§ 3. Юридическое закрепление признаков, определяющих особую жестокость

Формулировать из предложенных нами юридических признаков с учетом медицинского аспекта понятие «особой жестокости» и соответственно закреплять

его в уголовном законе, мы считаем, нецелесообразным, поскольку оно в таком случае потеряет значение оценочного признака.

Учитывая это, ведущая роль в закреплении основных критериев особой жестокости, включая разъяснения по каждому ее признаку, должна отдаваться правоприменителю, а вернее Верховному Суду РФ.

Конкретизация смысла той или иной уголовно-правовой нормы является прерогативой Верховного Суда РФ, который в соответствии с п. 5 ст. 19 Федерального конституционного закона от 31 декабря 1996 г. № 1 «О судебной системе Российской Федерации»^[284] дает разъяснения по вопросам судебной практики.

Очевидно, что выносить решения по уголовным делам на основании постановлений Пленума Верховного Суда РФ нельзя, так как единственным источником российского уголовного права является Уголовный кодекс РФ (ст. 3 УК РФ). Но и недооценивать роль постановлений Пленума Верховного Суда РФ также не стоит, так как он является высшим судебным органом страны и за ним главным образом всегда остается «последнее слово» в окончательной уголовно­правовой оценке содеянного в целом.

Именно в разъяснениях Верховного Суда РФ находит свое выражение работа правоприменителя по формированию общих определений, критериев, совокупности признаков, от которых впоследствии должны отталкиваться субъекты в процессе уголовного судопроизводства, способствуя, тем самым, единообразному применению уголовно-правовых норм с оценочными понятиями на всей территории Российской Федерации.

Из анализа двух действующих в настоящий момент постановлений Пленума Верховного Суда РФ: №1 от 27 января 1999 г.

моменты в ее толковании.

В основном, особая жестокость раскрывается через конкретные встречающиеся в судебной практике случаи ее проявления, которые сводятся к их оценке с позиций объективной и субъективной стороны состава преступления. Так, в частности, с внешней стороны совершаемого деяния она связывается со способом или обстановкой совершения преступления, с внутренней стороны - с ее охваченностью умыслом виновного. Представляется, что подобная весьма поверхностная конкретизация исследуемого признака является недостаточной и нередко приводит к разночтениям и противоречиям в ее толковании.

Ярким примером подобной неопределенности может являться подход правоприменителя в части, например, описания направленности особой

жестокости.

Так, результатом проявления особой жестокости по постановлению Пленума Верховного Суда РФ № 11 от 15.06.2004 «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и 132 УК РФ»^[288] являлись не только особые страдания, но и особые мучения, при этом правоприменитель использовал, хотя и синонимичные, но не вносящие точного терминологического смысла в анализируемое понятие выражения, типа: «физические или

нравственные мучения и страдания», «тяжелые физические либо нравственные мучения и страдания» и даже «особые мучения и страдания»^[289]. В ныне действующем постановлении Пленума Верховного Суда РФ № 16 от 4 декабря 2014 г. «О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности»^[290] наблюдается сближение в формулировках с постановлением Пленума Верховного Суда РФ № 1 от 27 января 1999 г.

Не определён на уровне руководящих разъяснений и круг иных лиц, которым помимо непосредственного потерпевшего от преступления, могут быть причинены подобные последствия. Так, например, по постановлению Пленума Верховного Суда РФ № 1 от 27 января 1999 г. «О судебной практике по делам об убийстве» в качестве таковых признаются лишь близкие потерпевшему, к которым в соответствии с п. 6 правоприменитель относит лиц, «состоящих с ним в родстве, свойстве (родственники супруга), а также лиц, жизнь, здоровье и благополучие которых дороги потерпевшему в силу сложившихся личных отношений»^[293].

В то время как, в п. 11 постановления Пленума Верховного Суда РФ № 16 от 4 декабря 2014 г. «О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности»^[294], как и в ранее

действующих разъяснениях по данной категории дел^{[295] [296], помимо «близких потерпевшему лиц» указываются и «другие лица». Более того, правоприменитель в настоящее время не дает описания того, кого относить к «другим лицам». Тогда как в и. 7 постановления Пленума Верховного Суда РФ № 11 от 15 июня 2004 г. «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и 132 УК РФ»290 к ним следовало относить «родственников потерпевшего, а также лиц, к которым виновное лицо в целях преодоления сопротивления потерпевшей (потерпевшего) применяет насилие либо высказывает угрозу его применения»[297].}

Очевидно, что таким образом круг потерпевших существенно расширяется за счет включения иных лиц, которые могут быть не связанны ни родственными, ни иными близкими отношениями с непосредственным потерпевшим.

Выявленные различия при анализе отмеченных разъяснений, главным образом, объясняются тем, что трактовка исследуемого понятия «особая жестокость» в каждом из указанных постановлений устанавливается на основе обобщения материалов судебной практики по конкретным составам преступления, то есть применительно к квалифицированным составам либо ст. 105 УК РФ, либо ст. ст. 131, 132 УК РФ.

Безусловно, существование подобных разночтений в понимании особой жестокости в некоторой степени объясняется и особенностями указанных составов преступления. В частности, из-за разницы в непосредственных объектах посягательства, различиях в структуре объективной стороны составов преступлений, в наличии дополнительных, составообразующих признаков, что закономерно приводит к разнообразию в содержании и признаках субъективной стороны данных составов преступлений. Однако, выделенные расхождения в характеристике особой жестокости в разъяснениях Верховного Суда РФ объяснить исключительно спецификой составов преступлений нельзя.

Термин «особая жестокость» одинаково используется при конструировании уголовно-правовых норм самим законодателем, а значит различное его понимание

применительно к нескольким составам преступления недопустимо.

Следует также отметить, что в Особенной части УК РФ помимо убийства, изнасилования и насильственных действий сексуального характера, совершенных с особой жестокостью, существуют и иные составы преступления, закрепленные в ст. ст. 111 и 112 УК РФ, где в качестве квалифицирующего признака также предусмотрена особая жестокость. При этом соответствующие разъяснения Пленума Верховного Суда РФ по вопросам уголовной ответственности за умышленное причинение тяжкого и средней тяжести вреда здоровью, сопряженного с особой жестокостью, в настоящий момент отсутствуют.

В связи с чем, при возникновении сложностей в установлении особой жестокости при совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 111 и 112 УК РФ, правоприменитель не может обращаться к постановлениям Пленума Верховного Суда РФ №1 от 27 января 1999 г.

Несмотря на это обстоятельство, суды при рассмотрении конкретных уголовных дел по обвинению в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 111, 112 УК РФ, вынужденно обращаются к существующим

постановлениям Пленума Верховного Суда РФ. Примером может служить приговор Ленинского районного суда города Магнитогорска, в котором исключение признака «особая жестокость» из обвинения В. в совершении преступления, предусмотренного п. «в» ч. 2 ст. 112 УК РФ, суд мотивировал следующим образом: «в отношении потерпевшей В. не применял пытки, истязания жертвы, не лишал ее пищи, воды, тепла, не оставлял во вредных для здоровья условиях. Кроме того, преступление В. не было совершено в присутствии родственников потерпевшей, подсудимый над потерпевшей не

глумился»^[298]. Указанное решение показывает, что суд при вынесении приговора, хотя и не ссылается на постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г. № 1 «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)», но принимая решение, ориентируется на его содержание.

В правоприменительной практике встречаются приговоры, в которых идентично отражается разъяснение признака «особая жестокость», данное названными постановлениями Пленума Верховного Суда РФ. Так, в приговоре Лысковского районного суда Нижегородской области при исключении признака «особая жестокость» из обвинения Р. в совершении преступления, предусмотренного п. «в» ч. 2 ст. 112 УК РФ, в мотивировочной части указывается следующее: «понятие особой жестокости связывается как со способом совершения преступления, так и с другими обстоятельствами, свидетельствующими о проявлении виновным особой жестокости. При этом для признания преступления совершенным с особой жестокостью необходимо установить, что умыслом виновного охватывалось совершение данного преступления именно с особой жестокостью.

процессе его совершения к потерпевшему применялись пытки, истязания или совершалось глумление над жертвой, либо когда преступление совершено способом, который заведомо для виновного связан с причинением потерпевшему особых страданий (нанесением большого количества телесных повреждений, использование мучительного действующего яда, сожжение заживо, длительное лишение пищи и т.д.). Особая жестокость может выражаться в совершении преступления в присутствии близких потерпевшему лиц, когда виновный осознавал, что своими действиями причиняет им особые страдания»^[299].

Таким образом, можно заключить, что при рассмотрении уголовных дел по обвинению в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 111,112 УК РФ, имеют место, вряд ли обоснованные, на наш взгляд, ссылки на разъяснения Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г. № 1 «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)», поскольку в нем затрагивается достаточно узкий круг вопросов, посвященных практике рассмотрения и применения такой уголовно­правовой нормы, которая предусматривает ответственность за убийство, а не за иные преступления. В то же время приведенные примеры показывают, что у судов при рассмотрении уголовных дел существует потребность в разъяснении вопросов, возникающих в судебной практике по делам об умышленном причинении тяжкого или средней тяжести вреда здоровью с особой жестокостью.

Однако, принимать Верховному Суду РФ постановление, посвященное решению вопросов, возникающих в судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных ст. 111 и 112 УК РФ, нам представляется не целесообразным. Более практичным было бы принятие специального постановления Пленума Верховного Суда РФ, посвященного вопросам «особой жестокости».

Естественно, что, с одной стороны, подобное унифицированное постановление Пленума Верховного Суда РФ не должно быть посвящено характеристике только одного признака, например, такого как «особая жестокость», а должно содержать разъяснения и иных признаков, используемых

законодателем при конструировании иных составов преступления в качестве обязательных или квалифицирующих, с другой стороны указанные признаки должны рассматриваться обобщенно, независимо от их юридической роли: являются ли они квалифицирующими, или обстоятельствами, отягчающими наказание. Последнее обусловлено использованием, в том числе, термина «особая жестокость» не только при конструировании конкретных составов преступления, но и употреблением его в ином юридическом качестве, а именно, в качестве обстоятельства, учитываемого при назначении наказания.

Так, например, Ярославским областным судом Ч. был признан виновным в совершении преступления, предусмотренного п. «в» ч. 4 ст. 162 УК РФ, а среди

обстоятельств, отягчающих наказание, суд учел совершение его с особой жестокостью, садизмом, а также мучениями для потерпевшего (и. «и» ч. 1 ст. 63 УК РФ)^[300]. Златоустовским городским судом Челябинской области М. и Л. были признаны виновными в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 115 УК РФ, и среди обстоятельств, отягчающих наказание, суд указал на совершение его с мучениями для потерпевшего (и. «и» ч. 1 ст. 63 УК РФ)^[301].

Принимая во внимание, что законодателем анализируемый признак - особая жестокость, используется и в качестве квалифицирующего признака и в качестве обстоятельства, отягчающего наказание (и. «и» ч. 1 ст. 63 УК РФ), судебная практика РФ в виду наличия в тексте уголовного закона его различных содержательных трактовок нередко испытывает не только трудности в его надлежащей уголовно-правовой оценке, но и в ряде случаев придает им сразу несколько юридических значений: и как признака, влияющего на квалификацию содеянного, и как обстоятельства, влияющего на назначение наказания. Более того, встречаются случаи, когда суд учитывает особую жестокость в качестве обстоятельства, отягчающего наказания, при признании виновным лица в совершении преступления, предусмотренного уголовно-правовыми нормами, где исследуемый признак используется в качестве квалифицирующего, но в приведенных далее примерах следственными органами учтен не был.

Так, Московским областным судом Ш. был признан виновным в совершении преступления, предусмотренного и. «и» ч. 2 ст. 105 УК РФ, а среди обстоятельств, отягчающих наказание, суд учел совершение его с особой жестокостью (и. «и» ч. 1 ст. 63 УК РФ), поскольку Ш. совершил убийство в присутствие супруги потерпевшего, осознавая, что причиняет ей особые страдания^[302]. Межгорьевским городским судом Республики Башкортостан Ш. был признан виновным в совершении преступления, предусмотренного ч. 4 ст. 111 УК

РФ (умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшей), при этом в качестве обстоятельства, отягчающего наказание, суд также признал совершение преступления с особой жестокостью и мучениями для потерпевшей^[303].

Очевидно, что в указанных примерах правоприменительной практики, наблюдается явное противоречие в оценке особой жестокости следственными органами и судом. Следствие не установило данный признак, поэтому и не отразило в предъявленном обвинении, однако суд его определил, но смог учесть только при назначении наказания как отягчающее обстоятельство. Нам представляется такой вариант судебного решения не совсем верным, поскольку наблюдается определенное противоречие с положениями ч. 2 ст. 63 УК РФ.

Как показывает судебная практика, в некоторых случаях именно положения ч. 2 ст. 63 УК РФ не позволяют суду учитывать особую жестокость в качестве отягчающего наказание обстоятельства при установлении ее в ходе судебного разбирательства. Так, Нагатинским районным судом г. Москвы Я. был признан виновным в совершении преступления, предусмотренного ч. 4 ст. 111 УК РФ (умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего), а в мотивировочной части приговора суд указал, что в силу ч. 2 ст. 63 УК РФ совершение преступления с особой жестокостью и мучениями для потерпевшего суд не признает в качестве отягчающего вину обстоятельства^[304].

Аналогичную позицию суда можно усмотреть и в приговоре Комсомольского районного суда г. Тольятти, где указывается, что в «действиях подсудимого усматриваются признаки особой жестокости при совершении преступления, но это обстоятельство является квалифицирующим признаком, предусмотренным п. «б» ч. 2 ст. 111 УК РФ. Совершение преступления с особой

жесткостью подсудимому не вменялось, поэтому суд не имеет права выйти за пределы обвинения»^[305].

Наиболее противоречивым и в этом плане наиболее показательным, на наш взгляд, примером судебной практики выступает приговор Армавирского городского суда Краснодарского края, в котором суд отмечает, что «указанное в обвинительном заключении в качестве отягчающего наказания обстоятельства преступлений по ч. 1 ст. 112, ч. 1 ст. 111 УК РФ - совершение преступления с особой жестокостью, не нашли подтверждения в судебном заседании, поскольку обстоятельства совершения преступлений по ч. 1 ст. 111, ч. 1 ст. 112 УК РФ являются способом совершения данных преступлений»^[306].

На основании анализа приведенных примеров правоприменительной практики следует констатировать, безусловно, не принимая во внимание определенные препятствия и ошибки процессуального характера, что вопрос уголовно-правовой оценки признаков особой жестокости и как квалифицирующего признака, и как обстоятельства, отягчающего наказание, в следственно-судебной вызывает явные сложности, что не способствует формированию единообразия в правоприменительной практике.

В связи с чем, как нам представляется, существует необходимость изменения подхода правоприменительных органов в части толкования и решения возникающих проблем, что должно помочь разрешению спорных вопросов.

В целях исключения разночтений в понимании такого оценочного понятия, как «особая жестокость» и смежных с ней категорий, считаем целесообразным принятие постановления Пленума Верховного Суда РФ, посвященного в том числе вопросам установления единых критериев указанной категории. Что же в этой части нужно учитывать в качестве основополагающего?

Как известно, постановление Пленума Верховного Суда РФ №1 от 27 января 1999 г. «О судебной практике по делам об убийстве»^[307] результатом особой жестокости признает особые страдания, тогда как постановление Пленума Верховного Суда РФ № 11 от 15 июня 2004 г. «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и 132 УК РФ»^[308], к результату особой жестокости относило «физические или нравственные мучения и страдания, тяжелые физические либо нравственные мучения и страдания и даже особые мучения и страдания»^[309].

В этой связи, как нам представляется, использование понятия «мучения» в качестве результата особой жестокости является излишним. Обосновывается это тем, что данная категория сама по себе является оценочной, как и особые страдания. При этом, уголовным законом ее признаки не обозначены, что соответственно еще больше осложняет уяснения смысла особой жестокости.

Кроме того, «мучения» как результат проявления особой жестокости, близко понятию «страдание», которое, на наш взгляд, тесно связано по смысловому содержанию с особой жестокостью. При этом следует учитывать, что законодатель при конструировании таких уголовно-правовых норм, как п. «и» ч. 1 ст. 63, п. «б» ч. 2 ст.111, п. «б» ч. 2 ст. 112 УК РФ наравне с понятием «особая жестокость» использует и понятие «мучения».

Показательна в связи с этим практика судов при рассмотрении конкретных уголовных дел по обвинению лица в совершении преступлений, предусмотренных п. «б» ч. 2 ст.111 УК РФ, п. «б» ч. 2 ст. 112 УК РФ. Проведенный нами анализ обвинительных приговоров по данной категории дел показал, что в 34,3 % особая жестокость сочеталась с издевательством или мучениями над потерпевшим, в 45,7 % - особая жестокость не имела никакого сочетания, в 17,1 % - особая жестокость сопровождалась мучениями над

потерпевшим, в 2,9 % - особая жестокость совмещалась с издевательством над потерпевшим^[310].

Такое многообразие вариантов сочетаний указанных в одном квалифицирующем признаке понятий при постановлении обвинительного приговора свидетельствует о том, что суды проводят различия между ними. Именно поэтому, на наш взгляд, нецелесообразно определять особую жестокость с использованием понятия «мучение», которое наравне с особой жестокостью автономно существует в уголовном законе. Придание одному и тому же термину различных значений, недопустимо, на наш взгляд, поскольку это не способствует единообразию правоприменительной практики. Ярким подтверждением данному положению выступает и то, что в принятом 4 декабря 2014 г. постановлении Пленума Верховного Суда РФ «О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности»^[311] правоприменитель отказался от употребления понятия «мучения», закрепив в качестве результата особой жестокости только особые страдания. Тем самым, на наш взгляд, наблюдается сближение в описании признаков особой жестокости в двух действующий на сегодняшний момент разъяснениях Верховного Суда РФ, что свидетельствует о попытках формирования правоприменителем единообразного подхода в следственной и судебной практике.

Указание судов на разновидности страдания как результата особой жестокости представляется обоснованным. В частности, разъяснение того, что страдания могут носить как физический, так и нравственных характер, способствует с учетом всех фактических обстоятельств дела более полной обрисовке особой жестокости.

Вместе с тем, вызывает возражение введение термина «нравственные» страдания. Безусловно, данное понятие, в отличие от «психических» страданий, прочно вошло в юридический оборот как в нормативных актах различных

отраслей права (преимущественно гражданского), так и в теории. Так, например, в ст. 151 ГК РФ моральный вред определен как физические или нравственные страдания^[312]. Согласно разъяснению Пленума Верховного Суда РФ № 10 от 20 декабря 1994 г. «Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда», под «моральным вредом понимаются нравственные или физические страдания, причиненные действиями (бездействием), посягающими на принадлежащие гражданину от рождения или в силу закона нематериальные блага (жизнь, здоровье, достоинство личности, деловая репутация, неприкосновенность частной жизни, личная и семейная тайна и т.п.), или нарушающими его личные неимущественные права (право на пользование своим именем, право авторства и другие неимущественные права в соответствии с законами об охране прав на результаты интеллектуальной деятельности) либо нарушающими имущественные права гражданина.

Моральный вред, в частности, может заключаться в нравственных переживаниях в связи с утратой родственников, невозможностью продолжать активную общественную жизнь, потерей работы, раскрытием семейной, врачебной тайны, распространением не соответствующих действительности сведений, порочащих честь, достоинство или деловую репутацию гражданина, временным ограничением или лишением каких-либо прав, физической болью, связанной с причиненным увечьем, иным повреждением здоровья либо в связи с заболеванием, перенесенным в результате нравственных страданий и др.»^[313].

С уголовно-правовых позиций, очевидно, что гражданско-правовое понятие морального вреда является искусственным и объединяет в себе различные виды вредных последствий. Исходя из целей гражданско-правового регулирования, видимо, это оправданно, так как институт компенсации морального вреда призван максимально защитить личные неимущественные права граждан - обеспечить возмещение не только чисто нравственных переживаний человека в связи с

нарушением его прав, но также и физических страданий в случае посягательств на нематериальные блага физического характера (жизнь, здоровье).

Однако, в уголовном праве термин «психические страдания» представляется более точным для обозначения разновидности результата проявления особой жестокости. Тем более, что для законодателя не является новым его использование при конструировании отдельных норм. Так, выражение «физические или психические страдания» применяется при характеристике состава преступления, предусмотренного ст. 117 УК РФ.

При этом, важно иметь в виду, что не любые страдания признаются результатом проявления особой жестокости, а только те, которые являются «особыми» или «тяжелыми».

В своих рассуждениях мы пришли к выводу, что обозначение страданий только как особые является оправданным. Поэтому использование в разъяснениях высшей судебной инстанции указания на тяжелые страдания как признака проявления особой жестокости к потерпевшему, на наш взгляд, представляется нецелесообразным.

Ранее мы указывали, что особая жестокость связана с причинением потерпевшему особых страданий, которые отличаются от обычных, свойственных переживаниям потерпевшего практически в любых преступлениях. При определении особого характера страданий следует учитывать, что страдания, главным образом, - это боль физического и (или) психического характера, испытываемая потерпевшим, и именно определенная качественная и (или) количественная оценка такой боли переводит, на наш взгляд, просто страдания в разряд особых. Именно интенсивность и продолжительность боли, испытываемой потерпевшим, определяют особые страдания, как результат проявленной виновным особой жестокости при совершении преступления.

Интенсивность и длительность боли зависят от силы болевого раздражителя, его продолжительности и частоты воздействия на организм человека. С точки зрения медицины боль всегда имеет материальную основу, условно говоря, причину, которая носит объективный характер. И хотя их оценка

зависят от субъективного восприятия, теории известны различного рода субъективные и объективные методы измерения боли. В связи с чем, диагностировать, измерить боль, а значит, и определить ее длительность и интенсивность в настоящий момент с учетом высокого уровня развития теории и техники возможно, но решение данного вопроса должно относиться к

компетенции медицины.

В связи с этим определенный интерес представляет правоприменительная практика. Результаты проведенного нами анализа приговоров по конкретным уголовным делам показали, что в мотивировочной части приговоров в 14,8 % случаях суды используют заключения судебно-медицинской экспертизы^{[314] [315]. В частности, наличие значительных болевых ощущений как следствие особо жестокого способа причинения вреда подтверждается, в том числе, по мнению суда, и выводом судебно-медицинского эксперта о том, что обширные ожоги тела, как правило, сопровождаются выраженными болевыми ощущениями сразу после причинения31^. Суды вполне оправданно используют результаты медицинских исследований, поскольку вопросы установления интенсивности и длительности боли являются исключительно предметом изучения медицинской науки. В этой части эксперты в области медицины могут оказать значительную помощь правоприменителю, безусловно, при наличии и иных необходимых признаков, в установлении особой жестокости.}

Более того, наш анализ правоприменительной практики подтверждает, что медицина обладает необходимыми и достаточными методиками установления характера, интенсивности и иных признаков боли, поскольку в некоторых случаях в принятии решения судом судебно-медицинское заключение имело решающее значение. Так, при постановлении обвинительного приговора Лысковским районным судом Нижегородской области в судебном заседании из показаний

эксперта было установлено, что перелом мог образоваться от нанесения удара ногой, потерпевшая испытывала достаточно сильную физическую боль, потому что перелом кости, сопровождается значительными болевыми ощущениями, так как данная область имеет много нервных окончаний. Однако суд не признал степень боли особенной^[316]. При дополнительной судебно-медицинской экспертизе, особенный характер боли был установлен. Данный случай показателен тем, насколько важно и необходимо использовать знания, накопленные теоретической медициной в установлении признаков и характера боли. В этой связи, мы считаем, обоснованным, помимо традиционных вопросов, которые ставятся перед экспертом при назначении и проведении медицинской экспертизы, постановку вопроса об определении и описании длительности и интенсивности боли.

Результаты проведенного нами анкетирования практических работников оказались не столь показательными при ответе на данный вопрос. Перед практиками был поставлен вопрос: «Встречались ли в Вашей правоприменительной практике случаи, когда эксперты, оценивая телесные повреждения потерпевшего, устанавливали особый характер боли, испытываемой им при совершении преступления?». Подавляющее большинство опрашиваемых (96%) ответили, что не встречались, 2% - отметили, что встречались такие случаи, 2% - выбрали иной вариант ответа и указали, что в своей правоприменительной практике встречали случаи описания экспертами боли как острой, вызывающей болевой шок с потерей сознания. Указанные цифры лишь подтверждают, что в правоприменительной практике не используются заключения медицинских экспертов в части определения особого характера боли, а, скорее всего, перед экспертом не ставятся подобные вопросы. Нам представляется это неправильным, поскольку использование накопленных медицинской наукой специальных знаний по определению различного рода

характеристик боли значительно бы облегчило работу следственных и судебных органов в установлении такого оценочного понятия как особая жестокость.

Мы не занижаем при этом значение и роль судебно-медицинской экспертизы. Более того, считаем, что данный вид экспертной оценки особенно необходим при производстве дознания, предварительного следствия и при судебном разбирательстве уголовных дел, связанных с совершением преступлений против личности. Поскольку именно проведение судебной экспертизы позволяет установить причину смерти; характер и степень вреда, причиненного здоровью; психическое или физическое состояние подозреваемого, обвиняемого, когда возникает сомнение в его вменяемости; психическое или физическое состояние потерпевшего, когда возникает вопрос о его способности правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для уголовного дела; возраст подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, когда это важно для уголовного дела^[317]. Очевидно, что правоприменителю такие результаты судебно- медицинской экспертизы помогают определить обязательные, составообразующие признаки таких составов преступлений, как убийство, умышленное причинение тяжкого или средней тяжести вреда здоровью, изнасилование и насильственные действия сексуального характера и иных, которые влияют на наличие уголовной ответственности. Однако, особая жестокость выступает дополнительным признаком, поэтому проведение медицинской экспертизы по установлению особого характера боли потребуется только в тех случаях, когда в деле имеются признаки, свидетельствующие о подобном проявлении. Более того, для определения особого характера боли необходимы специальные познания в области медицины с привлечением таких специалистов, как хирургов, неврологов, психологов и иных, что потребует проведение комплексной медицинской экспертизы.

Было бы целесообразным в связи с этим в разъяснениях Верховного Суда РФ закрепить следующее положение: «Особая жестокость при совершении

преступления связана с причинением потерпевшему особых физических и (или) психических страданий. Показателями «особого» характера страданий выступают интенсивность и (или) длительность боли, испытываемой потерпевшим. При установлении уровня интенсивности и длительности испытываемой боли следует руководствоваться заключениями медицинской экспертизы».

Это тем более необходимо делать, так как Верховный Суд РФ в своих известных постановлениях зачастую уходит от конкретики, ограничиваясь лишь общими указаниями относительно особой жестокости. Так, в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г. №1 «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)» отмечается, что и другие обстоятельства могут свидетельствовать о проявлении виновным особой жестокости^[318]. В утратившем силу постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 15 июня 2004 г. № 11 «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и 132 УК РФ»^[319] суд ограничился только указанием на способ как признак объективной стороны состава преступления и соответственно как вариант отражения особой жестокости. А в принятом 4 декабря 2014 г. постановлении Пленума Верховного Суда РФ № 16 «О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности»^[320] правоприменитель практически дословно воспроизвел положения, закрепленные в разъяснениях по делам об убийстве, указав, что и другие обстоятельства могут свидетельствовать о проявлении виновным особой

жестокости.

Четко отнести конкретные формы особой жестокости в связи с многообразием ее проявлений к тем или иным признакам объективной стороны состава преступления не представляется возможным, но от этого особая жестокость не утрачивает своего уголовно-правового значения. Наличие особой жестокости нельзя ограничивать только рамками, например, соответствующей

обстановки и, тем более, только способа совершения преступления, хотя и следует признать, что названные обстоятельства чаще всего и свидетельствуют о проявлении виновным особой жестокости. В теории уголовного права и правоприменительной практике устоялась позиция относительно того, что особая жестокость может также проявляться и в «иных» или «других» обстоятельствах, которые мы считаем необходимым связывать с обстоятельствами места, времени совершения преступления, а также с характеристиками средств или орудий, используемых при совершении преступления, которые либо по отдельности либо в совокупности определяют и способ и обстановку совершения преступления с особой жестокостью.

В целях единообразного применения понятия особой жестокости необходимо, на наш взгляд, в качестве рекомендации закрепить следующее положение: «Особая жестокость связывается как со способом, обстановкой совершения преступления, так и с другими обстоятельствами, свидетельствующими о ее проявлении, к которым следует относить обстоятельства места, времени совершения преступления, а также характеристики орудий и средств, используемых при совершении преступления».

Особая жестокость разнообразна в своих проявлениях даже в рамках одного преступления. Безусловно, установление ее как способа или обстановки, а равно как способа и обстановки одновременно, или иного ее сочетания при совершении конкретного преступления не влияет на квалификацию содеянного, однако, на наш взгляд, характеризует различную степень общественной опасности совершенного преступления, что должно учитываться при назначении наказания. В этой связи считаем целесообразным закрепление в постановлении Пленума Верховного Суда РФ положения следующей редакции: «При рассмотрении уголовного дела, связанного с совершением преступления с особой жестокостью, судам следует устанавливать все варианты проявления виновным особой жестокости, с тем, чтобы учитывать такие обстоятельства при назначении наказания».

Нельзя не отметить и тот факт, что Верховный Суд РФ в анализируемых нами разъяснениях, акцент ставит не столько на связи особой жестокости с объективными признаками состава преступления, сколько на перечислении наиболее часто встречающихся случаев ее выражения на практике применительно к отдельным составам преступления.

Так, в п. 8 постановления Пленума Верховного Суда РФ №1 от 27 января 1999 г. «О судебной практике по делам об убийстве»^[321] указывается, что «признак особой жестокости наличествует, в частности, в случаях, когда к потерпевшему применялись пытки, истязание или совершалось глумление над жертвой, либо когда совершено способом, который связан с причинением особых страданий (нанесение большого количества телесных повреждений, использование мучительно действующего яда, сожжение заживо, длительное лишение пищи, воды и т.д. Особая жестокость может выражаться в совершении убийства в присутствии близких потерпевшему лиц»^[322].

Аналогично, то есть через перечисление конкретных форм проявления особой жестокости на практике, толковалось данное понятие и в постановлении Пленума Верховного Суда РФ № 11 от 15 июня 2004 г. «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и 132 УК РФ»^[323]. В частности, в п. 12 уточнялось, что «особая жестокость может выражаться в издевательстве и глумлении над потерпевшим лицом, истязании в процессе изнасилования, в причинении телесных повреждений в совершении изнасилования или насильственных действий сексуального характера в присутствии родных или близких потерпевшего лица»^[324].

Однако, в принятом 4 декабря 2014 г. постановлении Пленума Верховного Суда РФ №16 «О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности»^[325] правоприменитель

отказывается от употребления термина «издевательство» и вводит термин «пытка», что свидетельствует о том, что в части использования смежных с особой жестокостью категорий в действующих в настоящее время разъяснениях Верховного Суда РФ наблюдается полное единство. Указанное положение, в очередной раз, на наш взгляд, показывает, что правоприменитель стремится, таким образом, к выработке единообразного подхода в оценке особой жестокости в следственно-судебной практике.

Вместе с тем, правоприменитель в новых разъяснениях не перечисляет конкретные, часто встречающиеся на практике случаи проявления особой жестокости, ограничиваясь лишь употреблением смежных с ней категорий.

Закрепленный в постановлении Пленума Верховного Суда РФ №1 от 27 января 1999 г. «О судебной практике по делам об убийстве»^[326] спектр проявлений особой жестокости, безусловно, нельзя назвать универсальным, то есть применимым при квалификации различного рода преступлений. Отдельные его варианты могут найти свое отражение только при совершении того или иного преступления с учетом специфики его объекта или объективной стороны состава преступления. Так, например, такая форма проявления особой жестокости, как «сожжение заживо», по анализируемому признаку характерна только для убийства, и не будет иметь места в составах преступлений, предусмотренных, например, п. «б» ч. 2 ст. 111 УК РФ или п. «б» ч. 2 ст. 131 УК РФ.

Обращаясь непосредственно к правоприменительной практике, следует отметить, что суды в мотивировочной части приговора в подавляющем большинстве случаев указывают на конкретную форму проявления особой жестокости при совершении преступления (90,9 % случаях) и только в 9,1 % проанализированных нами приговорах суд не уточняет, в чем конкретно она нашла свое отражение^[327].

Встречающиеся случаи проявления особой жестокости, отраженные судом в обвинительном приговоре, многообразны и различны по своему характеру. Однако имеется возможность их классификации по группам. В 44, 3 % приговоров суды указывали на то, что об особой жестокости свидетельствуют действия виновного, связанные с сожжением заживо потерпевшего, с использованием открытого источника огня, бензина, либо иной легковоспламеняющейся жидкости, в 35, 2 % - речь шла о нанесении большого количества телесных повреждений, большого количества ранений, множественных или многократных ударов, в 5,7 % - имело место различное сочетание выделенных нами форм особой жестокости. Таким образом, в проанализированной нами правоприменительной практике чаще всего отражались две формы проявления особой жестокости, которые могут быть сведены к нанесению большого количества ударов или причинению телесных повреждений, и к использованию огня при совершении преступления.

При этом заметим, что «сожжение заживо», по нашему мнению, не является универсальной формой особой жестокости. Вот почему представляется целесообразной замена ее на формулировку более общего характера - «воздействие термического фактора на тело потерпевшего», которое, кстати, уже используется на практике^[328]. Думаем, что оно более полно отражает все вариантное использование огня и иных легковоспламеняющихся жидкостей при совершении преступления.

Что же касается выражения «нанесение большого количества телесных повреждений», то его использование в судебной практике не вызывает возражений.

Кроме этих форм особой жестокости в изученной нами правоприменительной практике встречались и иные случаи проявления особой жестокости, такие как: помещение в анальное отверстие потерпевшего различных

предметов (2,3 %)^[329], перемещение на улицу обнаженного ребенка при минусовой температуре 18,9°, с последующим закапыванием в снег (1,1 %)^[330], оставления потерпевшей при отрицательной температуре в холодном помещении без воды и пищи (1,1 %)^[331], лишение пищи и воды, доступа воздуха, с постоянным нахождением в воде на дне скотомогильника (1,1 %)^[332]. Вместе с тем, важно подчеркнуть, что данные варианты проявления особой жестокости достаточно редки, и, на наш взгляд, не являются необходимыми для указания о них в постановлении Пленума Верховного Суда РФ. Необходимым следует признать использование в постановлении Пленума Верховного Суда РФ модели «иные формы особой жестокости», оставляя, тем самым, перечень ее форм открытым.

Более того, считаем необходимым сохранить в предлагаемой нами редакции постановления Пленума Верховного Суда РФ перечисление конкретных, часто встречающихся случаев проявления на практике особой жестокости. Поскольку для разъяснений высшей судебной инстанции является традиционным при толковании тех или иных норм уголовного закона употребление подобных приемов, поэтому отказ от таких конструкций не будет способствовать единообразному правоприменению. Однако, закреплению подлежат только универсальные варианты проявления особой жестокости, которые могут найти свое выражение при совершении любого преступления.

Оптимальной, как нам представляется, может быть следующая модель, отражающая суть рассматриваемой нами категории: «особая жестокость наличествует, в частности, в случаях нанесения большого количества телесных

повреждений, воздействия термического фактора на тело потерпевшего и иных формах».

Законодатель и особенно судебная практика зачастую используют и другие, более емкие формы особой жестокости, например: в постановлении Пленума Верховного Суда РФ №1 от 27 января 1999 г. «О судебной практике по делам об убийстве»^[333] как и в постановлении Пленума Верховного Суда РФ № 16 от 4 декабря 2014 г. «О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности»^[334] - пытки, истязание, глумление, в постановлении Пленума Верховного Суда РФ № 11 от 15 июня 2004 г. «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и 132 УК РФ»^[335] - помимо глумления и истязания указывалось еще и на издевательство и мучения. А в уголовном законе помимо них наравне с особой жестокостью используется и понятие «садизм» (п. «и» ч. 1 ст. 63 УК РФ).

Нами уже отмечалось, что пытка, истязание, мучение, издевательство, глумление, садизм могут быть способами реализации «особой жестокости», если они связаны с причинением особых страданий.

В связи с этим, мы считаем, что в предлагаемой автором редакции постановления Пленума Верховного Суда РФ необходимо сохранить описание особой жестокости через использование смежных и близких по значению категорий. Поскольку, такой подход просматривается в действующих разъяснениях высшей судебной инстанции, а значит, будет традиционным для правоприменителя. Более того, сам законодатель неоднократно употребляет в уголовном законе сочетание особой жестокости с указанными понятиями.

В этой связи, полагаем, что в постановлении Пленума Верховного Суда РФ целесообразно закрепить следующее положение: «особая жестокость может выражаться в пытке, истязании, мучении, издевательстве, глумлении и садизме,

применяемых к потерпевшему, если указанные действия (бездействие) связаны с причинением ему особых страданий».

Важным моментом в выявлении признаков особой жестокости выступает, на наш взгляд, ее связь с совершенным (совершаемым) преступлением, то есть определение времени ее проявления.

В постановлении Пленума Верховного Суда РФ №1 от 27 января 1999 г. «О судебной практике по делам об убийстве»^[336] обращается внимание на то, что «признак особой жестокости наличествует, в частности, в случаях, когда перед лишением жизни или в процессе совершения убийства»^[337] находят свое отражение конкретные ее формы. В постановлении Пленума Верховного Суда РФ № 16 «О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности»^[338], так же как и в ранее действовавшем постановлении Пленума Верховного Суда РФ № 11 от 15 июня 2004 г. «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и 132 УК РФ»^[339] Верховный Суд РФ ограничивается лишь указанием на то, что конкретные формы проявления особой жестокости могут связываться с процессом изнасилования^[340]. Отсутствие в данных рекомендациях пояснений относительно того, что особая жестокость может проявляться и непосредственно до изнасилования или насильственных действий сексуального характера, отнюдь не свидетельствует о том, что она таким образом не выражается. Подобное толкование в данном случае объясняется, на наш взгляд, особенностями состава преступления.

Вопрос о времени проявления особой жестокости до или в процессе совершения преступления не является дискуссионным. В то же время вопрос о ее проявлении после юридического окончания преступления не столь однозначен.

Наиболее распространенным на практике является мнение о том, что особая жестокость после юридического окончания преступления невозможна.

Так, например, согласно разъяснениям Верховного Суда РФ в постановлении Пленума №1 от 27 января 1999 г. «О судебной практике по делам об убийстве»^[341], «глумление над трупом само по себе не может расцениваться в качестве обстоятельства, свидетельствующего о совершении убийства с особой жестокостью»^[342].

Безусловно, в данном случае Верховный Суд РФ указывает лишь на частный случай, связанный с отдельным вопросом квалификации убийства, сопряженного с особой жестокостью. Представляется, что указанный вариант убийства не является показательным применительно к предмету настоящего исследования, поскольку причинение потерпевшему в результате убийства особых страданий после его смерти не представляется возможным, поскольку отсутствует способность потерпевшего к восприятию боли.

Применительно же к другим составам преступления, совершаемым с особой жестокостью, возможно ее проявление и после юридического момента окончания, поскольку предмет такого воздействия, а именно организм, потенциально сохраняющий способность переживания боли, существует. Так, при совершении изнасилования особые страдания могут быть причинены и нередко причиняются потерпевшей после насильственного полового акта, а в некоторых случаях и спустя определенный промежуток времени. Поэтому, представляется, что особая жестокость может проявляться до фактического момента окончания преступления.

Таким образом, можно заключить, что особая жестокость выступает своего рода «спутником» целого ряда преступлений, поскольку может проявляться как непосредственно «до», в процессе, так и до фактического момента окончания преступления

На основании изложенного, в разъяснениях высшей судебной инстанции необходимо закрепить следующее положение: «проявление особой жестокости виновным возможно непосредственно «до», либо в процессе совершения преступления, но до фактического его окончания».

В ряде постановлений Пленума Верховного Суда РФ указывается на то, что результаты особой жестокости главным образом отражаются на потерпевшем от преступления, однако особые страдания могут быть причинены и «иным лицам», круг которых судебной практикой определяется по-разному.

По постановлению Пленума Верховного Суда РФ № 1 от 27 января 1999 г. «О судебной практике по делам об убийстве»^[343] такими лицами выступают лишь близкие потерпевшему лица. К ним в соответствии с п. 6 относятся лица, «состоящие с ним в родстве, свойстве (родственники супруга), а также лица, жизнь, здоровье и благополучие которых дороги потерпевшему ... в силу сложившихся личных отношений»^[344].

В постановлении же Пленума Верховного Суда РФ № 11 от 15 июня 2004 г. «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и 132 УК РФ»^[345] в и. 12 помимо «близких потерпевшему лиц» использовались также «родные лица» и «другие лица»^[346]. В постановлении Пленума Верховного Суда РФ № 16 от 4 декабря 2014 г. «О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности»^[347] также употребляется термин «другие лица».

Естественно, использование в одном и том же разъяснении Верховного Суда РФ различного рода категорий, таких как: «близкие лица», «родные» или «другие лица», не представляется оправданным. С одной стороны, к «близким лицам» судебная практика относит родственников, с другой стороны, включает в их число «других лиц». Автономно определяется термин «родные лица», под

которыми понимаются лица, находящиеся в родственных отношениях с

потерпевшим.

Употребление термина «родные лица» в постановлениях Верховного Суда РФ, нам представляется излишним, так как его содержание в полном объеме охватывается иным используемым термином - «близкие лица», использование которого, не вызывает возражений. Термин «близкие лица» используется при конструировании, как основного, так и квалифицированного состава целого ряда преступлений. Определение термина «другие лица», ранее указывалось в пункте 7 постановления Пленума Верховного Суда РФ № 11 от 15 июня 2004 г. «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и 132 УК РФ»^[348], и также, на наш взгляд, не требовало корректировки. Однако, правоприменитель не счел нужным закреплять его в принятом 4 декабря 2014 г. постановлении Пленум Верховного Суда РФ № 16 от 4 декабря 2014 г. «О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности». Такой подход правоприменителя не представляется оправданным, поскольку введения термина «другие лица» на уровне разъяснений Верховного Суда РФ без его определения не будет способствовать единообразию в правоприменительной практике, а приведет к появлению новых спорных вопросов.

В связи с чем, считаем целесообразным сохранение формулировки в части описания «других лиц», но применительно к признаку «особая жестокость» необходимо внести соответствующие корректировки.

Ранее мы отмечали, что особая жестокость может проявляться в отношении не только потерпевшего от преступления и его близких, но и «иных лиц», присутствующих при совершении преступления. В связи с чем, использование термина «иные лица» представляется более корректным, чем понятие «другие лица». Важно иметь в виду, что «иные лица» отличаются от очевидцев преступления тем, что они имеют определенную связь с этим преступлением. Присутствующее «иное лицо» осознает, что эмоционально и психологически он

находится в зависимости от виновного и в любое время в отношении потерпевшего может быть совершено преступление, что и приводит к переживанию им особых страданий.

Близкие лица испытывают особые страдания, порожденные действиями виновного, совершаемыми в отношении дорогого им человека. Поэтому можно заметить, что близкие потерпевшему лица таким образом оказываются втянутыми в совершение преступления, что также показывает определенную связь с этим

преступлением.

Нельзя не обратить внимание и на еще одно разночтение в анализируемых постановлениях. В частности, в разъяснениях Пленума Верховного Суда РФ №1 от 27 января 1999 г. «О судебной практике по делам об убийстве»^[349] указывается, что, когда особая жестокость выражается в совершении убийства в присутствии близких потерпевшему лиц, то страдания причиняются именно им^[350]. Тогда как в постановлении Пленума Верховного Суда РФ № 11 от 15 июня 2004 г. «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и 132 УК РФ»^[351], так же как и в принятом 4 декабря 2014 г. постановлении Пленума Верховного Суда РФ «О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности»^[352] такого ограничения не содержится, и мы полагаем это справедливо.

Поэтому, исходя из ранее проведенного анализа, считаем, что особая жестокость при совершении преступления в присутствии близких потерпевшему лиц может быть связана с причинением особых страданий не только им, но и потерпевшему от преступления.

В этой связи считаем целесообразным закрепление следующего положения: «особая жестокость может выражаться в совершении преступления в присутствии как близких потерпевшему, так и иных лиц. Особые страдания при этом у близких потерпевшему лиц возникают от наблюдения за действиями

виновного, направленными на дорогого им человека, у иных лиц — от наблюдения за действиями виновного, проецируемыми на себя. Содеянное в таких случаях способно вызвать особые страдания не только у присутствующих лиц, но и у потерпевшего».

Особая жестокость - явление умышленное. Так, в п. 8 постановления Пленума Верховного Суда РФ №1 от 27 января 1999 г. «О судебной практике по делам об убийстве»^[353] указывается, что «для признания убийства, совершенным с особой жестокостью, необходимо установить, что умыслом виновного охватывалось совершение убийства с особой жестокостью»^[354]. В постановлении Пленума Верховного Суда РФ № 11 от 15 июня 2004 г. «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и 132 УК РФ»^[355] фактически повторялась предыдущая рекомендация, в частности, в п. 12 отмечалось, что «при квалификации таких действий по признаку особой жестокости необходимо устанавливать умысел виновного лица на причинение потерпевшим лицам особых мучений и страданий»^[356]. Более того, в принятом 4 декабря 2014 г. постановлении Пленума Верховного Суда РФ «О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности»^[357] правоприменитель не отказывается от традиционного использования формулировки - «необходимо установить, что умыслом виновного охватывалось совершение таких преступлений с особой жестокостью»^[358]. Однако, использование термина «умысел» без разъяснений его содержания, на наш взгляд, в этом случае требует своей конкретизации.

Отличительной чертой особой жестокости, как известно, является то, что причинение потерпевшему, близким потерпевшему лицам или иным лицам особых страданий следует рассматривать в качестве особенностей способа, обстановки совершения преступления либо иных факультативных объективных

признаков, которые как и общественно опасное деяние должны осознаваться виновным, то есть охватываться интеллектуальным признаком умысла.

Следует, однако, учитывать, что законодатель не исключает возможность проявления особой жестокости при совершении различного рода преступлений, которые по конструкции объективной стороны состава преступления могут быть как формальными, так и материальными, а значит и содержание вины в таких случаях также будет различным, но интеллектуальный момент в части осознания обстоятельств объективного характера, будет оставаться единым.

Отсутствие в названных постановлениях Пленума Верховного Суда РФ указания на установление желания (или цели) виновного причинить особые страдания, даже применительно к такому материальному составу преступления, как убийство, подтверждает мысль о том, что при определении особой жестокости достаточно установить, что виновный осознает факт причинения потерпевшему своими действиями особых страданий.

Попытки закрепить данное положение правоприменителем предпринимались. В частности, в п. 8 постановления Пленума Верховного Суда РФ №1 от 27 января 1999 г. «О судебной практике по делам об убийстве»^[359] содержится указание на то, что «особая жестокость может выражаться в совершении убийства в присутствии близких потерпевшему лиц, когда виновный сознавал, что своими действиями причиняет им особые страдания»^[360]. Недостатком данного разъяснения выступает только то, что раскрывается содержание субъективного отношения виновного применительно к частному случаю проявления особой жестокости, а именно при совершении преступления в присутствии близких потерпевшему лиц.

При определении психического отношения виновного к особой жестокости следует установить четкий юридический критерий, наличие которого позволит дать однозначный ответ на вопрос, имеется ли умысел на совершение того или иного преступления именно с особой жестокостью. Такой критерий должен

устанавливаться, как мы и указывали, в признаках интеллектуального момента, и характеризоваться осознанием виновного особой жестокости своих действий, а именно осознанием причинения особых страданий потерпевшему.

Учитывая это, а также то, что круг лиц, по нашему мнению, не ограничивается только потерпевшим и близкими потерпевшему лицами, предлагаем следующее редакционное изменение в этой части: «при квалификации преступления по признаку особой жестокости необходимо устанавливать умысел виновного лица на причинение потерпевшему, близким потерпевшему лицам и иным лицам особых страданий, когда виновный осознавал, что своими действиями их причиняет».

В свете изложенного, полагаем, что принятие предложенного нами специального постановления Пленума Верховного Суда РФ, посвященного вопросам понятийного аппарата как обязательных и квалифицирующих признаков состава преступления, так и обстоятельств, влияющих на наказание, с учетом высказанных нами замечаний и предложений не только внесет ясность в большинство существующих проблем понимания и уголовно-правовой оценки особой жестокости, но и снимет в определенной степени разночтения в ее понимании в следственно-судебной практике РФ.