти проявляет себя и в условиях совмещения президентом поста главы государства с другими высшими государственными должностями (например, в 1991-начале 1992 гг. Президент России занимал одновременно должность главы Правительства).
В условиях персонализации государственной власти межличностные связи заменяют собой институциональные, управленческие отношения. Отсюда критерием к подбору "команды реформаторов" служит протекционизм. Аппаратные механизмы формирования государственной службы подменяют собой правовые. С учетом недавнего опыта государственного строительства России, отмеченные тенденции проявились в частой смене состава правительства, в подборе представителей Президента. Выборность при этом принимает ограниченный характер. Основными методами формирования аппарата государственной власти становятся назначение, кооптация и делегирование. На первом этапе российских преобразований и вплоть до принятия новой Конституции в 1993 г. главы областных и краевых администраций назначались самим Президентом России[47].
Поскольку назначаемые лица также имели широкие полномочия можно констатировать, что мы имеем дело с типичной централизацией государства на первоначальном этапе переходного периода. Растет автономия верхушечных субъектов государственной власти. В механизме государства преобладают единоличные, а не коллегиальные органы. Данная тенденция захватывает даже судебную систему, где теперь принято преимущественно единоличное рассмотрение дел (ст. 6 ГПК РФ). Отдельные звенья механизма государства стали выступать обособленно от прочих и со временем превратились в доминирующую силу (например, силовые ведомства, Президент, Правительство, институт Государственного секретаря, Совет безопасности и некоторые другие). Имеет место явный перенос высших полномочий по принятию ключевых государственных решений на те органы власти, в которых процесс выработки решений не был подконтролен представительным органам и скрыт от общественного мнения.
В условиях централизации власти правительство не может иметь коалиционный характер, поэтому представителей оппозиции не приглашают на решающие должности в Правительстве, предлагая лишь министерские посты в социальной сфере. "В переходный период Правительство стремится быть сильнее оппозиции", - отмечал А. Лейпхарт[48]. Значительную роль начинают играть государственные органы, традиционно строящиеся на принципах строгой централизации и единоначалия, вне зависимости от местных влияний – армия, прокуратура и т.п.
Происходит неизбежная политизация вооруженных сил и правоохранительных органов государства, которая до определенной степени поддерживается государством. Несмотря на законодательные запреты для сотрудников правоохранительных органов вступать в какие бы то ни было политические партии и руководствоваться в своей служебной деятельности решениями этих организаций и массовых общественных движений[49], все они должны иметь ввиду некую общую норму. Практика переходных государств развеяла миф о политической нейтральности армии, которая при каждой очередной попытке государственного переворота осуществляет ярко выраженную внутреннюю функцию.
Институт местного самоуправления трудно сочетается с централизацией государства. Выборность местных органов власти, непризнание Конституцией России за ними статуса органов государственной власти[50] не противоречат выше сформулированному положению. Согласно действующему Закону РФ "Об общих принципах организации местного самоуправления в РФ" глава городской местной администрации одновременно является председателем муниципального представительного собрания (думы), и главой местного самоуправления, т.е. формально возглавляет все органы территориального общественного самоуправления граждан (сходы, советы улиц, домовые комитеты и проч.). Если учесть, что в большом количестве муниципальных образований Российской Федерации в силу их территориальных масштабов население не имеет возможности даже собраться в одном месте, чтобы решить сообща вопросы местного значения, (и поэтому основной круг вопросов решается помимо населения местными органами власти), то становятся очевидными значительные прерогативы этой власти. Если данную модель перенести на уровень субъекта Российской Федерации, то подобные прерогативы означали бы совмещение в руках главы администрации полномочий в сферах исполнительной и одновременно представительной ветвей власти плюс формальное главенство над общественными организациями региона. Конечно, допущенное сравнение условно в силу разницы величин территорий этих уровней власти и различного объема полномочий, однако сравнительный метод позволяет в данном случае установить специфику характера местной власти в контексте общего стремления государства к централизации в переходный период.
Централизация как выражение авторитарных тенденций переходной власти приводит к разного рода бюрократическим деформациям: отсутствию гласности, разбуханию государственного аппарата, поглощению им огромных средств (о чем свидетельствует налоговая система страны) и коррупции. Грозных государственных актов, направленных на преодоление подобных деформаций, издавалось немало (например, Декрет СНК от 30.12.1919 г. "Об устранении волокиты"[51] или Указ Президента России № 361 от 4.04.92 г. "О борьбе с коррупцией в системе государственной службы"[52]), но ощутимых результатов они не имели на протяжении всего переходного периода. И немаловажным будет заметить, что персонализация переходной власти в отсутствие личностей (профессионалов, чиновников с опытом, просто харизматических лидеров и т.п.) среди подавляющего числа представителей власти ведет к вырождению аппарата власти, как это было в 1914-1917 гг. с аппаратом Российской Империи, или с начала 1980-х гг. в Советском Союзе, или в середине 1990-х гг. в Российской Федерации.
Таким образом, если тенденция к централизации государственной власти окажется решающей, переходным процессам угрожает более или менее длительный перерыв стагнации, который, в свою очередь, чреват опасностью невозобновления перехода.
К каким же выводам приводит рассмотрение диалектического соотношения авторитарных и демократических тенденций в развитии переходного государства? Неужели авторитаризм – единственная форма, способная обеспечить успешный переход? И тогда выход из смутного времени России снова нужно искать не на пути к созданию гражданского общества, а через сильную авторитарную власть? В действительности, утверждение о необходимости установления авторитаризма на переходный период выражает определенный социальный заказ, отвечающий многолетней этатистским устремлениям ряда реформаторов. И сегодня некоторым представителям реформаторских сил выгодно списывать на растянувшийся переходный период все субъективные ошибки социального экспериментирования. И в наши дни носители авторитарных устремлений желают повторить опыт массового отчуждения населения от процессов преобразований. Теоретическое оправдание подобных устремлений является едва ли не одним из главных препятствий к продолжению демократического транзита в переходном обществе.
Авторитаризм неизменно заявляет о принципиальном изменении общественных приоритетов не в сторону человека, а в сторону государства (либо диктатора). В расширении возможностей самодеятельности человека, его субъективной компетенции авторитаризм не заинтересован. Растущий частный сектор препятствует автономности государства.
Отметим, что в послевоенной Италии и в Германии на пути от тоталитаризма оформления авторитарных режимов не было. Это обусловлено, с одной стороны, согласием всех слоев населения о необходимости глубоких преобразований прежнего порядка, а с другой, закономерностью: демократия становится наиболее эффективным инструментом разрешения политических вопросов именно там, где основные противоречия имеют социальную или экономическую природу.
Сторонники авторитарного государственного режима совсем не учитывают той степени разложения власти, которая присуща авторитаризму. Все авторитарные режимы без исключения страдают от коррумпированности и всякого рода злоупотреблений властью со стороны государственных чиновников.
К тому же, усиление авторитарных тенденций с очевидностью свидетельствует о несовершенстве избранных для преобразования средств. Авторитаризм – это реакция на "неполучаемость" установления новой модели власти. Но чем интенсивнее проявляется государственное насилие в этот период, тем выше будет интенсивность развала насильно удерживаемой социальной системы. Еще Аристотель, оспаривая тоталитарную схему Платона, утверждал, что тоталитарная власть - есть источник хаоса.
Авторитарный курс неизбежно вызывает ответную негативную реакцию населения, утрату доверия к руководству, усиление социальной апатии и, как следствие – выражение открытой враждебности самых широких слоев общества к новому государственному курсу. Чрезмерна и социальная цена проведения "эффективных" преобразований в условиях авторитаризма.
Когда в оправдание необходимости использования механизмов искусственной централизации ссылаются на "многочисленные факты распада многосоставных государств" при попытки их демократизации, допускают существенную логическую ошибку – не процессы демократизации вызывают в этих странах процессы разрушения и распада, а прогнившие авторитарные (либо тоталитарные) опоры просто не в состоянии больше насильственно удерживать территории в повиновении.
В переходный период можно констатировать наличие стойких проявлений авторитарной тенденции; установление же авторитарного режима в данный период – есть итог абсолютизации организованного насилия как средства управления обществом, нетипичный для цивилизованной модели преобразований. Ставка на государственную власть как основного проводника преобразовательной деятельности не должна оправдывать всесилие и диктаторство государственных институтов. И можно ли вообще полагать, что переходные режимы "отличаются либо демократической, либо авторитарной направленностью", ведь в процессе перехода неоднократно меняется выбор средств и методов курса преобразований, возможны переходы от мирных средств к немирным, от легальных форм к внеправовым? Авторитарный режим, как впрочем и демократический, выступает устойчивым во всех своих проявлениях феноменом. Тогда как государственный режим переходного периода характеризуется сочетанием еще не преодоленных устоев старого и лишь складывающихся элементов нового. Переходные процессы содержат диалектическую связь авторитарной и демократической тенденций развития.
Ранее в специальной литературе предпринимались попытки классифицировать государственный (политический) режим, устанавливающийся на переходный период. "Переходом в жестких рамках" назвал переходный процесс Хуан Линц[53]. В. Дзодзиев применительно к российским условиям переходности использует термин "авторитарный режим"[54]. В.В. Козловский приходит к категорическому заключению: "Исходя из истории и традиций России, можно сделать вывод, что иного перехода от тоталитарного общества к современному, чем через этатизм, не существует"[55]. Другая группа ученых концентрирует внимание на промежуточном характере данного государственного режима. Так, В.Е. Чиркин в недавней своей работе пишет: "Переходные режимы нельзя назвать демократическими, они "полудемократические"[56]. Но подобный методологический прием учитывает лишь одно направление осуществляемых преобразований. Тот же прием использует Г. О' Доннел, который, принимая во внимание иное направление переходного развития, ввел термин "полуавторитарный режим"[57]. Есть и другие варианты определений – "авторитарная демократия"[58], "режим-гибрид"[59], "военная демократия", "демократура"[60] и т.д.
Однако суть государственного режима, действующего в переходных условиях, вполне охватывается категорией "переходный режим" и иных определений не требует. Эта категория (при известном содержании термина "переходность") позволяет учитывать то обстоятельство, что отход от авторитарной системы власти не обязательно является вступлением в демократическую систему.
Отмечая закономерную интенсификацию государственной власти в переходных условиях, необходимо ограничивать организованное государственное насилие правовыми, этическими и политическими рамками. Считать внеэкономическое принуждение конституирующим элементом переходной системы – значит, напрочь недооценивать возможности мирной трансформации, эволюционных методов и путей преобразований.
В марксистско-ленинской литературе предпринимались попытки диалектического сопоставления мирной и немирной форм функционирования переходного государства. Немирная форма (переворот, восстание, забастовка, война, вооруженный конфликт и проч.) рассматривалась как неизбежная реакция на отчаянное сопротивление "реакционных" сил. Мирная форма (выборы, отставка прежнего правительства и иные формы легитимной ненасильственной смены власти, сопровождающейся глубокими преобразованиями общественной жизни или т.н. "бархатные революции") представителями марксистской школы казалась возможной в условиях "свержения прогнивших режимов". В.Е. Чиркин писал: "Мирный путь – это тоже революционное насилие, оно лишь не сопрягается с формами массовой вооруженной борьбы. Здесь иными являются лишь формы принуждения, старые силы вынуждены "уступить" политическое господство, не доводя свое сопротивление до наиболее острых форм борьбы". Затем, В.Е. Чиркин делает вывод, упоминаемый в целом ряде его работ: "Следовательно, при оценке мирного и немирного пути возникновения переходных форм государственности речь идет о преобладающей тенденции, которая пролагает себе дорогу в сложном переплетении двух тенденций"[61].
Понятия "мирного" и "немирного" путей – это общесоциологические категории, используемые юридической наукой. И каждая из этих категорий имеет собственное содержание, имманентное только ей. Смешение же данных понятий чревато их подменой. Отсюда и возникает опасность абсолютизации насилия вообще.
В условиях переходности еще не обеспечено то соотношение методов убеждения и принуждения, которое имеет место в стабильном демократическом государстве. Общей идеей относительно мирного варианта переходного периода является утверждение о приоритете эволюционных, ненасильственных способов коренного преобразования общества.Для того, чтобы указанный принцип мог быть реализован, необходимо создание отвечающей данным интересам модели государства на переходный период.
ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ
1. Разграничьте понятия «государственный режим» и «политический режим».
2. Оправданно ли в переходных условиях широкое политическое участие?
3. Закономерно ли установление авторитаризма при переходе к демократии?
4. Какими средствами можно преодолеть социальное отчуждение населения от государства?